Музыка льда. Осколки

Но в милый мир да обретешь возврат!

– Мне показалось или я только что видела Леонову?

Именно с этим вопросом Рада выехала к Илье на лед?

Он любовался ею каждый раз во время прокатов и отработки программ как в зале, так и на катке. Вероятно, это было любование Пигмалиона ожившей Галатеей, созданной им, полностью по его вкусу и разумению.

Хрупкая, темноглазая, как веками все представительницы ее непоседливой нации. Маленькая женщина уже. Как бы ему ни хотелось, но детство девочек, с которыми он работает рано или поздно заканчивается. Они превращаются сначала в девушек, прекрасных, трудолюбивых, настойчивых в достижениях целей. А после становятся красивыми молодыми женщинами. Рала была в той поре, когда девушка уступала место женщине. Мягкие влажные глаза Шахразады и округле форм делали ее невыносимо привлекательной для всего мужского пола. Даже Илья замечал этот расцветающий бутон и отдавал должное его прелести.

С самого детства кровь ее музыкального народа делала этого ребенка идеально настроенным на музыку, ритмом, жестом, позой танца. Девочка чувствовала его постановки: движение, паузы, точки. Она была создана для той хореографии, которую он не только умел, но и любил делать. Это был максимум пожеланий для него к одиночнице. И он ее построил из девочки 11 лет, которой готовил одну за другой программы, раз за разом реализуя свою потребность в творчестве на полную катушку, почти не приспосабливая полет мысли к фактуре.

– Не показалось, -хмыкнул Ландау,– у нас возвращение заблудшей овцы к любимому овину. Указано любить, беречь, давать все, что деточка пожелает.

– И чего она желает?– спросила Рада, недобро сверкнув полуночными глазами-угольками. Иногда ее взгляд становился удивительно похож на взгляд ее тренера, Вика своими зелеными с темной окаемкой глазищами тоже сверкала порой недобро и пронзительно, прошивая людей до души и заглядывая в самую глубину.

– Твое “золото”, но машину времени у нас на этаже разобрали недавно, так что пока не сложилось. И мы будем отвлекать ее сексом, наркотиками и рок-н-роллом!

“Куда меня несет?!” подумал Ландау: “И зачем я вообще все это говорю Радке? Дурак!”

– Ладно, Рад-ость моя, завязываем: работы много, а времени мало.

Он уже собрался откатиться в сторону, дав ей простор для начала связки, но Рада поймала его за рукав и сказала:

– Про секс, наркотики и рок-н-ролл я не поняла. Это вы серьезно?

Нет, все-таки она совершенно очаровательное дитя. Даже настроение поднялось от такой непосредственности:

– Как моя королева может думать про запрещенку, да еще и в храме льда и музыки? Людмила будет лечить спину, готовить программы к этапам гран-при, возможно, под рок-н-ролл!

– А секс?– было заметно, что, как все входящие в возраст пробы сил на фронтах молодой любви, Рада училась провокации, оттачивая свои навыки на молодом хореографе. Будучи и раньше не робкого десятка, к совершеннолетию девочка налилась задором и чисто женской насмешкой над любыми словами мужчин, которые можно было трактовать в пользу молодого и задорного флирта. И лишь время от времени она еще словно пугалась собственной дерзости в общении со старшими, хотя и это потихоньку сходило на нет.

– А секс, точнее его нецензурный аналог, разве что в качестве воспитательной меры по голове! Но нас с тобой это не касается, мы учим твою новую программу. Да? – свернул разговор Ланди.

– Ага. Давайте я вот с той центральной точки начну, а то мы Яночку зашибем.

Рядом застолбила свободный пятачок Макарова и самозабвенно оттачивала связку из короткой программы.

Рада начала движение и поплыла надо льдом вступление, оканчивающееся резким выбросом руки в сторону, словно удар в стену. Впервые с постолимпийского сезона он поставил этот жест в программу, суеверно боясь, что вместе с ним повторится и ситуация, с которой началось их рваное сближение с Викой. Право слово, ему грех было жаловаться, но он больше не хотел видеть свою королеву настолько надломленной. Никогда.

****

Полгода после олимпиады. Московский этап международного кубка

“Я навсегда запомню этот год!”,– Виктория внимательно следила, как Рада ведет короткую программу, тело жило вместе со спортсменкой на льду, мозг аккуратно фиксировал помарки, отмечая, как растет общий балл на табло. Красиво! Боже, как красиво она работает! Настоящая чемпионка.

Год назад после этого этапа она сгребла Милку в охапку и увезла в Израиль разбираться с травмами. Потом Япония. Была тогда у нее другая чемпионка. А она отправляла маме забавные фото и писала всякую ерунду. И знать не знала, что мама уже умирает. И сделать ничего нельзя. Даже, если узнать прямо там, в тот же момент.

О да, этот год она запомнит навсегда. Год потерь. Год, который заставил ее полной мерой оплатить дубль пьедестала. Жизнь любит равновесие. Просто понимает его по-своему.

– Все, ребят, я убежал,– наклонился к ней Григорьев после завершающего прыжка Рады и скрылся в подтрибунные помещения.

И именно в этот момент Вика поняла, что непрошенные слезы уже не сдержать. Сейчас она разревется на миллионную публику всего мира. И некуда бежать! Некуда!

Совсем по-детски женщина делает шаг назад и прячется за спину Ильи. Бессмысленно. Иллюзорно, но память подбрасывает в топку эпизод трехдневной давности, когда было так безопасно рыдать в его объятиях. Она “в домике”. Не оборачиваясь, мужчина делает шаг, еще плотнее закрывая ее от мира. Уже через пару секунд Виктория осознает, насколько это было глупо и сделает шаг вперед, сжимая губы и пытаясь совершить ровный вдох. Надо успокоиться. Рада заканчивает, с ее пальца слетает призрак бабочки, который она лелеяла на ладони всю программу, выпустив из-за стекла-тюрьмы. Все бабочки улетают. Все люди уходят.

Время прощаться. Виктория вторит жесту спортсменки. Она отпустила этот год. Она распрощалась со своими потерями.

****

В кабинете психиатра, которого посоветовал кто-то из обширного круга знакомых Ландау (мальчик-птенчик их тренерской команды обладал связями в самых неожиданных кругах, благодаря своей легкости и общительности) Виктория читает заголовки на корешках изданий на книжной полке за спиной врача.

– Виктория Романовна…

– Робертовна,– машинально поправляет она его.

– Простите, Робертовна. Скажу вам честно, я не любитель большого спорта, в нем всегда есть признаки заболеваний по моему профилю. А уж виды, которые зиждутся на истерическом контроле массы тела, как по мне, так и вовсе изобрели садисты. Вам же, наверное, нужен специалист, который будет разделять ваши идеи?

– Андрей Петрович, мне сейчас нужен тот человек, который может поговорить с девушкой и определить, есть ли у нее проблемы расстройства пищевого поведения и нужно ли нам будет принимать меры в связи с этим. Насколько я понимаю, это ваш профиль,– голос спокойный, хотя женщина несколько раздражена таким началом диалога,– но, и это главное, я хочу, чтобы ни о ее визите к вам, ни о выводах, которые вы сделаете, не знал никто, кроме нее и меня. С остальным я могу смириться.

Врач, мужчина между 30 и 40 годами, окидывает взглядом сидящую напротив него медийную, безусловно, личность и, единственное, что хочет понять: не шутит ли она, выдвигая условия, которые, мало того, что будет непросто выполнить, так как в приемной ее видели администраторы, пациенты других врачей, мимо которых она шла по коридору, но еще и, мягко говоря, противоречат букве закона.

– Простите, но, если вы не мать этой девушки, то второй пункт я выполнить смогу разве что с полного одобрения ее родителей,– в итоге говорит врач.

– Она совершеннолетняя.

– Ну, тогда, значит с ее собственного разрешения. А так, у нас, видите ли, есть такое понятие как медицинская тайна.

– Хорошо,-взгляд тренера сосредотачивается и углубляется в себя, будто ищет правильное решение,– я попробую с ней об этом договориться. Когда она может прийти к вам на прием?

– Двадцать седьмого сентября в 14, двадцатого – в 10 утра.

– В 10 она на тренировке. Давайте на двадцать седьмое тогда,– вздыхает Домбровская.

Врач вносит данные в базу, повторяет еще раз дату и время. И неожиданно задает вопрос:

– Скажите, ведь у вас не первая спортсменка с такой проблемой? Я не интересуюсь вашим видом спорта, но анорексии и булимии – это мой профиль.

– Не первая,– коротко отвечает женщина.

– С кем по этому вопросу вы консультировались в прошлый раз, если не секрет?

– Не секрет. Ни с кем.

– Почему?– специалист приподнимает бровь.

– Не видели необходимости на тот момент,– отмахивается от вопроса тренер.

– А что же изменилось сейчас?– интересуется психиатр.

– Я умею учиться на своих ошибках. Тем более дающихся так дорого. До свидания, Андрей Петрович. Двадцатого в два часа дня мы будем у вас на приеме.

Забыла рассказать постороннему человеку о той, которая вовсе не просила его о консультациях и была отдельной жестокой травмой для тренера. Конечно, сейчас, уже готовит фактологию на новую статью по части любезного доктора. И эти люди что-то говорят ей о медицинской тайне!

****

Москва в середине сентября, если погода задалась, прекрасна. Особенно в тихих районах, в одном из которых спряталось кафе, где сегодня Макс Рудин, хореограф всея Руси, телевизионный гуру постановок на льду и многое-многое-многое разное назначил Вике встречу. У нее есть 10 минут до условленного времени. Десять личных минут.

Вернувшись из Штатов Вика позвонила своему шапочному знакомому Рудину, с которым они попробовала встать в пару с десяток лет назад и бросили хором эту идею, так как не подошли ни ростом, ни характером. Да и Максимушка тогда уже предпочитал кататься и спать с одними и теми же женщинами. А в этом плане он Вике не нравился совершенно. К счастью, с точки зрения взаимной межполовой привлекательности они так и остались друг для друга неизведанными планетами. Лучшая дружба там, где секса никогда не было и не будет – нет сложной двусмысленности и потенциальной возможности воспользоваться бонусом.

В остальном же общение у них ложилось легкое и набрать его номер по приезде, чтобы поинтересоваться возможностью работы в созданном Рудиным шоу было просто. Владик не отказал, но сразу предупредил, что работа с ним не предполагает совмещение с деятельностью тренера. Она просто не сможет разорваться. А Виктории хотелось тренировать. И только тренировать. И быть тренером в первую очередь. В общем, не сработались и не станцевались.

Теплое солнышко просвечивает через листву тополей, которая еще только начинает редеть. Загадочные пятнышки света падают на асфальт, капот ее машины, делая мир немного сказочнее и приветливее.

Радио прорывается сквозь поток мыслей голосом Басты и его “Сансарой”

В каждом наброске, каждом черновике

Учитель продолжается в своем ученике…

Может быть, это ее тщеславие, но Виктории Робертовне Домбровской очень хочется продолжаться в своих учениках. Не только добиться результатов, взять медали, но потом еще и продолжиться. Большая надежда педагога на собственную школу.

Ее ученики уже тренируют: Аля вот встала впервые за многие годы на коньки ради малышей. Мишка показывал короткие видео. Вика смотрела интересом. Иногда ей казалось, что есть в Алином преподавании ее голос, голос школы Домбровской.

Кое-кто сменил карьеру спортсмена сразу на тренерскую, но к ней, под ее строгий взгляд вернулась только одна, Ира. В ней несколько лет назад Вика неожиданно увидела лучшую спортивную версию себя, более сильную, устремленную, добивающуюся. Она бы сделала ее олимпийской чемпионкой, не хуже Рады, лучше Милы. Иру остановило в итоге то же, что и вику – перелом позвоночника.

Иришка, ее несбывшаяся из-за травмы чемпионка. По возвращении в спорт Ирина Гирш просто не тянула нагрузки Домбровской. Родители сказали: “Мы поищем что-то ближе к возможностям и желаниям Иры. И направились туда, куда уходили многие, начиная с отца Ника. Володина супруга казалась мягче, внимательнее, заинтересованнее в совместности. Видимо, и Володе тоже. Но что-то она, очевидно, не додавала, потому что на вершину после Домбровской ходоки к Алене Игнатовой, по мужу Коршуновой, никогда больше не возвращались. Володя, к слову, тоже после расставания с Викой на вершинах замечен не был, хоть это и другая история.

Пока единственная, кто от Игнатовой-Коршуновой вернулась к ней, Вике, была Ира. Тренировать, преподавать, воспитывать. Значит, когда ее не станет, она, возможно, тоже будет петь голосами Иришки и детей, которых та вырастит.

“И, Господи, я ценю сарказм ситуации: ты меня услышал, кто-то бросил Алену Дмитриевну ради меня. И я благодарна, что ты правильно выбрал этого человека!”

Какие-то 15-20 лет и богу стал интересен запрос Вики. Правда цели изменились. “И, ради бога, Господи, не вздумай вернуть мне того, о ком я два десятка лет просила. Пусть это будет Иришка. Пусть все мои ушедшие мальчики и девочки, но золотой супруг-Коршунов пусть остается при своей даме!”– больше при мысли о Вове не болит. Как-то прошло само собой. Однажды. Не очень давно.

Когда меня не станет – я буду петь голосами

Моих детей и голосами их детей.

Нас просто меняют местами,

Таков закон сансары, круговорот людей.

****

– Ир, я тебя, конечно, возьму,– улыбается Домбровская в серо-зеленые глаза Иры Гирш, нервно сплетающей и расплетающей пальцы.– Я только не понимаю, почему бы тебе не попробовать остаться у Игантовой, там зарплаты выше, чем у нас на старте.

– Алена Дмитриевна через два месяца после моего перехода, передала меня помощникам,– усмехается Иришка.– Не смогла.

– Что не смогла?– удивляется Виктория.

– Слишком я была похожа на своего тренера,– засмеялась девушка и заправила за ухо вьющуюся русую прядь.

– Какая нежная душевная организация,– только и смогла покачать головой Виктория Робертовна.

Узок их мирок. Ох, узок!