Стрела Купидона
Прошла еще неделя.
Мучительная ужасная неделя ожидания.
Что было интересного? Да ничего. Ну, я пережила день влюбленных. Это было так странно. И мило.
Студенты, одетые в купидонов в розовой одежде ходили по кабинетам университета и раздавали цветы и послания. В основном, всем девчонкам дарили розы и открытки сердечками.
У Катьки Васнецовой на парте к концу дня появилась целая стопочка роз. Хоть венок плети. И открыток она собрала целый пакет. И каждую сидела и выразительно зачитывала вслух. У меня аж ушки в трубочку свернулись от приторности. Ей парни строчили комплименты.
Кудрявцев слушал, скривившись, и на каждый комплимент фыркал. Мне его почему-то было жалко. Он слишком сильно погряз во френдзоне. Последнее время я такая жалостливая стала, даже к собственным врагам.
Меня тоже коснулась стрела Купидона.
— Я — Купидон, древний маленький шалун! Амуррр, лямуррр, — громогласно произнес парень, стоящий рядом с девушкой помощницей. Он был такой смешной. У него за спиной виднелись картонные крылышки. — Елизавета, это вам…
Сначала я была приятно удивлена, потому что мне принесли огромный букет подсолнухов. Он словно яркое пятно солнца среди розового недоразумения, украсившего университет в эти дни.
Безмятежные подсолнухи, разбросанные в этом букете, словно яркие капли летних лучиков.
Все девчонки в кабинете восхищенно вздохнули, и я в том числе. И даже Катька.
Но потом я разочаровалась, потому что ожидание имени отправителя не совпало с реальностью.
К букету была прикреплена обычная розовая открытка в виде сердечка, которая оказалась пустой. Никакого послания. Я почувствовала, как уголки моего рта опустились.
— А от кого?
— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Еще была подарочная коробка, но она… испорчена. Извини.
— Испорчена?
— Да.
Я задумчиво держала в руках подсолнухи и трогательная улыбка коснулась моих губ. Впервые за месяц почувствовала себя лучше. Подумала, вдруг от него?
— Нравится? — спросил Димка, чуть сузив глаза. Я и забыла, что он рядом.
— Да, — повернулась к нему. — От тебя?
— Да, — сказал он. — А за коробку… извини.
И угрюмо уткнулся в конспект.
Я разочарованно вздохнула и снова стала несчастной.
А Женька зашипела под ухом: «Просто сказка»
Сказка была бы, если это было от Маркуши.
Я все еще не могу поверить, что он так надолго уехал. Так скучаю, почему же он не пишет и не звонит?
Хочу ему сама позвонить. Долго придумывала причину, и решила уточнить, не выслать ли ему конспекты. Как он вообще может так долго пропускать учебу? Хотя, Марк всегда учился без труда на отлично, да и привилегий у него навалом, ведь он состоит в нашей сборной хоккея, плюсом его отец владеет компанией Prince, которая спонсирует университет.
Но все же, мне же нужно что-то говорить.
Уже вторник. Я надеюсь, что он приедет в конце недели.
Дома сажусь на кровати в позу лотоса, делаю последний отчаянный вдох, и набираю. Идут гудки. Долгие, протяжные и нудные.
— Ну, ответь же, — молюсь я.
Но ответа нет.
— Ладно, он перезвонит, — махаю рукой, откидываясь на подушку.
Но он не перезванивает до самого вечера. Голова начинает гудеть и ныть от напряжения, ведь я не даю себе расслабиться и сильно нервничаю.
Я будто дрейфую в море сомнений и переживаний.
Я не делала этого с того самого дня, но все же решаюсь. Захожу на страницу Виктории и смотрю новые записи. Но последняя так и висит фотографией у окна иллюминатора. Я, похоже, схожу с ума, и мой палец соскальзывает и ставит ей «Мне нравится».
— Ох, черт, — бормочу я, убирая отметку.
Это была случайность. Надеюсь, она не заметила оповещения.
А девушка-то в сети. Это хорошо, что она меня не знает. Иначе, подумала бы, что я слежу за ней. Точнее — за Марком. Я не хочу казаться сталкером.
Только предчувствие не отпускает.
В последствии на меня находит какой-то нервозный пик. Я обновляю ее страницу каждые две минуты. Пока не появляется новая запись.
На ней она улыбается за столом явно какого-то элитного ресторана. Кусочек огромной люстры, размером с целый город, отсвечивает ее уложенные блестящие волосы и «смеющиеся глаза». Почему она такая довольная? На столе стоит бокал воды и виднеется какой-то изысканный салат в тарелке, украшенным сыром и лаймом по краю.
На заднем фоне, за ее плечом вижу Маркушу, откинувшегося на диванчик и уткнувшегося в свой телефон. И он очень красив, в черной рубашке, с уложенными волосами. У меня сердце загорается. Он не видит, что тоже попал в кадр.
Ага, случайно. Вообще без труда ясно, что фотографировала она не свой дурацкий салат, а Марка. Уж слишком хорошо подобран угол.
Фыркаю.
Ревность внутри меня зашкаливает. Даже мушки перед глазами начинают плавать.
Приближаю ее фото еще раз. У меня такое чувство, будто я ее уже где-то видела. Давным-давно…
А может быть, у меня не нервоз, а психоз?
Еще раз гляжу на Марка. Какой же он красивый.
Пялюсь на фотографию минут сорок, без шуток.
К концу вечера эмоционально выгораю.
Ложась спать за полночь, сдаюсь окончательно и пишу ему сообщение:
«Когда же ты уже приедешь?»
Вдох, выдох. Зажмуриваю глаза.
Вибрация и…:
«Неужели ты соскучилась, Синичкина?»
Пишу ответ, наполненный небывалым враньем:
«Нисколечко»
От него:
«Я так и знал»
И ни слова про звонок.
Засыпаю под утро. Тело ломит и болит. Кажется, это все же случилось.
Мое сердечко снова разбито.
Выхожу на кухню, рассчитывая прогулять пары. Я уже опоздала на начало. Просто планирую страдать весь день. Иногда полезно, для душевного равновесия.
За столом сидит папа в своих очках половинках, читает газету. Последнее время мы с ним стали очень мало общаться. Он почему-то избегает меня, прячет глаза, уходит, при любой возможности из дома. Меня это расстраивает. Раньше мы были очень близки.
— Пап, — я сажусь рядом, складываю руки на столе. — Как у тебя дела?
— Дочка, — он явно не ожидал увидеть меня дома. Убирает газету, поправляет очки и сильно суетится. — Хорошо…Ты еще не ушла в университет?
— Ну, как видишь, — говорю я, нахмурившись. — А где мама? Где Аленушка?
— Они… они… вроде-бы они помогают Ире со свадьбой, — бубнит он, вставая.
— Пап, посиди же со мной, — прошу я. — Что случилось? Куда ты собрался? Куда постоянно уходишь? Давай поговорим. Пожалуйста.
Папа садится на место и смотрит в стол отрешенно.
— Ничего не случилось, — пожимает он плечами. — Прости, дочка. Устал безумно. С работой проблемы, я на подработку устроился, пропадаю там сям… а ты? Почему грустная такая? Я заметил, последнее время ты очень изменилась.
— Да?
— Да, — серьёзно смотрит на меня. — Шутишь мало. Выглядишь несчастной. Не узнаю тебя.
— А я тебя не узнаю, пап.
— Поделишься?
— Не хочется, — мямлю, силясь улыбнуться. — А ты поделишься?
— Не могу, — он мрачнеет еще сильнее.
— Тогда просто покушаем?
— Давай.
Мы с папой едим овсянку, он рассказывает о своей подработке и мне становится дико неудобно. Мне все же тоже нужно подработать, а маме не рассказывать. Я хочу помочь своей семье с деньгами. Ведь им так трудно сейчас.
Вернувшись в комнату, вяло прохожусь по объявлениям. Но с моим графиком мне подходит только раздача листовок. В нашем городе особо рассчитывать не на что. У меня еще начались вечерние факультативы. Время только между парами и этими занятиями. На ночные я не смогу, мама сразу заметит и даст ворчливый втык. А еще припоминать будет полжизни, как я ее ослушалась.
Мне не дозволено распоряжаться своим временем как вздумается. Она стала какой-то странной, отслеживает каждый мой шаг. Следит, чтобы я ложилась в определённое время, и долго сидит на кухне, ждет. Чего ждет, не ясно. Вся семья стала какой-то скрытной…