На полпути к могиле

20

Тимми разглядывал меня испуганно и завороженно, словно неожиданно обнаружил под микроскопом вирус.

— Ты новую открываешь?

Я задержала ложку над блюдечком с шоколадным мороженым, вызывающе вздернула бровь:

— А что?

Он покосился на две пустые банки у меня под ногами. А может, он рассматривал бутылку джина, которую я пристроила рядом с собой. Все равно!

— Зачем? — спросил он.

Я уже четыре дня не видела Кости и не говорила с ним. Кажется, не так уж долго, да? Ну а для меня каждый день тянулся неделями. Тимми знал, что что-то не так. По деликатности или из страха он не спрашивал, почему в последнее время около нашего подъезда не видно знакомого мотоцикла.

Я совершала движения. Ходила на занятия. Лихорадочно зубрила. Поглощала сахар и полуфабрикаты, не заботясь об уровне инсулина в крови. А вот спать не могла. Не могла даже улежать в постели — все время тянулась к кому-то, кого в ней не было. Я по сто раз в день снимала трубку и роняла снова, не набрав номера, потому что не знала, что сказать.

Тимми не давал мне лезть на стену. Он заходил, до ночи смотрел в телевизор, разговаривал или молчал, смотря по моему настроению, просто был рядом. Я была благодарна от всей души, и все равно мне было одиноко. Не его вина, что мне приходилось притворяться, следить за каждым словом и вообще носить маску, немного похожую на меня прежнюю. Нет, не его вина. Виновата была я — оттолкнула единственного, кто принимал меня как есть, со всеми недостатками и странностями обеих половин моего существа.

— Знаешь, это ведь правда, — вдруг сказал он, кивая на экран. — Они существуют.

Я почти не следила за сюжетом, погрузившись в своп переживания.

— Люди в черном. Секретные агенты правительства, контролирующие и следящие за порядком среди внеземлян и сверхъестественных созданий. Они существуют.

— Угу, — равнодушно протянула я.

И вампиры тоже, дружок. Ты как раз сидишь рядом с такой. В некотором роде.

— Знаешь, я слышал, этот фильм основан на реальных событиях.

Я мельком глянула на экран, где Уилл Смит колошматил инопланетного монстра. А, «Люди в черном»…

— Возможно. — Гигантский таракан-пришелец, питающийся людьми?

Мне ли говорить, что так не бывает?

— Эй! Ты не хочешь мне сказать, почему вы расстались?

Этот вопрос вернул меня к действительности.

— Мы не расстались, — уверенно заявила я, успокаивая не столько Тимми, сколько себя. — Мы, э… взяли тайм-аут, чтобы оценить положение и… мм… разобраться в наших отношениях, так что… Я запихала его в шкаф! — вырвалось у меня в припадке стыда.

Тимми вылупил глаза:

— Он и сейчас там?

Сцена из классической комедии, только вот чувство юмора у меня отказало.

— В воскресенье неожиданно заявилась моя мать, и я перетрусила, загнала его в шкаф, пока она не ушла. Вот после этого он и предложил «оценить»… Думаю, он сыт по горло моими проблемами, и хуже всего, что я не могу его винить.

Тимми уже опомнился:

— А почему твоя мать так не любит иностранцев?

Как ему объяснить?

— Ну… помнишь, я говорила, что между нами есть что-то общее, потому что мы оба росли без отца. Только у меня случай немножко сложнее, чем твой. Мой отец был… англичанин. Он изнасиловал мою мать, и поэтому… с тех пор она ненавидит англичан. Ты же знаешь, мой парень англичанин, и я тоже… наполовину англичанка, и ее это, по правде сказать, никогда не радовало. Если она узнает, что я встречаюсь с англичанином, она, мне кажется, отвернется от меня… станет чужой.

Тимми приглушил звук телевизора. Его лицо подергивалось, выражая нерешительность, но все-таки он набрался смелости:

— Кэти… Это самая нелепая причина, о какой мне приходилось слышать!

Я вздохнула:

— Тебе не понять.

— Слушай, я сам боюсь твоего приятеля, — серьезно продолжая Тимми. — Но если тебе с ним хорошо, а твоя мама против только потому, что он англичанин, — ну, я уже сказал, это просто глупо. Не может же твоя мама из-за одного типа возненавидеть целую страну? В каждом человеке есть что-нибудь, что осложняет жизнь, но твоей маме следовало бы думать не о том, откуда он родом, а о том, чтобы ты с ним была счастлива.

В его изложении все звучало так просто! Элементарно, как дважды два четыре. Чуточку подправив предмет ее ненависти, я свела ситуацию к самой сути и вдруг поняла, как все просто. Либо я всю жизнь буду казнить себя за свое происхождение — расплачиваться, сказал Кости, либо не буду. Невероятно просто! Так просто, это до меня до сих пор не доходило.

— Тимми, — убежденно заявила я, — ты гений!

Он снова вылупил глаза:

— Чего?

Я вскочила, поцеловала его в губы и бросилась к телефону.

— Звоню ему, — объявила я. — Не посоветуешь, как надо извиняться? Я ведь даже этого не умею.

Тимми обалдело таращил глаза:

— Что? О… Скажи: «Извини, пожалуйста».

Я ухмыльнулась во весь рот:

— Гений!

Он отозвался после первого гудка:

— Франческа?

Я замерла, внезапно лишившись дара речи. Да, этого я не предвидела. Секунду спустя он снова заговорил:

— Котенок, это ты… Я уже на выходе. Что-то случилось.

— Что там? — Я мигом забыла, что он ждал не моего звонка.

— Одевайся, если ты не одета. Я разъединяюсь, не могу занимать линию. Жди меня через пять минут.

Он бросил трубку, не дав мне задать ни единого вопроса. Тимми испытующе смотрел на меня.

— Ну как?

Я уже натягивала свитер поверх футболки. На улице было холодно. Тренировочные сойдут, но надо выставить Тимми, чтобы прицепить кинжалы.

— Он ничего, только ему сейчас надо было уходить. Что-то… Какие-то дела.

— О… — Тимми поднялся, пошаркал ногами и выпалил: — Если у тебя с ним не выйдет, может, я его заменю?

Я застыла в одном ботинке. Bay, как это я не предвидела?

— Я знаю, что манеры у меня не того и на романтического злодея, вроде этого твоего, я не потяну, но все равно ведь твоя мама считает меня твоим любовником, так что… я вроде как получил предварительное «добро», — неловко закончил он. — Что скажешь?

«Что, если бы Кости тебя услышал, это были бы твои последние слова…»

— Тимми, любая девушка была бы счастлива, если б ты пригласил ее на свидание. Любая, и я тоже, только я все-таки надеюсь, что у меня с тем парнем еще наладится, так что, сам понимаешь, пока я не готова ответить.

Я не хотела его обижать, но, по правде сказать, это было не по моей части. Не умею я тактично отказывать. Обычно мой отказ выражался в форме кола в сердце и ехидного возгласа: «Вот тебе!»

Пронзительный рев мотоцикла, к счастью, прервал беседу. Тимми испуганно округлил глаза, бросил: «До скорого!» — и поспешно выскочил из моей квартиры. Я тем временем метнулась в спальню, вытянула из-под кровати ящик с оружием. И тут меня осенило, почему ему никогда не быть моим парнем. Дело не в его манерах и не в том, что мне нужен был только тот, кто сейчас торопливо взбегал по лестнице. Просто есть вещи, которые не поддаются объяснению. Даже если они заранее одобрены.

Мне не удалось поведать Кости о посетившем меня прозрении. Первые же слова, сказанные им с порога, заставили забыть обо всем.

— Думаю, Франческа попалась.

— Как?!

О, дерьмо! Я сразу раскаялась во всех гадостях, какие про нее думала. Он взволнованно расхаживал по комнате.

— Она звонила мне два дня назад, сказала, что приблизилась к тому, кто подправляет законы в пользу Хеннесси. Не судья и не начальник полиции, кто-то повыше. Большего сказать не могла, она продолжала копать. Потом позвонила примерно час назад, была очень взбудоражена. Просила меня ее вытащить, потому что болото, в которое влез Хеннесси, слишком глубокое. Я решил встретиться с ней сегодня же, и мы как раз уговаривались о месте встречи, когда она сказала: «Кто-то идет», и чертов телефон вырубился. С тех пор от нее ничего не слышно.

— Ты знаешь, откуда она звонила?

У него в глазах вспыхнули зеленые искры.

— Ясно, нет! Не то бы уже ехал туда!

Это было сказано с такой яростью, что я отшатнулась. Он сдавленно хмыкнул и, в один шаг оказавшись рядом, притянул меня к себе:

— Прости, Котенок. Видишь, до чего я дошел? Не представляю, что могло так напугать ее, чтобы она попыталась дать деру, но, если Хеннесси поймает ее на том, что она за ним шпионила, все покажется пустяком в сравнении с тем, что он с ней сделает.

Кости не преувеличивал. Хоть я и недолюбливала Франческу, при мысли о том, что ей может угрожать, мне стало худо.

— Понимаю. Не извиняйся. Слушай, давай на минуту допустим, что самого худшего не случилось. Отсюда и начнем. Если она откуда-то сбежала и не может с тобой связаться — куда она могла пойти? Есть убежище, которое покажется ей безопасным? Ты ее знаешь. Попробуй встать на ее место.

Его пальцы сжали мне плечо. Не до боли, но и без ласки. Думаю, он просто не замечал, что делает.

— Могла поехать в «Укус», — вслух рассуждал он. — Единственное место в окрестностях, где не допустят никакого насилия. Стоит попробовать. Ты со мной?

Я только взглянула на него:

— А ты думал, останусь?

Он бы улыбнулся, если бы не был так встревожен.

— Вот прямо сейчас, милая, я рад твоему упрямству.

В клубе, где он назначил мне первое свидание и где меня потом опоили, не было и следа Франчески. У дверей стояла та же грозная женщина-вышибала. Кости отвел ее в сторону и оставил ей номер своего мобильного, чтобы Франческа могла с ним связаться, если появится позже. Потом мы заехали в отель, в котором встречались несколько недель назад. Пусто. Кости позвонил Ниггеру. Тот все еще был в Нью-Йорке и тоже ничего не слышал. Тянулись часы, вестей все не было, и Кости мрачнел с каждой минутой. Становилось ясно, что все это не кончится как в сказке. Я чувствовала себя бесполезной.

Перед рассветом мы на всякий случай еще раз проверили отель и «Укус» — с тем же успехом. Мобильный Кости ни разу не зазвонил. Он повернул в сторону моей квартирки и вдруг затормозил, свернул на обочину.

В паре миль впереди на шоссе мигали красные и синие вспышки. Редкое утреннее движение шло по одной полосе. Три другие были перегорожены сигнальными огнями, тянувшимися за придорожные деревья.

— Наверно, авария, нам надо в объезд, — начала я, оглядываясь и ощущая deja vu. — Я, по-моему, узнаю место.

Он обернулся. Под скулами — гранитные желваки.

— Должна узнать. Сюда затащил тебя Хеннесси, чтобы напиться крови. То есть не сюда, а туда, где теперь копы.

Я уставилась на него, перевела взгляд на цветные сполохи, показавшиеся вдруг зловещей приметой.

— Кости…

— Я их слышу, — ровным, невыразительным голосом проговорил он. — Они нашли тело.

Руки, лежавшие на руле, сжались в кулаки, и я тихонько подтолкнула его.

— Может, это не она. Поезжай дальше.

Он снова завел мотоцикл и выехал на трассу, отрывисто приказав мне ни при каких обстоятельствах не снимать шлем. «Не хочет, чтобы я открывала лицо, — поняла я. — На случай, если кто-то наблюдает».

Осторожно, на малой скорости, мы за три минуты проехали две мили до скопления полицейских. Я тоже слышала, как они переговариваются, вызывают медэксперта сквозь разноголосицу полицейской волны, обсуждают, как лежит тело…

Каждый, кто проезжал мимо, оборачивался поглазеть, поэтому офицер полиции не обратил особого внимания на Кости, подъехавшего прямиком к центру всеобщего внимания. Я только раз взглянула — и крепче ухватилась за него. Из-под плеча склонившегося над телом полицейского виднелась волна завитых спиралями черных волос. Большую часть тела он загораживал, скрупулезно фотографируя каждую деталь, но невозможно было не узнать эти волосы. И рука, насколько я сумела разглядеть, была рукой скелета.

Меня так ударил вид останков Франчески, состарившейся до своего истинного возраста, что я почти не замечала, как устало, неуверенно правит Кости. Он проехал боковую дорогу, гравийный проселок и участок бездорожья у опушки леса, скрывавшего пещеру. Если кто-то и пытался нас выследить, он давно отстал.

Последние две мили Кости, чтобы не шуметь, пронес мотоцикл — одной рукой. Я шла рядом. Заговорила, только когда мы вошли в пещеру.

— Мне так жаль… Я понимаю, никакие слова не помогут, но мне жаль, что Хеннесси убил ее.

Кости взглянул на меня, и слабая горькая улыбка тронула его губы.

— Он не убивал. Он мог бы сделать с ней многое, очень многое, но убивать сразу — не его стиль. Ее тело выбросили из машины через час или два после нашего последнего разговора. Хеннесси продержал бы ее живой не один день. Пока не вытянул бы все, что она мне передала, до последней мелочи. И это не один из его подручных, действовавших за спиной у босса.

Я не поняла.

— О чем ты говоришь? Кто же ее убил?

Его губы снова дернулись.

— Сама Франческа. Это единственное логичное объяснение. Должно быть, она попала в ловушку, не видела выхода — и покончила с собой. Ей нужна была всего секунда, чтобы погрузить в сердце серебряный клинок, а после этого они уже мало что могли сделать. Хеннесси, оставив ее на месте, где я его чуть не прикончил, дает понять, что знает, на кого она работала.

Я и представить не могла, какая же ледяная решимость нужна была, чтобы это сделать. Мне вспомнился индеец, оставивший Кости пещеру. Единственное, что ему оставалось, — самому выбрать свою смерть. Последний бой перед концом.

— Ты в этом больше не участвуешь, Котенок. Кончено.

Он сказал это так твердо, что мигом выбил из моей головы грустные мысли.

— Кости, — мягко начала я, — я понимаю, что ты не в себе.

— Х…ня. — Он схватил меня за плечи, тихий голос отдавался в ушах. — Бесись сколько влезет, грози мне чем угодно. Порвать со мной, никогда больше со мной не заговорить, все что хочешь, но я не стану больше подвешивать тебя, как наживку на крючке, перед этими людьми. Франческа предпочла умереть, чем сдаться им на милость, понимаешь?! Я не вынесу, если мне придется вот так же ждать от тебя звонка — и не дождаться или найти твое тело в грязи…

Он резко отвернулся, но я успела увидеть розоватый блеск в его глазах. Злость как рукой сняло. Я знала, что делать.

— Эй… — Я тихонько потянула его за рубашку. Он не обернулся, и тогда я припала к его плечу. — Ты меня не потеряешь. Франческа была одна, ты за ней не присматривал. Это не твоя вина, но ты у нее в долгу за помощь против Хеннесси. Она отдала все, что имела. У нее, наверно, были свои причины, но это ничего не меняет. Ты не отступишься, и я тоже не отступлюсь. Нам нельзя терять веру. Хеннесси, должно быть, напуган, гадает, сколько она успела тебе рассказать. Со страху он размякнет и может наделать ошибок. Ты одиннадцать лет за ним охотишься — и никогда еще не подбирался так близко! Дороги назад нет, и я не собираюсь удирать. Мы его достанем. Мы вколотим его в землю вместе с остальными алчными мерзавцами из его банды. И они будут знать, что их достал ты… и твоя маленькая «старуха с косой», которая сперва убивает вампиров, а потом им представляется.

Он фыркнул, припомнив, как обозвал меня в утро у дома Лолы. Потом повернулся и обнял.

— Ты моя Рыжая старуха, и я ужасно без тебя скучал.

Вопреки всему, что случилось этой ночью, я была счастлива услышать это признание.

— Кости, когда я тебе позвонила… еще когда не знала про Франческу… я собиралась сказать, что наконец разобралась, кто я такая и чего хочу. Ты велел мне не извиняться, так что я и не извиняюсь.

Он отстранился, в глазах заклубилось облачко настороженности.

— И что ты скажешь?

— Я скажу, что я — капризная, ненадежная, упрямая, ревнивая стерва со склонностью к убийствам, и ты должен меня заверить, что тебя это устраивает, потому что я такая, а нужен мне ты. Я тосковала по тебе каждую минуту этой недели и ни дня не хочу больше провести без тебя. Если мать откажется от меня за связь с вампиром, так тому и быть, но я решила — и не стану извиняться за свое решение.

Он так долго молчал, что я встревожилась. Не слишком ли откровенна я была в своей самооценке? Конечно, в резюме такого не напишешь, но я хотела быть честной…

— Тебе не трудно повторить еще раз? — сказал он, наконец, и его окаменевшее лицо оттаяло, согретое каким-то новым чувством. — Боюсь, я совсем выжил из ума и принимаю желаемое за действительное. Слуховые галлюцинации…

Вместо ответа я его поцеловала. Я была так счастлива, что никак не могла от него оторваться. Только сейчас стало ясно, как плохо мне было без него, ведь, несмотря на весь ужас гибели Франчески, эта минута стала самой счастливой за пять дней после его ухода.

Кости обнимал, гладил меня, целовал так глубоко, что скоро я стала задыхаться. Я откинула голову, глотнула воздуха. Он скользнул губами к шее, нащупывая языком пульс, тихонько посасывая жилку. Этот бьющийся у меня на горле родничок притягивал его, как стрелку компаса, и я оттянула воротник, чтобы ему было удобнее.

Он через голову стянул с меня рубашку, оторвавшись от жилки всего на одно мгновение. Его клыки, уже отросшие от страсти, задели кожу. Кости никогда, даже в самой горячке любви, не оставлял у меня на коже царапин. Он твердо держался в границах, которые я для него установила. О себе я не могла сказать того же. Я не упомню, сколько раз в судорогах страсти пускала ему кровь, но он ни разу не упрекнул меня в нечестной игре. Я гадала, о чем он думает сейчас, лаская мое горло и зная, что мне это нравится. Приходится ли ему держать себя в руках? Жгучая голодная боль у меня внутри, которую можно утолить, только впустив его в себя… Чувствовал ли он что-то похожее, только немного на иной лад? Мучило ли его, что я принимаю лишь часть его, хотя он-то принял меня целиком?

Губы Кости спустились ниже, к груди, но я направила их снова к горлу.

— Дальше, — сказала я, и хотела, чтобы он понял все правильно.

Должно быть, он по голосу угадал, что я говорю не о любовных играх, и напрягся всем телом.

— Что ты делаешь, Котенок?

— Избавляюсь от застарелых предрассудков. Ты вампир. Ты пьешь кровь. Я пила твою, а теперь хочу, чтобы ты выпил моей.

Он долго пристально смотрел на меня, потом покачал головой:

— Нет. На самом деле ты не хочешь.

— Я не боюсь твоих клыков, — выдохнула я, — и тебя не боюсь. Я хочу, чтобы в тебе была моя кровь, Кости. Хочу знать, что она течет в твоих жилах.

— Не искушай меня, — пробормотал он, стискивая кулаки.

О да, он этого хотел, и я хотела отдать ему это — вместе со всем остальным. Я придвинулась к нему:

— Я не искушаю. Я настаиваю, чтобы ты меня выпил. Давай. Снесем последнюю стену, что нас разделяет.

— Ты мне не докажешь, — возразил он, но его сопротивление слабело.

Я чувствовала его растущий голод. Воздух вокруг нас словно искрился, и я никогда еще не видела, чтобы глаза его горели так ярко. Я обвила его руками, погладила губами его горло:

— Я не боюсь.

— А я боюсь. Очень боюсь, что ты потом пожалеешь.

Но при этих словах он крепко обвил меня руками. Я потерлась об него, слушая шорох от трения кожи. Зубами прихватила мочку его уха, сильно прикусила, и он содрогнулся.

— Я хочу. Покажи мне, что не стоило так долго ждать.

Его ладонь откинула мне волосы, губы впились в горло. Я вздрогнула, когда язык прошелся вокруг жилки — хищно, не то что раньше. Он крепче припал губами, всосал кожу, притянул артерию к поверхности и прижал острым зубом. Сердце у меня уже стучало молотом. Должно быть, удары отдавались у него под губами.

— Котенок, — простонал он, не отрывая губ, — ты уверена?

— Да, — шепнула я, — да!

Клыки вошли в кожу. Я ждала боли, но ее не было. О! Совсем не так, как кусал меня Хеннесси. Ничуть не больно. Наоборот. Я почувствовала, как во мне разливается восхитительное тепло. Как будто мы поменялись ролями, и кровь, пролившаяся ему в рот, питала и меня тоже. Тепло нарастало, уносило меня, и я за шею притянула его еще ближе.

— Кости…

Он впился глубже, подхватил меня, когда подогнулись мои колени, я повисла, припав к нему, поражаясь, как с каждым его глотком мне становится лучше. Казалось, я таю в его объятиях, тону в нежданном блаженстве.

Вселенная съежилась, в ней остался только стук моего сердца, ровное тяжелое дыхание и постоянный ток крови, связующий между собой каждую частицу моего существа. Я ощущала Кости, как никогда, понимала, как он объединяет каждое нервное окончание, каждую клетку, как передает им самую суть моей жизни. И я хотела передать это ему, хотела наполнить его собой, утопить его в себе. Чудилось, я утратила вес, плыву, а потом окутавшее меня тепло превратилось в поток жидкого пламени. Да, да!

Не знаю, выговорила ли я это вслух. Реальность больше не существовала. Я чувствовала лишь струящийся во мне жар, от которого закипала кровь. А потом все чувства остро прояснились. Кожа готова была лопнуть, в крови кипел эрос, и последнее, что я почувствовала, — Кости пьет и все крепче прижимает меня к себе.

Я открыла глаза, закутанная в одеяла. Меня обнимала бледная рука, и я, даже не видя часов, как-то почувствовала, что прошло много времени.

— На улице темно? — спросила я, инстинктивно ощупывая горло.

Ни малейшей припухлости, совершенно гладкая кожа. Поразительно: внешне не осталась ни следа, хотя все тело еще звенит.

— Да, темно.

Я, нащупав его холодные ступни, повернулась к нему лицом.

— Ты совсем продрог!

— Ты опять стянула на себя одеяла.

Я оглядела себя. Завернута во все теплое, что было на постели. Кости, прижимавшемуся ко мне, достался уголок-другой, не больше. Пожалуй, он не преувеличивал.

Я развернула одеяло и набросила половину на него, вздрогнув, когда его ледяная кожа коснулась моего голого тела.

— Ты раздел меня сонную? Надеюсь, не воспользовался моей беспомощностью?

— Нет, это я из предосторожности, — отозвался он, ловя мой взгляд. Только теперь я заметила, что он натянут как струна, готовая лопнуть от первого удара. — Раздел тебя и спрятал одежду, чтобы ты, если проснешься сердитой, не смогла сбежать без разговоров.

Да, он учился на собственном опыте. Я скрыла улыбку, представив, как он распихивает мои одежки под камни. Потом опомнилась:

— Я не сержусь. Я сама хотела, и это было… невероятно. Я и не думала, что так будет.

— Я рад это слышать, — шепнул он. — Я люблю тебя, Котенок. Описать не могу, как люблю.

Сердце чуть не взорвалось у меня в груди от наплыва чувств. Слезы выступили на глазах. Молчать было больно.

Он увидел мои слезы:

— Что-то не так?

— Ты не успокоишься, пока не получишь меня всю, да? Тело, кровь, доверие… и тебе еще мало.

Он понял, о чем я говорю, и ответил без промедления:

— Больше всего мне нужно твое сердце. Больше всего. Ты права. Я не успокоюсь, пока не получу его.

Слезы уже выкатились мне на щеки, я не могла больше скрывать правду. Не знаю, как я могла молчать о ней так долго.

— Оно уже и так твое. Так что можешь успокоиться.

Он замер:

— Ты не шутишь?

Неуверенность и подступающие чувства наполнили его взгляд, не отрывавшийся от моих глаз. Я кивнула, потому что в горле пересохло и говорить я не могла.

— Скажи. Мне нужно услышать слова. Скажи мне.

Я облизнула губы, прокашлялась. Только с третьей попытки ко мне вернулся голос.

— Я люблю тебя, Кости.

Как будто с меня сняли тяжесть, о которой я и не ведала. Забавно, как я боялась, а бояться-то было совсем нечего.

— Еще разок… — Он уже почти улыбался, и прекрасная, чистая радость заполнила пустоту, которую я всю жизнь носила в себе.

— Я люблю тебя.

Он целовал меня в лоб, в щеки, в глаза, в подбородок — легкие, как перышко, прикосновения отзывались во мне мощью локомотива.

— Еще раз… — Слова звучали невнятно, потому что он прижимался к моим губам губами, и я выдохнула прямо в них:

— Я тебя люблю.

Кости целовал меня так, что закружилась голова и все вокруг стало вращаться, хотя я лежала смирно. Он оторвался только раз, чтобы шепнуть мне в губы:

— Этого стоило ждать.