Моя итальянская возлюбленная

12

Обычно описание литературных персонажей дается тремя способами: по частям — «коралловые губки, перламутровые зубки»; путем сравнения — «похожа на шаловливого котенка»; или через производимое впечатление — «мила, стройна, умна». Но Джулия была отнюдь не литературным персонажем, а живой и симпатичной итальянской девушкой с удивительно приятным, смешливым взором и нежным, запоминающимся голосом. Я говорю именно «запоминающимся», поскольку у большинства женщин очень приятные, но трудно различимые голоса — во всяком случае, на мой слух.

Иногда мне удается принять настолько трогательный вид, что не выдерживают даже самые неприступные дамы; но на сей раз в этом не было никакой необходимости. Я был ужасно рад ее видеть и слова: «Какое счастье, что мы встретились», — прозвучали из моих уст на редкость искренне.

Да и она мне обрадовалась, потому что тут же засмеялась и первой протянула загорелую пухлую лапку, которую я галантно поцеловал, чем вызвал новый приступ смеха.

Разговаривать с ней оказалось легко и приятно, и не только потому, что она владела английским намного лучше меня, а если переходила на итальянский, то говорила медленно и отчетливо, но и потому, что в любом разговоре важнее всего настроение вашего собеседника. А Джулия была в прекрасном настроении, болтала много и охотно, особенно, когда я представился ей именно так, как и мечтал:

— Русский писатель.

После небольшой ознакомительной прелюдии я попросил Джулию рассказать о себе, в частности, о том, что она делала в Венеции и Флоренции. Разумеется, у меня были и корыстные мотивы — ведь я ехал в Италию за сюжетами, кроме того, слушать и понимать намного легче, чем говорить самому. Не все из того, что будет изложено ниже, представляет собой точный перевод ее слов — кое-чего я не понял, а потому домыслил сам, а что-то подверг неизбежной литературной обработке. Но общая канва событий изложена достаточно верно.

Итак, Джулии скоро исполнится двадцать три года, и она заканчивает Римский университет по специальности античная история. Живет тоже в Риме, отдельно от родителей. Отец — врач, мать — домохозяйка, младший брат служит в итальянской армии. Как оказалась в Венеции? О, — и тут она сделала неподражаемую гримаску, в которой я не уловил ни грана трагизма, — приехала, чтобы встретиться с возлюбленным — молодым англичанином из Брайтона, с которым познакомилась во время прошлогоднего венецианского фестиваля. Насколько я понял из всего дальнейшего, этот англичанин был легкомыслен и любвеобилен, как настоящий француз. Более того, немного пококетничав, она показала их совместную и весьма откровенную фотографию. На ней этот англичанин — кстати, похожий на молодого Джорджа Харрисона, — голым сидел в кресле гостиничного номера и держал на коленях улыбающуюся Джулию, которая была одета всего лишь в его рубашку.

Возвращая фотографию, я сделал самый непринужденный вид и даже улыбнулся, хотя в глубине души почувствовал к этому негодяю сильную ревность. Более того, эта ревность послужила поводом для одного нескромного вопроса, после которого Джулия надула губки и отказалась отвечать. Последовали долгие уговоры и прерывистые от нехватки словарного запаса извинения. Наконец она согласилась продолжить, сухо заметив, что нет, этот англичанин был не первым ее любовником, поскольку до этого имелся еще какой-то «professore». Я не стал ревновать или уточнять, подумав о том, что медаль девственности никого не украшает, а сама ситуация достаточно знакома — преподаватель соблазняет свою студентку. Сам я тоже когда-то был преподавателем, но самым ярким воспоминанием из этого периода осталась одна стройная дуреха, которая на каждом занятии в присутствии всей группы громогласно изъявляла страстное желание выйти за меня замуж. Кончилось все тем, что однажды я вышел из себя, топнул ногой и заорал: «Да заткнись же ты, наконец!» После чего она побежала жаловаться директрисе на то, что «преподаватель общественных наук груб со своими студентами».

И, если уж на то пошло, то самый большой разврат я наблюдал в Центральном доме ученых, что находится на Пречистенке, в бывшем особняке знаменитого генерал-губернатора Москвы Архарова. Однажды, когда мы с моим научным руководителем пили в местном кафетерии, за соседними столиками расположились чертовски любопытные пары. Во-первых, какой-то седовласый и лысоватый джентльмен, лет шестидесяти пяти, с огромным носом старого пьяницы. С помощью двух бутылок шампанского он охмурял смешливую черноволосую девицу, немного страшноватенькую, но зато по возрасту годившуюся ему во внучки. За другим столиком сидел аналогичный джентльмен, который, как пылкий юноша, бегал за кофе и пирожными для своей спутницы — миловидной и, судя по всему, разведенной женщины. Третий вариант дополнял первые два, только на этот раз джентльмен был не так стар — лет пятидесяти, — носил кожаный пиджак и беседовал с красивой дамой, у которой на пальце блестело обручальное кольцо. Но самым примечательным был четвертый вариант — маленький облезлый старикашка сидел рядом с патлатым юношей! Таким образом, четыре научных руководителя, каждый в соответствии со своими сексуальными пристрастиями, проводили консультации с аспирантами. А не знающие жизни журналисты пишут об упадке российской науки!

Но вернемся к расскажу Джулии. Итак, на прошлогоднем венецианском фестивале она познакомилась с англичанином по имени Майкл, влюбилась в него, и они чудесно провели время. Затем он уехал в свою Англию, она вернулась в Рим, и долгое время они не виделись. Впрочем, пару раз он приезжал к ней в Рим, когда «Ювентус» играл в кубке чемпионов с какой-то английской командой.

За это время Джулия успела слетать с родителями в Америку, а на обратном пути на несколько часов оказалась «in Londra». Я не сразу сообразил, что это Лондон, пришлось переспрашивать, и тогда она произнесла по-английски. Прямо из гостиницы тайком от родителей она позвонила в Брайтон, но Майкл заявил, что страшно занят и освободиться не сможет, хотя это отняло бы у него не слишком много времени. Зато он пообещал приехать на следующий Венецианский фестиваль и остановиться в той же гостинице.

И вот уже в этом году бедняжка Джулия поспешила в Венецию, нашла гостиницу и, решив сделать сюрприз, поднялась прямо в номер своего возлюбленного. Дверь была открыта, но в комнате никого не оказалось. Тогда эта милая плутовка решила разыграть своего паршивого Майкла в лучших традициях незамысловатых итальянских кинокомедий. Она быстренько разделась, легла в постель и накрылась с головой. Эх, меня бы кто так разыграл!

Надо сказать, что розыгрыш удался как нельзя лучше, и сама Джулия вспоминала об этом, хохоча до слез. Итак, она лежит под одеялом и слышит, как хлопает входная дверь. Вошедший застывает в изумлении, видя на своей постели очертания человеческого тела, затем осторожно, на цыпочках, подкрадывается… тут Джулия откидывает простыню и садится. Общему изумлению не было предела, тем более, что это оказался совсем не Майкл, а какой-то незнакомый джентльмен, весьма солидной наружности.

— И, как по-вашему, что произошло дальше? — спросила меня Джулия, дойдя до этого места.

— Он быстренько разделся и лег к вам в постель? — тут же предположил я, поскольку сам поступил бы именно так.

— Ничего подобного. Подумайте еще.

— Ну, тогда он взбесился, закричал, что не заказывал никаких девочек, и выставил вас за дверь?

— И опять не угадали.

— Тогда не знаю…

— Сначала он буквально оцепенел от ужаса, словно увидел в постели змею, а затем что-то закричал и выскочил за дверь, оставив меня одну.

— А вы что сделали?

— Я быстро оделась и уже хотела уйти, как вдруг дверь снова распахнулась и появился этот синьор. Точнее, он остался в коридоре, а в номер вошла какая-то дама, судя по всему его жена. Она стала на меня ужасно орать, обозвав дешевой шлюхой.

— А вы?

— А я сказала, что, если она будет оставлять своему мужу больше денег, тогда ему хватит и на дорогих.

Эту фразу я понял лишь с третьей попытки, после чего расхохотался и заявил:

— Браво!

Джулия довольно улыбнулась и продолжила свой рассказ. Она спустилась к портье, узнала, что никакой Майкл Симмонс здесь не останавливался, и после этого направилась к своей крестной матери, той самой даме, с которой я видел ее на площади Синьории и которая замужем за венецианцем. Она ничего не скрывала от своей Сюзанны, как, впрочем, и та от нее. Они отправились гулять по городу, зашли в кафе на Сан-Марко, и в тот момент, когда Сюзанна на минутку отлучилась, Джулия заметила меня.

Она сразу поняла, что я — иностранец, и почему-то решила, что меня бросила женщина. Самой Джулии тоже было очень обидно, что Майкл не сдержал своего обещания, но, увидев меня, она подумала: вот — человек, которому сейчас еще хуже, чем ей.

— Но почему вы так быстро ушли? — спросил я.

— Не хотела, чтобы крестная мать видела нас вместе.

— Но почему?

— Она не любит русских.

— За что?

Джулия немного помялась, но потом все-таки ответила:

— У ее любовника жена — русская.

У меня начали закрадываться кое-какие подозрения, которые еще больше усилились, когда я узнал, что любовник крестной матери живет во Флоренции. Более того, из рассказа Джулии стала вырисовываться очень любопытная картина. На следующий день Сюзанна позвонила своему любовнику и узнала, что его жена на несколько дней уехала. Тогда она быстро собралась и села в поезд «Венеция — Флоренция», оставив Джулию одну.

«Эх, как жаль, что мы не встретились именно тогда!» — только и подумал я, окидывая взглядом свою соблазнительную собеседницу, которая продолжала болтать без умолку.

Оказывается, во Флоренции целый месяц проводится ежегодный фестиваль «Музыкальный май», который считается самым старинным и престижным фестивалем оперы, балета и театральных представлений. Занятый своими приключениями, переживаниями и знакомством с итальянской полицией, я узнал об этом от Джулии только сейчас, когда уже сидел в поезде, уносившем меня в Рим.

Не прошло и дня, как Сюзанна позвонила в Венецию и рассказала Джулии о том, что на одном из представлений, проходивших прямо на пьяцца-дель-Дуомо, видела ее Майкла, причем не одного, а в обществе какой-то девицы. Рассказывая об этом, моя чудная итальянка вела себя несколько своеобразно. У меня в мозгах сидело клише о том, что все итальянки ужасно ревнивы и за измену готовы буквально убить своего возлюбленного. Эта же плутовка непрерывно улыбалась даже тогда, когда рассказывала о своей ярости и желании немедленно уличить коварного Майкла.

— А вы не ревновали? — не выдержав, спросил я, полагая, что о ревности не рассказывают с улыбкой.

— Конечно, ревновала, но эти англичане такие странные люди… — немедленно ответила она.

«И все — горькие пьяницы», — усмехнулся я, вспомнив знаменитый рассказ Чехова. Упустив момент, я не решился перебивать, чтобы выяснить, в чем именно состояла «странность» Майкла, и правильно сделал, поскольку это стало ясно из дальнейшего рассказа.

Итак, Джулия приехала во Флоренцию, встретилась с Сюзанной, которая пребывала в самом мрачном расположении духа, поскольку женатый возлюбленный неожиданно исчез еще до ее приезда; и они вместе отправились на какой-то оперный концерт. Если Майкл еще находился в городе, то должен был оказаться там, поскольку в тот вечер выступали звезды мировой оперной сцены.

И, действительно, Джулия столкнулась с ним во время антракта, причем он был в обществе какой-то испанки, «толстой, как Монсеррат Кабалье», — со смехом добавила она. Увидев Джулию, Майкл нисколько не смутился и, трогательно поцеловав ее в щечку, принялся на ломанном испанском что-то объяснять своей спутнице. Дойдя до этого места, Джулия впервые выказала досаду — ради нее коварный англичанин не стал учить итальянский, поскольку она сама знала английский, а вот ради этой коровы научился лопотать на вульгаризированной латыни, — как называют испанский в учебниках лингвистики. Одного он не учел — достаточно большого сходства между двумя этими романскими языками. Поэтому Джулия, даже не зная испанского, поняла, что он лукавит.

Представляя ее испанке, он сказала такую фразу:

— Ella es mia pariente, — то есть, «она моя родственница».

По-итальянски эта же фраза звучала бы так: «Ella е’ mia parente», — так что, как видите, догадаться было совсем несложно. Если бы этот козел назвал Джулию сестрой, то у него бы еще был шанс водить обеих девиц за носы, поскольку слово «сестра», в отличие от «родственница», в испанском и итальянском звучат по-разному «hermana» и «sorella». Однако не будь этого, я не встретил бы Джулию ни на площади Синьории, ни в этом купе! Но на мое счастье англичанин допустил вышеописанную лингвистическую оплошность, и — как и я в Венеции — немедленно получил по морде.

Отвесив ему пощечину, Джулия вернулась к Сюзанне, после чего обе решили немедленно покинуть Флоренцию. Заказав по телефону билеты на вечерние поезда — Джулии в Рим, Сюзанне — в Венецию, они отправились прогуляться по городу, и вот здесь-то снова встретили меня, обливающегося горючими слезами у фонтана Нептуна.

Саму Джулию очень заинтересовал этот таинственный иностранец — любитель в пьяном виде всплакнуть на площадях, — и она даже подумала о том, как было бы забавно, вернувшись в Рим, встретить меня рыдающим где-нибудь на площади Испании. Но вот Сюзанне, раздраженной отсутствием любовника и напрасно потраченными деньгами, я почему-то совсем не приглянулся.

Наблюдая за Джулией, которая держалась очень мило и непосредственно, а, если и кокетничала, то в меру, я с грустью думал о том, что поезд уже подъезжает к Риму и… Неужели мы расстанемся на вокзале и никогда больше не встретимся? Не хочу сказать, что она полностью отвечала моим представлениям об «итальянской возлюбленной» — в принципе, с закрытым ртом она ничем не будет отличаться от московских девчонок, но, в любом случае, Джулия — девушка очаровательная, строгая и влюбчивая. Как эта странная строгость сочетается в ней с духом авантюризма — одному Богу известно. Здесь мне почему-то вспомнилась великолепная фраза моего знаменитого друга Пивоварова, которую даже пародировать не надо — «она умная женщины, хотя верит в жидомасонский заговор». По ее образцу можно построить целый ряд аналогичных фраз — «он темпераментный мужчина, жаль только, что импотент», или «она девушка строгих правил, жаль только, что отдается каждому встречному».

Хуже всего было то, что я чувствовал себя ужасно усталым и едва шевелил языком. В таком состоянии мне хотелось лишь выспаться, а ведь через несколько минут предстоит пустить в ход все свое обаяние и красноречие…

— Вы не покажете мне Рим? Послезавтра я уезжаю в Москву, — спросил я первое, что пришло в голову, когда поезд остановился и мы вышли на перрон.

— Охотно, — тут же отозвалась она, и, ободренный таким легким успехом, я предложил проводить ее домой на такси.

— А как называется ваша гостиница? — спросила Джулия, на что я лишь пожал плечами. Я действительно этого не помнил — адрес был записан в путеводителе, который лежал глубоко в сумке. Джулия спросила что-то еще, и я, не поняв этой фразы, но зная женскую психологию, устало улыбнулся и сказал:

— Что-нибудь придумаю…

Итальянские полицейские, надо заметить, ужасные лентяи, поскольку ездят вдвоем по зданию вокзала на каком-то детском карте. Но, впрочем, они все же молодцы — здоровые, крепкие, симпатичные ребята. Среди них не встретишь таких невзрачных, рахитичного телосложения типов, которые работают в московской милиции. Попутно и еще одно замечание — хотя привокзальные стены расписаны и разрисованы, мне все же не хватало знаменитого русского слова из трех букв, а потому ужасно хотелось восполнить это упущение. Успокоился я лишь тогда, когда увидел следующую надпись, которая, как мне кажется, не нуждается в переводе: «Pippa Erica, hello!»

Выйдя из здания вокзала, мы оказались на пьяцца-ди-Чинквеченто. Я остановил такси, и Джулия назвала адрес:

— Piazza Mariano Armallini.

Черт меня подери, если я что-нибудь запомнил из этой поездки по вечернему — а шел уже десятый час — Риму. Огни витрин, фонтаны, площади и памятники — а почти на каждой площади есть либо фонтан, либо памятник — сливались у меня перед глазами, и порой мне начинало казаться, что я нахожусь в кинотеатре и с ужасом думаю о том, как после сеанса придется выходить наружу и, засыпая на ходу, добираться домой.

Джулия, по-видимому, тоже заметила мое состояние, потому что замолчала, и лишь однажды, когда я осторожно погладил ее лапку, улыбнулась и произнесла какую-то фразу, от которой я слегка взбодрился. Я не понял ее дословно, но общий смысл мне показался таким: «скоро уже приедем…» Однако, боясь ошибиться, я сдержал свою радость, а вместе с ней и глубокий-преглубокий зевок.

А кстати, у меня ведь еще есть бутылка вина, которую я купил во Флоренции и о которой почему-то забыл! Что, если предложить Джулии отметить нашу встречу? Но как это будет по-итальянски?

К тому моменту, когда мы подъехали к старому, наверное, девятнадцатого века, дому, расположенному на площади имени какого-то Марианно Армаллини, я уже разволновался до такой степени, что… похорошел. Нет, серьезно, мне очень идет тонкий румянец, жаль только, что он появляется или от волнения, или с похмелья. Щедро расплатившись с таксистом, — собственно говоря расплачивался даже не я, а Джулия, старательно выбирая подходящие купюры из целой охапки лир, извлеченных мной из кармана, — я выбрался из машины, достал наши сумки и вопросительно посмотрел на слегка засмущавшуюся девушку. Есть такие ситуации, при которых можно понять друг друга, даже не зная языка.

— Не хотите ли зайти, синьор? — И ведь она тоже волновалась, поскольку впервые за долгое время назвала меня «синьором»!

— С удовольствием, — устало кивнул я, — только, пожалуйста, называйте меня Олегом.

— Хорошо.

Мы чуть смущенно улыбнулись друг другу и направились в подъезд.

Если вы ожидаете трогательной любовной сцены, то хочу вас сразу разочаровать. Второй раз в жизни — первый раз это было на семинаре по марксистско-ленинской философии — я заснул в самый неподходящий момент. Джулия провела меня в квартиру, которая была всего лишь двухкомнатной, — но какие это были комнаты, какие потолки! — а затем ушла на кухню готовить ужин. Я же плюхнулся на диван, открыл свою заветную бутылку, сделал небольшой глоток и…