МотоКлуб «Ковбои». Книга 3

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мюриэл

Как может каждая вещь, на которую я смотрю, быть грязной? И чрезвычайно хаотичной? Я очень стараюсь не обращать внимания и сосредоточиться, но как, когда на диване лежит собака и грызёт кость. Людям нужно сидеть там. Мне, например.

У меня есть проблемы. Я знаю, их много. Моя мать помешана на чистоте, и я унаследовала её причуду вместе с сумасшедшей дозой… ладно, неважно, давайте назовём мою странность и покончим с этим; у меня склонности гермофоба[1]. Я не обнимаюсь, если могу удержаться, а телохранители, которыми я обычно окружала себя, держат себя и остальных на безопасном расстоянии. Всё дело в личном пространстве. Мне нравится, когда моё пространство принадлежит только мне, и никто его не нарушает, именно поэтому у меня нет ни друзей, ни домашних животных. У меня очень скудный пентхаус, и мне нравится мой сверхчистый дом. Именно этому научила меня мать.

В отличие от уютного домика Дэкера. «Уютный» — это слово я выбрала вместо «грязный». Потому что, какой у меня ещё выбор, кроме как скрывать свои фобии? Кажется, я видела паука, когда переодевалась в джинсы и ботинки чуть больше часа назад. Потом мне пришлось залезть в грузовик с собакой, которая сидела на заднем сиденье, но её морда висела между нами, дыша открытым ртом. Ладно, лучше не напоминать себе о запахе и облизывании. Мокрое. Слизистое. Ему нужна мятная паста для дыхания, но, по крайней мере, я ему нравлюсь. Или он пытался попробовать меня на вкус, чтобы съесть позже, когда я буду спать в постели его хозяина. Чёрт возьми, я чувствую себя здесь как рыба, вытащенная из воды.

И подумать только, что этот грубый мужчина, похожий на медведя гризли, должен быть моим телохранителем, — специальным агентом, ковбоем, байкером, кем бы он ни был — в непредсказуемом будущем. Сколько задач может выполнять один человек? Очевидно, много, поскольку другие, приходившие к нему в офис, задавали вопрос за вопросом. И он отдал приказы всем, как только вышел из грузовика, когда мы прибыли на свалку.

Свалка. Ещё один первый случай для меня. Для меня всё в первый раз. Мне понравилось, как он меня обнял. Если бы я знала, что он попытается обнять, я бы бросилась за пределы досягаемости, и остановила бы, что бы ни было. Но он двигается быстро для такого сильного, мускулистого мужчины. А объятия? Его сильные руки, крепко держащие меня? Я могла бы жить долго и счастливо в его объятиях. Чистый аромат, мужественная грубоватость и в то же время чертовски приятный кокон безопасности.

— Ты пялишься, — бормочет Дэкер, перекладывая ещё одну папку на стол, куда только что засунул несколько бумаг.

— Мне больше нечем заняться, — просто заявляю я, чувствуя, как щёки пылают от того, что меня поймали.

Мой взгляд блуждает по офису, и я не могу не сморщить нос. Может, стоит начать уборку. Если бы он работал здесь весь день и взял меня с собой, я могла бы убраться и чувствовать себя лучше, и сделать себя полезной за один раз.

— Не обращай внимания. Ты не будешь ничего убирать. Мне пришли указания.

Я смотрю на него. Он не просто так это сказал. Правда?

— Какие указания?

На его лице нет никаких признаков того, что он осуждает мою странность, когда указывает на телефон и говорит:

— Те, что в файле, который я получил. Твой страх перед микробами, одержимость чистотой и просьба не контактировать. — Уголок его рта подёргивается. — Думаю, сообщение пришло немного с опозданием для последнего указания.

Он имеет в виду наши объятия. Чёрт. Простого напоминания достаточно, чтобы тело наполнилось эндорфинами. Давненько я не испытывал таких эмоций. И объятия были великолепны, чёрт возьми. Я уверена, что о повторении не может быть и речи, учитывая полученные указания.

Он склоняет голову, и это выглядит так, словно он пытается высосать мысли прямо из мозга

— Не потрудишься рассказать, что происходит в твоём мозгу, Мюриэл?

— Нет, — огрызаюсь я, заставляя Хаммера поднять голову и повернуться в мою сторону. Не подумав, я выпаливаю: — Извини, Хаммер.

Отлично. Теперь я разговариваю с собакой. Нет, не разговариваю, я извиняюсь. Перед собакой!

— Хорошее начало. Первое прямое внимание Хаммеру. Поэтому ты не любишь животных, они… — Он машет рукой в сторону собаки, которая весело жуёт одеяло, покрытое шерстью, слюнями, другой слизью. — Хлопотные.

Мои глаза расширяются.

— Хлопотные? Слизь, волосы, жуткие ползучие насекомые, микробы… Ты квалифицируешь всё это «хлопотами»? — Я издаю писк и, возможно, использовала воздушные кавычки, когда делала акцент на хлопотах.

Уголок его рта подёргивается.

— Да. Хлопоты. Видишь, как ты хлопочешь? Это как бы моя точка зрения.

— Нет, — фыркаю я и оглядываюсь по сторонам. — Так получилось, что мне нравится жить в чистом окружении.

— А когда на сцене? Люди танцуют, подпевают, потеют, подходят за автографом и фотографией, когда ты заканчиваешь выступление. — Мужчина хихикает, в то время как я съёживаюсь от одной только мысли.

— Моё руководство разработало систему для фанатов. Столы расставлены так, чтобы держать их на расстоянии, когда я раздаю автографы. И нет. Никаких фотографий. Мне не разрешают.

— Запрещено? — спрашивает он.

Мой взгляд скользит к Хаммеру.

— Мой агент, моё руководство, мои родители. Они все давным-давно решили, что для меня лучше.

— Включая отсутствие домашних животных, микробов и контактов с людьми.

Я бездумно киваю в ответ на его слова.

— Мой агент — друг моей матери. У них была собака, и около пятнадцати лет назад она начала рычать на меня и хотела напасть без причины. Позже они узнали, что у него опухоль головного мозга. Признаю, я немного нервничала из-за собак, и мои родители, возможно, слишком остро отреагировали. — Я пожимаю плечами. — Никаких животных, никакой опасности, что я могу пострадать. Моя мать немного помешана на чистоте. И на контроле.

Дэкер задумчиво кивает.

— А что насчёт микробов?

— Возможно, это началось из-за того, что мать помешана на чистоте. Но я узнаю слишком много всего для своего же блага. Например, ты знал, что, когда кладёшь клубнику в солёную воду, из неё выползают черви? Да, не усугубляйся в изучение. Так происходит, когда у тебя слишком много свободного времени и нет друзей, с которыми можно было бы пообщаться.

— Почему нет друзей?

— Ты и твои долбаные вопросы! — Я огрызаюсь и упираю кулаки в бёдра. — Я несносная стерва, ясно? Никто не хочет быть со мной, поэтому все убегают так быстро, как только могут. Они ненавидят мою странность, а я ненавижу их микробы. Единственное, на что я гожусь, это писать песни и петь их. Вот и всё. О, и, возможно, чертовски привлекательно выгляжу, по крайней мере, так мне сказали. Но, думаю, иногда у меня и это не получается.

У меня всё кипит внутри, в то время как его лицо даже не дёргается. Ни брови не приподнимаются, ни морщинки, даже уголки рта не поднимаются и не опускаются. Я продолжаю смотреть, пока он медленно не отодвигает стул, на котором сидит, встаёт и неторопливо направляется ко мне. Он не останавливается, пока между нами не остаётся всего несколько дюймов. Я делаю шаг назад, но раздражающий мужчина легко сокращает дистанцию снова. Его аромат, пряный, кожаный, мыльно-чистый атакует мои чувства. Тело начинает оживать, снова выделяя эндорфины, создавая ощущение счастья и предвкушения новых объятий. Близость, одно прикосновение, всё, что угодно, пока это касается его.

Я с трудом сглатываю и хриплю:

— Ты не возражаешь?

Его лицо на дюйм приближается, и дыхание касается моих губ, когда он шепчет:

— Не возражаю, если ты не возражаешь.

Это то же самое, что и с объятием. Без подготовки, без предупреждения; мгновенное столкновение. Его рот прижимается к моему, и язык скользит между моих губ, ища вход. Не раздумывая, я вступаю в бой и вынуждена собраться с силами, хватаясь за его кожанку. То, как этот мужчина целуется, будто отрывает меня от всего и подбрасывает на облаке, чтобы я погрузилась в полное забвение. Мои глаза закрыты, и я полностью отдаюсь тёплым покалываниям, распространяющимся по телу подобно лесному пожару. Я никогда не испытывала подобных ощущений. Это вызывает привыкание. Потребность иметь больше — это жажда, которая становится ненасытной.

Его руки скользят по моим бёдрам, чтобы удержать на месте, когда прижимается ко мне своим тазом. Я реагирую вздохом, смешанным со стоном, когда чувствую, как его длина трётся о мой живот. Мне никогда не было так хорошо, и я хочу большего. Намного больше. Это должно шокировать меня, потому что одна мысль о том, чтобы испортить отношения с кем-то, заставляет все нервные окончания натянуться, но не тогда, когда это касается этого человека.

Дэкер просто отталкивает меня, и я без усилий сдаюсь.

— Дэкер, мне нужно кое-что из Скотленд-ярда, если ждёшь, что я… — Фраза обрывается, за ней следует смешок, прежде чем собеседник добавляет: — Вот это да, сегодня на обед угощение? Не против поделиться? Если нет, я просто посмотрю.

Низкое рычание вибрирует в груди Дэкера, когда он отстраняется и рявкает:

— Отвали, Альфи. Не смотреть. Не делиться. Она моя.

Делиться? В смысле, они делятся женщинами? Ладно, мне становится всерьёз противно от всех этих сочетаний подборок и манер и того, что, чёрт возьми, ещё делают эти парни. Мне не нужно знать о том, чем или кем они делятся. Я отворачиваюсь от Дэкера и вытираю рот тыльной стороной ладони.

— Я не его. Иди и пообедай с кем-нибудь ещё, кроме меня. Я буду рядом, не беспокойся. Верно, Хаммер? Хаммер составит мне компанию, пока вы вдвоём будете обедать. — Тараторить без использования мозговых клеток, по-видимому, мой новый способ общения.

Дэкер прищуривается, и, не отрывая от меня взгляда, он рявкает:

— Альфи, разберись с проблемой сам и убедись, что никто не войдёт сюда в ближайшие несколько минут.

— Я могу сделать это, стоя прямо здесь и наблюдая, как ты шлёпаешь её по соблазнительной заднице. Ведь ты же её отшлёпаешь? Я бы так и сделал. Она фактически отмахнулась от тебя и предпочла бы вместо этого проводить время с собакой. Ну же, дай мне хотя бы посмотреть, прошло много времени с тех пор, как я видел тебя в действии.

Я повторяю. Отвратительно.

— Вон. Сейчас же, Альфи.

— Ладно, — ворчит Альфи, и в следующее мгновение слышу, как захлопывается дверь.

— Даже не смей думать, что я позволю тебе отшлёпать меня. У тебя приказ: никаких прикосновений. И никогда больше не целуй и не обнимай меня. Я этого не допущу. И с учётом того, что я только что услышала, у вас, ребята, нет проблем с поиском других занятий…

— Привереда, — легко дразнит он с резким рычанием в голосе.

Почему, чёрт возьми, он злится?

— Секс. Займитесь сексом втроём или по одному с одной же девушкой, заставьте кого-то смотреть, что бы вы там ни имели в виду, говоря «делиться», потому что вы действительно делитесь женщинами, зачем ещё Альфи спрашивать? Так что не унижай меня словами, которые использовал раньше, чтобы запихнуть мою странность в ящик. Я не такая уж невежда, и, возможно, ты дважды застала меня врасплох, но теперь этому конец. И если я захочу прибраться в этом кабинете или спальне, чёрт возьми, когда угодно, я это сделаю. Потому что никто не говорит мне, что делать.

— Ты закончила?

Его голос похож на рычание с намёком на смех. От этого я топаю ногой и рычу в ответ, взмахнув:

— Нет, но предполагаю, что ты хочешь что-то сказать, так что вперёд.

Он хватает меня за запястье и тянет вперёд. Наши тела соприкасаются, и прежде чем я успеваю произнести хоть слово, его губы возвращаются к моим, запечатлевая крепкий поцелуй, заставляющий меня замолчать.

Он отступает и говорит:

— Не нужно злиться из-за того, что произошло в моей жизни до того, как ты появилась. И если хочешь знать, я несколько месяцев ни с кем не спал. Альфи любит снимать парочек или наблюдать за ними, прежде чем присоединиться. И кто ты такая, чтобы судить? Ты, твою мать, предпочла тусоваться с моей собакой, а не со мной. С собакой. Со всеми этими слюнями, шерстью и прочим, что ты ненавидишь.

— Я не ненавижу. — Я съёживаюсь и бормочу: — Просто люблю чистоту.

Он наклоняется вперёд и пронзает меня пристальным взглядом, в котором неприкрыто бурлит похоть.

— Заниматься сексом совсем не чисто. Он потный. Смешивание жидкостей, небрежные поцелуи, прикосновения повсюду. И если ты девственница, я, возможно, сорву эту вишенку. Представь себе все возможности заняться грязным сексом.

— Извините, что разочаровываю вас, мистер Похабный. Анальный секс для меня не в новинку, — говорит девственница, которая лжёт сквозь зубы.

Не говоря уже о том, что при одной мысли об этом у меня сжимается задница. Дэкер запрокидывает голову, и воздух наполняют взрывы смеха. Я скрещиваю руки на груди и продолжаю свирепо смотреть на раздражающего мужчину. В конце концов, он успокаивается и медленно качает головой, когда обхватывает мой затылок, чтобы притянуть меня ближе.

— Ложь тебе не идёт, и я этого не потерплю.

— Думаю, ты раскрываешь лучшее во мне, — я пытаюсь усмехнуться, но это выходит с придыханием.

Что, чёрт возьми, со мной не так? Я ненавижу все эти прыгающие эмоции и то, что он действует мне на нервы. Я не думаю, что встречала кого-то, с кем была груба или кто так на меня повлиял. Вот тебе и тихий отдых, и подходящий момент, чтобы расслабиться и насладиться тишиной.

Уходить от преследователя, говорили они. Будет весело, говорили они. Отдохни, напиши несколько песен, возвращайся с удвоенной энергией и новым альбомом, готовым к записи. Правильно. Если я поверю мужчине, стоящему передо мной, у меня не будет ничего, кроме боли в заднем проходе. Нет. Я должна уйти.

Мои плечи опускаются.

— Почему бы тебе не позвонить Нику? Он может приехать за мной и отвезти куда-нибудь ещё. Я опустошена. И я скучаю по телефону, чёрт возьми. Зачем ему понадобилось забирать мой долбаный телефон?

Не, мне не нужно позвонить кому-то важному, но мой телефон всегда был порталом во внешний мир. Что-то, что я действительно могу контролировать сама, вместо того, чтобы все возводили стены, где единственное направление — следовать по пути, который они создают. Пока всё, чего я хочу, — это для разнообразия следовать своей дорогой.

— Ты никуда не поедешь, дорогая. — Его голос звучит решительно.

И вот оно снова… возведённые стены, палец, указывающий направление, в котором кто-то ещё говорит мне идти. Я делаю глубокий вдох и медленно выпускаю его из своего тела, пытаясь снять напряжение. Это не помогает. Совсем не помогает. И проницательный взгляд, которым этот мужчина продолжает одаривать меня, только усиливает напряжение тела.