Мой ребёнок от тебя

Глава 13

– Я уже его подкалываю: ты договорись с ними, пусть они тебе на прокат дают, хоть за полцены, а потом этикетки обратно пришпандорят и продадут. А то покупает, один раз наденет, и всё это дома висит просто так. Нам уже самим пора бутик открывать, или музей. Да, точно, стану хозяйкой галереи Венечкиных пиджаков. А! кстати, о музеях, представляешь, он мне говорит...

– Извини меня, Наташа, я, конечно, очень благодарен твоему мужу, но давай поговорим о чём-нибудь другом.

– О чём, например?

– Знаешь, дорогая, если уж ты так увлечена своим мужем, зачем со мной тогда встречаешься? Неужели, для того, чтобы о нём поговорить?

– Может и для того, – буркнула я и отвернулась к стенке.

С Виктором мы могли часами обмусоливать всё, что касается нашего мальчика. Он дорог мне, он мне интересен, он, в конце концов, моего ребёнка растит. Это мой мир. Так привыкла не стесняться и ни в чём себе не отказывать в смысле разговоров на свою любимую тему, что отповедь Вадима меня не на шутку обескуражила. Да, чужой человек не поймёт. А Вадим очень добрый, и чуткий, и ласковый, но на поверку выходит чужой. Чёрт побери, зачем вообще нужен другой мужчина, как не для того, чтобы о Венечке с ним трепаться?! Шутка, конечно, но, как известно, в каждой шутке... Приходится признать, Вадим – всего лишь суррогат Виктора. Вроде бы и соскучиться толком не успела, и разлуки не ощутила почти – постоянно с ним на связи; а уже пытаюсь его заменить. Что за нелепая попытка! Ведь наши отношения уникальны, подобных в принципе быть не может. Одно оправдание, что стремленье это бессознательное, сейчас только поняла, что делаю. И вообще моя связь с Вадимом какая-то вялотекущая, безэмоциональная. Очень похожа на самое начало с Виктором. Что поделаешь, таков мой стиль, старую собаку новым трюкам не научишь.

– А хочешь, поговорим о твоей бывшей? О том, как он ей диагноз поставил.

– Ты что, меня дразнишь? Я сказал уже, что благодарен, но и благодарности есть предел. Не возводить же мне в культ его личность.

В аналогичных случаях я говорю, например, своей маме: «Мам, у нас в семье чай заваривают иначе. Смотри, как мы делаем». Так вот, в нашей семье Венечкин культ, как раз, всегда практиковался. Машка маленькая и то адепт.

Как же так у нас всё разрушилось в одночасье? И как теперь восстанавливать? Допустим, Мегера номер два упокоится с миром, но, боюсь, что даже её кончина проблему не решит. Слишком глубоко что-то треснуло внутри у Венечки. Два месяца он упрямо продолжает свой бойкот: ни с Виктором, ни о Викторе, ни полслова. При этом упорно хлопотал о том, чтобы в Лондоне тот продолжал принимать необходимые для сердца препараты, связывался с тамошними врачами, договаривался, уточнял, перепроверял. Но для Виктора всё это заочно. Недели три продержался Венечка в роли примерного семьянина и добросовестного домохозяина. Это время, понадобившееся на окончательный переезд за город и кой-какое наше с Машкой привыкание к новому месту. Я, как дура, всю его суету, связанную с наладкой быта, за естественное поведение принимала, хотя, ежу понятно, что это шок у него так проявлялся. Мелкие домашние заботы не смогли унять его боль. После того, как мы перебрались сюда, за город, обжились и более-менее устроились, Венечка практически переехал жить на работу в больницу. Неделю сряду дома не показывался. Машка в три часа ночи примчалась ко мне в комнату с душераздирающими воплями: «где мой папа! где мой папа!». С большим трудом успокоила её, убедила, что просто кошмар приснился, уложила рядом с собой. А утром профессор из больницы позвонил. Оказывается, Венечка всю эту неделю почти не спал и ничего не ел, ночью упал в обморок. Это я виновата, роман с Вадимом и переезд притупили бдительность. Нужно обратить внимание и на то, что в эту самую ночь, когда Машка концерт устроила, Виктор звонил. Я трубку не взяла, не слышала. И никогда он ночью не звонит, а тут понимай, как хочешь. У них с дочерью, как видно, ничего не притупилось. По-наследству он, что ли, эту удивительную связь с Венечкой Маняшке передал?

Профессор возмутил меня до крайности. Спокойно так, цинично, я бы сказала, заявляет: «Нам повезло», – хорошо хоть не «вам», а «нам», то есть, ему тоже где-то, как-то Венечка не безразличен, так вот, – «нам повезло, что он медленно стал себя убивать, если бы додумался, до короткого способа, сейчас бы слёзы уже проливали». Надо было ответить: «Куда ж ты, старый пень, смотрел, почему не остановил его, не накормил, не уложил, домой не отправил? Теперь рассуждаешь. Кто тебе сказал, что мы уже не льём слёзы? Он нам здоровым нужен и счастливым. А тебе каким? Роботом безотказным?». Но, конечно же, ничего такого не высказала. Скинула Маньку на новую няню (вроде бы она ничего, ответственная), помчалась к нему. Прилетаю в больничку, там, выясняется, что вмешался Аркадий Борисович и Венечку перевели в другое место. И, разумеется, здесь никто ничего не знает. Короче говоря, виртуозная игра на нервах. Зато в клинике, куда его перевели, сразу знакомое лицо в глаза бросилось.

– Дмитрий! Как я рада, здравствуйте!

– Здравствуйте, я тоже очень рад.

Обнялись, расцеловались.

– Как ваш мальчик?

– У нас уже трое.

– Вот это класс! Поздравляю! А у нас вот, видите, что творится.

– Да, дела. Трудно Аркадию Борисовичу приходится, вся семья с катушек послетала.

– Ещё случилось что-то?

– Вы не в курсе? Мегера в психушку загремела.

– Ничего себе новости. Ну, мы ещё поговорим, я к Венечке, ладно?

– Там Маргулис.

– Мне нельзя?

– Почему? Посмотрите, что сам скажет.

– Хорошо, спасибо.

Дмитрий проводил меня до палаты, предупредил остальных охранников. Я тихонечко заглянула. Аркадий Борисович видел меня, но никак не отреагировал, продолжил говорить.

– ... понимаешь, сыночек? Ты только живи. Как хочешь, с кем хочешь, живи только, не сдавайся. Бориса, видишь, нет больше, ты один у меня остался.

Венечка бледный, щёки запали, под глазами чернота, не отвечает ничего. Вдруг хриплым голосом, совершенно незнакомым:

– Жить с кем я хочу? Смеётесь?

– Всё уладится, сынок, вот увидишь, мы всё поправим.

– Поправите непоправимое? Ну-ну.

– Я виноват перед тобой, виноват. В который раз уже? В тысячный? Прошу, умоляю, прости меня, мальчик. Ну, пусть мы все сволочи, пусть Лобанов предатель, я эгоист и слепец, но ты, сыночек, ты мой ангел, ты должен жить, любить, улыбаться. Возьми себя в руки, умоляю. И надо кушать. Хорошо? Подумай о ребёнке, ты нужен ей, ведь ты так её любишь.

– Бессмыслица.

– Что? Почему?

– Это его ребёнок. Это мой ребёнок от него. А иначе нет смысла. И предатель не он, а я. Это я его предал.

– О чём ты говоришь, сынок? Я не понимаю.

– Я должен был оставаться рядом, не смотря ни на что. Бросить всё и выносить горшки за этой его парализованной стервой, только чтобы быть рядом.

– Ну-у, если ты так на это смотришь... Что же, легче лёгкого, поправляйся, поезжай к нему, будьте вместе. Если для тебя ничего нет важнее... Я–аа... Я готов и там помочь вам, всем, чем угодно.

– Не получится, Аркадий Борисович. Всё вернулось на круги своя. Я его коварно соблазнил, сбил с пути истинного, оторвал от настоящей семьи. Теперь он счастливо вернулся в её лоно. Я знал, я чувствовал, что в глубине души, да нет, не так уж и глубоко, он всегда считал, что совершает ошибку, живя со мной, что это неправильно, нехорошо. Ну, вот теперь всё в порядке. А мне нет места в этой жизни. Простите, Аркадий Борисович, ваши дети нежизнеспособны.

– Что ты несёшь! Возьми себя в руки, немедленно! Любишь его? Борись, добивайся. А как ты думал? Всё на блюдечке? Мир так устроен – конкуренция во всём. Отбили у тебя? Отбей обратно.

– Дядя Аркаша! Если б вы видели его лицо, когда она клеймила нас позором, уличала в смертных грехах, кару Божию на наши головы призывала. Тогда мне было всё равно, я старался не замечать, но он же выглядел виноватым, он был согласен с ней, что поступает плохо, что, связавшись со мной, всего лишь предался пороку, а не последовал за истинным чувством. А если так, если я всего лишь искушение, грязненький грешок, ошибочка порядочного человека, то нет смысла, понимаете? В моей жизни смысла нет.

Я не выдержала, кинулась к нему, целовала его руки, плечи, глаза, губы и щёки.

– Ты самый лучший, самый нужный, самый дорогой наш человек! Ты наше солнышко.

– Ладно, – сказал Аркадий Борисович, – разговор не окончен. Дай ему отдохнуть, Наташа.

И вышел, не попрощавшись.

С тех пор прошло около месяца, Аркадий Борисович подключил психологов, следим за Венечкой внимательно, и здоровье его, слава богу, поправилось, но в ситуации с Виктором никаких перемен. Точно и не было надрывных признаний, самообличения и самобичевания. Дважды Виктор приезжал увидеться с Машей. Она безотрывно сидела у него на руках, но никаких вопросов по типу «когда ты насовсем вернёшься?» и никаких просьб вроде «останься с нами, не уезжай», вообще почти не говорила с ним, только крепко обнимала. Максимум ещё рассказы про Бантика. О Венечке тоже они молчали, а тот, разумеется, отсутствовал в «часы посещений». Я потом подошла к нему:

– Вень, извини, я слышала, что ты говорил Аркадию Борисовичу в больнице, я понимаю, вы с Витей должны быть вместе. Если хочешь, поезжай, живите пока там, мы с Машей подождём, сколько нужно.

– А ты хотела бы жить в Лондоне?

– Мне всё равно где, главное, чтобы ты был рядом. И дочка.

– А меня от Лондона тошнит. Слишком много дерьма там нахлебался.

– Давай, я поеду к ней, уговорю перебраться с Виктором в Москву.

– Она не говорит по-русски.

– Плевать, найду переводчика. Нельзя же так! Надо как-то решать.

– Мне кажется, если бы ему это было по-настоящему нужно, мы были бы вместе.

– Ну, ты даёшь! А кто его отталкивает? Пойми, ведь он точно так же рассуждает, думает, что ты́ не хочешь.

– Всё. Хватит. Нет сил об этом. К тому же я привык, что высшая справедливость жизни состоит в том, чтобы отнимать у меня всех, кого я люблю.

– Не понятно мне, вы оба любите, оба хотите быть вместе, но каждый из вас старается привести аргументы в пользу того, почему вы вместе быть не можете. Это что? Игра такая?

– А он какие приводит?

– Я тебя сейчас стукну! – Это было сказано шутя. Но вдруг я почувствовала, как помимо воли накопившееся напряжение всерьёз выбирается наружу. – В конце концов, это невыносимо, он для тебя слишком натуральный, ты для него слишком голубой, а я для вас обоих слишком женщина, давайте все пойдём и повесимся на одном и том же дереве! Вернее я одна, давайте, пойду, повешусь, потому, что в ваших игрищах я только помеха.

Чтобы ещё больше не раздражаться, развернулась и пошагала прочь. У само́й внутри всё кипит. «Бедненький» Венечка, все его любят, всем его жалко, а меня кто пожалеет? Вадим? Ну, что же, рак на безрыбье, к нему пойду.

– Наташа! Подожди! Ты далеко собралась?

– Отстань от меня!

– А всё-таки, куда ты?

– В Москву поеду.

– К этому бесполезному мужику?

– Кого ты имеешь в виду? Ты что, всё знаешь?

– Ничего не знаю, вижу, что появился мужчина, с которым у тебя зачем-то секс. И недоумеваю, зачем вообще секс с мужиком, который тебя не удовлетворяет. Что за странная благотворительность? – С этими словами он подошёл ко мне и обнял. Хотела что-то ответить, но вдохнула его запах и дар речи пропал. Обожаю его, ничего не могу с собой поделать. Рефлекторно потянулась поцеловать. Он не подставил, как частенько делает, одну из своих гладких щёчек, а принял мои губы своими тёплыми и ужасно вкусными. – Не уходи никуда. Вообще не ходи к нему больше. – Прошептал мне в самое ухо, и дрожь прошла через всё моё тело. – Мы другого найдём, хорошего. Я его всему научу.

– Чему научишь? Не надо мне никого.

– Надо, моя девочка, надо. – И он запустил мне руку между ног. – Ты тоже должна получать удовольствие. Знаю, Лобанов с тобой в постели не блистал, а этот, новый, видимо, вообще никакой.

Он сделал несколько ловких движений пальцами, и острейшее наслаждение пронзило меня там, где он трогал. И коленки резко ослабели.

– Венечка, миленький, – заскулила я жалобно, – не надо, я сейчас упаду.

– Надо. Не упадёшь, я тебя держу.

Отвлеклась на секундочку от самой горячей точки, сделала ревизию остального организма, поняла, действительно держит и очень крепко, и сама за шею его покрепче ухватила. Теперь одно только нужно, чтобы продолжал. И я запричитала безумными умоляющими фразочками.

Это было великолепно, потрясающе, неописуемо, но, к сожалению, слишком быстро закончилось. Я трепетала в его руках, как извлечённая из аквариума рыбка, а потом прижималась с такой силой, что казалось, вдавлю его внутрь себя. О, каким счастьем было бы его поглотить, всего без остатка.

– Любовь моя! Я хочу так ещё! Не отпускай меня, поцелуй ещё, погладь. Ну, пожалуйста, милый.

Он гладил, но теперь не там, а просто по спине, по затылку, успокаивал.

– Я был свиньёй ужасной. И видел, и знал, что у тебя никак с этим делом. Давно предпринять что-то нужно было.

– Что предпринять? О чём ты говоришь, радость моя? Мне только с тобой хорошо. С тобой одним. Не хочу никого, один ты мне нужен.

– Столько лет промучилась, моя девочка. Ума не приложу, почему я раньше его не обучил, как нужно делать, чтобы ты была довольна.

– Ты лучше научи меня, как тебе хорошо сделать. Есть же игрушки разные, имитаторы, симуляторы. Пожалуйста, Венечка, давай попробуем!

– Ты хочешь меня трахнуть?

Я оторопела сперва, а потом решилась:

– Очень хочу! Можно?

– Откровенно говоря, я предпочёл бы, чтобы это сделал кто-нибудь другой. Может, нам нового мужа найти? Лобанов, видишь, нами побрезговал. А этот, твой любовничек, действительно совсем никакой, или ничего, обучаем? Как ты его оцениваешь?

– Венечка! Что ты несёшь?!

– А что? Установили бы шефство над ним, показали, где у нас эрогенные зоны. Давай из него полового гиганта сделаем! Он как, на мордочку симпатичный?

– Нет, ужасный.

– Ну, мать, ты даёшь! Мужиков, что ли, мало вокруг? Слушай! Может, нам молодого взять? Заведём себе жеребчика лет, эдак двадцати, возьмём на содержание, и пускай старается, отрабатывает по полной.

– Вот похабник! Перестань! Ты нарочно хочешь всё опошлить, чтобы самому не стараться. Гуленька, любимый мой, сладкий, неужели у меня совсем никаких шансов?

– Тусечка, кисонька, какие там шансы? На что? Я и так тебя люблю. А мужика мы подходящего найдём.

– Правда?

– Правда!

– Я не о мужике. Что любишь, правда?

– Родная моя, ты представить не можешь, как много для меня значишь. Это только кажется, что я не ценю. Я всё понимаю и всё вижу. Я твоё сердечко вижу, как оно для меня бьётся, разве я могу не дорожить этим?

– Так. Ладно. С этим надо кончать. Поиграли и хватит.

– Натусь, ты чего?

– Подожди, отпусти меня, Вень. – Чуть не оттолкнула его, высвободилась из объятий, кое-как расправила на себе одежду, о причёске не подумала даже.

– А что не так? Наташенька! Подожди!

– Няня уходит скоро, побудь с Машкой, хорошо? Мне надо отъехать ненадолго.

– Куда?!

– Потом поговорим, извини. Андрей! Заводи машину, уезжаем!

– Наташа!

– Всё, Венечка, до вечера, пока!

Доро́гой так меня прямо всю изнутри колотило и мыслей переполняло столько, что забыла предупредить, договориться о встрече. Через охрану давай чуть не с боем прорываться. Спасибо, Дмитрий поблизости оказался, помог.

– Аркадий Борисович! – Влетаю к нему такая вся всклокоченная. – Вы должны нам помочь! Ведь у вас такие возможности!

Он аж подскочил:

– Что ещё случилось?! С Машей неладно?

– Нам нужен Виктор, понимаете?! Он всем нам нужен. Не знаю, как объяснить, у нас симбиоз, понимаете? Венечка без него не может, и я не могу, и дочка скучает. – Тут я разревелась. – Ради Венечки, умоляю, помогите, вы ведь всё можете, спасите нашу семью! Он лучше других, поймите, намного лучше! Неужели вы хотите, чтобы сын ваш по рукам пошёл, мужиков себе стал искать каких-то посторонних!

– Тише, тише, Наташа! От меня тебе что нужно?

– Верните Виктора! У вас же деньги, и связи, и вообще!

– Хорошо. Я готов. Любые деньги, пожалуйста, распоряжайся. Кому ты их отдашь? Лобанову? На, мол, тебе, живи с Веней. Так?

– Давайте киллера наймём.

– Кого?!

– Киллера.

– Стой. Ты же только что кричала, он вам нужен, я так понял, что живым.

– Вам бы всё шуточки шутить. А ей так и так недолго осталось. Не станет её – он к нам вернётся, ему больше некуда.

– На счёт «недолго», откуда знаешь? У меня, например, другие сведенья.

– Неважно. Тем более нужно её устранить, если она себе два века намерила, да ещё и Виктора забрала.

– Чёрт, какая кровожадная женщина!

– Я должна бороться за свою семью. Веня не может, он комплексует, боится, что не имеет права. А вот я имею. Вообще-то и Веня имеет, в конце концов, у нас ребёнок от Лобанова! Конечно, чужому человеку не понять.

– Наташа! Поверь мне, я не чужой. У меня не то, что к Лобанову, вообще к Вениному гомосексуализму давно никаких претензий. Машу я считаю родной внучкой. И с чего ты взяла, что я сижу, сложа руки?

– С того, что она ещё жива, а Виктор ещё не дома.

– Тебе Вениамин случайно не рассказывал, какое состояние он может унаследовать?

– Так, мельком, какие-то дикие миллиарды, а что?

– Вот именно, восемь диких миллиардов долларов. Представляешь, сколько у меня завистников, конкурентов, злопыхателей, вредителей? Если бы я их всех переубивал, это сотне крематориев в авральном режиме пришлось бы работать.

– А в девяностые годы, небось, ничем не брезговали?

– Сейчас не девяностые. И ты медсестра, между прочим, а не бандюга в красном пиджаке. А та несчастная женщина...

– Это Венечка несчастный. Разве справедливо отнять у него Виктора? Он и так потерял... сами знаете.

– Знаю, дочка, больше твоего. У него ведь на глазах это случилось. Он с тех пор...

– С тех пор видит женщин изнутри?

– Не знаю, что он там видит, не представляю, но исследования проводили, в детстве ещё – мозг уникально работает, как-то иначе.

– Вот видите! И он не сошёл с ума, и стал прекрасным врачом, и прекрасным человеком. Он такой добрый, если б вы знали, как Маша его любит!

– Ну и подумай, разве ради счастья такого человека можно кого-то убивать?

– Я на всё готова.

– Слушай, дела у нас на данный момент такие: этой женщине требуется операция, возможность которой подтверждена пока только теоретически и кое-какие исследования на животных недавно начали. Мы сейчас работаем над тем, чтобы максимально ускорить это дело. В порядке эксперимента, или как-то ещё, в общем, получит она необходимое лечение, вопрос нескольких месяцев, а то и недель.

– Я не ослышалась? Вы вылечить её хотите?!

– Именно.

– Замечательно! И стала она лучше прежнего, и жили они долго и счастливо.

– Позволь тебе напомнить, что пока она была здорова, они друг в друге совершенно не нуждались.

– На счёт неё я бы поспорила, но в принципе, да, похоже на правду. А что с ней вообще? Виктор говорил, парализована, я думала банальный инсульт.

– Автомобильная катастрофа, спинной мозг повреждён.

– И можно восстановить?

– Можно.

– Вот это круто.

– Останется разрулить с психологией и политикой личных отношений.

– Ничего не понимаю, внимательно слушаю.

– Смотри, у неё две взрослые дочери. Сейчас, когда ситуация безнадёжна, унылая больная прикована к постели, Лобанов там один у смертного одра дежурит, так?

– Угу.

– А вот счастливые хлопоты по восстановлению и реабилитации ему поручать нельзя, сама понимаешь, такие вещи слишком сближают. Надо дочек подтянуть, тем более, что операция, действительно очень прогрессивная – восстановление должно как по маслу пройти.

– Я могу помочь?

– Да вот не знаю, ты у нас девушка импульсивная, не дипломатка.

– Я буду стараться. Я!... Аркадий Борисович, всё, как вы скажете!

– Лобанова, пожалуй, можно тебе поручить. И Вениамина, конечно.

– Да я наладчик мостов с многолетним стажем!

– Посмотрим, посмотрим. Кстати, светлая мысль однажды у Вени проскользнула: нужно бы ехать, и выносить горшки за этой дамочкой. Представляешь, как на вашего Виктора это подействует?

– Я готова.

– Умничка. И дочку с собой захвати. А там, глядишь, и мой сынок подоспеет.

– Он ненавидит Лондон.

– Ничего, потерпит. Надеюсь, недолго. После операции – наилучшие пожелания, ноги в руки и срочно назад, поняла?

– Поняла, а если...

– Нет, одну мы её не бросим. Обработаем дочек, зятьёв, не изверги они, слава Богу, нормальные люди. И потом, может, она встретит кого-нибудь в реабилитационном центре. Новая жизнь, всё-таки, романтика, понимаешь?

– Да! Точно! Надо подослать к ней кого-то, отвлечь от Виктора.

– Испорченная ты всё-таки, женщина, Наталья, ни капли в тебе наивного романтизма.

– Вы зато, Аркадий Борисович, такой «наивный»! Пробу, извините, ставить негде.

– Так я старый.

– А я?!

– А ты ещё не жила толком.

– Аркадий Борисович! Я так люблю вашего сына! Меня от нежности прямо разрывает!

– Понимаю, девочка, и благодарю.

– Ведь мы вернём Виктора, да?

– Честно сказать, я думаю, что рано или поздно, всё наладилось бы и без нас. Но раз уж, как ты выразилась, есть возможности, почему бы не воспользоваться?