Мужья и любовники

Глава 12

— Мы потратили дополнительно много денег на напитки, организацию приема и лотерею, — заявила шотландская герцогиня, оглядывая бальную комнату. Женщины с обнаженными плечами в ярких платьях из тафты беседовали с мужчинами в рубашках, усеянных бриллиантами, демонстрируя друг другу свои безукоризненные манеры.

Пэйган, лицо которой уже болело от бесконечных улыбок, вполуха слушала беспокойное квохтанье герцогини.

Пэйган встревоженно следила за стрелками часов, висевших над дверью. Еще пять минут, и она отправится произносить приветственную речь, а потом сопровождать две тысячи гостей в Королевский театр.

Неожиданно рядом с ней выросла фигура распорядителя.

— Ради бога, простите! Можно вас на пару слов, миледи?

— Что случилось, мистер Гейтс?

— Я только что разговаривал с господином Циммером, он звонил из театра. У них там какие-то технические сложности, что-то связанное с противопожарным занавесом. Он просил вас объявить гостям, что гала-концерт начнется на час позже, в восемь тридцать.

— Как это неприятно, мистер Гейтс, — произнесла Пэйган вслух, про себя подумав: «Гребаный пожарный занавес!» — Пожалуй, я объявлю об этом прямо сейчас.

Она направилась к подиуму, взошла по ступенькам и взяла в руки микрофон:

— Дорогие леди и джентльмены…

— Занавес должен был подняться десять минут назад, но зал пуст! — В глазах Лили стояли слезы. Перед ней, прильнувшей к щели между полотнищами занавеса, простирались две тысячи пустых мест.

Распорядитель смущенно кивнул.

— Действительно, в театре до сих пор нет ни одного человека.

Лили нервно стащила с правой руки длинную черную перчатку.

— Я не могу в это поверить. — Она покачала головой, и три страусовых пера — корона принцессы Уэльса — затрепетали в ее прическе. — Что могло случиться? — Она прикусила нижнюю губу, пытаясь скрыть волнение, потом стала нервно оправлять телесного цвета облегающее трико.

— Не знаю. — Менеджер взъерошил пятерней свои русые волосы. — Гости должны были прибыть по меньшей мере полчаса назад. Но здание совершенно пусто.

Лили в отчаянии топнула серебряным каблучком.

— Пожалуйста, проверьте билеты еще раз! Действительно ли там указано верное время?

— Мы уже проверяли. С приглашениями все в порядке. — Циммер обнял Лили. — Не плачь, дорогая, а то испортишь грим. Сташ сейчас выяснит, что за чертовщина там произошла.

Сташ ободряюще кивнул, потрепал Лили по плечу и заторопился к служебному телефону.

Циммер не сомневался, что зрителей задержало нечто из ряда вон выходящее — грандиозная катастрофа перед отелем или авария «Боинга-707» в районе Пиккадили, но в его обязанности входило прежде всего успокоить звезду.

— Соберись, Лили! Ты же профессионал. В театре происходили истории и похуже. Например, убили Линкольна.

Лили слабо улыбнулась в ответ. Циммер бывал незаменим, когда что-то не клеилось.

Сташ тем временем уже появился у Лили в гримерной.

— Тайна раскрылась, — заявил он. — Они все еще в отеле. Кто-то позвонил туда и сообщил, что из-за технических проблем представление откладывается на час. Я говорил с леди Свонн, и она обещает, что гости будут здесь самое позднее через пятнадцать минут. Они уже заказали все лондонские такси.

— На то, чтобы рассесться, уйдет еще пятнадцать минут, — заявил Циммер. — Итак, Лили, у тебя есть полчаса, чтобы успокоиться, войти в роль и разогреть ноги.

Через двадцать минут раздался стук в дверь и в гримерную Лили вошли смертельно расстроенная Пэйган в атласном платье с юбкой в форме тюльпана и Абдулла.

— Я не знаю, как именно это произошло, Лили, ясно только, что кто-то попытался разрушить наш праздник. Но мы не позволим им! Через пятнадцать минут у тебя будет полный зал.

— Все это очень мило с твоей стороны, Пэйган, но тебе ведь, в отличие от меня, не придется сейчас выйти на сцену, и улыбаться, и пытаться сразить их всех наповал так, будто ничего не случилось.

— Лили должна остаться одна, — твердо заявил Циммер, нежно выпроваживая Пэйган и ее спутника из гримерной.

Пэйган вышла на середину сцены, ощущая, как дрожат ноги. На какое-то мгновение ее ослепили огни прожекторов. Она подняла руку, призывая к молчанию, и увидела обращенные к ней лица в первых рядах партера. Далее зияла чернота, хотя Пэйган знала, что зал переполнен. Она улыбнулась собравшимся и начала:

— Многое может нарушить самообладание звезды. Но есть один кошмар, который неотступно преследует любого актера: то, что никто не захочет прийти на его представление. Потому что без зрителя нет театра. — Пэйган услышала глубокий вздох, пробежавший по залу, и продолжала:

— Сегодня в течение почти целого часа этот кошмар стал реальностью для нашей звезды, для Лили…

Как только Пэйган закончила речь, несколько первых хлопков тут же переросли в громоподобную овацию. Софит направил свой луч на одинокую серебряную фигурку Лили, стоящую на верхней ступеньке лестницы.

Овации продолжались и не смолкали целые пять минут. Аудитория стоя выражала свое восхищение. Наконец Лили запела: «C'est Paris…»

— «…Можно только восхититься ее удивительным мужеством» — это «Мейл». — Агент Лили бросил газету ей на кровать. — «Таймс» называет тебя наследницей Пиаф и Гарланд, а «Сан» отводит первую полосу: «Драма богини секса». Они преподносят все это как самые животрепещущие новости. У твоего гала огромная пресса.

— А ты все еще не знаешь, кто организовал эту страшную шутку?

— Все, что мы знаем о нем, — его несомненное богатство. Шутка недешево стоила.

Джуди пододвинула к себе материалы по рекламе на август. Похоже, картина в следующем месяце будет еще более удручающей, чем в июле.

Впрочем, лето всегда мертвый сезон для рекламодателей.

Раздался стук в дверь, и вошел Тони.

— Вы оставили эту папку в машине, Джуди.

Мне очень жаль, что мы потеряли леди Мирабель.

Джуди удивленно подняла глаза. Том ведь говорил, что никто не знает об этом. Выходя, Тони столкнулся в дверях с Томом. Подождав, когда дверь закроется. Том сказал:

— О'кей, Джуди. Мы готовы к прорыву, если он состоится. Единственное, к чему я пока не готов, — это сдать в залог наши часы.

Каждый вечер, когда все расходились по домам, Том втайне от сотрудников начинал работу по подготовке журнала к возможному закрытию.

Постепенно он перевел всю собственность «Вэв!» на баланс фирм, специально для этого созданных. Таким образом, все более или менее ценное — от арендованного помещения до мотоцикла мальчика-рассыльного — было спасено на тот случай, если придется начать все сначала. Том проверил контракты со всеми сотрудниками и, не ставя в известность Джуди, договорился с конкурирующими изданиями, что те возьмут на работу нескольких лучших редакторов, и таким образом будут сэкономлены деньги, которые надо было бы выплатить им в компенсацию. У него уже не осталось сожаления о годах их с Джуди делового триумфа, а только твердое намерение выжить. И, как он надеялся, его трезвая голова и умение вести дело позволят сохранить крышу над обоими домашними очагами. Кейт ничего не знала о надвигающейся катастрофе, но их городская квартира и загородная резиденция уже были переоформлены на ее имя. На имя его бывшей жены и двух сыновей также был переведен срочный вклад, к которому пока никто не имел права притрагиваться. Том всегда был более реалистичен, чем Джуди. И хотя он часто шел в бизнесе на риск, этот риск был тщательно выверен. Хороший картежник всегда распознает неудачу, коли уж та вздумает к нему подкрасться, и тогда он бросит карты на стол и скажет: «Привет!»

— Боюсь, что их придется расстрелять, Сулейман, причем чем скорее, тем лучше. Отдай приказ.

Генерал Сулейман, отсалютовав, вышел из комнаты. Абдулла откинулся на стуле и позволил себе на несколько минут прикрыть глаза. Он нащупал ту точку на переносице, массируя которую можно было снять напряжение. Потом он поднялся и по зеленой траве Сент-Джеймского парка пошел к посольству Сидона, вглядываясь в серую громаду Букингемского дворца. Он вернулся из Венеции два дня назад и обнаружил, что в государстве сложилась очередная кризисная ситуация.

— Ну что? — откинув назад тяжелые каштановые волосы, Пэйган с тревогой посмотрела на Абдуллу. Кажется, за эти два дня, пока он решал судьбу террористов, ее возлюбленный постарел на десять лет.

— Казнь. Мой отец был прав: забудь вкус милосердия, когда имеешь дело с врагом.

«Кошку не надо приучать сидеть возле огня, а бедуина — быть жестоким, — подумала Пэйган. — Жизнь в пустыне жестока, и жестоким становится каждый, кто там выживает. Существование там беспощадно, и еще беспощаднее должно быть наказание».

Пэйган понимала бедуинскую природу Абдуллы, но не знала, сможет ли она привыкнуть к нему.

— Твой отец никогда не имел дела с исламскими фундаменталистами, — заметила Пэйган, подумав про себя, что старый мошенник вообще имел дело только со своими многочисленными кузенами, которые все норовили воткнуть нож в спину друг друга.

— Это действительно так, но тогда приходилось иметь дело с другими фанатиками.

— А что скажет религиозная верхушка? — Пэйган понимала, что казнь террористов может превратить их в национальных героев.

— Когда они узнают об этом, будет уже слишком поздно. Трудно будет играть на событии через несколько месяцев после того, как оно произошло. А даже если эти люди были популярны в своей местности, то большего взрыва эмоций, чем при их аресте, уже не последует. Самое большее, что удастся организовать, — это какую-нибудь демонстрацию. Мне кажется, влияние религии наконец-то начало ослабевать. Она использует невежество людей. Но Сидону удалось преодолеть расстояние в несколько веков за тридцать лет, и то же самое можно сказать о любой стране в Персидском заливе. Но я не хочу, чтобы Сидон пошел по пути Ирана, не хочу видеть мою страну втянутой в пучину невежества и предрассудков.

Мой долг привести государство в двадцатый век.

Он вскочил и в волнении заходил по комнате.

— С тех пор, как я стал королем, я избавился от одиннадцати революционных группировок. — Голос его был мрачен. — Во главе каждой из них стоял кто-нибудь из моей родни, и все они казнены, «Неудивительно, что у Абди всего лишь один наследник», — подумала Пэйган.

— Все они хотят Лишь одного — власти. И церковники тоже, с той только разницей, что предательство свое они освящают именем пророка.

Они сеют смятение и страх в народе моей страны, который, как каждый народ, ненавидит перемены. Стране действительно трудно отойти от традиционных путей развития и прийти на дорогу, проложенную западной цивилизацией. Люди предпочитают вернуться назад, в средние века.

— Но ведь тот же выбор стоит и перед тобой, не правда ли?

— Что ты имеешь в виду? — искренне удивился Абдулла.

— Ты тоже застрял между двумя мирами. Ты не можешь стать абсолютным правителем, как твой отец…

Рожденный на Востоке, Абдулла был отдан учиться на Запад, специально для того, чтобы впоследствии он смог свободно иметь дело с западными правителями. Западная половина его собственного "я" научила Абдуллу критическому отношению к народу: он отказался от одной культуры, но и другой не был принят в ее лоно. В результате он чувствовал себя в изоляции, и Пэйган это давно уже поняла.

Абдулла протянул руки к Пэйган и поцеловал ее чуть вздернутый нос.

— Задачей моего отца, — сказал он, — было заставить кочевника построить дом. Потом — убедить, что в доме необходимо построить уборную.

Я же, когда стал королем, должен был объяснить им, что надо стоять перед писсуаром, а не забираться на него верхом. Мулла же пытается им внушить, что писать в пределах дома — грех перед аллахом.

Когда Пэйган прибыла в Шато де Шазалль, ее провели в широкую, выдержанную в желтых тонах галерею на втором этаже, которая официально именовалась «исторической», домашние же ее звали «аллея предков».

Максина, стоя на стуле в одних чулках, вовсю орудовала кухонным ножом, царапала вкривь и вкось тяжелую золотую раму.

— Что ты делаешь, Макси? — Пэйган послала ей воздушный поцелуй. — Зачем уродуешь раму?

— Я ее не уродую, а довожу до кондиции. Она теперь будет выглядеть старой и почтенной, будто провисела на этом месте несколько веков, а не три дня.

— Но в чем смысл?

— В роскоши старины. — Максина спрыгнула со стула и чмокнула Пэйган в щеку. — Именно так должны выглядеть аристократические дома.

Каждый, у кого есть деньги, может позволить себе приобрести отличную новую вещь, гораздо труднее добиться того, чтобы комната приобрела тот едва уловимый флер, который возникает, когда ты видишь, что бесценная картина висит рядом с видом Сорренто — акварелью твоей прабабушки.

— Да, но рама-то здесь при чем?

— Каждый, у кого есть деньги, может купить в магазине картину в раме, сверкающей свежей позолотой. Но только в том случае, если здесь же жили многие поколения твоих предков, ты будешь чувствовать себя уютно рядом с обюссонским ковром, вытершимся по углам, ситцевыми занавесками, выцветшими оттого, что провисели на этом самом окне более ста лет, и вручную расписанными китайской акварелью стенами, которые тоже уже несколько потускнели, потому что их разрисовывали в восемнадцатом веке мастера, приглашенные твоими предками из Китая.

— Но для чего это все-таки нужно?

— Снобизм, моя дорогая. На нем и строится новый стиль в декораторском искусстве. Очарования старины в доме можно добиться только в двух случаях: во-первых, если это подлинная старина и, во-вторых, если у тебя толковый декоратор.

— Ты когда-нибудь перестанешь работать, Максина?

— Но работа доставляет мне больше удовольствия, чем отдых.

— Ой, только мне об этом не говори! Ты же знаешь, как я ненавижу все, связанное с дизайном и моделированием. Если в магазине есть то, что мне нужно по цвету, вещь обязательно окажется неподходящего размера. Причем всегда.

София хочет, чтобы к ее дню рождения я переделала ее спальню, а мне даже страшно об этом подумать. Она мечтает о полосатой мебели из сосны и викторианской, отделанной медью кровати.

— Я могу за это взяться, если захочешь, — предложила Максина. — Но только не полосатая сосна и медь, это слишком устарело. — Она взяла Пэйган за руку. — А теперь пойдем, я покажу тебе твою комнату, " и ты расскажешь мне, зачем тебе понадобилось так срочно меня увидеть. Что такое стряслось, о чем ты не захотела говорить по телефону? Почему ты не смогла дождаться нашей, совместной поездки в Канн?

— Я хотела спросить твоего совета. Но сначала мне нужно переговорить с Чарльзом.

— С Чарльзом? Господи, что ты собираешься с ним обсудить?

— Восточную политику.

После обеда Пэйган и Чарльз уселись на зеленом кожаном диване в библиотеке. Она знала, что у графа де Шазалль есть связи на Ближнем Востоке.

— Чарльз, я хотела бы поговорить с тобой об Абдулле.

— Абдулле лучше других восточных правителей удается вести свое государство по дороге двадцатого века, пусть даже в данный момент у него возникли серьезные проблемы.

— Что ты имеешь в виду? — Вначале Пэйган слушала вполуха, но теперь ей захотелось, чтобы Чарльз рассказал больше.

— Как и все другие обладатели нефтяных сокровищ, сидонцы смущены порядками, царящими в западном мире, и крайне озабочены своей национальной идентификацией. — Чарльз сделал глоток «Наполеона». — Продолжать?

Пэйган кивнула.

— Банды фундаменталистов получают поддержку от коммунистов. Если Абдулла не сумеет совладать с этой ситуацией, будет потерян не только Сидон: красный флаг взметнется над самым важным со стратегической точки зрения участком Персидского залива.

— Я даже не представляла себе…

— Нужно только сопоставить это с иранской ситуацией, вспомни, что Хомейни вытворяет на той стороне Персидского залива, и ты поймешь: дело может кончиться тем, что исламские фанатики будут контролировать восемьдесят процентов нефтедобывающих районов в мире, а приказы им станут отдавать коммунисты.

— Неудивительно, что Абдулла так всем этим озабочен, — пробормотала Пэйган.

— Сидон — невеселое и совершенно сумасшедшее место. Впрочем, весь регион Персидского залива сейчас пребывает в полном безумии. Я вел дела с саудовскими принцами, которые надевают шелковые рубашки, пьют виски и говорят по-английски лучше, чем я. Но дома их матери и жены носят традиционные черные паранджи, под которыми — моднейшие европейские туалеты и роскошные украшения от Кристиана Диора и Картье. Женщины никогда не появляются на публике и надевают всю эту роскошь, просто чтобы выпить друг с другом чашечку чая. Да, в общем, ни на что другое они и не способны.

— Что ты имеешь в виду?

— Так как они фактически отлучены от общественной жизни, у них начисто отсутствует инстинкт социальной ответственности. Так, например, они ничего не делают, чтобы помочь бедным в своей стране. "

— А как, по-твоему, должна себя вести саудовская принцесса? — Пэйган старалась придать своему голосу абсолютно безразличный тон.

«Ага! — подумал Чарльз. — Вот оно!»

— Она обязана организовать поддержку детей, стариков и бедных. То есть она должна работать примерно так же, как ты работала для Центра по изучению раковых заболеваний.

— Ты действительно так думаешь?

На следующее утро Максина предложила подруге прогуляться по парку.

— Хочу, чтобы ты облегчила душу, — сказала она, когда они брели по лужайке. — Итак, что случилось?

— Максина, почему мужчине так трудно произнести «Я тебя люблю»? — выпалила Пэйган.

— Ма chere, они говорят это, только другими словами. Например: «Я не был бы здесь, если бы это было не так» или «Я бы не женился на тебе, не так ли?»

Пэйган остановилась и молча слушала.

— Слова не имеют значения, — продолжала Максина. — Важны поступки. «Люблю» в принципе может сказать любой. Но гораздо важнее при этом, как он себя ведет.

Пэйган по-прежнему молчала. Они вошли в увитую зеленью беседку и уселись рядом со статуей Аполлона, местами покрытой лишайником.

— А как ты думаешь, что скажет мир, если я выйду замуж за Абди? — произнесла она на одном дыхании.

Максина вскочила с такой скоростью, что чуть было не уронила свои солнечные очки. Значит, Чарльз был прав!

— Ты хочешь сказать, что он сделал тебе предложение?

— Да, но я пока не дала согласия. Именно поэтому я и хотела с тобой поговорить. Ты помнишь, как он вел себя… когда мы были юны.

Поэтому я и не сказала «да».

— Но почему? — Максина не могла поверить своим ушам.

— Потому что, выходя замуж за Абдуллу, я также заключаю брак с его страной, его народом, его нефтяными месторождениями, его местом в ОПЕК, его коммунистическими бандами, темным населением и его униженными женщинами. — Пэйган прикусила нижнюю губу. — Я не сумею справиться со всем этим. Это до смерти меня пугает.

— Что за чушь! Вспомни, как ты отлично совладала с аудиторией в Королевском театре. Ты справлялась с болезнями Кристофера, ты собрала тысячи долларов для Института по проблемам рака. У тебя уникальный дар справляться с любой ситуацией, правда, в том случае, если ты не влюблена. — Максина сняла очки и внимательно посмотрела на встревоженное лицо подруги.

— А вдруг он бросит меня, как это уже один раз случилось?

— К сожалению, очень мало женщин осознают, что после унижения жизнь продолжается.

И почему он вдруг тебя бросит?

Пэйган нервно вскочила.

— Давай еще пройдемся.

Они молча зашагали вдоль высокой стены кустарника, обрамлявшей парк. И неожиданно леди Свонн прорвало:

— Я спросила его, собирается ли он сохранять мне верность. И этот… в общем, он дал понять… ну, короче, этот гад ответил мне следующее — не знаю, буду ли я верен тебе, так как не уверен, что это в принципе возможно.

Пэйган так точно изобразила напыщенную манеру Абдуллы, что Максина не выдержала и расхохоталась.

— Но это очень умно с его стороны и совсем не означает, что он намерен бросить тебя. Как раз наоборот! Он поступил в высшей степени честно.

Пэйган смотрела на Максину так, будто то была гадалка, предрекающая судьбу.

— Но я не думаю, что гордость позволит мне закрыть глаза на толпы юных блондинок с большими титьками. В теории — возможно, но на практике я вряд ли буду на это способна.

— Гордость всегда вставала препятствием между тобой и Абдуллой. Неужели ты еще не осознала, что одно из достижений, которые приходят с возрастом, — это умение идти на компромиссы, умение отдавать и получать.

— Да, я это заметила у тебя и Чарльза — ты отдаешь, а он получает.

Они дошли до изящных чугунного литья ворот и повернули назад.

— Чарльз очень заботится о моем достоинстве, — гордо ответила Максина. — У него случаются романы на стороне, но он очень рассудителен, и никогда не унижает меня. Почти никогда.

— Да, ты именно это ставишь во главу угла — твое достоинство. Но чем же твое достоинство отличается от моей гордости, Максина?

— Я делаю ставку на девяносто процентов пирога, а не на пятьдесят процентов алиментов. — Максина резко сняла очки.

— Ну вот, мы уже заговорили о разводе, а я еще ведь пока и не вышла замуж, — рассмеялась Пэйган, и Максина начала понимать, отчего Абдуллу иногда так выводит из себя ее очаровательное легкомыслие.

— О, Пэйган, — вздохнула она, — но ведь Абдулла тот человек, о котором ты мечтала всю жизнь.

По-моему, ты должна скакать от радости при мысли, что выходишь замуж за человека, в которого была влюблена столько лет.

— Быть влюбленной и любить — это разные вещи, — ответила Пэйган. — Я не могу себе представить, что полюблю Абдуллу так же, как я любила Кристофера. Он действительно знал обо мне все. Мы доверяли друг другу и потому не боялись своих слабостей. Но Абди не доверяет никому.

Вдали показались башни замка, сверкающие на солнце.

— А как насчет тех изумительных вещей, которым его обучали, когда ему было шестнадцать? — напомнила Максина.

Пэйган заколебалась.

— Когда мы в постели, технически он великолепен. Но эмоционально в это не включается.

Этот каирский наставник обучил его всему, что касается эротизма, но ничего не рассказал о любви. А я не хочу, чтобы в моих отношениях с мужчиной существовал лишь секс. Я хочу тепла, доверительности и взаимной заботы.

— Но, может быть, тебе удастся его изменить? — Максина допустила типичную ошибку всех женщин: предположила, что изменить мужчину возможно в принципе.

— По крайней мере, я не так тупа, чтобы на это рассчитывать.

— Но если он сделал тебе предложение, а ты не уверена, что можешь его принять, почему бы вам тайно не обручиться, скажем, на полгода, так чтобы мир ничего об этом не знал? Тогда у тебя будет достаточно времени, чтобы разобраться в собственных чувствах. И эта ситуация тебе ничем не повредит.

Солнечный свет играл в окнах замка. Пэйган еще раз быстро прокрутила ситуацию в голове.

Самым заманчивым в идее Максины было то, что она получала возможность отложить решение.

— Максина! По-моему, мы справились с этой проблемой, — улыбнулась она, глядя, как играют под лучами июльского солнца брызги фонтана.