Мой ребёнок от тебя

Глава 8

УЗИ показало, что будет мальчик. Я восприняла, как должное; Виктор обрадовался; Венечка эту новость проигнорировал, вернее ничего определённого не ответил, когда я сообщила, так, промычал что-то себе под нос. Знаю, что плохая примета, и заранее такие вещи обсуждать не рекомендуется, но мы с Виктором, сидя Вечером на кухне, слово за слово увлеклись обсуждением имени для сына.

– Я хотела бы что-нибудь необычное. Пускай даже вычурное, но чтобы красиво и оригинально.

– Например?

– Ну, не знаю, Римус, или Серафим.

– Риммочка, Фимочка, – скривился Виктор, – что-то не впечатляет.

– Как тебе Аполлон?

Тут Венечка прыснул и они оба, не могу подобрать другого слова, дружно заржали.

Я обиделась:

– Ничего смешного. А вы что предлагаете?

– Я предлагаю попроще что-нибудь. – Всё ещё подхихикивая над Аполлоном, отозвался Виктор. – Андрей, Кирилл...

– Нет! Только не Кирилл!

– Почему?

– Не хочу и всё.

– Тогда Дмитрий, или Илья?

– Может, Антон?

– Антон, вроде бы, ничего.

– Знаете, кого зовут Антон? – Включился Венечка.

– Кого?

– Городничего из «Ревизора», Антон Антонович Сквозник-Дмухановский.

– Ну и ассоциации у тебя!

– Слушай, Лис, не злись только, ладно? Давай назовём Аркашей. Вдруг Аркадию Борисовичу это польстит, и он ему отстегнёт мильёнчик на зубок, а?

– Лоб! За такие шутки получают в лоб.

– Просил же, не злись. А твоего, Ната, папу как звали?

– Олег.

– Вот, отлично! Давайте Олегом назовём.

– Мечтать не вредно, – съязвил Венечка.

– Чем ты всё недоволен, я не понимаю, – надулся Виктор, – сам-то что предлагаешь?

– Я предлагаю Анна, или Людмила. Людмила – универсально, можно звать Люся, можно Мила, в крайнем случае, Люда. Ещё мне нравится имя Сара, очень красивое имя, я считаю, и для нашей местности, как раз, немного вычурное.

– Лис! Отойди от плиты, а то ты перегрелся. Говорят тебе, мальчик будет!

– А тебе говорят, мечтать не вредно. От плиты отойду, сам доваривай.

Через пару дней Венечка притащил домой коляску.

– Вот, заехал в «Детский Мир» поглазеть и не удержался. Правда, красивая?!

Виктор оскорбился:

– Ты издеваешься?! Она же девчачья.

– Спокойно, папаша. Во-первых, унисекс. Во-вторых, что за женоненавистнические настроения? Что ты имеешь против дочери?

– Я ничего, но научно-медицинский факт, – Виктор схватил фотографию с УЗИ и помахал ею в воздухе, – на лицо!

Венечка ничего не ответил, пошёл пристраивать коляску в гардеробной. Я потащилась за ним, полюбоваться – коляска и вправду загляденье.

– Бедный Витя, боится девочек, у него печальный опыт.

– Зачем ты дразнишь его, Вень?

– А ты что, тоже мечтаешь о мальчике?

– Да, хотелось бы.

– Ну, ну.

Всякий раз, когда мы вот так остаёмся наедине, я испытываю чувство неловкости. Мне кажется, что он слышит мои мысли. А мысли крайне непристойные: хочу прижать его к стенке, ощупать, обнюхать, облизать. Как-то я в очередной раз подслушивала их под дверью спальни, каюсь, завела такую привычку, и Виктор сказал Венечке: «Трудно быть маленькой вкусной конфеткой, каждый норовит тебя попробовать». Вот именно этого мне хочется – попробовать его. Не знаю, что конкретно они там делают, у себя в спальне, не решилась ни разу заглянуть, но очень завидую Виктору.

Венечка по-прежнему редко бывает дома, когда его нет, наши разговоры только о нём. Виктор его обожает. До того, как всё выяснилось, он и вполовину не был так разговорчив; а о своём Лисёнке может болтать часами. Так вот, один раз он сказал: «У него от природы идеальная фигура. Тонкая талия, узкие бедра, рельефные мышцы, при том, что спортом он почти не занимается. Удивительно». А я ни разу ещё не видела Венечку обнажённым, даже по пояс. Но узкие джинсы и маечки «в облипку», дают мне понять, насколько Виктор прав.

Интересное положение донельзя усилило мою чувственность. Теоретически, должно бы быть наоборот, организм добился своего, плод зачат и зреет, либидо должно задремать. А у меня оно вот-вот проснулось. Или это стоит связать не столько с беременностью, сколько с переездом? Раньше я жила в одной квартире с пожилой матерью, а теперь аж с двумя мужчинами. Откуда было взяться сексуальности тогда, а сейчас её зашкаливает, не иначе как от избытка в воздухе мужских феромонов. Там, в своём обречённом девичестве, я в любой момент могла «сорваться», психануть, вдруг разразиться слезами или бессильной руганью. Теперь я уравновешенна и спокойна, будто другой человек. Исчезла постоянная безотчётная тревога. Я точно воспарила над самой собой и с высоты наблюдаю, за всем, что со мной происходит. И киваю головой одобрительно, удовлетворённо. Просто беременности это приписать или же отношению Вени и Вити друг к другу, их удивительной любви, несуетливой, доверчивой, чистосердечной, которая создает идиллическую атмосферу в доме и на меня распространяется чисто автоматически.

Между прочим, мама, поначалу категорически отказывалась понимать «структуру» нашей семьи. Но скоро привыкла, что-то там себе объяснила, по-своему приняла и всем подружкам теперь с гордостью сообщает по телефону: «У Наты два мужа». На том конце, естественно, удивление: «Как это два?», – «Вот так!», – многозначительно отвечает мама, не вдаваясь, однако, в подробности. Так что в глазах общественности я сделала головокружительную карьеру от старой девы, до многомужецы. Карьера же медсестры мне, по всей видимости, на роду не написана. Перешла-таки в статус домохозяйки. Ничуть не жалею, если честно. Мне нравится рано вставать, провожать на работу Венечку, после чего лечь поспать ещё немного, проснуться одновременно с Виктором и проводить его. Потом я гуляю, хожу по магазинам, покупаю всё подряд – Виктор снабдил меня «безлимитной» карточкой. Ещё я записалась на гимнастику для беременных, но чаще прогуливаю занятия, чем посещаю, так как Венечка со мной и сам занимается. Вечером хожу на курсы французского языка, всё равно мои парни допоздна работают. Но и дома тоже люблю побыть. Расхаживать по необъятным просторам нашей квартиры, принимать ванну-джакузи, балуясь с разными режимами интенсивности пузырьков (это Венечкина любимая игрушка, но он мне разрешил). Копошиться в гардеробной. Я там всё развесила и разложила по своему вкусу. Никто теперь без меня ничего не может найти, стало быть, большая возникает во мне необходимость. Есть легенда, что в доисторические времена, то есть до моего появления, Виктор тоже ничего без посторонней помощи найти не мог. А ныне служить кастеляншей и выдавать ex tempore[5] чистые носки и глаженые рубашки – моя обязанность. Я бы даже назвала её почётной.

Раз в неделю приходит убираться Татьяна, но я, подобно Венечке, предпочитаю с ней не встречаться, тоже не горю желаньем видеть в доме посторонних. Стараясь во всём ему потакать, перенимаю многие его привычки и даже заражаюсь причудами. Например, он терпеть не может шёлкового постельного белья. Только хлопок, без каких бы то ни было исключений. «Скользкие» простыни держим только для гостей. Мне об этой «фишке» было объявлено в самом начале, с прибавкой: «они в твоём распоряжении в неограниченном количестве». В родительском доме я на таких не спала и первое время наслаждалась их нежной текстурой, с удовольствием елозила ногами и спиной перед тем, как заснуть и едва проснувшись. Но вскоре этот лоск и для меня сделался невыносим. Так что шёлковое бельё по традиции держим для гостей. А я здесь давно уже дома. Поймала себя на том, что бывая у мамы, беспрестанно повторяю: «мы так не делаем», «мы этого не едим», «мы готовим по-другому», и т.д, и т.п.

Мама к нам заезжала всего однажды, осталась недовольна: квартира огромная, будто нежилая, «казённый дом какой-то», непрактично и неуютно. А мне наша старая халупа представляется неуютной и убогой. Под угрозой расстрела туда не вернусь.

И почему же, спрашивается, не желать мне появления в нашем доме ещё одного мальчика, если с двумя, уже имеющимися, я чувствую себя так хорошо.

Венечка говорит, у нас в онкоцентре болтают, что я от него́ забеременела. Немудрено. Мы же не скрывали в последнее время от своей компании, что живём вместе. Представляю, что творилось у нас за спиной, когда перебросившись парой слов типа «Ну, что? Домой? – Да, поехали», мы, как должно, садились в его машину вечером, а утром оба из неё выходили. Я пожалела даже на минутку, что так рано уволилась. Уж я бы приложила надлежащие усилия, для поддержания подобного рода слухов. Он, я так понимаю, тоже не развенчивает. Должно быть забавно, с его репутацией безнадёжного гея, прослыть отцом семейства. Отличная идея в связи с этим возникает: сходить ещё раз на осмотр к той гинекологине, что самая первая меня осчастливила. Между прочим, сейчас я наблюдаюсь в крутом перинотальном центре, и отвозит меня туда личный водитель Виктора. А что такого? Схожу по старой памяти, прикинусь простушкой. Заодно уточним кое-что. Знаю, что УЗИ так часто делать вредно, но раз уж мы все сомневаемся...

Двух шагов не сделала от проходной – останавливает меня молоденькая медсестра, которую я и по имени-то не знаю, только в лицо.

– Ой, здрасте! А вы к доктору Маргулису? А он на совещании сейчас, у главного.

– Здравствуйте, – оторопела я, – спасибо, что предупредили, я подожду.

И не удержалась, подкинула щепотку пороха:

– Мы с ним коляску договаривались ехать выбирать.

Она закивала и заулыбалась во весь рот:

– Поняаатно! А вы идите в консультацию, вам девочки его кабинет откроют.

Вот это да! Не представляла, что здесь настолько всё запущено. Ничего, сейчас я ещё в консультативном шороху наведу. Кто это там недобро поглядывал на моего мальчика и позволял себе всякие мерзкие словечки?! Сейчас все заткнутся.

В регистратуре Алка и Зойка – самая противная смена. Неприветливые, неулыбчивые формалистки обе.

– Здравствуйте, девушки, Вениамин Аркадьевич не у себя, не знаете?

– Здрасссте, – прошипели змеи в ответ.

Смотрят на меня во все глаза с плохо скрываемым любопытством и недоумением? отвращением? Не пойму, что выражают эти мало приятные физиономии. Будто у меня какое-то редкое уродство – и не пялиться нельзя, и страшно, что на них перекинется. Была б моя воля, я бы мимо прошла, не здороваясь и даже не глядя.

– С утра на месте был, – удостоила, наконец Зоя, – потом убежал куда-то.

– В отделение, наверное, – добавила Алла.

– А ты чего к нему?

Как? Эти ещё не отведали слухов? Ну, получайте!

– Я по делу. Ключи от квартиры потеряла. Без него теперь домой не попаду. – У Аллы, в прямом смысле слова, открылся рот. – И вообще, силком его с работы не вытащишь, так он неделю тут безвозвратно торчать может. А нам готовиться всё-таки нужно, коляску выбирать.

– Ты что, от него, что ли? – Алла кивнула на мой живот.

– От кого же ещё? Я, вроде бы, больше ни с кем не встречалась. – Что творю? Не попадёт мне от Венечки? – Вы мне его кабинет не откроете, девочки, поищу ключи, может, он там оставил?

– У нас карточки нет.

– Какой ещё карточки?

– Все кабинеты переделывают, не ключом теперь будет открываться, а пластиковой картой. То крыло уже всё переделали.

– Ничего себе!

– Да, а карта только у самого врача. И ещё универсальная, у завотделением и всё.

– Ладно, тогда пойду, поищу своего ненаглядного. Счастливо!

Эх, «ненаглядного» зря сказала. Он, действительно мой милый, мой ненаглядный мальчик, и нечего об этих гадюк святые слова пачкать. Но эффект, кажется, произведён. Загляну к гинекологу, раз собиралась. Да, у неё на двери штуковина для чтения пластиковых карточек. И две женщины возле кабинета сидят. Значит, нет смысла ждать. Куда ещё сходить порезвиться? В приёмное, что ли? Или в 3-й лечебный, к Танюшке? Лучше к административному, встречу там Венечку, вытащу его пообедать.

– Здоро́во, Наташ! – «Крупный» Лёнечка! Вот кого я по-настоящему рада видеть! Он у нас классический «большой добряк», не слишком остроумный, зато искренний и простой. Смотрит на нашего Венечку всегда такими по-собачьи преданными глазами, мне кажется, он влюблён. Трудно предположить, воспользовался ли Венечка хоть раз этой влюблённостью, так сказать, по назначению, вообще, изменяет ли он Виктору – для меня загадка. – Ты чего пришла-то? По делу, или так, в гости?

– В гости Лёнь, соскучилась.

– Извини, а это правда, что у вас с Маргулисом ребёнок будет?

– Правда. А ты что, ревнуешь?

– Брось! Меня эти шуточки и сплетни идиотские достали. От тебя не ожидал. Я его очень уважаю. Я всегда так и думал, что он нормальный, пусть они все теперь заткнутся. Вы поженились?

– Нет пока.

– Ну, ничего. Наверное, скоро поженитесь, он очень хороший человек. Знаешь, как он матери помог! Всё уже, думали, помрёт. А он и деньги нашёл через фонд, и сюда её чуть не насильно положил. Платно уже нигде брать не хотели, говорили, оформляйте в хоспис. Он меня сюда устроил санитаром, я и за матерью смотрел и зарплата хорошая. А сейчас она уже на ноги встала, дома долечивается. Так что я о нём всякие гадости слушать не хочу. Мужчины разные по конституции бывают. А он нормальный.

У меня прямо дар речи пропал. Что за средневековое мировоззрение! Как будто все эти хорошие вещи не мог сделать гомосексуалист. Раз помог его семье, значит «нормальный». С ума сойти! А я вот, эгоистка несчастная, и понятия не имела, о Лёниной ситуации.

– Ладно, Лёнь, не бери в голову, я по привычке, пошутила. Мы знаем, что́ о нём судачат, вот и шутим всегда на эту тему. Я за ним приехала, коляску пойдём выбирать.

Чёрт, заклинило меня с этой коляской. У нас колясок дома, хоть соли́. Венечка купил, потом ещё Виктор. Кураж пропал, пришло смущение и раскаянье. Чем я-то лучше Лёни? В тех же, буквально, выражениях желала: «Пусть они узнают, что он "нормальный" и заткнутся». Наглупила, напортачила. Что теперь делать? Слово не воробей. Остаётся надеяться, Венечка не слишком строго осудит меня за такую художественную самодеятельность. Совещание у главного, оказалось, надолго. Я, точно с места преступления, поспешила убраться восвояси. Если дома мне влетит, пусть хоть Виктор словечко замолвит. Однако, как глубоко во мне укоренилось ханжество! Никогда не замечала за собой. А ещё я поймала себя на мысли, что превращаюсь в «бабу, готовую качать права». Попробуй, сдвинь меня сейчас с насиженного места – так просто молча не уйду. И есть чем крыть – ребёнок скоро будет. Подумать только! Пару-тройку месяцев назад, без звука была готова отступиться, не мешать их счастью. Теперь не согласна: будьте счастливы, мальчики, но только при моём участии. То ли ещё будет, боюсь вообразить. Остаётся уповать на то, чтобы у нас с Венечкой не возникло конфликта интересов. Встречала где-то информацию о том, что молодые отцы очень боятся перемены привычного образа жизни. Прямо фобия у них такая. И это те самые «нормальные», как сейчас модно выражаться, «заточенные» под семью. Что же говорить о человеке, в планах которого и близко ничего подобного не значилось. Он любит рано вставать, и так очень мало спит, а ребёнок будет кричать по ночам. Он любит посидеть тихонечко со своим ноутбуком, у него пациенты и кандидатская. Он слишком много времени проводит на работе, чем Виктор страшно недоволен, а ребёнок может дать повод совсем домой не являться. Возьмёт и сбежит. А Виктор без него не может. Вот и рухнет всё наше счастье. Они возненавидят меня! Я стану второй Мегерой, нет, третьей. Караул! Тихий ужас мой перешёл, было, в активную панику, но тут позвонил Виктор, попросил помочь собраться. Едет в Питер на два дня, на переговоры. Помчалась со всех ног. Это интересно. Мы ещё ни разу с Венечкой не оставались одни так надолго. Чем бы побаловать моего красавчика? Нужно приготовить что-то вкусненькое. Что-нибудь такое, что любит только он, а Виктор не очень. После сборов бегом в магазин. Манго надо купить. И что ещё? Ну, там сориентируюсь по обстановке. Как хорошо, когда можно отвлечься на бытовуху!

Наш Виктор страдает тяжелой формой платяного критинизма. Его патологическая неспособность отыскать нужный предмет одежды могла бы нервировать, но подражая Венечке, я научилась снисходительно подсмеиваться, а ни в коем случае не раздражаться в ответ на его раздражение. Так что на негодующее ворчание вроде «делать мне больше нечего, только тряпки перебирать!», или «нарочно, что ли, спрятали мой серый свитер!», или на вопли «какие тут носки взять, я опаздываю!», у нас принято отвечать повышенным до гротеска вниманием и добродушным подтруниванием. Сборы в командировку прошли, можно сказать, идеально. Он почти не вмешивался в процесс, и я управилась минут за сорок. Неожиданно он предложил:

– Хочешь, со мной поехать? На «Сапсане» прокатишься, по городу там погуляешь, в Эрмитаж сходишь.

А у меня своя намечена программа – прокладка пути к сердцу через желудок, вечера откровений наедине с возлюбленным. Отказалась, глупая. Виктор за порог, и я с ним, побежала готовиться. Свечи даже прикупила для романтического ужина. И что же? Все эти два дня и три ночи Венечка дома не появился. Сначала я терпеливо ждала, всячески себя уговаривала, ходила от двери к окну, старалась вглядеться как можно дальше, не едет ли его машина, потом снова к двери и ухо даже прикладывала, прислушивалась, не остановится ли лифт на нашем этаже. Потом позвонила, убедилась окончательно – не приедет. Выспрашивать подробно о причине не решилась, может быть, и зря, потому, что вслед за невинными предположениями удушающей волной нахлынули чёрные мысли. Не желает оставаться со мной вдвоём? Не выносит дома чужих. Что, ели я всё ещё чужая? Виктору – нет, а ему чужая. Для дорогого человека он приносит эту жертву, терпит меня. А вдруг не просто так приглашал Виктор? Вдруг ему было сказано: «Тебя не будет дома, так и бабы твоей чтобы не было»? Нет! Венечка не мог так сказать. Сказать не мог, а подумать? Они друг друга любят, а меня держат только из жалости. В общем, сама себе на эту пару дней жизнь отравила. Тут ещё примешался страх перед родами, совсем душа разболелась. Виктор по возвращении застал меня в слезах. Естественно, стал дознаваться о причине. А что я скажу? «Венечка две ночи не ночевал, хотя в "Эксперте" не дежурил, я узнавала»? Наговор какой-то получается.

– Я знаю, ты снял для меня квартиру. Давай я туда переберусь, не хочу мозолить ему глаза и портить вам жизнь. Живите спокойно одни, без меня, – сама рыдаю взахлёб.

– Вот так номер! Что у вас тут случилось?

– Ничего, просто знаю, он не любит меня, и никогда не полюбит, он хочет быть только с тобой, а я не нужна.

– Он обидел тебя? Сказал что-то?

– Нет. И не скажет. Сама знаю.

– Ну, мать, ты даёшь! Самостоятельно, значит, сделала выводы?

– Сделала, а что? Неверные разве? Он вообще не любит женщин, зачем ему навязывать то, что против природы?

– Ната, дружок, он уважает тебя, уважает меня, считается с ситуацией.

– Вот именно, терпит!

– Слушай, мы все друг друга терпим, так или иначе. В том совместное жительство и заключается.

– Не хочу его насиловать. Давай я уйду.

– Пойдём-ка, чаю выпьем? Ты знаешь, какой там у него успокоительный?

– Знаю.

– Ну вот, видишь, я без тебя ничего не найду.

– А ему я мешаю только, – и слёзы опять в три ручья, – он такой хороший, добрый парень, ведь он не скажет ничего, а будет терпеть и мучиться. Нет. Я должна вас оставить.

– Тебе кто про квартиру сказал?

– Подслушала.

– А. Той квартиры нет больше. И лично я с Лисом по этому поводу всё уже выяснил. Так что, если хочешь, говори с ним сама. Как решите, так и сделаем. Нужно будет – снимем другую.

Виктор вернулся вечером, а на утро я вышла из своего «будуара» и почуяла знакомый запах со стороны «шаманской» кухни. Венечка сидел там и стучал по клавишам ноута, как ни в чём не бывало. И как ни в чём не бывало, он сказал мне доброе утро, подставил щёку для поцелуя и лаконично объяснил, что откуда и в каких пропорциях налить. Рано, как никогда, не успела я на серьёзный разговор настроиться, к нашей «чайной церемонии» присоединился Виктор. Вышел в невероятно прогрессивном, по сравнению с обычными трусами, халате, погладил себя по кругленькому брюшку, зевнул и заявил:

– А что если нам всем взять декретный отпуск и махнуть куда-нибудь на Мальдивы или Кайманы?

Я была уверена, что Венечка ответит отказом, и причина-то его всем известна: много работы, не может бросить пациентов в процессе лечения. А он ответил:

– Однозначно, так и надо сделать. Вон, Наталья зелёная вся, и ты не лучше. Москва хороший город, но цвет лица здесь неизбежно портится.

Мы с Виктором ушам не поверили. Он робко уточнил:

– И ты с нами, Лисёнок?

– Можно.

Восторг и ликование! Виктор больше спать не пошёл, а засел курорт выбирать. Венечка засобирался на работу.

– Свободную спальню, – рассудил Виктор, – необходимо переоборудовать в детскую. Поручу Марине, она займётся в наше отсутствие. Ну, так что? Бали, или Канары?

– Спроси у Наташи, куда она хочет. – Мимоходом бросил ему Венечка.

– Куда она может хотеть, если нигде не была?

– Почему? Мне бы кое-чего хотелось.

– В таком случае, прошу прощения, чего бы тебе хотелось?

– Поскольку я изучаю французский, мне хочется его попрактиковать. Нет ли курорта, где говорят по-французски?

– Если я ничего не путаю, – отозвался Венечка откуда-то издалека, – Тунис – бывшая французская колония.

– Лис, какой ещё Тунис! Иди, куда шёл!

Тут Венечка довольно громко запел приятным высоким голосом. Я просто с удовольствием слушала, не придавая смысла, а пел он «La plage de Saint Tropez».

Виктор надлежаще отреагировал:

– Лис! Я вообще-то о тебе думал. Вот, например, на Бали, отличный отель: персональный бассейн с лепестками роз, невидимая прислуга, невидимые соседи. Пляжи пустые. А в Сен Тропе – тусовка.

– Наташа хочет во Францию! К тому же слишком далёкий перелёт ей может повредить.

– Окей. Смотаемся в Сен Тропе недельки на две, пока там ещё сезон. Потом можно в Ниццу заехать, а на закусочку в Париж с культурной программой. Как вам такой план?

– Годится! – Крикнул Венечка от двери и ушёл.

– Ну что? Фрахтуем самолёт? – обернулся ко мне Виктор, – до завтра соберёшься?

– Ой, а у меня нет загранпаспорта.

– Горе луковое. – Он взялся за трубку. – Володя! Разбудил? Ну, извини! Паспорт заграничный моей подруге надо сварганить по-быстрому и шенген. Лады, сейчас подвезём. Когда будет готово? Отлично! Пока! ... Ну, подруга, наводи красоту, сейчас фотографироваться поедем. Паспорт твой где? Здесь, или у матери?

– Здесь.

– И то легче.

Ладно, не вешай нос. Дня через три, я думаю, улетим.

Теперь уже, лёжа на пляже, и чувствуя себя самкой тюленя, тяжёлой, неповоротливой на суше, юркой в воде и одинаково счастливой в обеих стихиях, нетрудно и забавно даже вспомнить, приключение, случившееся в один из тех нескольких дней, пока готовились мои документы на выезд.

Измученная предвкушениями я тогда попросила Юру, нашего водителя, отвезти меня в «Эксперт». Страшно хотелось обсудить с Венечкой процесс подготовки. Только я вышла, наша машина отъехала, меня окликнули:

– Наталья Олеговна?

– Да-а.

Гигант метра в два, наверное, ростом и в ширину не меньше; то, что называется, амбал.

– Пройдемте, пожалуйста, со мной.

– А что происходит?

– Проедемте с нами, вам там всё объяснят. Он указал на такую же, как сам, громадную машину. За рулём ещё один похожий мо́лодец.

Само собой, я растерялась.

– Что-то с Виктором? – пролепетала уже на ходу.

– С вашими близкими всё в порядке. Не волнуйтесь, пожалуйста. Мы совсем по другому вопросу. Поедемте с нами, вам там всё объяснят. Прошу вас. – Он положил ладонь мне на спину.

А что я должна была? Убегать? Пошла, как козочка на верёвке, не упиралась даже. Меня усадили в машину на заднее сиденье. Сам амбал устроился рядом с водителем впереди. Теоретически можно было бы смыться, особенно если не быть беременной, неуклюжей и к подобного рода играм вовсе не приспособленной. Довольно далеко меня увезли, когда сообразила: чего сижу просто так? По башке меня не стукнули, руки-ноги не связали, мобильник не отобрали. Виктора набрала.

– Витя! Меня, кажется, похитили.

– Чего-о?!

– Здоровые дядьки, везут куда-то, ничего не объясняют.

– Таак. Два серебристых джипа?

– Нет, только один.

– Угу, понятно. Дюжие такие братки, из них один – горилла со стеклянным глазом?

Вот в чём дело, стеклянный глаз, я ещё подумала, что как-то странно он смотрит.

– Ты их знаешь?

– Давай там не пакникуй и Вене не звони пока, не расстраивай его. А я сейчас за тобой подъеду. Далеко они тебя везут?

– Такое впечатление, что за город.

– Ясно. Жди меня, ничего не бойся.

И дал отбой. Перезвонила.

– Вить, я не поняла, «братки» это что бандиты?

– Нет, я так неудачно пошутил, извини.

– Ничего себе шуточки!

– А? Слушай, я на объекте с заказчиком, сейчас освобождаюсь и сразу за тобой.

Понятно. Значит, это «сейчас» далеко не сей час. Не слишком он испугался. И почти не удивился. Дядьки, конечно, страшноватые, но ничего, прорвёмся.

Сначала подумала, в какой-то дом отдыха навороченный меня привезли. Большой шикарный парк – деревья фигурно подстрижены, озерца, фонтанчики, цветы всевозможные. И дом не один, а несколько корпусов с зеркальными окнами. И всё это за высоченным каменным забором. Но отдыхающих нигде не видно. Во внутренних покоях, куда меня сразу же провели, кстати, обернувшись, я увидела – серебристых джипа у ворот, в самом деле два, так вот, внутри я сразу поняла, что это личное частное владение. Нечто подобное в кино про богатых показывают. В иностранных фильмах – нашим, видимо, бюджет не позволяет такие декорации. В общем, почти наверняка догадалась, у кого я в гостях. А когда навстречу мне вышел сам хозяин – вообще никаких сомнений не осталось. Те же самые вьющиеся волосы, чуть капельку поредевшие, почти незаметно, но уже не рыжие, а совсем белые. Тот же точёный профиль, только весь в морщинах. Кожа не дряблая, не обвисшая, а словно потрескавшаяся, и эти трещинки лица совсем не портят, напротив, придают благородства, даже шарма. Так будет выглядеть Венечка в пожилом возрасте. Я бы очень хотела увидеть его таким. В том смысле, чтобы всё ещё быть рядом, когда он таким станет, и в том, чтобы именно так он состарился. Аркадий Борисович назвал себя, попросил прощения за беспокойство, предложил угощение. Я первым делом попросилась в туалет. Потом меня кормили пирожными и фруктами, и я уплетала всё это за обе щёки. Нет, совсем не таким я представляла Венечкиного отца заочно. Мне виделся жестокий эгоистичный отморозок, ни с кем не желающий считаться, думающий исключительно о своей наживе. Ожиревший, обрюзгший, с вечно брезгливой гримасой на отвратительной физиономии. А лицо-то оказалось милее не бывает! И манеры мягкие, и вкрадчивый голос, и неподдельный интерес во взоре.

– Простите, ещё раз, за бестактность, но я человек пожилой и занятой, в известной степени. К сожалению, не имел возможности пригласить вас лично.

– Вообще-то ваши помощники могли бы и получше объяснить, куда везут и зачем. Я испугалась.

– Возмутительно. Они будут наказаны, уверяю вас. Более того, я намерен предоставить вам круглосуточную охрану.

Я глаза вытаращила.

– Зачем?

– Чтобы впредь вас никто не беспокоил.

– Извините, но это странно и, по меньшей мере, не логично. Что же, ваши люди будут охранять меня от себя самих?

– Мои люди будут сдержанны и корректны, почти невидимы, обещаю. Для нас теперь главное, чтобы люди чужие не проявили к вам излишнего внимания.

– Простите, я не понимаю. Вы, может быть, меня перепутали с кем-то?

– Дорогая моя, если бы я вас, вот такую, встретил без малого лет тридцать назад, то, скорее всего, перепутал бы с одной небезразличной мне особой.

– Я, действительно, так похожа на его маму?

– Ах, вы даже в курсе дела! Из этого следует, что у вас с моим сыном не просто случайная связь. Мой мальчик всё ещё слишком болезненно переживает смерть своей матери. Надо его понять – такая травма. Да. Незаживающая рана на всю жизнь. Насколько я знаю, он предпочитает на эту тему ни с кем, кроме очень близких не говорить. – «Спасибо, папочка, умыл. Как раз вот мне о сходстве не было сказано ни слова». – Я, к великому сожалению, не вхожу в число его доверенных лиц, но сами понимаете, оставаться безучастным не имею права. Поэтому у меня свои источники информации. Из этих источников мне стало известно, что вы ждёте ребёнка от Вениамина?

«Источник», не иначе, в «Эксперте». Как теперь быть? Продолжать лапшу на уши вешать? И отцу тоже? Почему бы нет? В глазах папаши Венечкина ценность ой как повысится. Набрала побольше воздуху в лёгкие, выдохнула:

– Да, это так.

– Чудесно. Стало быть, мы с вами родственники. Признаться, я уж и не чаял. У меня два сына и оба, вынужден констатировать, не совсем удачные. Пытался вмешиваться, поправлять – безуспешно. Ваш изящный ход мне в голову не приходил, браво.

– Изящный ход? Какой?

– Амур де труа. Прекрасный выход из положения. Не предполагал, что он на это пойдёт. – «Ёлки палки! Я ведь тоже не подумала! Можно будет Виктора попросить, вдруг уговорит Венечку принять меня в их игры. Ай да папа! И действительно, если Венечка посередине то... Ладно, это уж после родов». – Конечно, тут немаловажную роль играет ваше необыкновенное сходство. В общем, я счастлив обрести такую родственницу и, надеюсь, союзницу. – «Вляпалась, Ната. Что ему отвечать? И как потом отвечать перед своими?». – Вы, ведь, мальчика ждёте?

– Согласно УЗИ.

– Замечательно! Вкусные пирожные? Хотите ещё?

– Нет, благодарю, уже объелась.

– На здоровье. Наташенька, не хочу вас пугать, и не стал бы, но речь идёт о наследнике очень большого состояния, настоящей финансовой империи. Есть заинтересованные лица, как бы это помягче... не слишком доброжелательно настроенные.

– Мать Бориса?

– Вот видите, как вы прекрасно осведомлены. Во избежание эксцессов, я настоятельно рекомендую вам не отказываться от охраны. В конце концов, я буду вынужден с вашим мнением не посчитаться, уж извините старика, мне так спокойнее. – «Господи! Ната! Что ты творишь! Скажи ему, что это от Виктора! И Мегере пусть скажут. Предоставим ей анализ ДНК. Только б не возбудилась. Я о ней почти ничего не знаю но...». – Надеюсь, Наташенька, мы друг друга поняли? – «Теперь оправдываться поздно, посмотри на звезды... Ой, ой, ой! Заварила кашу».

– Я всё поняла. Но вы обещали, что ваших людей не будет заметно. Не хочу, чтобы мои мужья, особенно Вениамин, их видели.

– Вы уникальная женщина. – Он приложился губами к моей руке. – Сейчас вам не до того, но позже я рискнул бы тряхнуть стариной и попытаться отбить вас у этих извращенцев....

– Вить, почему ты мне тогда сразу не сказал, что это люди Аркадия Борисовича?

– Когда? А! Разве я не сказал? Странно. Видимо, подумал и отвлёкся, забыл озвучить. Занят очень был.

– Молодец! А если б я там досрочно родила со страху?

– Виноват, простите.

– Так и быть, прощаю.

Венечка вышел из моря и направился к нам. Солнышко моё! Наконец-то я могу любоваться им во всей красе. То есть не совсем во всей – пляж, к сожалению, не нудистский. Но это я сама виновата, нужно было соглашаться на Бали, а не выпендриваться с французским языком. Тем более что, кроме своих парней, я здесь практически ни с кем не разговариваю.

– Лоб! Закрыл бы рот, а то мозги выпадут. Давно, что ли, сисек не видел!

– Да ладно! Я на сёрферов смотрю. Какие сиськи? Вон те? Больно надо! Они же силиконовые.

– «Те» это которые? Если те, что красной тряпочкой прикрыты, то вполне себе натуральные. А вот те, в синем – да; только не силиконовые, а импланты стоят с солевым раствором, последний писк.

– В красном не силиконовые?! Разыгрываешь меня?

– Не думаю, что у неё с собой маммограмма и пощупать она тебе, скорее всего не даст. Так что, без доказательств, поверь на слово.

– Допустим, верю, но я на них не пялился, пока ты не сказал. А сам, между прочим, таращишься сейчас на плавки её приятеля.

– Таращусь и не понимаю, у него реально такие яйца, или он что-то подкладывает?

– Не прокатывает, значит, с мужиками твоё ясновиденье.

– Я тебе сто раз говорил, что не прокатывает. Видимо, в этом смысл.

– Смысл чего?

– Подозреваю, это одна из причин моих сексуальных предпочтений. Трудно получать эстетическое удовольствие от созерцания человека, которого ты видишь насквозь. Ладно, пойду ещё окунусь.

– Давай, а то бычьи яйца тебе явно слишком большое эстетическое удовольствие доставили. – Венечка пошёл обратно к воде, а Виктор со мной продолжил. – Вот развратник, огромные яйца ему, видишь ли, понравились. По мне, так это аномалия. Я бы даже сказал, уродство. Не пойдёшь с ним освежиться?

– Вить, это что, не шутки?

– Относительно яиц? Думаю, нет.

– Перестань, ты прекрасно понимаешь, о чём я.

– О сиськах?

– О том, что он видит насквозь.

– А! Говорит, что видит.

– Но ты же понимаешь, что это правда?

– Предпочитаю на эту тему не заморачиваться. Меня не просматривает и ладно.

– А меня?

– А тебя – вполне возможно. Во всяком случае, детскую я заказал для девочки.

– Ушам не верю!

– Да ничего страшного, младенцу, я так понимаю, по первости всё равно будет, а если он ошибся, потом переделаем.

– Подожди, а коляску зачем купил мальчуковую?

– Чтобы выразить свой протест. И вдруг всё-таки есть шанс, что он ошибся.