Мой ребёнок от тебя

Глава 11

Венечкин профессор вызвал его в Москву на защиту диссертации. А Виктор выиграл тендер на строительство платного автобана. Подозревает, что не обошлось без вмешательства Аркадия Борисовича, который с появлением меня и Машеньки, весьма лояльно настроен ко всему нашему семейству, что не отменяет их сложных отношений с сыном. Вернулись мы к своим коляскам, которыми, впрочем, совсем почти не пользуемся, потому, что Венечка предпочитает, так называемую, кенгурушку, или просто носит Машку на руках, а меня заставил научиться пользоваться слингом. Виктор настаивает на помощнице, уговаривает пригласить медсестру, или просто няню, но я предпочитаю справляться сама. Я нашла своё призвание – материнство. Всё встало на свои места, всё получило смысл. Старая дева окончательно умерла. Я теперь мамаша-наседка, кенгуру с переполненной сумкой. Жду, не дождусь, удобного случая преумножить своё счастье. Затягивать никак нельзя – сороковник неумолимо надвигается. Знаю, женщины рожают и гораздо позже, но предпочла бы поскорей. Идея-фикс уговорить Венечку на ЭКО. Пусть только разок отдаст мне свой драгоценный материал, а там уж я распоряжусь. Буду рожать от него, сколько влезет. Бурная фантазия моя в этом направлении границ не признаёт. Но пока лишь только фантазирую. Венечка слишком мало спит для того, чтобы говорить с ним о новом ребёнке. Да и Маша для нас достаточно новый ребёнок. У всех всё в первый раз, включая Виктора, самого опытного среди нас родителя, но и он таких маленьких детей с роду в глаза не видел. Круче и уверенней всех ведёт себя, конечно, Венечка, у него постепенно вырабатывается своя система кормления, купания, прогулок и т.д., в которую я слишком не вникаю, а только стараюсь безропотно исполнять все предписания.

Шесть месяцев, половинную годовщину, я предложила отметить праздничным ужином в кругу семьи. Готовить заставили Виктора. Виновницу торжества, скрепя сердце, доверили моей маме. Усевшись за стол, посмотрели друг на друга, и все почувствовали одно и то же: чего-то не хватает. Мне никак не удавалось до конца расслабиться и выйти из состояния «низкого старта», когда в любую секунду нужно бросать всё и мчаться на душераздирающий крик. Венечка, мне показалось, нечто подобное испытывает, и точно: отхлебнув из своего бокала, он вдруг сказал, перебив, рассуждавшего о чём-то Виктора:

– Сейчас заорёт.

Мы все всерьёз прислушались. Полнейшая тишина. Дружно расхохотались. Две бутылочки вина не помогли нам полностью отвлечься, принялись за третью. Потом Венечка вытащил из бара ещё ежевичный ликёр и коньяк для Виктора.

– Лис! Не увлекайся, плохо, ведь будет.

– Угу, я чуть-чуть.

– Давай, поиграй нам лучше.

Венечка немного поломался, но всё-таки достал кларнет. Виктор пригласил меня на танец.

– Так не честно! – Возмутился Венечка минут через пять. – Я тоже хочу танцевать!

– Ну, иди сюда! – Виктор, одной рукой продолжая удерживать меня, привлёк его в наши общие объятья.

– А музыка?

– Ничего, и так нормально, да Ната?

– Очень хорошо.

Я покрепче обхватила их обоих, чтобы кое-кто не удрал. Музыки не стало, да и слишком тесно мы все прижались – танца не вышло. Постояли обнявшись. Венечка смастрячил лукавую мордочку:

– Хотите, я научу вас целоваться втроём?

– Ой, а так можно?

– Сейчас увидишь.

– А как это?

– Оба давайте сюда губы, ко мне ближе.

Он схватил наши головы и резко придвинул к себе. Мы стали целоваться, оставляя друг другу место как-то по углам ртов. Восхитительно! Мне и в голову раньше такое не приходило! Очень удобно, никто никому не мешает, выходит настоящий поцелуй и именно втроём и одновременно.

– Венечка! Это чудесно. Давайте ещё!

Поцеловались ещё.

– Лис! Откуда ты знаешь такие штуки, баловник!

– Между прочим, из нас троих я тут один профессиональный извращенец, а вы так, любители, поэтому учитесь, пока я жив.

– Мы тебя большие любители! – Воскликнула я. – Давайте ещё!

– Ребятки, давайте приляжем, – с придыханием предложил Виктор.

Не позволив себе поверить в такой подарок к празднику, я даже не сразу поняла этот толстый намёк. Но всякие сомненья разрешились, когда он начал потихоньку раздевать Венечку, целуя его плечи и грудь. И меня молчаливо пригласили присоединиться. Вдруг Венечка прервал наши ласки:

– Идите в спальню, я сейчас, – и куда-то ускользнул. Виктор поцеловал меня в губы:

– Пойдём.

У них в спальне мы скинули одежду и улеглись в кровать. Я оценила: ничего, широкая, вполне хватит места и на троих. Забеспокоилась, сдерживая нетерпение Виктора:

– Он придёт?

– Придёт, придёт, ему немножко нужно подготовиться.

– А ты уже готов?

– Я всегда готов.

– Давай подождём.

– А мы что делаем?

– Вить, а можно так, чтобы... нет, не знаю, как сказать.

– Скажи, не бойся.

– Можно, чтобы ты в нём, а он во мне?

– Конечно можно.

– А он согласится?

– Не согласится – изнасилуем. Сама давай действуй, не теряйся.

– Хорошо. Ну, потерпи же ты, я хочу его дождаться. Так здорово втроём целоваться, да? Двоим уже как-то банально.

– Вы с Лисом два сапога пара. Всё изыски разные подавай.

– Ну, где же он! Венечка! Мы тебя ждём!

Тут в дверном проёме появилась тонкая фигурка с бледным, как у покойника лицом.

– Ребята, развлекайтесь без меня, мне плохо.

– Чёрт! Я же говорил! Помочь тебе?

– Нет, я на диване пойду, лягу. Серьёзно, продолжайте, всё нормально. Просто я птица, пе́репел.

– Вот же блин! Обломинго ты, а не перепел!

– Простите, я не нарочно. Ой, всё, мне плохо, сори!

Боже мой, какое разочарование!

– Он со мной не хочет да?

– Нет же, Ната, не комплексуй. Он крепкое пить совсем не может. Слышала же, я его предупреждал. Ему реально плохо стало.

– Пойти к нему, помочь?

– А чем ты ему поможешь? Проблюётся, отлежится и будет как новый.

– Мне так хотелось, Витенька!

– Я знаю, девочка, ничего, мы его ещё подловим, честное слово, обещаю. Иди, папочка тебя утешит.

Утешение, прямо скажем, слабоватое, как карамелька вместо шоколадного батончика.

Не знаю, нарочно Венечка меня избегает, или вовсе об этом не думает, но постепенно он втянулся в свой прежний сумасшедший ритм, когда домой на несколько часов в неделю забегал. Из «Эксперта» уволился. Работает у своего профессора в обычной городской больнице. По этому поводу Виктор высказался в том роде, что в России «куплено» и «принадлежит человеку по документам» – вовсе не одно и то же. И, видимо, правду сказал, потому, что на базе этой больницы удивительно быстро стал создаваться прекрасно оснащённый онкоцентр. Но Венечка по этому поводу не комплексует, пока ему дают спокойно работать, ничем среди коллег не выделяясь. Не то чтобы вовсе «ничем» но, по крайней мере, не наличием непрошеных покровителей. Работе благотворительного фонда, которым руководит бывшая фаворитка Аркадия Борисовича, и нетрудно догадаться, кто финансирует, он тоже много помогает. Это даёт ему возможность делать больше для некоторых своих пациенток. Кстати, он как-то разговаривал по скайпу с Тамарой, у которой дела стремительно идут на лад, так очень она удивилась, увидев и узнав меня на заднем плане, да ещё с ребёнком. А мы с Венькой сделали вид, что так оно и было. «Не заметили» её изумления. Чем ближе к защите, тем чаще он ночует у своего профессора, готовится. Виктор этого не одобряет, тут я с ним солидарна. Стараемся не оскорблять Венечку проявлениями ревности или низкими подозреньями, но он всё равно чувствует наше напряжение, связанное с его любимым преподом. Тоже вслух не негодует, но делает рожицы. В общем, как-то резко стало ему не до секса. Не то, что со мной, а даже Виктору ничего не перепадает. Выручаем друг друга по-родственному, но оба тоскуем от того, что наше вожделенное солнышко нам не светит. Вернее, светит, но не греет.

Вот кто умеет выбрать удачное время для визита, так это моя мама. Мы Венечку сутками не видим, а она приехала, и пожалуйста – он дома. «Где мама?! Где наша мамочка?!» – громогласно вопрошает она Машку; дочка показывает. «А папочка где?» – Маняшка, улыбаясь во все четыре прорезавшихся зуба, тянет ручонки к Венечке. Маму до сих пор несколько шокирует состав нашей семьи, ещё она недовольна, и это было предсказуемо, что я не состою в официальном браке.

– Ты можешь встать на учёт как мать-одиночка. Тебе будут пособие выдавать.

– Мама что ты говоришь! Какой учёт! Какое пособие! Посмотри, как мы живём.

– Ты здесь никто, чужая тётя, и всё это не твоё. Ты со мной прописана. Придёт туда к нам комиссия: жилищные условия ужасные, мужа нет.

– Ага, и отнимут Машку. Зачем ты мне на психику давишь? Видишь же, что всё в порядке.

– Ната! Третий лишний. Слышала такую поговорку?

Хотела я ей ответить афоризмом дядюшки Антуана, но ведь не поймёт. Спросила как-то, помнит ли она Караваевых? – Мама сделала вид, что не понимает, о ком я говорю. Стараюсь не придавать значения её поджатым губам и холодно сказанному на прощанье «всего хорошего». Венечка относится к моей матушке с большим пиететом. Мой ропот на неё воспринимает как кощунство. Аркадий Борисович прав, у него на сердце незаживающая рана оставленная смертью матери. Никак не могу постичь, в результате каких генетических причуд я оказалась похожа на ту, о ком до сих пор страдает мой мальчик. Неужели она так и останется единственной женщиной, которую он любит?

Мы с Машкой пару раз по приглашению навещали Аркадия Борисовича. В одно из таких посещений я расхрабрилась и попросила показать мне её фотографию. Дома, перед Венечкой, у меня не достало на это смелости, а рыться, искать тайком – не хочу. Видимо, Аркадий Борисович тоже до сих пор дорожит этой женщиной, потому, что фотография нашлась почти моментально. Это оказался хороший студийный снимок с маленьким рыженьким мальчиком на руках. Какие умненькие, внимательные у него глазки! И уже такие печальные, словно предчувствует. А женщина, ну, что же, действительно, сходство есть. Но я, всё равно, другая.

– Как вы её находите, Наташенька?

– Красивая.

– Как вы́?

– Знаете, Аркадий Борисович, себя воспринимаешь иначе, чем со стороны, я бы не стала утверждать, что мы с ней близнецы.

– Манера говорить у вас очень похожа. И кожа. – Он провёл пальцами по моей щеке. – И грудь.

– О, пожалуйста, не продолжайте.

– Отчего же? Я ведь обещал приударить за вами.

– Я надеялась, дело ограничится невинным шуточным флиртом.

– Плохо обо мне подумали.

На самом деле я подумала, что это может стать гораздо более коротким путём к рождению ребёнка, похожего на Венечку. Только вот как я буду потом объяснять его появление? Ветерком задуло? Чуть не расхохоталась над собой, припомнив, как Венечка в Париже негодовал: «У вас, что ли, совсем ничего святого нету?» – Теперь есть. Я встала, подошла к Маняшке и взяла её на руки.

– Наташенька, вы могли бы мне поспособствовать.

– В чём?

– Я хочу вам подарок сделать. Не пугайтесь, не лично вам, но вашей семье, дочери и Вениамину и вообще... Здесь неподалёку прекрасный котеджный посёлок выстроен, небольшой, всего на несколько семей, уютный. Всё есть: система «умный дом», природа замечательная, общий бассейн на территории, собственный в доме. Поедемте, посмотрим?

– Вряд ли это возможно.

– Полагаете, Лобанов не согласится?

– Простите, но в первую очередь мне подумалось, что Веня не согласится. Хотя, и на счёт Виктора вы правы.

– Переезжайте пока одна, с девочкой, они к вам после присоединятся.

– Нет. Невозможно.

– Такой хороший дом, для семьи, для ребёнка.

– Не обижайтесь, Аркадий Борисович, дело, ведь, даже не в том, что вы́ это дарите. Разве вы не в курсе, у Венечки, можно сказать, идиосинкразия ко всяческим общежитиям. Один на всех бассейн с соседями – не предел его мечтаний.

– Да, да. Вы правы.

– Несколько семей на ограниченной территории – это та же коммуналка, только элитная.

– Я уже понял, что ошибся. Хорошо, а если отдельный дом и собственный бассейн?

– Он очень любит воду, но всё-таки лучше будет, если вы сами ему предложите.

– Вы так хорошо его знаете, все привычки, все комплексы, не можете не знать и того, как он относится ко мне и моим подаркам.

– По-вашему «Эксперт» это был подарок? Простите за прямоту, вы же умный человек, Аркадий Борисович, управляете огромным состоянием, людей понимаете, неужели заранее было не ясно, что вы просто создадите ему там невыносимые условия. Это же всё равно, что ткачиха – дочь текстильного магната. Никто такого не поймёт и не примет.

– Вениамин не должен был знать. Лобанов всё испортил, докопался. И кто его просил влезать со своими расследованиями?

– Венечка просил. Он догадался. И в коллективе знали, отношение к нему изменилось.

– Всё, учёл вашу справедливую критику, впредь постараюсь быть поделикатней.

Дома закинула удочку в сторону переезда за город, но никто не воодушевился. Венечке отсюда удобно на работу мотаться, а Виктору неважно, где жить, важно с кем. И в этом смысле я тоже с ним солидарна.

Моя новая мания – «тройные» поцелуи. Этот восхитительный трюк, подаренный нам Венечкой прямо с ума меня сводит. Как только оба они оказываются поблизости, я тут же требую: «Давайте целоваться втроём!». Мне редко отказывают, но дальше поцелуев дело не заходит. Конечно, мы ж такие занятые – у нас и младенец без призора плачет, и диссертация «горит», и больных эшелонами подвозят. А часы досуга Венечка полностью отдаёт Маше. Слыхала я о мужьях, которые ревнуют женщин, всецело посвятивших себя младенцу. У нас в семье в положении такого мужа – я. Ну и Виктор. И ничего не поделаешь – не возмущаться, вроде бы, а радоваться надо, что он её с рук не спускает. Но раздражение охватывает помимо воли, складывается впечатление, что он от меня́ ребёнком прикрывается. Иногда так и хочется съязвить: «Можешь отпустить её, я к тебе приставать не стану». Все губы себе искусала, глотая подобные словечки. И если уж на то пошло, ничто не мешает мне начать распускать руки, когда он Машкой занимается. Я только встретить слишком категорический отпор боюсь, вот, что меня на самом деле останавливает. Женька пишет мне Вконтакте: «Ты так его хочешь, что когда получишь – разочаруешься». Ответила ей: «Не важно, получу я физическое удовольствие, или нет, важен сам факт, того чтобы он согласился и моральное удовлетворение. Ведь я же не просто желаю отведать его молодого тела, я хочу приручить его, сделать к себе поближе». В этом-то и заключается проблема: никак не могу определить границы нашей с ним близости. Во время родов мы были единым целым, триединым даже – я, он и Маша. И несколько дней спустя я ощущала исходящую от него нежную причастность, родное тепло, мысли не возникло бы тогда, что я могу в чём-то ему не довериться, или чего-то перед ним постесняться. А теперь куда всё это делось? При малейшем желании его приласкать, меня охватывает парализующая робость. Моментально всплывают в памяти все прежние неудачи, и сам собой выносится вердикт: и думать забудь, никак тебе к нему не подступиться. Та же Женька посоветовала обратить внимание на секс-игрушки. Облазила я все интернет-магазины: да, полно́ там разного добра, которое теоретически могло бы мне поспособствовать. Только чтобы предлагать такие вещи – уже с человеком надо быть в весьма интимных отношениях. Замкнутый круг. Потихонечку, ненавязчиво стараюсь выведать у Виктора их сексуальные секреты. Кое-что из его откровений прямо-таки поразило меня. Отыскала в интернете комиксы Тома Филанда – оценила Венечкину деликатность. Кстати, огромный Майк, с которым я в Париже его застала, очень напоминает эти картинки, вернее, картинки мне его напоминают. Подумываю заказать всю коллекцию в печатном виде. Интересно, обрадуется мой милый, или нет? Виктор нашёл эти рисунки ужасающими, за что был заклеймён «махровым натуралом». Надежды на него, как на посредника, прямо скажем маловато, не смотря на данное обещание. Самой надо быть поактивней.

Подловила я его на Машку, как на живца. Не нарочно, само получилось. Виктора дома не было, Венечка вернулся домой пораньше после лекций, профессор на него ещё преподавание навесил, читает третьекурсникам патанатомию. Ну вот, пришёл, а я лежала в обнимку с ребёночком на диване в гостиной, телевизор смотрела.

– Сегодня в больницу не поедешь больше?

– Надо бы. Попозже, может, загляну, у меня послеоперационных двое.

– А до завтра они не потерпят?

– Они потерпят. Я сам хотел посмотреть. А ты чего? Устала?

– Да, слабость какая-то, пошевелиться лень. Через минутку встану, покормлю тебя.

– Не надо, лежи, я уже обедал. Пойду чайку сварганю тонизирующего. Купала её?

– Утром.

– Сейчас массажик ей сделаю.

– Пусть поспит ещё, видишь, как сладенько прикорнула. Ты сам-то устал?

– Сегодня не особенно, но так, общая усталость накапливается.

– Слишком много себя нагружаешь.

– Ну, знаешь, как мы во Франции, от безделья на стенку лезли, так тоже нельзя.

– Иди сюда, с нами приляг, отдохни немножко.

Если б я одна была, не решилась бы его вот так, в лёгкую, рядом уложить. Тёпленький детёныш между нами никак не нарушал интимности, а только добавлял. Он стал говорить что-то шёпотом, дежурные инструкции по уходу за Машкой. У меня от этого шёпота мурашки побежали по затылку. Затаив дыхание, осторожно, точно бабочку желая поймать, протянула руку, обняла, поближе к себе его придвинула.

– Тише, Маньку не задави. – Но не убегает, не брыкается. Пять секунд – полёт нормальный. Погладила по плечику, по затылку, по спинке, обнаглела до нужной кондиции, подлезла пальцами под ремень и руку в джинсы запустила, стала гладить там по голой попке. – Наташа, не шали.

– Почему? Давай пошалим немножко.

Он показал глазами на дочку.

– Ничего, она спит.

Дальше я обнаглела до полного безумия и другой рукой расстегнула молнию на его штанах. Парочка умелых (как мне казалось) движений, всегда срабатывающих на Вите, ни к чему не привели – Венечкина плоть не откликнулась. Но я, находясь в состоянии «в омут с головой», только усилила натиск, целовала щёки, глаза и губы, он почти не отвечал, но было уже ощущение, что терять нечего. Эх, сейчас бы мне одну из тех палочек-выручалочек! Пожалела, что не запаслась. Возможности для манёвров несколько ограничивали присутствие Машки и узость дивана, но это же и мои союзники, грех на них пенять. Вдруг его прелестная головастенькая штучка дрогнула и потихоньку стала пробуждаться. Я, конечно, отдавала себе отчёт, что это, скорее всего, не движение его души, а всего лишь механическая реакция на грубое воздействие, но всё равно обрадовалась.

– Наташ, не надо, она сейчас проснётся.

Ну, конечно! Так вот сразу я и сдалась. Нет уж, попался, теперь не отпущу.

– Венечка, миленький, пожалуйста, потерпи, мне очень хочется тебя поласкать.

Он попробовал отшутиться:

– Оставь ты в покое этого извращенца.

– Нет! У нас такое новое извращение, пусть привыкает.

– Он ничего не может.

– Может, может, сказки не рассказывай.

– А анекдот рассказать можно?

– Нельзя. Ни в коем случае.

Смотрите, какой грамотный, знает, что смех и секс несовместимы. Нетушки, на провокации не поддаюсь!

– Хотя бы отнеси её в кроватку.

– И ты сбежишь.

– Не исключено.

– Настолько я тебе противна?

– Не в этом дело.

– А в чём?

– Неподходящий момент.

– И подходящего не будет никогда?

– Подумай хорошенько, оно тебе надо?

– Думала! Надо! Я люблю тебя, я хочу твоей близости, хочу от тебя ребёнка.

– Не понимаю, чем тебя этот ребёнок не устраивает?

– Я хочу ещё. Твоего. И вообще, не разговаривай, а постарайся сосредоточиться и получить удовольствие.

– Ты неправильно делаешь.

– А как?

– Вот так.

Он захватил мою руку своею ладонью и сделал несколько движений вместе со мной. Откровенно говоря, разницы я не уловила. Но это я, а не его хорошенький инструментик, тут же развернувшийся во всём своём великолепии.

– Какой он красивый! Поучи меня ещё чему-нибудь. Как тебе приятно? Можно пальчик вот сюда?

– Не надо, подожди.

– Ну, пожалуйста, миленький, не бойся меня!

– Наташ, я очень тебя прошу, убери её отсюда.

Ситуация патовая. Продолжать при Машке, действительно, нельзя. А если идти сейчас её относить – вообще никакого продолжения может не получиться. Приманка оказалась хорошая, но неудобоваримая. Делать нечего, взяла её на руки, потащила в детскую. Как только стала укладывать в кроватку, она конечно тут же глазищи распахнула. Но не заплакала и, о чудо, позволила даже уйти. Чудесным образом и Венечка остался на месте. Только драгоценность свою спрятал и магазинчик прикрыл.

– Проснулась?

– Да, но не плачет пока.

– Ну, иди ко мне.

Задрожала как от озноба, как в первый раз, то есть, в настоящий первый раз, с Виктором, ничего подобного не было, и сердце так не колотилось. Я окунулась в его объятья; стонала, плакала, приговаривала что-то ужасно глупое и страшно бесстыдное. А он творил со мной нечто невероятное. Только теперь мне открылось, отчего люди сходят с ума по сексу, почему о нём одном думают и говорят. Раньше настолько сильное возбуждение для меня невообразимо было в принципе. Сладчайшая мука, с самого начала почти невыносимая, но неуклонно, неумолимо нарастающая. На секунду показалось: сейчас не выдержу, умру. Это чудесно, но слишком уж, слишком сильно. И вдруг оно настало, то самое, потрясающее! Меня не только изнутри и снаружи трясло, а случилось потрясение целого мира и всех его основ. Стараясь отдышаться, я лежала утомлённая, счастливая и, в сущности, была уже совсем другим человеком. Только об одном слегка сожалела: никто, никогда не сделал для меня ничего подобного раньше. Никто не показал, как это может быть. Так и прожила всю жизнь в неведении. Да что это я?! Ни с кем, моя радость, любовь моя, мой дрогой, единственный, милый, ничего подобного и быть не могло.

– Ну как? Полегчало немножко?

Он сказал не цинично и даже ласково, но тем самым опустил меня с небес на землю. Во-первых, до меня дошло, что сам он не только не возбуждён, а предельно спокоен, и всё время моего неземного наслаждения оставался таким. Во-вторых, осознала, что все эти умопомрачительные приёмчики он со мной одной только рукой проделал. Чистая техника. Доктор знает, где искать чувствительные точки. Опять разочарование? Чуть не разнюнилась с досады.

– Венечка, зайка, ну как же так? Я ведь хотела, чтобы ты тоже...

– Да ладно, Наташ, я всё равно так не кончу, ты ж понимаешь.

А вот это совсем даже и не обидно. Всё, что хотела, я получила: его откровенность, его интимное доверие. А что касается его физиологии – да, я ничего не знаю и не умею. Но готова пойти на многое, чтобы одолеть эту науку.

– Милый мой, благодарю, мне очень хорошо было.

И тут он поцеловал меня. В первый раз по-настоящему, приоткрытыми губами, не слишком глубоко, но очень тепло и вкусно.

На вечеринку по поводу успешной защиты Виктор пойти отказался.

– Во-первых, я там никого не знаю.

– Нас с Наташей знаешь, а во-вторых?

– Занят буду.

– Скажи правду, Лоб, – пропел Венечка, – я ненавижу фальшь, скажи правду!

– Хорошо, Лисёнок, не обижайся, но мы не в Америке.

– Угу! И даже не в Гейропе.

– Нет, ну серьёзно, в качестве кого я пойду?

– Глупости не говори! В качестве моей бабушки! Я же с тобой ходил на всякие твои банкеты, презентации.

– Там, куда ты ходил, в основном иностранцы были.

– Он стесняется! Ты слышала? Он меня стесняется!

– У меня все знают! Ната, ты свидетель, все знают, с кем я живу! И друзья, и коллеги, и партнёры.

– Да, Лоб, опозорился по полной программе!

– Лисёнок, прекрати, не заводись. Что тебе проку, что я пойду?

– Похвастаться тобой хотел.

– Фотки покажешь.

– Ещё не легче! Фотки, Витенька, это убого. Полюбуйтесь, вот он в бронзе, а самолично не явимшись, побрезговав. Потому, что меня притащить на своё крутое мероприятие, это ещё куда ни шло, это прокатит, вместо девочки, вот мальчик, какая разница? А если я́ его в качестве супруга приведу – уже криминал, стыдо́бища.

– О господи. Лис! Угомонись!

– Пойдёшь?!

– Нет!

– С Машей тогда останешься. И никаких нянь! А то завёл моду, подгузник поменять, ему консилиум целый собрать надо. Ладно, пойду писа́ть подробную инструкцию для особо одарённых отцов, с рисунками: с какой стороны в ребёнка кашу пихать.

– Видала? И чего он лютует?

– Правда, Витя, мог и пойти. Не институтская же столовка, приличный джазовый клуб. Посидишь в стороночке, музыку послушаешь.

– Если я в сторонку отсяду, знаешь, что начнётся?

– Ничего не начнётся. Ему не до нас будет. Пошли! Меня хоть выручишь. А то приведёт, и бросит на произвол судьбы, а я в таких местах не в своей тарелке.

– Тоже не ходи. Скажи, с ребёнком хочешь побыть.

– Если бы ты пошёл, меня спокойно можно было бы в расчёт не принимать, а так, если ещё и я сейчас откажусь, он совсем расстроится.

– Что там все правда, что ли, с семьями будут?

– Он так сказал.

В нашем трио функция «наладчика мостов» прочно за мной закрепилась. Они почти никогда не ссорятся, это не значит, что каждый полностью всем доволен, просто стараются не обострять. Я тоже стараюсь, как могу, друг перед другом их выгораживаю. И Венечка всегда очень легко со мной соглашается.

– Да конечно! Нечего ему там делать, я пересолил. Теперь, бедняга, будет чувствовать себя виноватым. Надо привезти ему чего-нибудь вкусненького. И, спорим, он всё равно тайком помощницу позовёт?

– Пускай. Маняшка целее будет.

– И то правда. ... Эх, Наташа! Все мужики сволочи, носить абсолютно нечего. Времени ещё вагон, давай побалуем себя парой-тройкой новых тряпочек?

– А я-то думаю, что это ты так рано убежал, да ещё и не слишком тщательно прихорашивался!

– Имеет право кандидат медицинских наук на крохотные невинные слабости?

– Не имеет. Кандидат должен быть безупречен.

– Это произвол! Я буду жаловаться!

– Ну, если он такой красивенький сладенький мальчик, как вы, то, пожалуй, можно сделать исключение.

– Мы с тобой в «Шарм тоталь» заезжали?

– Не помню.

– Если не помнишь, значит, не заезжали. А чего это мы оплошали так? Сейчас заедем. Там и шмотьё классное, и по фигуре моментально подгоняют.

В бутике он бодро распорядился: «Девушке коктейльное платье и что душе угодно, а мне пиджачков парочку, вызывающих, но не слишком!». «Шмотьё» в этом «Тотальном шарме» действительно оказалось классное. Я кучу всего перемерила, но купила мало, всё равно почти нигде не бываю, не люблю. А Венечке жутко идут цветные стильные блейзеры и если бы мы забрали всё, что ему подошло и понравилось, то, наверное, месячную выручку сразу бы обеспечили этому салону. Наигравшись «в магазинчик», заехали ещё к Пенчуку причесаться и намазаться. Меня, разумеется, мазали, не его. Добрых два часа протрепались с Лерочкой, вернее, впитывали, развесив уши, все последние новости столичного бомонда. Потом в приподнятом настроении двинули степень обмывать.

«Нашей» компании собралось человек, приблизительно, тридцать, из них представили мне, дай бог, десятерых, и человек пять-шесть я кое-как запомнила. Обожаемого профессора не оказалось, к моему разочарованию. Хотела бы я взглянуть в его мудрые глаза, а главное, понаблюдать, как эти глаза на нашего красавчика смотрят, потому, что разные есть предположения.

В джазовых бэндах я ни в зуб ногой. Несколько раз произнесли со сцены какое-то английское название – набор ни о чём не говорящих мне фонем с прибавкой «о́ркестра». Все вокруг выпучивая глаза, кивая и причмокивая, утверждают, что это очень крутые музыканты и нам несказанно повезло внимать издаваемым ими звукам. Венечка, надо полагать, для очистки совести, пару раз пригласил меня потанцевать под медлячок, а потом, без зазрения совести, бросил, как, собственно, и ожидалось. Ничего, пусть развлекается, как хочет, он заслужил. Я пересела к барной стойке, заказала вкусненький коктейль, и, подобно мамочке на детской площадке, собралась скоротать вечерок, наблюдая, как мой малыш резвится с друзьями. Только бы ничего лишнего в рот не тащил, не связывался с драчунами и далеко за пределы песочницы не убегал.

– Добрый вечер.

Ох ты, какой красивый дяденька к нам подсел. Проходите, мужчина, дальше проходите, здесь такие без надобности. Не сказала ничего подобного – выпила ещё недостаточно. Молча кивнула.

– Я смотрю, вам здесь не слишком нравится.

– Тренируете наблюдательность?

– Невооружённым глазом видно, что вам неуютно.

– А это неважно. Я здесь с молодым супругом, и с большой охотой терплю неудобства, лишь бы он наслаждался.

– Вывели погулять, значит?

– Именно.

– Странно, вы не похожи на содержательницу альфонса.

– Что вы, я сама содержанка.

– Очень интересно! А кто у нас супруг, можно поинтересоваться?

– Сын олигарха. Ещё вопросы есть?

– Вы так меня заинтриговали, что вопросов с каждой минутой всё больше. Я даже растерялся и не знаю, с какого начать. – Шёл бы ты, куда подальше, со своими вопросами. Не сказала, но, видимо, достаточно громко подумала. – Извините, я слишком навязчив и любопытен до неприличия.

– Да уж.

– Потанцевать не желаете? Можно молча.

– Пойдёмте, надо же время как-то убить.

– Вам никто не говорил, что вы похожи на...

– Нет, никто мне не говорил, но я знаю, на кого похожа. – Господи, да что со мной такое? Какой-то цинический бес вселился. А что они, в самом деле? Ночные клубы, высшее общество – сплошное чванство. Я всю жизнь прожила, ничего такого не знала и не видела, а у них свой этикет, свои игрища, а я не обязана правила знать, я из другой среды. Но парень-то этот ни в чём не виноват. На кого тогда разозлилась? На Венечку? Нет, скорее на Виктора. Просила же его не бросать меня здесь одну. Позвонить сейчас? Пусть приезжает. Так и так ведь няню пригласил. – Извините меня, я не на вас рассердилась.

– Понимаю.

– Так на кого, вы говорите, я похожа?

– Была такая писательница, английская, Дафна дю Морье.

– Дю Морье? Английская? А не французская, случайно?

– Нет, именно английская, не читали?

– Я поклонница русской классики.

– Ясно. Ну вот, вы похожи на эту Дафну в молодости. Очень была красивая женщина.

– А писательница хоть хорошая?

– На любителя. Вы не курите?

– Нет.

– Не хотите воздухом подышать? Здесь балкончик есть, никто не знает как, а я могу открыть. Вон там, видите, окно зашторено? Все думают, это просто окно, а оно с секретом.

– Занятно. Ну, пойдёмте.

– Надо постараться только не привлекать внимания, а то всем захочется.

– Хорошо.

– Я сейчас открою, а вы покараульте.

– А что кричать в случае тревоги? Атас?

– Стойте поближе, и, в случае чего, по спине меня хлопните.

– Договорились.

Он скрылся за занавеской. А через несколько секунд отклонил её немного и позвал:

– Давайте сюда скорей.

Потянуло холодом. Я юркнула в эту прохладную свежую «прорубь».

– Холодно?

– Да, не жарко.

Тут он обнял меня и очень крепко прижал к себе.

– Так теплее?

– Отпусти.

Не тут-то было. Бесцеремонно, нагло, он провёл ладонью вверх по моему бедру, задирая юбку. Одновременно обхватил мои губы своими, и жадно стал целовать. Такая от него, как говорится, энергетика – жёсткость, напор, неколебимая уверенность. Настоящий самец. Скорее даже отталкивает, чем привлекает. Но почему тогда я не сопротивляюсь? – Острое желание пронзило меня, точно иголка, от низа живота и до макушки. Не то, что задуматься, оглянуться не успела, как всё уже произошло. Измена. Адюльтер. Подумать только! Я изменила! А, собственно, кому? И разве будут они ревновать, предъявлять на меня права? Ведь ни один из них не муж мне. И любят они друг друга, не меня. Нет. Всё равно неправильно. Так недолго превратиться в шлюху. Но как это просто, вот так оступиться, поддаться искушению. Никогда и никого не буду больше осуждать!