Мужчина, который вернулся

Глава 3

Следующий день был одним из тех погожих деньков, что обещают возвращение лета, хотя оно уже улетело на золотых крыльях, а толстый ковер листьев на дороге ясно говорил, что осень уже вступила в свои права.

Харриет взяла мольберт в сад и решила написать садовую стену. Над стеной виднелись конюшенные часы, и ей удалось ввести часы в картину… и флюгер на их верхушке, и буйство виргиний, густо увивших одну из пристроек.

Картина получалась вполне реалистическая, так как Харриет не была настоящей модернисткой. К своей живописи она подходила по-модернистски, но с исключительной осторожностью, и главным ее коньком было смешение цветов. Цвет завораживал ее… и она щедро пользовалась красками — но с определенной долей самоограничения. До сих пор Харриет удалось продать мало картин, и она очень жалела, что, скорее всего, не сможет попасть в Лондон к началу своей выставки — ради нее она как проклятая работала несколько месяцев — и вынуждена положиться на помощь друга, который сообщит ей позже, как прошел показ.

Хотя Гэй сказала, что обойдется и без нее, Харриет слишком хорошо знала, что, когда придет время ехать в Лондон, на Гэй навалится очередной приступ скорби и она не посмеет покинуть бедную сестру.

Вечером Харриет, в светло-коричневых брюках, бледно-желтом свитере, с распущенными волосами, любовно склонилась над мольбертом и, с головой уйдя в любимое дело, испытывала огромное удовольствие, как вдруг в ее уголке сада появился доктор Дрю, приблизился и, прежде чем заговорить, немного понаблюдал за ее работой.

— Неплохо. — Похвала прозвучала холодно и словно сквозь зубы, Харриет откинула волосы и посмотрела на доктора со сдержанной неприязнью.

— Не стоит хвалить из вежливости, — сказала она. — Кому-то мои картины нравятся, кому-то нет.

— Я не сказал, что мне нравятся ваши картины. Но с другой стороны, не могу сказать и обратного. Не любить их глупо. Ваши произведения похожи на ванну из духов.

— В каком смысле?

— Тонешь в цвете. Не сомневаюсь, придет время, когда люди будут наслаждаться созерцанием подобных картин.

— Спасибо. — Харриет говорила неловко и отчужденно, а доктор Дрю уселся на траве и скрестил ноги, как сапожник.

— Я заметил, что утром при моем появлении вы даже не побледнели. Когда я комментировал вашу работу, вам даже не понадобилась нюхательная соль. Это потому, что при дневном свете я вас меньше пугаю, или моя ужасная сущность проявляется только в сумерках?

— Глупости говорите. — Харриет начала складывать кисти, а доктор наблюдал за ней… за движениями маленьких красивых рук, грациозными поворотами запястий. Блестящие в солнечном свете ее волосы были прекрасного светло-янтарного цвета, а кожа чиста, как заря. — Если думаете, что вчера я притворялась, — пожала она плечами, — меня это не волнует.

— О, я совершенно уверен, что не притворялись. — Доктор предложил девушке сигарету, но она отрицательно покачала головой. — Вы были без сознания целых пять минут, прежде чем открыли глаза. И этот крик… У вас, видимо, превосходные легкие.

Глядя на него, Харриет слегка покраснела.

— Похоже, мне следует опять извиниться, — сказала она. — И я извинюсь, если хотите.

Он тоже покачал головой:

— Не за что.

— Но ведь вас разозлила такая бурная реакция на ваше непрошеное появление вчера вечером?

— Готов признать, оно было непрошеным.

— Впрочем, в гостиной было не так уж темно!

— Чуть темнее, и вы могли бы не перенести подобный шок.

Харриет бросила на доктора внимательный взгляд:

— Вы знаете о своем портрете на чердаке?

— Разве есть такой? — проговорил тот невыносимо спокойным голосом.

— Ну, конечно, портрет не ваш. Мужчина, который позировал для него, умер более ста лет назад. Но сходство с вами поразительное! Я… сначала я не могла поверить, что это не вы.

— И этим объясняется испытанный вами шок, когда я вошел из сада?

— Да.

Утреннее солнце пригревало, в этот час сад был царством мира и спокойствия. Плодовые деревья гнулись под еще не собранным урожаем, и розовые яблоки вперемешку со шпалерными сливами и грушами щедро дарили Харриет необходимое для ее полотна богатство цветов и оттенков. Под деревьями ярко зеленела недавно подстриженная трава. Небо над головой было почти по-итальянски голубым, несколько белых облаков плыли по нему, как белые лодочки по безмятежному морю.

Доктор Дрю задумчиво опустил сигарету в пепельницу Харриет. Он рассматривал сад, потом его взгляд скользнул в сторону дома с кривыми тюдоровскими натрубниками.

— Здесь очень красиво, — заметил он. — Очень! — В темных глазах читалось неподдельное восхищение — они даже чуть потеплели. — До вашего возвращения из Италии я часто проезжал мимо и любовался домом. Не часто встречается старое здание в такой хорошей сохранности.

— Насколько мне известно, зять потратил на дом очень большие средства, — вспомнила Харриет. — И в конце концов, главное в сохранении домов — деньги, не так ли?

— Если разумно потрачены.

— У Эрншо деньги водились. Если бы дом бросили на произвол судьбы, пострадала бы семья.

Все еще с замкнутым, отчужденным выражением во взгляде доктор следил, как она смешивает краски.

— Вы сказали «семья», — заметил он. — Но, как я понял, она практически исчезла. Короче говоря, ни одного Эрншо не осталось?

— Только моя сестра… и она не Эрншо.

— Жаль, что ваш зять не оставил ребенка.

— Да, печально, правда?

Харриет подняла глаза, и, если бы ее попросили описать выражение лица доктора, она бы ответила, что доктор Дрю откровенно ушел в свои мысли.

— Кстати, — машинально потянулся он за новой сигаретой, — как чувствовала себя утром ваша сестра?

— Не думаю, что с Гэй что-то не в порядке. — Она ответила в тон и с явным оттенком холодности.

— Вы не забываете, что она перенесла довольно серьезный удар? — В глазах доктора Дрю мгновенно появилось критическое… очень неодобрительное выражение. — Привязана она к вашему зятю или нет, шок от его смерти в Италии меньше не стал. Едва ли существует более неприятная вещь, чем такое происшествие в чужой стране. Не говоря уже о трудностях с языком — сомневаюсь, что миссис Эрншо хорошо говорит по-итальянски, — неизбежно возникают многочисленные сложности.

— По-моему, все вели себя с исключительной деликатностью, — ответила Харриет, гадая, почему так возмущена ситуацией, весьма тягостной для Гэй, ведь все-таки она потеряла мужа, пусть и нелюбимого. Харриет пришла к выводу, что знание эгоистической сущности Гэй подсказывает ей, как удобно та чувствует себя посреди всеобщего внимания и такого количества сочувствия, что может лакать его, словно кошка — сметану. Даже тщательный подбор траура доказывал, что молодую вдову вовсе не терзают печальные воспоминания. И решимость доктора Дрю во что бы то ни стало переубедить Харриет, возможно, служит еще одной причиной, почему она принимала в штыки каждое упоминание доктором вдовства сестры. — К тому же не забывайте, Гэй жила у тетки Брюса — то есть он только называл ее так, — а она довольно влиятельная персона и прекрасно разбирается в том, за какие ниточки дергать в Италии. Тетка была замужем за итальянским маркизом и стала практически итальянкой.

— Понятно.

Доктор Дрю явно хотел задержаться на этой теме подольше, но Харриет разозлилась, потому что он отказался обсуждать находку на чердаке. А из того малого, что удалось прочесть по его лицу, напрашивался вывод: доктор не слишком удивлен ее открытием… или же удивлен, но не желает в этом признаваться. Но вероятнее всего, просто не поверил и думает, что ее подвело развитое воображение.

— Насчет вчерашнего вечера… — начала Харриет.

— Забудьте, — посоветовал доктор и улыбнулся. — Вероятно, с вами случился нервный приступ.

— Ничего подобного, — упрямо продолжала Харриет. — Я искала полотно с изображением цветка в пару тому, что нашла позавчера, и наткнулась на груду прислоненных к стене картин… большей частью портретов. Там был один…

Доктор Дрю отмахнулся от надоевшей осы:

— Эти насекомые обмануты хорошей погодой. Вместо того чтобы спрятаться до будущего года, они возомнили, что опять наступает лето…

— Доктор Дрю! — сердито воскликнула Харриет.

— Да?

Их взгляды встретились, и в его глазах мерцал холодный огонек.

— Я рассказываю вам о портрете… И поймите, наконец, что я не кричу во все горло без особой на то причины!

— Рад слышать.

Огонек не исчезал.

— И не в моих привычках падать в обморок где попало.

— Не где попало! Вы упали даже с достоинством — прямо мне в руки! — Филип бросил на землю вторую сигарету. В его глазах плясали веселые чертенята. — Знаете, вы слишком легкая. Вам надо лучше питаться. И мне лестно, что вы носите мой образ в душе и думаете, что узнаете меня на чужих портретах. Даже не верится, что произвел на вас такое неизгладимое впечатление… при наших встречах вы относились ко мне враждебно. — Он поднялся и насмешливо добавил: — Это только показывает, как легко вы впадаете в заблуждение.

Харриет сердито ответила:

— Ничего подобного, я даже не думала о вас, когда увидела портрет…

Врач покачал аккуратно причесанной темноволосой головой, впрочем вполне дружелюбно.

— Жаль, а я-то уже решил, что все-таки произвел на вас какое-то впечатление. А теперь скажите, где найти вашу сестру? Я хочу увидеть ее до отъезда. Хочу выяснить, действуют ли новые таблетки…

— Если вы имеете в виду те, что советовали мне выпить вчера вечером, не знаю, потому что не принимала их!

— Ай-ай-ай! — воскликнул он. — Значит, не подчиняетесь указаниям врача?

— Вы не мой врач, — начала Харриет, как вдруг из-за яблони показалась Гэй, ступавшая по траве так тихо и изящно, словно нимфа, гулявшая здесь веками, а не только что овдовевшая молодая женщина с очень земными вкусами. Не обращая особого внимания на окружающее, она задумчиво подошла к собеседникам. Гэй временно отказалась от траура и надела белое шерстяное платье, модно короткое и, помимо прочего, придававшее ей сходство с маленькой девочкой, а на плечи накинула дымчато-голубой кардиган.

Золотые волосы стягивала сзади ленточка — тоже дымчато-голубого цвета. Глаза, широко распахнутые, были ясны, невинны и глубоки, словно колокольчики в чаще весеннего леса.

— О, привет! — воскликнула Гэй, очевидно только что заметив их присутствие. — Какая неожиданная встреча, доктор. Впрочем, я думала найти Харриет, потому что здесь один из ее любимых укромных уголков.

Доктор Дрю мгновенно заволновался, потому что Гэй шла по траве в исключительно тонких туфлях. Ей следует больше заботиться о своем здоровье.

— По-моему, вы не понимаете, что ведете себя с недопустимой беспечностью, — серьезно предупредил он, усаживая ее на садовый стул. — Подхватите простуду, а вам она не понравится, потому что почти обязательно затронет грудь, а это одно из ваших слабейших мест. Честно говоря, вам лучше провести зиму на Багамах или в другом подобном месте.

Гэй с легким оживлением улыбнулась врачу и приняла одну из его сигарет.

— Багамы? — повторила она. Похоже, идея пришлась ей по вкусу. — Ну, может, и съезжу туда, но потом. В настоящий момент я чувствую себя в гораздо большей безопасности на родине. — И она поежилась, словно крайне болезненное воспоминание подействовало на нее тем же образом, что и человек, гуляющий по ее могиле.

Филип Дрю явно с радостью дал бы себе пинка за эту бестактность.

— Да, конечно, — согласился он, критически оглядывая пациентку. Затем наклонился и взял ее за запястье. Харриет отметила, что, даже установив частоту пульса как удовлетворительную, руку он не отпустил. — Это остается пока одной из ваших проблем, — понимающе нахмурился доктор. — Вы еще долго будете чувствовать угрозу? Хотеть находиться в окружении привычных вещей, а это может изолировать вас от мира. Вам следует бороться с этим чувством… бороться с ощущением безопасности там, где все знакомо, и, следовательно, постоянно…

— В «Фалезе» для Гэй почти все незнакомо, — не удержалась от замечания Харриет, которая склонилась над мольбертом, поджав губы. — Брюс унаследовал его всего за несколько недель до смерти.

Доктор нахмурился. Но на этот раз отнюдь не понимающе.

— Не поймите меня буквально, мисс Стайлс, — с упреком ответил он Харриет. — Когда я говорю «знакомый», я имею в виду знакомство в определенном смысле. Миссис Эрншо жила здесь со своим мужем, и, очевидно, они вместе строили планы по поводу поместья. Они были счастливы, знакомясь с домом, гуляя по нему — открывая его для себя.

— Брюс сказал, что здесь сыро, а Гэй подумала, что дом слишком далеко от населенных мест, — упрямо пробормотала Харриет, выдавливая на палитру белый хром, хотя на самом деле ей нужен был желтый.

Гэй добродушно улыбнулась.

— Дорогая, у тебя магнитофонная память, — заметила она. — Но доктор Дрю просто пытается мне помочь. Он знает, что я слегка растеряна, но без тебя мне пришлось бы совсем худо. — Гэй просительно обратилась к врачу. — Не обращайте внимания на Харриет, — сделала она попытку защитить сводную сестру. — На самом деле она замечательно за мной ухаживает, и, хотя иногда кажется букой, на самом деле это просто защитная маска. Харриет всегда наступает на мозоли людям, ни в малейшей степени того не желая. Поверьте мне на слово!

— Спасибо на добром слове! — воскликнула Харриет, широко открывая глаза. — Очень интересно услышать о себе с такими живописными подробностями.

— Я просто пытаюсь сломать лед между тобой и доктором Дрю, — объяснила Гэй. Затем она снова обернулась к доктору: — Я знаю, у многих складывается неправильное впечатление о Харриет…

— Не думаю, что у меня возникло неправильное впечатление, — отозвался доктор Дрю, таинственно сжав губы и устремив на Харриет непроницаемый взгляд темных глаз. — Впрочем, сегодня утром моей задачей было узнать самочувствие вас обеих. Я уже убедился, что мисс Харриет отлично себя чувствует… — Доктор Дрю сделал паузу, словно ожидал от Харриет такого же бесстрастного взгляда. — А вы просто ведите себя осторожнее и не ходите по сырой траве в неподходящей обуви. — Доктор нахмурился, словно они обе вывели его из равновесия. — Идите в дом и смените туфли, — посоветовал он.

— Непременно, — примирительно пообещала Гэй.

— Почему бы вам не отнести ее на руках? — предложила Харриет, потом встала и сложила мольберт. — Я иду на прогулку, — объявила она.

— Но, дорогая, — возразила Гэй, — уже почти ленч. — Томный, затуманенный взгляд остановился на докторе. — Может, останетесь на ленч?

Врач с сожалением покачал головой:

— Увы, но сегодня у меня много пациентов. Возможно, в другой раз.

— Тогда пообедайте с нами сегодня? Нет, в самом деле? — И, демонстрируя нетерпеливое желание: — Не забывайте, мы — две одинокие женщины, запертые в четырех стенах!

— Одна одинокая женщина, — перебила ее Харриет, с треском защелкивая коробку с красками. — Лично мне нравится одиночество. Всегда пишу лучше без посторонних свидетелей. — Взгляд зеленых глаз, направленный на Филипа Дрю, вызвал у врача довольно странную улыбку.

— Если будете так любезны и перенесете приглашение на вечер завтрашнего дня, — сказал он своей главной пациентке, — я с большим удовольствием его приму. Собственно говоря, завтра у меня свободный вечер.

— Тогда до завтра.

Пока Харриет брела в противоположную сторону, Гэй направилась с доктором по предательской осенней траве сада к его машине и напоследок лукаво заметила:

— Не знаю, куда вы вчера собирались, доктор, но своим костюмом вы оказали честь тому, кто вас пригласил… или вы исполняли роль хозяина?

Врач глянул на нее сверху вниз с тем же странным выражением на лице.

— Туше! — воскликнул он. — Вчера вечером я работал, но был важный повод, и мне удалось уговорить другого врача принять моих больных.

Гэй тихо пробормотала:

— Даме посчастливилось!

— Ей-то? — Доктор вопросительно улыбнулся. — Ну, не мне об этом судить. Но вполне вероятно, что счастливцем был я. — Гэй пользовалась очень нежными, тонкими духами, и сейчас легкий ветерок принес аромат за ней как шлейф. Доктор восхищенно вдохнул воздух. — Кстати, форма одежды на завтра — белый галстук и фрак? Я всегда предпочитаю уточнить заранее.

— О, мы не устраиваем официальных приемов. — Гэй выглядела одинокой и печальной. — Приходите в чем есть, если хотите. Будем рады вашему присутствию.

После его отъезда Гэй задумчиво пошла по дорожке в направлении дома. За ленчем она кое-что открыла сестре:

— Кухарка рассказала мне довольно любопытную историю о доме. Очевидно, во время Регентства тот Эрншо, что унаследовал поместье, вступил в неудачный брак, жена бросила его и убежала. Разразился ужасный скандал, так как он устроил за ней погоню и, по слухам, избил ее любовника хлыстом, а потом запретил жене появляться в его владениях. Она не вернулась, но вышла ли за другого — не знаю… В те дни это было не так-то легко. Впрочем, род — или эта конкретная ветвь — с его смертью прекратилась, так как он не имел наследников. Поместье перешло к дальнему кузену, а Брюс — потомок этого дальнего кузена. Подумать только, но из-за неверности некоей леди Брюс мог не стать наследником, и нас сейчас бы здесь не было.

Харриет задумчиво поглядела на нее через стол.

— Это просто легенда или правда? — спросила она.

— Думаю, правда. Но если хочешь услышать, больше, спроси кухарку.

— Обязательно, — ответила Харриет и уставилась в тарелку. Она осторожно помешала суп, отложив ложку, и спросила: — Как звали джентльмена?

— Кажется, Ричард Эрншо.

— И он жил во время Регентства?

— Да. Но во все подробности тебя посвятит кухарка. — Гэй положила хлеб на тарелку и улыбнулась. — Похоже, после исчезновения жены ходило много разговоров, что женщину забили до смерти, и разные люди в разные времена клялись, что видели ее призрак. Кухарка рассказала мне эту историю, потому что после твоего крика и обморока совершенно уверилась, что ты видела привидение! Я сказала, что ты не из тех, кто кричит или теряет сознание при виде призраков, но вряд ли она мне поверила.

Харриет взглянула на сестру.

— Можешь сказать кухарке, что призрак несчастной леди я не встречала, — сказала она, очень медленно выговаривая слова. — Но привидение, очень может статься, все-таки видела!