Мой брат Наполеон

Глава восьмая

Чрезвычайно важное событие, — произнес Жозеф, оглядывая собравшихся за обеденным столом.

— Очень важное, — хором повторили мы, сосредоточив наши взоры на Наполеоне.

— Даже сверхъестественное, — добавил Жозеф.

— Сверхъестественное, — повторили мы, словно стая попугаев.

— Мы должны теперь называть тебя «Ваше Величество»? — спросил Жозеф хмуро.

— Пока еще этого не требуется, — ответил Наполеон довольно напыщенно.

Он не терял времени и действовал быстро. Еще не прошло и месяца после расстрела герцога Энгиенского, а в Трибунате уже выступил один из ставленников Наполеона — как их именовал Люсьен — и заявил, что настала пора распрощаться с политическими иллюзиями; победа, мол, принесла во Францию спокойствие, казна пополнена, законы обновлены, и теперь нужно закрепить достигнутое на вечные времена путем установления высшей наследственной власти в лице Наполеона Бонапарта и членов его семьи. Не только на Наполеона произвела сильное впечатление фраза: «В лице Наполеона Бонапарта и членов его семьи». Учреждая новую династию, Наполеон, не рассчитывая на возможность иметь собственных детей, решил использовать для придания веса и силы своим честолюбивым планам уже существующую семью. В дальнейшей речи депутат показывал, что титул «император», который следует присвоить Наполеону, более всего соответствует высокому престижу нации. Таково, по его словам, желание армии и народа. Всесильная армия стояла на первом месте, хотя данное обстоятельство старались не подчеркивать.

Только один депутат высказался против наследственной монархии. Но никто его не слушал. Предложение приняли и передали в Сенат. Исход был заранее предопределен — почти немедленное согласие с тем, чтобы, учитывая волеизъявление всех французских департаментов, провозгласить Наполеона Бонапарта императором Франции. Вот мы и собрались в Тюильри отметить это событие семейным обедом. Присутствовали вновь избранный император с Жозефиной, Жозеф и его жена Жюли, Луи и Гортензия (все еще вместе, но по-прежнему несчастливые в браке), Элиза с мужем, Мюрат и я, Люсьен пребывал все еще в ссылке, и мама, по собственному выбору, с ним. Полина находилась в Риме, а Жером, насколько известно, проявляя непослушание, путешествовал по Америке.

— Вопрос о твоем преемнике… — начал Луи, взглянув на Наполеона.

Мы все в ожидании посмотрели на него.

Наполеон внимательно оглядел нас по очереди и тихо рассмеялся.

— По этому вопросу, мой друг Луи, вскоре появится сенатус-консульт или постановление.

— Но можно ли узнать содержание этого важного постановления? — спросил Жозеф.

Лицо Наполеона сделалось непроницаемым.

— Ты хочешь, чтобы я выдал государственную тайну.

— Поскольку это затрагивает жизненно важные интересы членов семьи… — осмелилась я вставить.

— Зачем мучить нас неизвестностью? — заметил Луи раздраженно.

— Чтобы вы преждевременно не вцепились друг другу в глотки, — пояснил с таким же непроницаемым выражением на лице Наполеон.

— Или чтобы не вцепились в твою, — пробовала пошутить я.

— Бонапарт, пожалуйста! — умоляющим голосом проговорила Жозефина.

— Хорошо, — пожал плечами Наполеон, уступая. — В постановлении будет указано примерно следующее: «Империя — моя империя — наследуется по прямой мужской линии (он сделал паузу и, как мне показалось, с упреком взглянул на Жозефину). Если же у меня не окажется сына, то я имею право избрать своим преемником любого сына или внука кого-либо из моих братьев».

— Братьев, но не сестер! — заметила с возмущением я.

— Ну и ну, — проговорил Луи.

У Жозефа были только дочери, а у него два сына.

Не обращая внимания на комментарий, Наполеон продолжал вкрадчивым тоном:

— Если я откажусь от подобного избрания, то моими преемниками станут в порядке очередности Жозеф и Луи.

— Правильно, очень правильно, — радостно улыбнулся Жозеф.

Луи лишь хмурился.

— Этот вопрос еще окончательно не решен, — заявила я пренебрежительно.

— Постановление должно быть рассмотрено в департаментах, — напомнила Жозефина. — Могут пройти месяцы, прежде чем будет известна воля народа. Плебисцит — долгая история.

— Ну и что из этого? — заметил Наполеон высокомерно. — Мое желание известно. Я не намерен проводить месяцы в ожидании.

Ожидать пришлось менее восемнадцати дней. Восемнадцатого мая тысяча восемьсот четвертого года — через двадцать один месяц после того, как Наполеон был провозглашен пожизненным первым консулом — нас собрали во дворце Сен-Клу, где временно жили Наполеон и Жозефина.

Нашли мы их в галерее Аполлона. Жозефина оделась во все белое, как обычно, Наполеон облачился в новенькую военную форму. По сигналу гофмаршала мы сгрудились позади четы и стояли молча в наступившей тишине, напоминавшей церковную, пока не прибыли члены Сената. В этот день был опубликован сенатус-консульт, и достопочтенные сенаторы поспешили в Сен-Клу со своими поздравлениями. Наполеон и Жозефина — император и императрица! Станет ли Наполеон теперь, когда сделал Жозефину императрицей Франции, думать о разводе с ней? Едва ли. Вот вам и семейная война! Жозефина без всяких усилий со своей стороны одержала величайшую победу над Бонапартами.

После нескольких длинных и скучных речей Наполеон объявил свои императорские решения. Семнадцать генералов, в том числе и мой супруг, получили звание маршала империи.

«Будет ли этот красивый, но бесполезный маршальский жезл единственным вознаграждением Мюрату?» — подумала я, жадно вслушиваясь в дальнейшие слова Наполеона. Жозеф в мгновение ока превратился в великого Электора Франции, Луи — в коннетабля. Оба тут же были произведены в принцы. Его императорское высочество, принц Жозеф! Его императорское высочество, принц Луи! Меня буквально сбила с ног одна мысль. Теперь их жены — принцессы!

Я ждала, что Наполеон скажет еще, но он молчал, улыбаясь и как бы поддразнивая. Ничего для меня и сестры Элизы, абсолютно ничего! Только величайшим напряжением воли удавалось сдерживать ярость, меня буквально подмывало здесь же, в галерее Аполлона, в присутствии всех сенаторов, хорошенько отчитать нового императора.

Вечером состоялся семейный ужин, до смешного официальный и очень мрачный для меня и Элизы. Наполеон, казалось, преднамеренно старался унизить нас, обращаясь сперва к Жюли и Гортензии и с видимым удовольствием подчеркивая их новые титулы. Он походил на ребенка, забавляющегося новыми дорогими и ранее недоступными игрушками. Глубоко обиженная, я пила воду стакан за стаканом, воображая, что это вино, и даже почувствовала легкое головокружение.

Непривычное ощущение, но оно было.

— Наполеон! — не выдержала в конце концов я.

— Моя милая Каролина, — взглянул на меня ласково он. — Теперь вы должны говорить мне «Ваше Величество» и «Ваше Императорское Величество».

— Даже в семейном кругу?

— И в семейном кругу, мадам.

— Как смешно! Какое ребячество!

Вместо того, чтобы, как и следовало ожидать, выгнать меня из комнаты, Наполеон лишь нахмурился.

— Ах, если бы только мама была сейчас с нами, — сказала Элиза взволнованно.

— Зачем? — поинтересовался Наполеон.

Оробевшая Элиза проговорила, заикаясь:

— Порадоваться новому титулу, Ваше Величество.

— Чтобы иметь возможность, Ваше Величество, назвать вас Вашим Величеством, — вставила я.

В глазах Наполеона промелькнул огонек восхищения.

— Дорогая Каролина никогда меня не разочаровывает, — заметил он, быстро обводя глазами присутствующих. — Наша мама, — продолжал Наполеон, — то есть мать императора, должна отныне носить титул императрицы-матери, независимо от того, решит ли она вернуться в Париж или нет.

Жозеф откашлялся и с мрачным видом спросил:

— А как же Люсьен? Он что, совсем останется в стороне?

— Люсьен, мой бедный Жозеф, потерял всякое право на какой-нибудь титул.

Жозеф поспешно сменил тему.

— Ваше Величество, ходят слухи, касательно Италии… относительно вашего намерения стать королем Италии.

— Эти слухи вполне справедливы, Жозеф.

— А коронация в качестве императора Франции, Ваше Величество?

— Приготовления вскоре закончатся, — заверил Наполеон весело. — Я должен непременно короноваться, иначе мой титул будет пустым звуком. И я сам совершу церемонию коронации.

— А я думал, Ваше Величество, что Его Святейшество римский папа…

— Святой отец осуществит помазание, а император Наполеон — коронование, — твердо заявил Наполеон.

— Римский папа никогда не согласится приехать во Францию, — высказала сомнение Жозефина.

— Жозефина имеет в виду… — начала я.

— Жозефина? — оборвал Наполеон.

— Ее Императорское Величество имеет ввиду, — повторила я с трудом проглатывая застрявший в горле комок, — что Его Святейшество не согласится помазать самопровозглашенного императора.

— Ну что же, поживем — увидим, — заметил Наполеон и поднял глаза к потолку, будто надеясь узреть хотя бы мельком райские кущи.

Наступило молчание. Наполеон сидел, погруженный в собственные мысли, лишь время от времени по лицу пробегала лукавая улыбка, и никто — таково уж было неписаное правило нового императорского двора — не имел права заговаривать с ним первым. Не то чтобы я его боялась, но промелькнувшее перед этим в его глазах восхищение вселило в меня надежду, и я решила терпеливо ждать до тех пор, пока мы с Наполеоном не останемся наедине. Через два дня, когда императорская семья все еще находилась в Сен-Клу, я уговорила Бурьена допустить меня к августейшей особе.

— Ваше Величество, мадам Мюрат, — доложил многострадальный секретарь.

Наполеон восседал за письменным столом. Был полдень. Он, встав с рассветом, читал донесения, писал приказы, отдавал устные распоряжения. Я стояла возле стола минут пять, прежде чем Наполеон соизволил поднять глаза и заметить мое скромное присутствие.

— А… мадам Мюрат.

— Ваше Величество…

— Более сотни высокопоставленных чиновников бывшей Республики, — проговорил Наполеон, — с радостью согласились занять должности в различных ведомствах империи. Все они без исключения голосовали за казнь короля Людовика XVI. Весьма примечательно.

— Весьма, — повторила я.

— Из всех маршалов, которым я пожаловал эти звания, — продолжал он, — ни один не отказался от подобной чести, а ведь большинство из них еще два дня назад были непоколебимыми республиканцами. Опять весьма примечательно. Им нравится звучание новых королевских титулов. Великолепно! Теперь они не смогут насмехаться над моим.

— Увы! — вздохнула я. — У меня нет титула, над которым можно было бы посмеяться.

— Прекрасно! Теперь вы поймете, почему я не пожелал ставить вас в неловкое положение. Но перейдем к другим вопросам. Эта война с Англией… Как, по-вашему, мне следует в данном случае поступить?

Отвлекаясь от своих забот, я постаралась сказать именно те слова, которые, на мой взгляд, он ждал от меня.

— Сейчас это всего лишь война на море, хотя морских сражений пока не было. У англичан нет войск на континенте… пока.

— Пока?

— Ваше Величество, я считаю, что вы должны вторгнуться в Англию прежде, чем англичане высадятся во Франции.

— Вот здесь приказ, — сказал Наполеон, беря со стола листок, — о создании новой французской армии. Назовем ее английской армией. Почему вам так ужасно хочется стать принцессой? Из-за денег? — спросил он, неожиданно перескакивая на другую тему.

— Как из-за денег, Ваше Величество?

— Жозеф и Луи будут получать по два миллиона франков в год. Высокое положение требует высокого вознаграждения.

«Чудесно», — подумала я, стараясь подавить пробудившуюся алчность.

— Возможно, Ваше Величество, — вслух проговорила я, — вам не по карману содержать одну настоящую принцессу. Я не имею в виду Жюли и Гортензию. Ведь у них лишь почетные титулы.

— У меня неограниченные ресурсы. Ответьте все-таки на мой вопрос, мадам. Значит, деньги, не так ли?

— Нет, просто высокое общественное положение.

— Прекрасно, — усмехнулся Наполеон. — Представитель рода Бонапартов стремится к величию! Тогда скажем так: только титул, без денег.

— Деньги меня не интересуют, — ответила я, с трудом подавляя обиду.

— Я вам не верю. Вы останетесь простой мадам Мюрат и будете довольствоваться тем величием, который содержится в этом титуле.

— Но это несправедливо! — крикнула я. — Полина ведь принцесса.

— Но не империи. Какой титул вам больше по душе: старый или новый?

— Прежние тоже когда-то были новыми, — заметила я дипломатично. — Ваши, то есть новые, будут существовать вечно.

— Как же вы стараетесь подбирать правильные слова, — сухо рассмеялся Наполеон, — или то, что вы считаете правильными словами. Но они меня не переубедили. А теперь ступайте и засвидетельствуйте свое почтение императрице.

У меня сильно застучало в висках и разболелась голова.

— Или я уйду от вас принцессой Каролиной, или же, как простой человек, отправлюсь в изгнание, — вскричала я в сердцах.

— В изгнание? И куда же вы собираетесь уехать? Быть может, в Италию? Все равно. Просто скажите мне, когда вы будете готовы покинуть Францию, и я сделаю все возможное, чтобы ускорить ваш отъезд.

Стук в висках и головная боль усилились. Ярость душила меня, красный туман скрыл бесстрастную физиономию Наполеона. Мои ноги подкосились, и впервые в жизни я упала в обморок. Придя в чувство, я увидела, что лежу на кушетке и надо мной склонился личный доктор Наполеона. Сам он стоял позади с мертвенно бледным лицом и выглядел очень напуганным.

— Швейцария мне больше нравится, чем Италия, — проговорила я, когда доктор ушел. — Я поеду в Швейцарию.

— Вы останетесь во Франции! — заявил твердо Наполеон.

— Ваше Величество?..

Наполеон бросился к письменному столу и вернулся с каким-то документом в руке.

— Это объявление, — сказал он, — появится в следующем номере «Moniteur». Прочтите.

Разобрать почерк Наполеона чрезвычайно трудно, но я смогла понять смысл написанного. Три сестры императора становились принцессами, а их мужья — принцами империи. Довольная, я с изумлением взглянула на Наполеона.

— И вы написали все это, пока я лежала без чувств?!

— Я приготовили еще вчера вечером, — широко улыбнулся он. — Скрыл же потому, что хотел посмотреть, как далеко вы способны зайти.

— Так значит, вы с самого начала просто дразнили меня!

— Именно… принцесса.

Конечно, он говорил неправду — мой неисправимый брат. Я сразу заметила: чернила едва просохли.

Когда я сообщила Мюрату новость, он сперва очень удивился, а потом чрезвычайно обрадовался. Он ходил по комнате, расправив плечи, держа спину подчеркнуто прямо, несомненно, уже воображая себя в новой великолепной форме собственного изобретения.

— Итак, ты снова обставила Жозефину, — усмехнулся Мюрат.

— Что ты имеешь в виду?

— Она была против того, чтобы вы, сестры Бонапарта, сделались имперскими принцессами. Одна из служанок подслушала ее разговор с Наполеоном и рассказала моему камердинеру, а тот — мне.

— Чем бы ей отплатить? — спросила я сердито.

— Разве ты ей уже не отплатила… принцесса.

— Но этого мало, Мюрат!

— Могу представить себе только одно, — пожав плечами, серьезно заметил Мюрат. — Уговори императора — если, конечно, сможешь, — сделать Жозефину всего лишь зрителем на церемонии коронации. Если она не будет коронована, ее титул останется пустым звуком.

Эта мысль мне сразу пришлась по душе. С некоронованной императрицей легче развестись. И вместе со своими братьями и сестрами я охотно сделаю все возможное, чтобы Наполеон развелся с Жозефиной; особенно теперь, когда не осталось надежды, что моего сына Ахилла объявят преемником Наполеона.

— Но ничего не предпринимай, — предупредил Мюрат, — пока постановление не появится в «Moniteur».

— Дельный совет, принц Мюрат, — одобрила я.

Итак, о приготовлениях к коронации Наполеона.

— Я против самой идеи коронации, — заявил вполне серьезно брат Жозеф на семейной конференции.

Называя это событие «семейной конференцией», я не оговорилась. Участвовали только прямые члены клана Бонапартов, никакой родни со стороны жен или мужей. Жозеф, Луи, Элиза и я. Другие, имевшие право присутствовать, все еще пребывали за пределами Франции. Оба, Люсьен и Жером, по-прежнему упорно держались за женщин, с которыми вступили в брак вопреки воле Наполеона и, по всей вероятности — как казалось в то время, — навлекли на себя вечный гнев нового императора.

— Почему ты против коронации? — спросила я Жозефа. — Ведь ты поначалу соглашался, когда мы впервые обсуждали этот вопрос.

— С тех пор у меня было время серьезно об этом подумать. Коронация вызовет раздражение у республиканцев. Франция по существу республиканское государство и, рано или поздно, вернется к республиканской форме правления. Зачем без нужды восстанавливать против себя республиканцев?

— Ты говорил об этом с Наполеоном? — поинтересовалась Луи.

— Да, говорил, — Жозеф тяжел вздохнул.

— И он тебя высмеял?

— Он лишь спросил меня, готов ли я отказаться от моего титула.

— А ты готов? — вмешалась я.

— Никто из нас не намерен отказываться от приобретенных титулов, — заявила Элиза.

— Разве имеет какое-то значение, коронован Наполеон или нет? — спросила я. — Он все равно император Франции.

— Без коронации, — пояснил Жозеф, — титул «император» в глазах республиканцев значит столько же, сколько и «первый консул», и такое положение их более или менее устроило бы.

— Ты хочешь сказать, — вмешался Луи, — что у тебя нет желания стать преемником Наполеона в качестве императора?

— Я, возможно, до этого не доживу, и ты тоже.

— У меня два сына, — заметил Луи. — При нормальном развитии событий они переживут всех нас.

— Но прежде Наполеон должен объявить одного из них своим официальным преемником или усыновить обоих.

— Но у меня тоже есть сыновья, и прежде всего Ахилл, — напомнила я.

— Ахилл, Ахилл, — передразнил Луи.

— Твои сыновья, — почти закричала я, — самые ненавистные для Жозефины внуки!

— Но они также племянники Наполеона.

— Как и мои сыновья!

Начиналась свара, а я меньше всего этого желала.

— Мне наплевать, даже если Наполеон коронуется десять раз. Я добиваюсь только одного: не допустить коронации Жозефины.

Этой фразы оказалось вполне достаточно, чтобы вновь объединить наши усилия. Но каким образом, хотел знать Жозеф, мы могли бы лишить Жозефины короны императрицы? Некоторое время мы горячо спорили, потом решили всем сразу поговорить с Наполеоном — уважительно, но твердо, — и условились вести себя сдержанно, не горячиться. Он вздыхал и делал вид — конечно, нарочно, — будто напуган нашим появлением.

— Вы чем-то недовольны? — спросил он. — Получили от меня мало денег? В этом причина столь устрашающего семейного выступления?

— Мы более чем довольны, — сказал Жозеф.

— Слава Богу! — воздел Наполеон глаза к небу. — Я действительно чувствую большое облегчение. Тогда почему вы здесь, причем каждый из вас смотрит так мрачно, точно англичане захватили Францию и посадили в Тюильри своего идиота короля?

— Ходит много различных слухов относительно психического здоровья английского короля, — подхватил Жозеф, оттягивая время, — но какие у нас есть доказательства, что он в самом деле свихнулся?

— Неопровержимые, — резко заметил Наполеон. — Он проморгал колонии в Америке. А теперь — давайте о том, что вас беспокоит.

Жозеф закашлял, Луи нахмурился, а Элиза стала внимательно рассматривать висевшую на стене за письменным столиком Наполеона новую картину художника Изабэ. Словом, все трое молчали. Таким образом, ответственность за осуществление нашего плана, в успех которого я уже почти не верила, легла на мои плечи.

— Ваше Величество, — начала я. — Мы здесь, чтобы предупредить вас о недопустимости коронации Жозефины.

— Предупредить меня?

— Каролина не совсем правильно выразилась, — набрался смелости Жозеф. — Мы хотели бы попросить вас не предпринимать поспешных и непродуманных действий.

— Поспешных? Непродуманных? — переспросил Наполеон, оставаясь угрожающе спокойным. — Ты тоже выражаешься неправильно, Жозеф. Нет, просто дерзко… Разве я что-нибудь уже говорил о коронации Жозефины? — добавил он, глядя на меня в упор и широко улыбаясь. — Наверное, ты, Каролина, теперь думаешь, что совершила ужасную ошибку?

— Да, это так, — ответил я тихо.

— Тем не менее я благодарен вам за то, что вы напомнили о моих обязанностях по отношению к моей жене-императрице.

— Императрица бездетна и, по всей вероятности, таковой и останется, — вновь собралась я с духом.

— Бездетна? У императрицы двое детей: Евгений и Гортензия.

— Вы хорошо знаете, Ваше Величество, что имеет в виду Каролина, — совсем некстати поспешила мне на помощь Элиза.

Сохраняя зловещее спокойствие, Наполеон сказал:

— Она хотела напомнить, что я бездетный. Вы полагаете, императрицу не следует короновать из-за этого весьма печального обстоятельства?

И вновь пришлось говорить мне.

— Ваше Величество, вы можете когда-нибудь посчитать целесообразным развестись с императрицей и жениться на более молодой девушке. И много проще развестись с некоронованной императрицей и с женщиной, союз с которой скреплен лишь гражданской церемонией.

Наполеон совсем не рассердился, а лишь мечтательно произнес:

— Жозефина была мне хорошей женой, я никогда с ней не расстанусь.

— Она вам изменяла, — напомнила я.

— Разве только верность делает женщину хорошей женой? Сомневаюсь. Измена — всего лишь вопрос удобно поставленной кушетки, оказавшейся в нужное время в нужном месте. В любом случае я сам изменял Жозефине много раз после того, как она однажды оступилась, — чаще, чем я могу припомнить.

— Хвастаете, Ваше Величество, — шутливо заметила я, надеясь, что Наполеон рассмеется.

И он и в самом деле засмеялся, но надо мной, над всеми нами.

— Жозефина будет стоять рядом со мной на коленях в соборе Парижской Богоматери, — заявил Наполеон, — и примет из моих рук корону, которую она вполне заслужила.

— Коронация не будет настоящей, — отважился вставить Жозеф.

— Что вы этим, черт побери, хотите сказать?

— Ваше Величество, — впервые заговорил Луи, увидев, что Жозеф не в состоянии продолжать. — Вы ведете переговоры с римским папой, но он еще не дал своего согласия приехать в Париж.

— Его Святейшество будет в Париже, — ответил спокойно Наполеон, — Даже если мне придется доставить его под конвоем. А теперь оставьте меня в покое, все четверо. Идите и продолжайте тратить деньги. Только на это — Бог свидетель — вы и годитесь.

Доставлять папу Пия VII под конвоем в Париж не понадобилось, да что-либо подобное — я в этом уверена — и не планировалось. Наполеон по-прежнему торговался с ним, то угрожая, то умасливая, да и дядя, кардинал Феш, информировал нас относительно развития событий. Представляя в Риме интересы Наполеона, он писал Жозефу, что ведет очень деликатные и трудные переговоры. Прежде всего ему было необходимо убедить папу в том, что от приезда его во Францию католическая церковь только выигрывает; в то же самое время Наполеону нужно было доказать некатолической части французского населения, которая выступала против такого визита, что посещение папой Франции ни в коей мере не усилит позиции римско-католической церкви в стране. Удерживала же Пия VII главным образом мысль о том, что ему придется благословить и помазать человека, захватившего силой трон, принадлежавший, по мнению других, графу де Провансу, принцу королевского дома, послушному и достойному сыну католической церкви. Но ловкий на язык дядя Феш представил дело так, будто еще не существовало более верного и преданного сына церкви, чем император Наполеон, что касается императрицы Жозефины, то, по словам дяди, это была подлинная аристократка и истинная дочь старого режима!.. Тот факт, что Наполеон является творцом государств, возникших на территории Италии, и достаточно силен, чтобы подчинить себе Ватикан, никогда вслух не упоминался, но римский папа, конечно же, хорошо осознавал его значение. Словом, охотно или против воли, но папа Пий VII согласился прибыть в Париж и позволить Наполеону во время церемонии в соборе Парижской Богоматери самому возложить на себя императорскую корону. Уступчивость папы по коронации нисколько меня не удивила, Его Святейшество мог впоследствии с полным правом заявить, что в действительности он не возлагал корону Франции на голову самозваного императора. В данном случае высокомерие Наполеона сделало его недальновидным.

Коронацию приурочили к празднованию пятой годовщины переворота, в ходе которого Наполеон стал первым консулом. Римский папа согласился и с этим, и вскоре до Парижа дошла весть, что он отправился в свое историческое путешествие. Возбуждение росло, однако у нас, женщин семьи Бонапартов, была причина для огорчения. Сперва Жозеф сообщил ужасную новость мне — новость, которая привела меня в бешенство. Всем императорским принцессам, включая жену Жозефа и дочь Жозефины было приказано во время коронации нести шлейф императрицы. Жозеф тоже кипел от ярости.

— Моя жена — благородная женщина, — жаловался он. — Для нее чересчур оскорбительно нести шлейф Жозефины.

Но что мы могли поделать? Приказ есть приказ; другое дело, если бы мы решили вообще не явиться на церемонию. Хотя это было и мелочно с моей стороны, я все-таки не удержалась и передала слова Жозефа господину Фуше, вновь занявшему пост министра полиции, зная, что он обязательно передаст их Жозефине, с которой, хотя только внешне, находился на дружеской ноге. Та в свою очередь, естественно, донесла их до Наполеона, вероятно сильно преувеличив, и он, вместо того, чтобы просто рассердиться, почувствовал себя глубоко обиженным. В результате его императорское высочество принца Жозефа вызвали в Тюильри и здорово отругали. А мы так ничего и не добились. Наполеон твердо стоял на своем: или императорские принцессы несут шлейф императрицы, или же лишаются своих царственных титулов.

В назначенный день императорский двор собрался в Фонтебло; Наполеону стало известно, что именно в этот день кавалькада папы римского проследует вблизи бывшей загородной резиденции французских королей. Оказавшись перед необходимостью — или обязанностью — организовать Его Святейшеству подобающий прием, Наполеон никак не мог найти удовлетворяющую его процедуру и страшно обрадовался, когда хитрый Фуше предложил «случайную» встречу, которая отвечала бы достоинству, если не римского папы, то императора Франции. Вот потому-то и разыграли в Фонтебло комедию с предполагаемой охотой, хотя никто ни на кого не охотился.

Я хорошо помню лесной пейзаж. Императорская карета остановилась у перекрестка. В ней находились Наполеон, Жозефина, Фуше и Евгений Богарнэ; мужчины в охотничьих костюмах. Следом за ней моя коляска, в ней Элиза, Жозеф и его жена. Замыкала процессию группа придворных на конях, все в охотничьих доспехах. Мы ждали, когда пажеский эскорт появится из-за поворота. И вот к нам подскакал взволнованный курьер, и Наполеон, выйдя из кареты, оседлал белую лошадь. К нему присоединились принц Иоахим Мюрат и маршал Жюно. Все трое галопировали взад и вперед якобы в поисках убежавшего оленя. Через несколько секунд на дороге показалась процессия папы Пия VII. Группа охотников блокировала дорогу — ужасно грязную, поскольку ночью шел проливной дождь, и папская кавалькада остановилась. Элиза, жена Жозефа и я вышли из коляски. Его Святейшество в своей великолепной белой атласной мантии и белых шелковых туфлях ступил прямо в грязь. Наполеон соскочил с коня и подбежал к папе. На какое-то мгновение оба замерли в нерешительности, потом Наполеон шагнул навстречу, и они обнялись.

— Трогательно, чрезвычайно трогательно, — проговорил Фуше, подошедший к нашей группе.

— Но что Его Святейшество подумает об императоре? — причитала Жозефина, выглядывая из окна кареты. — Какой бы он ни был император, ему следовало низко склонить голову или… или пасть к ногам Его Святейшества.

Я не могла удержаться от смеха. Представьте только себе Наполеона, припадающего к чьим-то ногам; он сам был Богом, а папа римский — его наместником. Я ждала, готовая возмутиться, если Наполеону вздумается представить Жозефину Его Святейшеству. Хотя нет, я бы с удовольствием лицезрела Жозефину, стоящей в грязи на коленях. Наполеон, однако, решил этого не делать, и по его сигналу к ним подъехала императорская карета, затмившая своим великолепием все королевские экипажи. Первым взобрался в нее Наполеон — ведь я говорила, что он мнил себя самим Господом Богом, — и сел справа; за ним следовал Пий VII, заняв место слева. Он выглядел совершенно невозмутимым и, мне кажется, чувствовал себя выше всей этой земной суетности.

— Интересно, как бы повел себя папа, — пробормотал Фуше, обращаясь к Жозефу, — если бы ему сказали, что его привезли во Францию для того, чтобы он помазал императора и императрицу, соединенных только гражданским браком и с точки зрения церкви вообще неженатых?

Фуше говорил тихо, чтобы не услышала Жозефина. После этого он откланялся и удалился, насвистывая «Марсельезу».

— А папе известно, что имела место лишь гражданская церемония? — спросил Жозеф.

— Вероятно.

Элиза сразу же догадалась, о чем я подумала.

— Если ему рассказать, — быстро проговорила она, — то папа откажется совершать обряд коронации.

— Откажется, если будет присутствовать Жозефина, — поправил Жозеф.

— Совершенно верно! — сказала я. — Нам в руки попало весьма действенное оружие. Постараюсь добиться аудиенции у Его Святейшества уже сегодня вечером.

Но потом у меня появились сомнения. Едва ли можно требовать от папы римского хранить тайну. Следовательно, Наполеон может узнать, от кого исходит информация, и придет в бешенство. К чему подставлять свою голову?

— Извини, Жозеф, — начала я смиренно. — Кто я такая, чтобы узурпировать твою позицию? И права, и обязанности принадлежат только тебе.

— Когда тебе это выгодно, ты всегда вспоминаешь, что я глава семьи, — пожаловался Жозеф.

— Боишься? — спросила я.

— Предпочитаешь оставить все, как есть? — вмешалась Элиза.

Затем взяла слово Жюли, жена Жозефа:

— Жозеф, это просто твой долг по отношению ко всем нам.

— Да, любимая, — вздохнул он.

Утверждая, что вопрос не терпит отлагательства, Жозеф сумел добиться аудиенции у папы, отдыхавшего в отведенных ему покоях дворца. Сразу же после встречи Жозеф пришел ко мне. Сперва он не решался начать разговор в присутствии Мюрата. Его Святейшество был шокирован, расстроен и возмущен. И в гневе — справедливом гневе — он нелестно отозвался о Наполеоне, сознательно обманувшем его, назвал Жозефину наложницей, живущей с Наполеоном в смертельном грехе.

— Папа объявил о своем решении, — заключил Жозеф, — без промедления вернуться в Рим. Затем он немного успокоился и сказал, что поручит своему представителю, кардиналу Капрара, побеседовать с Жозефиной.

— Ах, эта коварная Жозефина, — пробормотал Мюрат.

— Твой камердинер все еще сожительствует с горничной Жозефины? — резко повернулась я к нему.

— Да, и этот дурак даже толкует о женитьбе.

— Не имеет сейчас значения. Пусть он скажет девке спрятаться в комнате, когда Капрара будет у Жозефины. Мне нужен подробный отчет об их беседе.

— Ты, кажется, немного встревожена, — заметил Мюрат.

— Но ведь именно ты напомнил о вероломстве Жозефины. Поспеши, Мюрат, пожалуйста!

Мы ждали, как показалось, целую вечность. В действительности прошел всего час, когда Мюрат вернулся с весьма неприятными новостями. Кардинал Капрара стоял перед Жозефиной с мрачным и серьезным лицом, в глазах беспокойство.

Беседа, дошедшая до нас через третьи руки, протекала примерно так:

— Правда ли все то, что стало известно? — спросил Капрара. — Не сплетни ли это, распространяемые врагами Вашего Величества?

— Все правда, — ответила Жозефина, печально склонив голову. — Если бы никто не рассказал об этом Его Святейшеству, я была бы вынуждена признаться сама. Именно поэтому меня так страшила коронация. Разве могла я, скрывая свой грех, преклонить колени перед алтарем Богоматери и принять о Его Святейшества великое благословение — тройное помазание.

— Действительно не смогли бы, Ваше Величество.

Но Жозефина быстро перешла от самобичевания к защите.

— Но разве я или император виноваты? Мы поженились после падения Робеспьера, однако и тогда еще были запрещены даже подобные религиозные обряды.

— Вы, Ваше Величество, удивляете меня, — нахмурился Капрара. — Император восстановил религию во Франции. А после подписания конкордата ему следовало первым делом настоять на освящении вашего брака перед алтарем.

— Бедный Бонапарт, — вздохнула находчивая Жозефина, — причиной досадного упущения явилось присущее ему чувство гордости. Но, может быть, я не права. Временами — хотите верьте, хотите нет — он бывает очень робким.

Воцарилось молчание. Жозефина, безусловно, разрыдалась, как всегда, очень грациозно. Достав носовой платок, она изящно стала прикладывать его к глазам. Сильно растроганный Капрара пробормотал, что Ее Величество, должно быть, самое несчастное создание.

— Я действительно очень несчастна, — всхлипывала горестно Жозефина.

В этот момент дверь с треском распахнулась и в комнату влетел Наполеон, весь клокочущий от ярости.

— Я только что от папы, — заявил он, даже не пытаясь скрыть свой гнев. — Если бы Жозеф не был моим братом, я с радостью свернул бы ему шею.

— К сожалению, он твой брат, — проговорила Жозефина тихо, с печальной улыбкой. — Ты знаешь, конечно, почему Жозеф так поступил. Он хочет помешать мне занять на коронации место, которое принадлежит мне по праву. Они все этого желают.

— Вне всякого сомнения! Но сейчас не это главная проблема. Папа уже собирается вернуться в Рим. И он не только сам отказывается совершить обряд помазания, но запретил и своим епископам делать это вместо него.

— Какой ужас, — простонала Жозефина и снова зарыдала.

— Коронация по существу — церковный обряд. Без папы или епископа она превратится в фарс, который заставит весь мир хохотать надо мной.

— Ваше Величество, какое ужасное положение!

Капрара откашлялся и заговорил о том, что намеревалась — в этом я уверена, — сказать сама Жозефина.

— Ваше Величество, — заявил он, — вне всякого сомнения, Его Святейшество останется во Франции на церемонию коронования, если Ваше Величество согласится на весьма простое и совершенно достойное решение неожиданно возникшей злополучной проблемы.

Наполеон уставился на этого напыщенного кардинала, с притворной любезностью пытающегося подсказать спасительный выход.

— Да, да; знаю. Запоздалое бракосочетание перед алтарем… Вы ведь с удовольствием, мадам, не так ли?! — прокричал Наполеон, обращаясь к Жозефина.

— Что такого страшного в церковном браке, даже запоздалом? — спросила Жозефина вся в слезах.

— Церковный обряд меня нисколько не пугает, — ответил Наполеон сердито. — Меня возмущает сама попытка шантажа.

— Жозеф вовсе не намеревался шантажировать тебя. Он только хотел унизить меня.

— Подозреваю, мадам, что вы полны решимости бороться.

— Тебе нужно несколько дней хорошенько подумать, — слабо улыбнулась Жозефина. — Возможно, найдется какой-нибудь компромисс.

— Никакой компромисс невозможен. Дата коронации уже официально объявлена, и ее нельзя изменить. Вспомни, в этот день отмечается важная годовщина.

— Тогда ты должен решать немедленно, — вздохнула Жозефина.

Могу себе представить, что пришлось в этот момент пережить Наполеону. Если он откажется от религиозного аспекта обряда коронации и ограничится гражданской церемонией, весь римско-католический мир заподозрит — и вполне справедливо, — что он попытался обвести папу Пия VII вокруг пальца. И еще хуже: весь мир будет хохотать над ним. И это при всем тщеславии и самолюбии моего могущественного брата. Жозефина наблюдала за ним и ждала, чем кончится запутанная ситуация.

— Ладно, — выдавил из себя Наполеон. — Я согласен на церковное бракосочетание, но оно должно быть совершено тайно.

Кардинал Капрара поклонился и ушел.

За два дня до коронации дядя Феш обвенчал Наполеона и Жозефину. Церемония состоялась в церкви Тюильрийского дворца в присутствии только двух свидетелей: маршала Бертье и министра иностранных дел Талейрана. Дядя Феш, а также двое свидетелей поклялись хранить все в тайне, но едва ли можно было что-то утаить от вездесущего Фуше. Наслаждаясь моим замешательством, он сообщил мне эту новость за час до церемонии.

— Итак, императрица не промахнулась в своих расчетах, — усмехнулся Фуше.

— Не промахнулась в своих расчетах?

— Ведь это она, моя, дорогая принцесса, поручила мне подбросить столь важную мысль семейству Бонапартов. Всегда готовый к услугам, я охотно выполнил данное поручение.

— Какой вы все-таки подлец, Фуше!

Но тот остался невозмутим.

— Как последнее средство, императрица сама отправилась бы к Его Святейшеству. Ей было особенно приятно для достижения собственных целей использовать именно Бонапартов и в довершение поставить их в положение виноватых.

— Не сомневаюсь!

— Давайте не будем ссориться, принцесса, — предложил Фуше. — Возможно, когда-нибудь я смогу оказать вам и принцу Иоахиму добрую услугу.

— Что вы подразумеваете под доброй услугой? — спросила я.

— Будет зависеть от того, — пожал он плечами, — в какую сторону со временем подует ветер.

Фуше повернулся, собираясь уйти, потом оглянулся с лукавой улыбкой.

— Между прочим, император все еще не остыл. Уже перед самым венчанием, колеблясь, он заявил императрице, что его принудили сделать ошибочный шаг и что в один прекрасный день кто-то дорого за это заплатит. Признайтесь, ведь любопытно посмотреть, что произойдет?

Интересно, не намеревался ли Наполеон выместить свою злобу на бедном Жозефе? Но ничего подобного не случилось, по крайней мере не сразу. За день до коронации он объявил об изменениях в порядке преемственности. За его собственными наследниками мужского пола следовали сыновья — сперва Жозефа, потом — Луи. Сами же они были исключены из категории возможных претендентов. Именно тогда я вернулась к когда-то отброшенной идее: постараться как можно скорее доказать, что Наполеон вполне способен иметь собственных детей. Моя решимость в тот же день получила дополнительный импульс, когда я после полудня застала Наполеона играющим со старшим сыном Луи и Гортензии. Он целовал и ласкал ребенка и не переставал дурачиться.

— А как же Ахилл? — спросила я взволнованно.

— Ахилл? — непонимающе взглянул на меня Наполеон. — Ах да… Ахилл. Он подает надежды, но лишь в одном. Из него, как предсказывает императрица, выйдет хороший солдат, под стать его отцу. И только, Каролина.

После этого моя затея не просто укрепилась, она превратилась в навязчивую идею.

А теперь все же о церемонии коронации.

Накануне по приказу Наполеона состоялась генеральная репетиция. Следуя в апартаменты Жозефины, я везде видела следы волнения, охватившего Тюильри. И хотя происходящее немного напоминало спектакль, было весело и красочно: повсюду императорские солдаты в многоцветных формах, богато украшенных золотыми галунами, лакеи в расшитых серебряными нитями ливреях, многочисленные представители папской свиты в черных и пурпурных сутанах. На этом фоне буднично выглядели только простые саржевые одежды монахов-капуцинов.

Когда я вошла в апартаменты Ее Императорского Величества, там уже собрались императорские принцессы. На нас белые платья с золотой вышивкой и круглым плетеным воротником времен Марии Стюарт, длинные придворные мантии. Жюли, не желавшая неприятности, мирно беседовала с Гортензией, которая наверняка не сделает ничего такого, что могло бы огорчить ее мамочку. Элиза, Полина и я заверили друг друга, что никакие силы не заставят нас нести шлейф императрицы ни на репетиции, ни во время коронации. Полина вела себя сдержаннее, чем Элиза, а я была вялой и апатичной, жаловалась на римский климат, часто со слезами говорила о недавно умершем сыне, который все-таки прожил дольше, чем мы все ожидали.

— Тебе уже удалось создать свой двор? — спросила меня Полина.

Я с важным видом кивнула. Наполеон распорядился, чтобы для поддержания императорского достоинства принцессы организовали себе дворы. Мой включал придворную даму, нескольких фрейлин, гофмейстера, раздатчика милостыни, двух капелланов, личного секретаря, трех чтецов книг (на тот случай, если я буду не в состоянии это делать сама!), врача и целую кучу конюших. Одну из чтиц, прелестную девушку, несомненно еще невинную (по внешности судить трудно, но она поклялась, что еще девственница), я отобрала для Наполеона.

— Мой двор мало чем отличается от твоего, — ответила Элиза, выслушав меня, — но я все же нахожу его обременительным и довольно претенциозным.

В этот момент в комнату вошла Жозефина, сопровождаемая четырьмя фрейлинами. За ними две служанки бережно несли приготовленную доля коронации мантию императрицы. Она была изготовлена из красного бархата, оторочена горностаем и обильно украшена золотой вышивкой. По красному бархату были рассыпаны золотые пчелы, заменившие королевские лилии. Придворные дамы красовались в платьях — изобретение Жозефины — а ля Екатерина де Медичи с высокими стоячими воротниками. На самой Жозефине было белое атласное платье, богато расшитое золотыми и серебряными нитями, на первый взгляд очень простого покроя, но, нужно признать, действительно царственное. Она посмотрела на меня и радостно вздохнула.

— Дорогая Каролина. Я только что беседовала с Его Святейшеством. Какой это приятный, понимающий человек. Сколько благородства в его лице и какая у него ангельская улыбка! Прикосновение его руки к моему плечу, когда я преклонила пред ним колени, вызвало чувство райского блаженства.

Я с трудом проглотила слова, вертевшиеся у меня на языке. Райское блаженство, несомненно! Жозефина ведь теперь считалась не грешной наложницей, а Его Святейшества любимой дочерью во Христе. Мне кажется, она догадалась, о чем я подумала, ибо слабая, притворная улыбка скользнула по ее лицу.

— Я ушла от Его Святейшества, — продолжала Жозефина ласково, — готовая обнять весь мир, в том числе и каждого члена семьи Бонапарта в отдельности.

Вскоре в комнату в сопровождении Мюрата вошел Наполеон. Я взглянула сперва на мужа, которому предстояло во время шествия к собору Парижской Богоматери нести корону императрицы. На нем был мундир из белого бархата, сверху белая бархатная накидка, расшитая золотыми пчелами. Мюрат никогда бы не выбрал для себя подобную одежду, но так распорядился Наполеон, и Изабэ, официальный придворный художник и человек отличного вкуса, не посмел ослушаться. Как мне стало известно позднее, Изабэ с мрачным видом выслушал требования Наполеона к собственному наряду: пурпурная бархатная туника, короткая испанская накидка, усыпанная неизбежными золотыми пчелами, шляпа без полей из черного бархата, декорированная восемью рядами бриллиантов и тремя белыми перьями с бриллиантами. (И повсюду эти золотые пчелы! Однажды я спросила Наполеона: «Почему пчелы?» И он пояснил: «Пчелы собирают пыльцу с цветов. Я тоже собрал ее всю с королевских лилий».) Невольно я подумала, без всякого уважения, что мой брат император скорее походил на тореадора, который случайно оказался в эпохе ренессанса. Пока я наблюдала, Наполеон решительно подошел к жене, в руках ее корона.

— Примерь, — скомандовал он.

Жозефине ужасно хотелось это сделать, но суеверие удержало ее.

— Это может принести несчастье, Ваше Величество.

— Ерунда! Примерь-ка!

— Если ты настаиваешь.

Наполеон возложил корону ей на голову, она сидела великолепно. Как же иначе! Придворный ювелир Фонсье заранее все тщательно измерил. По следующей команде Наполеона появился и сам Фонсье с поясом, сверкавшим россыпью розовых бриллиантов. Наполеон воровским движением — так мне подумалось, — выхватил его у ювелира и опоясал совсем не тонкую талию Жозефины.

— Теперь ожерелье!

Помощник Фонсье принес кожаный футляр. Наполеон открыл его, достал ожерелье и собственноручно застегнул на шее Жозефины. Некоторые бриллианты были очень крупными, таких мне еще никогда не доводилось видеть, о таких я даже не могла и мечтать. Я буквально разрывалась от зависти, но утешала себя воспоминаниями о своем новом столовом сервизе из массивного золота, более великолепном и дорогом, чем любой в Тюильри.

— А где же те, кому поручено нести шлейф? — спросил Наполеон.

Гортензия и Жюли выступили вперед, Элиза, Полина и я не двинулись с места. Две служанки Жозефины надели на аристократические, а теперь и императорские плечи предназначенную для коронации мантию и расправили длинный шлейф. Я заметила, что Жозефина пошатнулась под тяжестью мантии.

— Все, кому положено нести шлейф, — сюда! — приказал Наполеон нетерпеливо.

— Постойте! — сказала я, стараясь не терять самообладания. — Я протестую самым решительным образом против унижения, которому вы, Ваше Величество, подвергаете нас.

Наполеон окинул меня ледяным взглядом.

— Принцесса по рождению, — проговорил он с сарказмом, — никогда бы не повела себя так, как вы. Она…

— Совершенно справедливо, — осмелилась вмешаться Жозефина. — Принцесса по рождению восприняла бы свой долг — хотя, быть может, и неохотно — как что-то само собой разумеющееся, как почетную обязанность.

Мерзкая Жозефина приподняла голову и сделала вид, что принюхивается.

— Мне кажется, сегодня здесь определенно пахнет чем-то вульгарным.

«Ну, это уж слишком, — подумалось мне. — По сути, она осудила действия самого новоиспеченного императора». И я с надеждой посмотрела на Наполеона, но он лишь рассмеялся.

— Можно только уповать на то, — заметил он сухо, — что этот запах исчезнет через одно или два поколения. Пока же…

— Я лично, Ваше Величество, — проговорила задумчиво Жозефина, — предпочла бы доверить мой шлейф людям из парижских предместий. Например, женам рыботорговцев. Тогда я была бы совершенно уверена, что они выполнят свои обязанности как следует.

Наполеон склонил голову, в глазах озорные огоньки.

— Пусть будет так. Жены рыбаков с Корсики к вашим услугам, Ваше Величество.

— Нести шлейф — это одно, — заявила Полина, — держать его — совсем другое. Мы все готовы держать шлейф на завтрашней церемонии коронации.

— Не вижу разницы, — сказал ничего не подозревающий Наполеон.

— А как быть с нашими собственными шлейфами, — спросила Полина. — Как мы сможем справиться с ними, если будем держать шлейф императрицы?

— Действительно важный вопрос, — насмешливо заметил Наполеон. — Ладно, ваши бесценные шлейфы понесут служители императорского двора. А теперь, ради Бога, давайте приступим к репетиции.

И мы приступили. Фактически мы не несли, а просто держали шлейф, вместе с тем мы были полны решимости, как уже сказала Полина, в день коронации лишь для видимости его поддерживать и заставить Жозефину почувствовать в полной мере всю тяжесть мантии. Все это было, признаться, мелко и мелочно, но уже одна мысль о предстоящем удовольствии наполняла наши сердца злобным ликованием.

В одиннадцать часов утра Наполеон подсадил Жозефину в новую императорскую карету. На ее крыше четыре золотых орла поддерживали крыльями массивную золотую корону. Несмотря на зимний день ярко сияло солнце. Я никогда не забуду, как сверкали доспехи и плащи десяти тысяч кирасир. Во главе процессии ехали римский папа и его свита. Карету Его Святейшества, сплошь украшенную папскими эмблемами, тянули восемь благородных серых в яблоках лошадей. Впереди на муле ехал папский камерарий, скромного вида малый, с грубо обтесанным деревянным крестом в руках. Некоторые из зрителей, ярые республиканцы и не католики, насмехались и выкрикивали грубые ругательства, но никогда со времен Цезаря, как заметил Наполеон позднее, мир не видел столь великолепного спектакля с необходимой примесью благочестия.

Потребовался почти час, чтобы императорская карета доехала до собора Парижской Богоматери. Наполеон и Жозефина вышли и остановились, поджидая, когда служители приведут в порядок их пышные мантии. Довольно короткая у Наполеона, она тем не менее была такая тяжелая, что потребовалось четверо крепких мужчин, чтобы ее поддерживать. Я с другими принцессами заняла свое место, и мы держали шлейф Ее Величества, пока не натягивая его.

Вскоре появился кардинал-архиепископ, который приветствовал императора и императрицу, окропил их святой водой, от которой Жозефина почему-то начала чихать, и сопроводил их к отдельно стоявшим тронам. Поднявшийся со своего кресла папа пропел «Veni Creator» на удивление звучным и приятным голосом. Наполеон и Жозефина поднялись к своим тронам и уселись. Бедная Жозефина вновь чихнула и приложила платок к нарумяненным щекам, на которых святая вода оставила полосы.

Я оглядела собор, От церковных дверей и до хоров плотной стеной стояли армейские и флотские офицеры, сенаторы, судьи и гражданские члены императорского двора, Все толкались и пихались, словом, вели себя так, как на какой-нибудь сельской ярмарке. Я взглянула на Наполеона. Он подал едва заметный сигнал, и трехчасовая церемония начала свое размеренное движение. В то время я не жаловалась на мочевой пузырь, однако к концу торжества было заметно, что многие присутствовавшие испытывают сильное неудобство.

После присяги, помазания, благословения и вручения символов власти наступил решающий момент — коронация. Наполеон вскочил и приблизился к алтарю. Здесь он выхватил у папы корону и, как условились, сам возложил ее себе на голову. Через несколько секунд он уже спешил от алтаря с короной Жозефины в руках. Она встала на колени и стояла неподвижно (к счастью, не чихая, хотя в соборе было довольно холодно), пока Наполеон короновал.

Затем он ласково поднял Жозефину и отдал короткий приказ. Послушно мы, пять императорских принцесс, заняли свои места и подняли шлейф императрицы. Затем Наполеон и Жозефина стали подниматься по ступенькам к главному трону. Когда они достигли пятой ступени, я вопросительно взглянула на Полину, та кивнула коротко головой и отпустила шлейф. Я проделала то же самое, Элиза и Жюли быстро повторили наш маневр. Лишь одна Гортензия сохранила верность новой императрице. Жозефина на мгновение потеряла равновесие — я очень надеялась, что она упадет, — потом огромным усилием воли заставила себя продолжить восхождение, поддерживаемая только дочерью. Позднее она сказала Фуше, что после благословения Его Святейшества она могла бы удержать на своих хрупких царственных плечах даже Альпийские горы. Она оставила нас в дураках, наказание Наполеона не последовало ни до, ни после.

Больше рассказывать, по существу, не о чем. К концу церемонии Жозефина с жалостью смотрела на нас сверху, потом широко улыбнулась папе, который, поцеловав Наполеона в щеку, пропел «Vivat Imperator in aeternum».

И вот вперед выбежал герольд и прокричал: «Славнейший и августейший император Наполеон, император Франции, освящен и возведен на престол!» На этом все завершилось. Как прошептал Наполеон, толкнув Жозефину в бок скипетром: «Все наконец-то!» Но одновременно его переполняла гордость за свой клан, и он сказал Жозефу, подошедшему первым поздравить его:

— Если бы отец мог нас видеть сейчас!

На следующий день, уже, так сказать, постфактум, стали известны Наполеону и всей нации результаты плебисцита. Народ проголосовал за наследственную монархию. За нее высказались четыре миллиона человек, только три тысячи осмелились голосовать против. Ну а как остальные? Люди, которые не сказали ни «да», ни «нет»? Население Франции в то время насчитывало свыше тридцати миллионов человек. Правда, значения это уже не имело. Наполеон прочно утвердился на троне. Больше никаких плебисцитов. Да здравствует император Наполеон!