Мотылек и Ветер

Собрание

У старосты на удивление скопилось много народу, и пришли они раньше назначенного времени — в коридоре и комнате уже нечем было дышать, несколько человек спорили, до красных лиц и эмоциональных движений.

— Стряслось что-то?

Я зашла не только вместе с Катариной, но и с северным старостой одновременно. Потолкались у вешалки.

— Устали, — объяснил хозяин дома.

— Подождите. Мне нужно сначала с вами поговорить один на один. Это возможно?

Староста уже хотел дать старт совещанию — пришли все, но я его остановила. Мужчина озадачено кивнул, и не очень охотно предложил:

— Только в рабочей комнате если… тебе, думаю, можно, наместница.

Последнее — с легкой усмешкой. Миновали коридор. Я мельком улыбнулась Юргену, которого успела заметить в зале, и он ответил тем же. Его чем-то занял его староста, южный, и мы друг к другу пока не подошли.

— Проходи. Надеюсь, разговор не долгий? Там и так уже все накалены, зря раньше передовиков собрал.

— Ого. Вот это у вас картотека, больше, чем в городской библиотеке.

От пола до потолка — стеллажи с маленькими ящичками, все в пестроте табличек, резных циферок и букв.

— Архив тоже под моим присмотром.

— Пограничник Ариан, — посмотрите — на месте ли его листы? Проверьте, пожалуйста, и, если есть, — за все время, что он на службе, сколько их, примерно?

— Это действительно важно? Рядовым…

— Мне не нужна информация с листов. Я даже от двери не отойду и через плечо смотреть не стану. Посмотрите — в наличие ли?

Староста уверенно шагнул к одному из стеллажей, быстро выдвинул узкий, как пенал, ящик и завис над ним. Замычал недовольно, задвинул, потянулся к другому. Минуту он ворчал на себя — за путаницу, за старость и память, за невнимательность. Стал рыться на столе с бумагами, заглядываться на стеллажи «архив».

— Не ищите. Это не вы «напортачили» — его совсем нет, верно?

— Не понимаю. Не то, что листов, даже разделительной карточки с именем нет.

— Все ясно. Идемте, сначала собрание, потом объясню всем из узкого круга. А, кстати… мой сегодняшний вызов возьмите.

Получилось так, что Юрген поцеловал меня прилюдно — одновременно при всех и в уединении. Встретились в коридоре, у зеркала. В набитой людьми квартире, у всех на глазах, но внимания — ноль. Кому нужны эти новости чьих-то отношений, когда все люди взрослые, есть и много других важных своих забот. И поцелуй скромный — короткий, приветственный, едва соприкоснувшись губами.

Мы улучили эту минутку, пока староста организовывал тишину и начал повестку собрания. То, что Юрген рядом, мне помогло — выходить на передний план и что-то говорить, не хотелось. Подбиралась исподтишка неуверенность, страх и пресловутая неуютность всеобщего внимания. Прижалась плечом к Юргену поплотнее. Его поддержка — со мной.

— Отбой. Больше не нужно выискивать одиночек, присматриваться ко всем в поисках пропавших, остро реагировать на сбои и пустые места…

— Несколько ходов тоже нет, — перебила одна пограничница, — вы видели, что стало с…

— Отмечайте в группе, что этих ходов нет, и все. Я объясню коротко. С людьми все хорошо, они не исчезли — ни наши сослуживцы, ни те, к кому был вызов. Их жизнь изменилась где-то в очень далеком прошлом, сменив траекторию в лучшую сторону и поэтому здесь, в настоящем, их нет. Следы стираются постепенно. Память о них быстро пропадает у соседей, коллег и «шапошных» знакомых. Близких нет, якорей нет, привязанностей нет, одни только мы по роду службы еще держим в голове имена и пытаемся помнить. В полиции больше нет даже цифровых данных.

— Так что теперь с Арианом? — Подал голос наш староста.

Чтобы не ошибиться, достала распечатку Роберта и нашла всех четверых пограничников. Зачитала данные вслух.

— Уверена, все их вызовы выпадали другим, ничего не нарушилось. Все, что случилось, начиная с первого сбоя, это хорошие события. Не катастрофа, а, наоборот, — удача. Не знаю механизма, но судьба или законы грани, или тот самый незнакомец, о котором я рассказывала в прошлый раз, выбрали самых одиноких и несчастливых, вернув им полную жизнь, другую.

— А если я тоже хочу?

Кто спросил, не успела увидеть. Мужской голос, немолодой. Я спрятала взгляд в листах ненадолго, чтобы отдохнуть от множества лиц вокруг, а тут вскинула голову. Вопрос откликнулся во мне тем же — «а если…».

Если возможно вмешаться в прошлое, чтобы поправить его, значит ли, что я смогу попросить — Юля Вереска, Бога Границ, Великую Силу, кто или что бы это свершал, — исправить мою трагедию? Мне не нужна вся жизнь. Мне бы только один день пережить по иному. И мой сын…

— Я не знаю закона. Не знаю механизма… Пожалуйста, донесите до всех, что больше не нужно быть такими бдительными, паниковать или беспокоиться по всему, что случилось или еще случится. Единственное, о чем прошу — при новом сбое дайте мне знать. Я должна посетить квартиру-пустышку и осмотреть ее. Собрать данные, проследить скорость стирания человека и прочее. Возвращаемся к обычному распорядку. Еще будут рабочие темы для обсуждения?

Вопрос всем четверым старостам, и никто не ответил. Только северный покачал головой, один за всех.

— Тогда расходимся. Попрошу задержаться старост, и тех пограничников, кто попал на сбои. Нужно детально обсудить пару моментов.

Не стала называть Юргена и Катарину по именам, боясь обидеть тех, чьи имена не потрудилась запомнить раньше. Пусть народ разойдется.

Хозяин дома проветрил залу, поставил чай, придвинул стол ближе к дивану, сделав обстановку комнаты более домашней и выключил лишний свет. Жены, судя по всему, дома не было, гостеприимством занимался лишь староста. В итоге плюс шесть человек, оставшиеся после собрания, больше походили на семейную компанию. Торшер, чашки, немногословность, — особенно контрастными показались после шумного многолюдья. Старосты другого района — мало знакомые мне, да и по рангу раньше иначе общались, — не помешали тому, что я свободно и детально рассказала о том, как вышла на эту теорию.

О встречах с попутчиками, о подтверждении со стороны Роберта Тамма, о проверках квартир сбоев и ходов, через которые пограничники вылетали в пустышки. Всплывали уточнения по ходу разговора, распечатки пересмотрели все сами, подробно.

Едва тема стала исчерпываться, я спросила о том, зачем собственно и задержала старост на разговор:

— Мне нужно знать о границе все, что не знают обычные пограничники. Как быть, если застрянешь где-то в пространстве, из которого не вырваться, чтобы позвать на помощь? — Добавила мысленно для себя «как это сделала Ника, позвав меня». — Какие вам попадались аномалии за все время на вашем посту, во всем, от людей до самих вызовов?

Мужчины переглянулись между собой. С большим сомнением. Сошлись взглядами на восточном, моем непосредственном кураторе, и тот сказал:

— Ирис, оставим в стороне то, что здесь Юрген и Катарина, а Август ни словом не обмолвился, что они в команде и в зоне доверия. Не в смысле чего-то плохого, а в смысле… нельзя в эту область лезть тем, у кого не хватит способностей и ума быть осторожными. Пограничники в большинстве своем — молодежь, есть и несовершеннолетние, а то, что попадет в уши одному, пусть и здравомыслящему, завтра долетит до абалдуя. Тот сунется в запретное, если вдруг искра способностей проклюнется, в беду попадет…

— А чего вы на меня так пялитесь? — Невежливо перебила Катарина.

— Не обижайся, Ката, но о тебе не только наш район знает, но и остальные три. Сплетничать любишь.

— Ирис за меня отвечает, я с ней. Верите ей, верьте и мне.

— Мне одного поручительства не хватит, чтобы не думать о той репутации, которую ты себе сделала.

— И хрен с вами… — девушка дернулась, подняться из-за стола.

Староста, так как сидел рядом, задержал ее:

— Не горячись. Я всем объясняю, и Ирис тоже, что старосты не имеют права обсуждать с посторонними свой уровень. — Он обратился ко мне. — Тебе о подобном наследник сказал? Из разговоров услышала?

За столом больше всех молчали остальные старосты и Юрген. Юрген даже к чаю не притронулся, сидел через трех человек, напротив меня, и слушал. Что-то было в его лице странное и тревожное. Его словно коснулась печаль. Взглядом меня не смущал, изредка глядел в глаза, не чаще и не больше, чем смотрел на других. После этого вопроса и моего молчания он подал голос:

— Мы не посвященные, это правда. Но и не рядовые. Сбои зациклились на нас четверых не случайно, и, уверен, больше никто не попадет. Мы вплетены в эту историю кем-то… чем-то… не суть. Нам нужно знать то, что не знают остальные, я поддерживаю Ирис в этой просьбе.

— Откуда выводы?

— Аномальные сигналы. — Юрген посмотрел на меня, потом на Катарину, спрашивая разрешения. — Могу сказать?

Мне не было смысла скрывать, где я чувствую свой вызов. Я кивнула. А Катарина неопределенно повесила голову, то ли с обреченностью, то ли с безразличием.

— Я за себя скажу и за Германа. Вы знаете, его на собрания не затащить, он трех человек не выносит в помещении, не его вина. Это после травмы так у него пошло. Напали на него толпой, избили, проломили голову. Он лежал в коме несколько дней, едва выжил. Чутье пограничника проснулось у него через два года, и вызов он чувствует затылком. Мой случай — операция на сердце, с остановкой. Сигнал оттуда и идет. Девушки, вас без подробностей коснусь — солнечное сплетение и правый бок. Факт один: смерть. Мы все едва не умерли в свое время. И сигнал у нес пробивается через место, где была нарушена целостность тела.

Меня царапнуло неприятное ощущение нестыковки. Юрген смог совместить полученные знания о сигналах со своей информированностью — что его друг был при смерти, что Катарина едва не рассталась с жизнью. Все из-за того же «Красного лака», как догадываюсь. Про себя знал — тут само собой.

Но я? Нарушался логический порядок. Сигнал через солнечное сплетения я ловила с пятнадцати лет, и до этого возраста со мной бед не было. Смерть коснулась вместе с трагедией, с врачебной ошибкой и гибелью ребенка. И целостность тела… я бы ловила сигнал низом живота?

— Поэтому на пустышки кидает нас. А может, выкинет и еще куда. Мы будем готовы? Мы будем знать, как действовать во внештатной ситуации?

— Допустим, это аргумент. Один.

— Подождите. — Я поднялась с места и сходила к своей сумке, достала блокнот, принеся его в зал. Села обратно и откинула обложку: — Подойдет для второго аргумента?

Внимательно наблюдая, я успела увидеть, что старосты переменились в лице. Не удивление или недоумение — что, откуда, почему? А понимание — знают они все о значении «такого кровавого вызове», знают подробно, и потому — кто побледнел, кто чуть сразу отпрянул назад, уперевшись спиной в спинку стула. А Южный неприкрыто выражал ужас от того, что видит. Почти так же сильно, как и реагировал тогда Август в больнице.

— До наследника не дозвониться, решать нужно нам и сейчас. — Хозяин дома поднялся, кивнул коллегам. — Пойдемте, посоветуемся, а молодежь пусть пока посидит. Ждите.

Остались втроем. Катарина, едва дверь в зал закрылась, спросила:

— Меня ножом пырнули, а у тебя что? Рак?

Я заколебалась, а девушка восприняла это с обидой. Голос так зазвучал:

— Но это не честно. Вы оба про меня в курсе, даже про ранение, — злой взгляд на Юргена, — а я, типа подруга, и ваши болячки не знаю. Что у тебя с сердцем?

— Родился такой, с дырками. Заштопали в свое время, в детстве еще, операция сложная, подключали к АИК и проводили ее на неработающем сердце. Солнечное сплетение — это сильная кровопотеря.

— Юр… а время? Время не сходится. Я уже подростком на службе была.

— Не знаю, как это объяснить. Пока не знаю. — Добавил шепотом: — Ирис, что за листок?

— Я хочу, чтобы старосты просветили. Но сама поделиться историей смогу, только если Август разрешит. Я дала слово молчать.