Мой муж — зомби (СИ)

Глава 14

— Ну что, «Ходячие мертвецы» или «Дневники вампира»? — между дел поинтересовалась я, одной рукой закидывая в рот попкорн, а другую по-хозяйски положив на плечо Вадима.

Он кивнул, чем меня безумно порадовал: тренировки последних трёх дней давали плоды. Я больше не пыталась спрятать зомби подальше, а после визита Вики дала Нине Аркадьевне неделю отпуска. И теперь Вадим сопровождал меня постоянно. Приходилось заставлять себя не морщиться и не дрожать, прикасаясь к нему, а заодно учить его командам, которые пригодятся на приёме в честь дня рождения Владимира Сергеевича.

Почему-то тот до сих пор не звонил, хотя всё, что получил от меня — переданную через его сиделку новость об ангине сына. Это молчание казалось бы странным, если бы не всё дикое дерьмо, которое окружало мою замужнюю жизнь.

Я довольно неплохо приловчилась командовать зомби без слов. Положить руку на плечо — «кивни», взять за запястье — «топай за мной», пригладить волосы — «покажи пальцем на горло». Не сразу, но до Вадима дошёл хотя бы этот набор команд, и теперь ожидание грядущей встречи с его отцом не несло прежнего страха.

Выкрутимся. Особенно если Женька сегодня не подведёт и поможет сыграть новое представление.

— Правильно, зомби нам и в реале хватает, давай уж лучше вампиров, — согласилась я с немым кивком своего дохлого муженька, взяв ещё попкорна из чашки на подлокотнике.

Со стороны посмотреть — прямо идеальная парочка перед телеком в гостиной. За три этих безумно гадких дня висящая в доме хандра вынудила меня начать разговаривать хотя бы с трупом, чтобы не сойти с ума от тишины. Никто в здравом уме не назвал бы меня хорошей девочкой, но я усвоила уроки и знала: чем дать Матвею снова резать себя, лучше сохранять дистанцию любой ценой. И у нас неплохо получалось избегать друг друга.

Утром мы вставали в разное время и в разное время завтракали. Я не заходила на второй этаж вообще, а он поднимался на третий только в полночь, когда я крепко закрывалась в спальне. Мы оба не хотели появления новых трупных пятен на нашем общем «малыше», и потому виделись лицом к лицу лишь раз в день, на сеансе рисования. Он молча приходил на балкон, молча подставлял палитру для сбора кровавой дани под мой уже незаживающий под пластырем палец и молча продолжал картину, на которую я больше не хотела смотреть.

А не смотреть на сосредоточенно хмурящегося художника с его падающей на лоб чёлкой — не могла. И вполне замечала, что с каждым таким сеансом Матвей казался всё более угрюмым, очевидно недовольным своей работой. Пару раз даже чертыхался и менял краски на палитре, словно внесение иных цветов спасло бы его адовую мазню.

Всё ещё чувствуя вину за порез на его ладони я все три дня оставляла на кухне для него заказанные в одном из Вадькиных азиатских ресторанов блюда, где соль заменялась ламинариями. А он для меня — свежесваренный кофе в турке по утрам. Мы не договаривались и не обсуждали это, ведь с той ночи, как Матвей спал на моей кровати, между нами звенела одна только напряжённая тишина, стоило оказаться наедине.

Поэтому я везде ходила с Вадькой. Чтобы не задохнуться в этом кипящем супе, который только нагревался сильнее каждую ночь через исходящий от моей подушки запах прелых цветов. Я сменила всё бельё кроме наволочки. Наверное, поэтому мне снилась всякая дичь, непременно с участием костлявых прохладных пальцев, которые оказались такими крепкими. Руки — надёжными. А чувство защищённости манило, как уютная норка манит дикого зверька.

Его запах меня успокаивал. Дарил уверенность, что афера всё-таки выгорит.

На огромном плазменном экране уже мелькало «в предыдущих сериях», когда с лестницы послышались тихие шаги. Я убрала руку с плеча Вадима — блин, глупо-то как! — и мельком глянула на настенные часы. Семь вечера, Женька должен приехать с минуты на минуту. Неплохо было бы предупредить бокора о наших с братом планах.

— Подержи, — сунув чашку с попкорном в руки Вадиму, велела я, и тот впервые выполнил приказ без обозначения своего имени.

Хотела было подняться с дивана, но неожиданно Матвей сам подошёл к нам и сел в кресло напротив с задумчивым выражением лица.

— Хорошо справляешься, — кивнул он на зомби, который с сомнением принюхивался к попкорну. — Так бы сразу. И многих проблем удалось бы избежать.

— Вау, мы снова разговариваем? — вопросительно подняла я бровь, беспокойно заёрзав.

Стоило ему появиться и бросить на меня один такой вот изучающе-пронизывающий взгляд — и в груди сладко потянуло от воспоминания ощущения, как эти самые руки держали меня на весу на уровне третьего этажа. Страх, невесомость и полное доверие, пусть всего на миг, и всё же упустить контроль над своей жизнью оказалось… приятно.

— Не я объявил игру в молчанку, — невозмутимо пожал плечами Матвей, словно не заметив моих порозовевших от удовольствия щёк и нервного покусывания губ. — Ты сама решила, что так безопаснее, и я согласился. Кстати, спасибо за ужины с ламинариями: это куда лучше пресной еды.

Болотная радужка просветлела — или мне так показалось в свете ламп от хрустальной люстры над нашими головами. У скул на миг мелькнули ямочки, словно он хотел улыбнуться, но изо всех сил сдерживался. А вот я не умела ограничивать себя в эмоциях.

— Тебе… спасибо за кофе, — прошелестела в ответ, наконец-то открыто встретившись с ним взглядом.

Зомби рядом со мной многозначительно и беспокойно задёргал головой, на что пришлось спешно убрать с его коленей попкорн и заверить:

— Вадим! Эй-эй! Всё хорошо! Успокой…

Но его бокор не стал тратить время на уговоры. Лишь краем глаза я заметила, как он щёлкнул пальцами, а затем сжал их в кулак. И зомби тут же прекратил брыкаться, сев с идеально ровной спиной и вперив мутные глаза в телевизор.

— Какого… — пробормотала я в полном непонимании, убирая за ухо мешающую прядь волос. Посмотрела на руку Матвея, ту самую, с пауком, всё ещё сжатую в кулак. Затем снова — на Вадима. И дикая мысль вспыхнула в голове: — Стоп-стоп-стоп… Так ты можешь…

— Сделать вот так? — озорно прищурившись, выдал Матвей, сопроводив слова парой быстрых жестов: похожих на «окей» с оттопыренными пальцами, сменившиеся хлопком.

Меня резко, без предупреждения обхватили за талию огромные лапищи Вадика. Я взвизгнула от потрясения и попыталась вывернуться, а он тем временем бескомпромиссно и не замечая сопротивления усадил меня на свои колени. Попробовав поскрести ногтями по его твёрдым ледяным предплечьям, моментально осознала: боли он не почувствует, и пока не прекратится приказ, все мои извивания только повеселят его хозяина. Это всё равно, что толкать танк.

— Хватит! Фу! Вадим, отпусти! — наудачу попробовала я закончить демонстрацию, при этом зло смотря только на давящего смешки Матвея.

— Его тело полностью под моим контролем, не считая реакции на мой пульс. Мне не нужно озвучивать все повеления, — как ни в чём ни бывало заявил он, поднимая вверх раскрытую ладонь, и зомби тут же разжал хватку, позволив мне вскочить на ноги. — Но это нужно было тебе, научиться и осознать ответственность…

— Ах, ответственность! Отмороженный садист, да тебя прикалывало издеваться надо мной!

Я схватила ближайшую диванную подушку и от души запустила в его чёрную макушку. Матвей с готовностью отклонился, так что снаряд прилетел в вазу с конфетами на журнальном столике. Та грохнулась на паркет и моментально разлетелась на осколки, смешавшиеся с леденцами монпансье.

— Да я не издевался, честно! — напрочь выдавая себя широкой улыбкой оправдывался Матвей, пока я со скрипом зубов тянулась за второй подушкой. — Юль, ну всё, сейчас весь дом разнесёшь! Я же тебя учил, балбеска! Чтобы ты смотрела на меня и сама привыкала с ним обращаться. И ты молодец, свою систему команд для него придумала — теперь я точно спокоен…

— Спокоен?! Так может, тебя давно никто не раздражал?! — тяжело дыша от возмущения, никак не могла унять я праведный гнев, отправив в него подушку, которую он перехватил на лету.

Словно болея в этой битве за меня, издал подбадривающее «Ы-ы-ы» Вадик, напомнив причины, по которым не рекомендовалось затягивать бокора в такие бои. Сукин сын, даже не врезать ему как следует!

— Так было надо, — выдохнул Матвей, тут же прикрыв веки и сев в кресле ровнее. Костлявые пальцы сильнее вцепились в подушку, что заставило и меня оставить все ругательства на языке: пусть успокоится, пока это не получило последствия. — Если бы ты сразу знала, что я могу управлять им без слов, то точно не стала бы учиться. А тебе это нужно, я же не всегда рядом. Ты три дня прекрасно справляешься с ним сама, вот я и решил…

— Ты поедешь с нами, — не терпящим возражений тоном отрезала я, сложив руки на груди. — Завтра день рождения отца Вадика. И ты едешь с нами. Если что-то пойдёт не по плану, если я не смогу вовремя дать ему нужную команду перед гостями, нужна будет твоя помощь.

— Если моё присутствие не будет выглядеть странно — без проблем, — безоружно пожал он плечами с извиняющейся улыбкой. — Прости, что недоговаривал тебе.

Я демонстративно отвернулась, как бы говоря, что подумаю над прощением, но ещё не уверена — хотя в душе прекрасно знала, что извинила его за эту ложь ещё с первой подушкой. Теперь вот надо осколки убирать — эх, тяжко без домработницы…

Вдруг с улицы раздался громкий ор сирены, и я ахнула, потому как совершенно забыла о планах на вечер:

— Чёрт, это Женька…

— Твой брат? На скорой?

— Да. Мы с ним договорились, что сегодня изобразим, как будто Вадима повезли на удаление гланд. Ну чтобы завтра перемотать ему горло, и он мог молча ограничиться коротким дежурным визитом. А приезд скорой если что подтвердят соседи, народ тут дико любопытный, — быстро объяснила я суть происходящего и побежала к полочке у входной двери за пультом от ворот.

— И твой брат смог найти машину скорой помощи, которая приедет на фальшивый вызов? — с интересом следил за мной Матвей, пока я щёлкала кнопкой, впуская долгожданную «карету».

— Ну, у водителя скорой тоже есть дети, которым нравятся дорогие подарки. Ничего сложного, грузить к ним Вадика мы не будем — машина просто приедет, посверкает мигалками во дворе и уедет. За воротами никто и не поймёт, отправился кто-то в стационар или нет.

На этих словах я с широкой приветственной улыбкой распахнула дверь, и как раз вовремя: по ступеням крыльца уже поднимался Женька в наспех наброшенном на плечи белом халате. С радостным писком бросившись к нему на шею, я с превеликим удовольствием прижалась к брату и расцеловала его в обе щеки. Родной запах бергамота и табака словно погладил рецепторы: в полумраке под порогом мне не нужен был свет, чтобы знать, как он наверняка улыбался в ответ.

— Ого, я как будто с того света вернулся! Ты чего как из леса сбежала, Чип? — со смехом приобнял меня Женька в ответ и чуть тише добавил: — Всё, как заказала. Скорая с сиренами во дворе, мольберт потом выгружу. А он тебе зачем, кстати?

Я смутилась, не желая особо рассказывать о том, какой подарок решила сделать для Матвея. Мне просто за эти дни уже стало неловко наблюдать за тем, как ему приходилось склоняться над листом на наших сеансах и постоянно поправлять отъезжающую стойку, совершенно не предназначенную для рисования. Это — мелочь в сравнении с тем, как он проливал кровь за мою тупость.

— Да так, небольшой презент для друга, — расплывчато сформулировала я ответ, на что Женька как-то уж очень понимающе шепнул ещё тише:

— Это кстати наш. Не покупной, наш, деда Леонида. Я сохранил, — гордо выпятил он грудь, вынуждая отойти на полшага и восхищённо пролепетать:

— Серьёзно? Ты… молодец, Жень. Спасибо.

Благодарно потрепав его по каштановым вихрам, я посторонилась и наконец пропустила брата в дом. Он между дел разулся и по-мужски пожал руку тут же вышедшему навстречу Матвею:

— Ну привет, братец. Как тут ваши дохлые дела? — слегка преувеличенно бодро поинтересовался Женька, хотя мне слышалось напряжение в тоне.

— Да так же, как и ваши живые: тянемся помаленьку, — даже не повёл бровью бокор.

Обменявшись дежурной любезностью, они прошли в гостиную, а я закрыла входную дверь и метнулась следом, прошлёпав босыми ногами по паркету. Но как только верхний яркий свет упал на лицо Женьки, громко ахнула:

— Это что?!

Прекрасную, совершенную мордашку моего близнеца обезобразил смачный кровоподтёк на скуле. Кинувшись к нему, я приподняла его голову за подбородок, поворачивая синюшной стороной к свету, и от злости сжала челюсти, моментально словив дежавю из детства. О том, как каждый, кто смел обидеть моего брата, получал люлей от меня.

— Кто это сделал? — прошипела я, и Женька смущённо вывернулся из моих рук, пряча взгляд чуть остывших медовых глаз.

— Чип, ну не сейчас…

— Кто. Это. Сделал? — настойчивее отчеканила я, едва сдерживая желание вспомнить пару некрасивых приёмов времён песочницы и оттаскать за волосы неведомого обидчика.

Женька умоляюще посмотрел на Матвея, и тот без слов понял просьбу. Ох уж эти мужики: чтобы признаться в слабости, да на глазах другого самца, это мы ни в жизни!

— Вадим, за мной, — небрежно скомандовал бокор, наверное, лишь по привычке использовав слова. Зомби, послушно поднявшись с дивана, потрусил следом.

Я с раздражением прищурилась, наблюдая за ними. Матвей не утруждался больше никакой комедией: поставив на раскрытую левую ладонь указательный и средний палец правой руки, имитировал ими высокие шаги, которые Вадим старательно копировал. Никакого физического волочения по ступеням и надрывания кишок.

Нет, этот засранец и правда устроил для меня личный театр садизма, вот и всё. Вопрос лишь в том, почему решил закончить этот урок…

Женька проводил их полным ужаса и недоверия взглядом, а когда они скрылись из виду — передёрнулся всем телом.

— Полная жуть, — пробубнил он. — Покойники, шаманы. Как ты тут ещё не свихнулась?

— Да уже почти, — мрачно отозвалась я и плюхнулась на диван, кивнув ему на кресло. — Рассказывай. Кто тебя так разукрасил?

— Шавки Будулая. У двери в квартиру караулили, скоты.

Он притих и сел на предложенное место, едва не наступив на рассыпанное стекло. Пришлось со вздохом поднять-таки зад и пойти к кладовой за щёткой и совком. Мой обречённый вид при этом не остался без удивлённого комментария:

— Ты сама убираешься? А где ваша бабулька-божий одуванчик?

— В отпуске, — чуть громче чем обычно отозвалась я, вытаскивая из владений Нины Аркадьевны орудия труда. — Не хочу, чтобы её сожрал Вадька. Он тот ещё проглот.

Если до этого мне Женька казался непривычно тихим, то теперь он и вовсе замер, а глаза его медленно увеличивались в размере. Списав это на шок осознания, в какой на самом деле опасности мне приходилось жить уже вторую неделю, я не спеша начала сметать в совок осколки и конфеты.

— Чип, ты… как? — вдруг глухо спросил Женька, пытаясь заглянуть мне в лицо. — Честно, ты держишься? А то мне кажется, у тебя слегка… ну…

— Крыша поехала? — понимающе хмыкнула я и мягко стукнула ему щёткой по лодыжке. — Ноги подними.

Он выполнил просьбу, смешно задрав ступни в идеально белых носках, и я вымела из-под них возможные мелкие стёклышки. Всё знаю, ему можно и не говорить вслух: я отказалась от своего удобства ради безопасности бабульки, на которую мне вообще-то должно быть плевать. Хорошо, что он не знал про ежедневную доставку блюд для Матвея и то, как я своими руками четвёртый день подряд мыла за нами посуду.

Такого от меня и родная бабушка с трудом добивалась, а для Вадима мой потолок возможностей когда-то закончился на заваривании чая из пакетика.

— Слушай, со мной всё нормально, — не очень-то уверенно успокоила я тревогу брата, так и не поднимая головы. — Пока держусь, завтра вот повезём нашего ходячего мертвеца на прогулку. Кстати, попроси курьера с утра привезти парочку куриц, пусть наестся до отвала…

— Как скажешь. Я между прочим даже с первой городской договорился, если кто спросит — Вадим лежал этой ночью там, и ему нельзя говорить после операции ещё сутки. — Женька шумно выдохнул и тяжело откинулся в кресле, снова засветив синяк во всей красе. — И когда этот дурдом уже кончится?

— Как только перестанет коптить небо Владимир Сергеевич, — нараспев ответила я, завершив с уборкой осколков и поставив полный совок возле журнального столика. Присев на краешек подлокотника кресла, озабоченно нахмурилась: — Умеешь ты перевести тему. Что там с этими твоими кредиторами-авторитетами? Твою мать, как будто в девяностые живём!

Женька невесело усмехнулся и сгрёб в охапку мою ладонь, согревая её своими — наш привычный жест, от которого так теплело в груди.

— Так эти и есть — пережитки девяностых. Я так-то и не сильно много у них занимал, тысяч тридцать…

— Полагаю, не рублей?

— Естественно. Но мастерская в гору не пошла, я решил отдать попозже, тут ещё банки наседали. Так эти засранцы мне счётчик включили. Требуют теперь какую-то бредовую сумму, но я больше чем брал точно отдавать не собираюсь. Обойдутся, шавки поганые, — он вскинул квадратный подбородок, как поруганная невинность, и я обречённо прикрыла глаза:

— Хочешь сказать, что эти уроды получат от тебя тридцать тысяч и благополучно отстанут? Слабо верится.

— А ты поверь. Юль, у меня тоже друзья есть, я не пальцем деланный. Закончим это дело с «Райстар», и сразу им отдам, но ни копейкой больше чем брал. Они и так по факту больше получат, сейчас доллар в два раза дороже стал.

Кажется, он говорил серьёзно. По крайней мере, верил, что сможет разрулить ситуацию. Я печально улыбнулась уголками губ и мысленно прикинула оставшуюся в тумбочке сумму. Это были деньги на крайний случай, на возможный побег. Отдав их я буквально отрублю себе пути отхода. Но одного короткого взгляда на Женькин синяк хватило, чтобы принять единственно верное решение:

— Ничего ты не будешь ждать. Вдруг они снова заявятся? Хочешь, чтобы тебя начали прижигать утюгом? Сиди здесь. Дам я тебе твои тридцать тысяч… или около того, — без лишних раздумий встав на ноги, я пошла к лестнице, краем уха слыша в спину приглушённое «спасибо, Чип».

А мне не казалось, что делала нечто благородное. Украденные купюры, которые и не были моими. Не мой дом, не мои шмотки в гардеробе и дизайн стен, который не нравился мне. Не знаю, почему это всё стало заметно только теперь, когда я сама начала хоть как-то следить за чистотой. Но остаток вечера после того как уехал с деньгами заметно повеселевший Женька грозил стать кошмарно тоскливым.

Со двора выкатилась скорая, светя мигалками. Я щёлкнула пультом, закрыв за ней ворота, и устало прислонилась затылком к входной двери. Конец мая, ночь была совсем тёплой, а мне казалось, что с улицы веяло зимним морозом по босым пяткам и неприкрытым короткими шортами коленям.

В прихожей братец оставил дедушкин деревянный мольберт — старый, местами с каплями въевшейся краски. Мы знали, что такая вещь стоила как настоящий антиквариат, да ещё и принадлежала довольно известному в узких кругах мастеру-дворянину: Женька бы выручил хорошую сумму, продав такое вместе со всем достоянием Валицких. Но счёл нужным оставить память… Как у меня остались от бабушки старинные серьги с янтарём.

Подхватив мольберт, я не без кряхтения затащила его в гостиную, и как раз кстати: с кухни слышалось бурление закипающего чайника, поставленного не мной.

— Матвей? — осторожно позвала я, слегка смущённо прислонив свой немного странный презент к стене. — У меня для тебя кое-что есть.

Он с любопытством выглянул из кухни, а увидев за моей спиной мольберт застыл с приоткрытым ртом. Ещё не наполненная кипятком кружка в его руке заметно дрогнула.

— В смысле — для меня? — неуверенно уточнил он глухим шёпотом, как будто я могла ошибиться.

— Ну а кто у нас тут ведёт кружок юного художника, я что ли? Могу отдать Вадику, конечно, но думаю, он больше оценит жирную живую индюшку, — неуклюже отшутилась я, как можно незаметнее пятясь к дивану.

Ой, не нравилось мне это его замешательство. Сразу поселило в разделявших нас метрах воображаемую огромную и неповоротливую розовую слониху: по крайней мере, ощущалось ровно так. Выдавливало воздух из помещения и заставляло краснеть от неловкости.

Матвей мотнул головой, медленно подобрался к мольберту — как будто это ядовитая змея, которая вот-вот схватит за нос. Я окончательно стушевалась и пробормотала:

— Ну, он правда не новый. Тебе же неудобно рисовать на стойке, вот я и попросила Женьку… Это дедушкин. Пользуйся.

Всё, конец красноречию. Горло сжалось, и чтобы скрыть волнение, я улеглась на диван, скрываясь за его спинкой. Дрогнувшими пальцами нашарила пульт и включила оставленный на паузе сериал. Вот так, идеально: как будто мне глубоко плевать, и вообще, может хоть на дрова выкинуть этот мольберт.

Снова тишина, которую нарушили только голоса актёров, которые проносились мимо слуха. Мой мозг был целиком поглощён тем, чтобы улавливать звуки за спиной: шаги, дыхание, зазвеневшая на кухне посуда. Спустя ещё минуту Матвей вернулся и вдруг протянул мне дымящуюся кружку с молочным улуном.

— Держи. И спасибо, — улыбнулся он уголком губ, а как только я села ровнее и приняла чай, устроился на другом конце дивана и как ни в чём ни бывало спросил: — Так что смотрим?

У меня по-глупому онемел язык, а по спине прошли мурашки. Это было так до странного обыденно. Я подогнула под себя ноги и с удовольствием втянула запах улуна, к которому примешалась тонкая нотка знакомой до боли прелости — от кружки Матвея. От него самого. От внезапного уюта, который принес он с собой.

— Да это так… старый сериальчик, я его уже раза три смотрела, — прочистив горло, всё же нашла я слова и спешно ткнула в кнопку на пульте, возвращая к начальному экрану онлайн-платформу. — Можем включить, что захочешь. Если, конечно, тебе можно…

— Не думаю, что кино способно как-то выбить меня из равновесия. А Вадим мирно лежит в кроватке, — весело отозвался Матвей и пригубил чай.

Я проводила сомневающимся взглядом всю ту же пошлую картинку с негром на его кружке и прикусила щеку изнутри. Не кино тут опасно ускорением пульса. Или я снова переоценивала магию своих голых коленок? Отставив чашку на подлокотник, наклонилась и выдвинула из дивана ящик, в котором лежали пледы. На всякий случай прикрылась одним из них до самого подбородка и переключила всё внимание на экран.

Так-то лучше. Никто не скажет, что я не пыталась соблюдать безопасность и приличия.

— И всё-таки отбрасываем комедии, мелодрамы и боевики с кучей экшена, — строго провозгласив святую истину, я побегала по вкладкам и в итоге осталась перед неутешительным выбором: — Детектив, фэнтези или ужастик?

— Ну, если учесть, что большая часть ужастиков мне заходят как комедии — то давай что-нибудь пугающее по меркам адекватного человека. И можешь включать практически любой фильм, выпущенный после две тысячи тринадцатого: по-любому не смотрел. Давай, порадуй современным искусством! — Матвей довольно-таки скептично хмыкнул, поудобнее устраиваясь в своём углу и откинувшись на спинку дивана.

— А что, в Бенине совсем не было возможности смотреть кино? Музыку же ты слушал, — я указала взглядом на его майку с «КиШ», которую он не потрудился погладить после стирки.

Спешно прикусила язык: вот и выдала ненароком, что всё-таки поискала в сети, кто это такие, и даже послушала пару песен на ночь. Кошмары потом были ещё те, хотя общая мелодичность их стиля неожиданно понравилась.

— Не было у меня там времени на это. Редко когда вообще получалось выбить выходной и остаться дома, да и с интернетом там напряжно. А уж когда на выезде с бригадой, то и связи не было. — Матвей тяжко вздохнул и прокомментировал мои путешествия по спискам популярного: — Знаешь, как отличить хороший ужастик от плохого?

— Посмотреть отзывы? — неуверенно предположила я, на что он отрицательно мотнул головой:

— В плохом ужастике тебя пытаются напугать дешёвыми скримерами, воющими мертвяками и резкими звуками. А в хорошем — в кадр тихо-мирно вползает милый ёжик, но от этого уже можно словить сердечный приступ. Так что, выходили тут хорошие ужастики в последние десять лет?

Я задумалась, вспоминая довольно богатый перечень всего, что вообще смотрела в предыдущую пятилетку, и что меня реально пугало. Красный воздушный шарик? Безобидный шарик, от вида которого бросало в дрожь. Остановив выбор на первой части «Оно», с довольным видом отложила пульт и взяла приятно согревающую чашку с чаем.

— О, ты читала Кинга? — с какой-то затаённой надеждой спросил Матвей, на что пришлось с досадой пожать плечами:

— Нет. Но фильм крутой.

Не признаваться же вслух, что ничего длиннее прайса в спа-салоне я не читала очень давно. Да и в гимназии ограничивалась кратким содержанием всей заданной литературы, целиком осилив разве что «Евгения Онегина».

Почему-то сейчас за это стало стыдно. Как будто я много упустила, не прочитав ни единой книги с самого получения аттестата.

Но Матвей не стал меня осуждать, дав полностью погрузиться в происходящее на экране. Не знаю, почему меня так трогала история двух братьев, где один не уследил за другим: кажется, я слишком легко ассоциировала себя с Биллом. Почему-то считала себя старшей и ответственной за Женьку. И когда монстр оторвал руку бедному Джорджи, вздрогнула всем телом, моментально подумав о синяке на лице брата.

Хватит ли ему денег, чтобы больше его никто не тронул? Чтобы никакой уродец не утащил его на дно канализации? Смогу ли я продолжать эту игру, чтобы только мы оба жили в достатке до самой старости…

Я спешно отпила чай, смачивая пересохшее горло. Усталость. Она была далеко не физической, но пропитала меня до постоянного нытья в висках. Для Женьки я говорила «держусь», но на самом деле не могла нормально спать, а за эту неделю успела схуднуть так сильно, что заострились скулы и стали торчать тазовые косточки.

И сейчас я всей душой была благодарна Матвею за этот небольшой вечер нормальности. Просто посидеть перед телеком с кем-то живым, кто тихо посмеивался над тем, как зрителя запугивали клыками Пеннивайза и даже иногда комментировал, как на моменте с ожившей хищной картиной:

— Ух, а вот это правда жуть.

И мне хватало, чтобы окончательно успокоить натянутые нервы, допить остывший чай и расслабиться впервые за долгие дни. К середине фильма я устала сидеть в одной позе и после недолгого колебания всё-таки аккуратно улеглась, свернувшись калачиком и плотно завернувшись в плед, а голову устроив на маленькой подушке. Длины дивана было достаточно, чтобы не касаться Матвея ни единым волоском, но даже чувствовать живую душу рядом и этот умиротворяющий запах цветов было чудесно.

Лучший день за всю мою брачную жизнь.

Если бы ещё можно было подтянуться хоть чуть-чуть поближе. Вместо слишком жёсткой подушки устроить голову на его коленях. Ощутить, как он перебирает мои волосы. Его ладонь на своём плече. Интересно, она зажила или ещё саднила? Насколько я могла видеть, он просто залеплял ранку пластырем и давно её не бинтовал.

Злобный клоун на экране уже вовсю вонзал зубы в несчастных детей, а мои глаза медленно слипались. Недосып и кошмары уходили под звуки фильма ужасов — парадокс. Изображение становилось всё мутнее, когда я почувствовала — а может, мне просто показалось сквозь приходящий сон — как упавшую на лицо прядь волос осторожно, едва коснувшись, заправили мне за ухо. Прохлада на шее, совсем мимолётно.

Неужели — кончики пальцев?

И как бы я ни хотела привстать, перехватить их и податься к Матвею так близко, чтобы вдохнуть аромат кожи, ощутить надёжную твёрдость мужского тела и сказать все желания вслух, это всё было под строгим запретом. Запрет, который поставила сама. Запрет, который стоил целой ресторанной империи и очень длинного банковского счёта.

Дорого ли это? Сейчас цена казалась смешной.

К счастью, затем мой размягчённый разум всё-таки утонул в спасительной темноте, напоследок лишь где-то на краешке осознания впитав странный вой и стук. Наверное, из жуткого кино. А может быть, и с третьего этажа, где снова бесновался зомби, уловивший учащённый пульс своего хозяина.