На пороге счастья

Глава 4

Стук башмаков по деревянным половицам нарушил размышления Кэтлин. Ожидая увидеть кого-нибудь из гостей ранчо, женщина с улыбкой повернулась. И замерла, увидев на пороге комнаты Коди. Улыбка мгновенно угасла.

– Мне тоже приятно видеть вас, – неловко пошутил он.

– А я было подумала, что вы сверзлись с какой-нибудь горы или что-то в этом духе, – в тон ему ответила она.

Со времени их ссоры в баре Диллона прошла почти неделя. И все это время Вашингтон ни разу не попался ей на глаза. Ее раздражало и то, что она так и не сумела понять, как относится к случившемуся. Чувства стремительно менялись: от ярости до откровенной тоски.

– Я был занят.

Коди прошел в столовую, и она поймала себя на том, что с одобрением смотрит на его худощавую фигуру. Шляпу он держал в руках, а волосы были в полном беспорядке, что придавало ему еще большее очарование.

– Вам понадобилось что-то конкретное или вы просто решили поиграть на моих нервах?

– Я пришел поговорить с вами.

– Вы хотите поговорить? Со мной? Я думала, что вы умеете лишь кричать на меня.

Коди сжал челюсти, и Кэтлин почувствовала укол совести. Кажется, он старается вести себя вежливо.

– Хорошо. О чем же вы хотели поговорить? Коди немного расслабился.

– Я подумал, что мы могли бы немного проехаться верхом. Ко мне домой. Мой отец хотел бы познакомиться с вами.

Кэтлин уставилась на него, широко открыв глаза:

– Ваш отец?

– Да. – У нее возникло странное чувство, что ему жутко неудобно. Однако до чего же интригующе!

– Зачем? – подозрительно спросила она.

В зеленых глазах отразились замешательство и раздражение. Интересно на кого? На нее или на отца?

– Он сказал, что жаждет познакомиться с женщиной, из-за которой его сын свалял такого дурака, да еще в битком набитом баре.

– Это столь редкое событие, что непременно нужно персональное знакомство? – съехидничала она.

– Редкое? – Коди невесело рассмеялся. – Практически невероятное. Не могу припомнить ни одного случая до сих пор, чтобы я орал на женщину на переполненной танц-площадке, соревнуясь, кто из нас сделает это громче. – Он помолчал, разглядывая ее. – Правда, меня еще никто и не провоцировал так, как это сделали вы.

– Интересно, почему это? – спросила она, искренне пытаясь понять. – Никто еще так не реагировал на меня. Я никогда не умела даже произвести должное впечатление, не говоря уже о публичном скандале.

– Назовем это изъяном характера, и все тут, – предложил Коди. – Вы поедете со мной или нет?

– Конечно. Почему бы и не поехать?

– Спасибо. – Он повернулся к двери. – Я приготовлю для вас лошадь.

– Тогда позаботьтесь, чтобы это была Ласточка.

Он даже споткнулся, но больше ничем не выдал своего раздражения.

Кэтлин ожидала, что дом Коди окажется скромным жилищем, примостившимся на краю леса, функциональным и удобным для проживания двух одиноких мужчин. Поэтому то, что она увидела, как только они поднялись на вершину горы, оказалось для нее полной неожиданностью.

Внизу простиралась залитая солнцем долина. Первым, что бросилось в глаза, была лужайка. Пышная зеленая трава – целые акры этой травы – простиралась до беленых заборов, отгородивших выгоны для лошадей. Нежный ветерок ласково шевелил в поле колосья пшеницы, казалось, тянувшиеся до горизонта и даже дальше.

Яркие цветы вокруг фундамента покрашенного в белый и голубой цвета огромного деревянного дома придавали картине невероятно праздничный вид. И несмотря на то что выглядел дом экстравагантно и чересчур роскошно, он не казался чужаком. Непонятным образом он вписывался в окружающую обстановку.

Кэтлин посмотрела на Коди и заметила, что тот наблюдает за ней, настороженно ожидая ее реакции.

– У меня такое чувство, что я многого не знаю о вас, – сказала она.

– Осмелюсь заметить, что вы не знаете обо мне практически ничего.

– Именно этого вы и добивались, не так ли? Он молча пожал плечами.

– Эрл сказал мне, что вы не числитесь среди работников ранчо.

– А я никогда ничего подобного и не утверждал.

– Конечно, нет, но прекрасно знали, что я предположила именно это.

– Если бы вы спросили, я бы вам сказал.

Кэтлин почувствовала, как в ней начал закипать гнев. Вот негодяй! Просто наслаждается своей ролью самого возмутительного мужчины на земле. Она попыталась успокоиться и сделала глубокий вдох. Это помогло.

– Отлично. Сейчас я спрашиваю, какое отношение вы имеете к Джону и ранчо?

– Джон приехал сюда со своей мечтой. Все, что я сделал, это помог ему реализовать ее.

– Вы дали ему денег для постройки ранчо или что-то в этом духе? – нахмурилась Кэтлин.

– Нет. Я стал посредником. Соглашение заключили мой отец и Джон. Я просто свел их вместе.

– Ваш отец, – задумчиво повторила Кэтлин, оглядывая долину перед ними. – Он известен?

– Смотря кому. Если вы увлекаетесь искусством, то вполне возможно, знаете его имя.

– Я довольно долго помогала в работе маленького музея в Чикаго, специализировавшегося на современном западном искусстве.

– Тогда вполне вероятно, что он вам известен.

– Олан Вашингтон?

– Он самый.

Что ж, тогда понятна вся эта роскошь. Олан Вашингтон считался одним из наиболее талантливых художников Америки.

– Первым здесь поселился мой дед. Он построил дом чуть севернее, вон за теми деревьями.

Коди показал рукой на рощицу, и Кэтлин рассмотоела за деревьями небольшой фермерский дом.

– Там сейчас живу я. Конечно, дом модернизировали, так что меня он вполне устраивает.

– Значит, ваш отец бродит по всему громадному дому в полном одиночестве?

– Не совсем так. Моя мать умерла почти четыре года назад. Она любила устраивать приемы. У нас постоянно кто-то гостил.

– Но у вас огромное ранчо. Этим занимается тоже ваш отец? Или вы?

Коди покачал головой:

– Талант отца четко обозначен. Мой дед очень гордился его достижениями, но для него самого земля значила все. Когда родился я, то очень скоро выяснилось, что во мне нет ни грана отцовского таланта. Но зато дед привил мне свою любовь к земле, так что она у меня в крови.

На губах Коди появилась довольная улыбка.

– Из-за профессии отца я смог повидать весь мир, путешествуя с ним. Но никогда не сомневался, что все, что мне нужно, я найду только здесь. Поехали?

Несколько минут спустя Кэтлин уже входила в прохладный холл огромного дома Олана Вашингтона. Как она и ожидала, стиль был крестьянский, но с налетом роскоши. Слева была столовая. Справа – огромная комната, выполнявшая, наверное, роль гостиной. Теплые вишневые панели покрывали стены до самого потолка. Огромный каменный камин доминировал в комнате, но внимание Кэтлин привлекла картина над ним.

– Заходите, – пригласил Коди. – Я пойду поищу отца.

Кэтлин зашла в комнату и прошла прямо к картине. Это была Монтана во всем своем очаровании. Олан Вашингтон славился тем, что всегда рисовал реальные пейзажи. И женщина подумала, что сразу бы узнала это место, доведись ей наткнуться на него.

Жесткие контуры гор, все в голубых и серых тенях, возвышались над открытым простором луга, сотканного из нежнейших мазков самых невероятных оттенков. Пасущиеся на лугу кони и одинокая всадница. Небо казалось сплошными всполохами красного и оранжевого цветов со смягчающими розовато-желтыми, чисто розовыми и персиковыми мазками. Рисовалось это, вне всякого сомнения, на закате.

– Вам нравится? – послышался удивленный голос. Кэтлин повернулась. Мужчина, стоявший на пороге, был пожилой копией своего сына. Его волосы поседели, а лицо испещряли морщины, но двигался он с грацией молодого и физически крепкого мужчины.

– Чудесная картина!.. – искренне ответила она. – Я бы хотела увидеть то место, где вы это рисовали.

Олан покачал головой.

– Боюсь, что не смогу порадовать вас этим. Видите ли, этот кусочек земного рая существует лишь тут. – Он коснулся своей головы. – И тут. – Он приложил руку к сердцу. – Это мой собственный рай.

Получив столь подробную справку, Кэтлин снова повернулась к картине. Олан подошел к ней. Она взглянула на него и улыбнулась.

– Думаю, именно это и делает его столь прекрасным. Вашингтон-старший улыбнулся и протянул ей руку.

– Благодарю вас. Вы, должно быть, Кэтлин Хантер. А я – Олан Вашингтон.

– Очень приятно познакомиться.

– Надеюсь, вы не подумали, будто вам приказано явиться сюда. Но я просто умирал от любопытства и должен был познакомиться с женщиной, не побоявшейся устроить моему сыну та-акую знатную выволочку!

Кэтлин вспыхнула.

– Боюсь, это вовсе не храбрость, – призналась она. – Кажется, я просто выпила больше обычного.

Олан весело расхохотался и похлопал ее по руке.

– Всегда восхищался женщинами, умеющими честно признаваться в том, что совсем не в их пользу. Можно предложить вам что-нибудь выпить?

– Дженни уже несет напитки. – В комнату вошел Коди. – Полагаю, вы уже познакомились?

– Да. – Олан взглянул на сына. – Мы как раз обсуждали, где находится оригинал пейзажа.

– А-а, твой собственный, выдуманный!.. Ты поделился с ней своим секретом?

– Да.

– Вы должны чувствовать себя польщенной. Отец вполне мог бы выдумать красочную историю о страшных опасностях, которые испытал, рисуя данный пейзаж. В этом он ничем не отличается от других смертных – жаждет поразить воображение женщины.

Коди бросил на отца поддразнивающий взгляд и ухмыльнулся. Кэтлин еще ни разу не видела столь беззаботного выражения на его лице. Если бы он лично ей так улыбнулся, то она наверняка бы растаяла.

– Не подрывай мою репутацию. Садитесь, Кэтлин. Можно мне называть вас Кэтлин?

– Да, конечно. – Она села в кресло, обитое великолепной голубой парчой.

– А вы зовите меня Олан. Никаких мистеров Вашингтонов. Иначе я ощущаю себя стариком.

Он сел напротив нее на диван.

Кэтлин мягко рассмеялась:

– Я ни за что не совершу столь тяжкого греха.

В комнату с подносом вошла молодая женщина. Коди мгновенно поднялся и помог ей поставить напитки на ближайший столик. Она его поблагодарила.

– Дженни, иди познакомься с Кэтлин.

Та подошла к Олану и протянула Кэтлин руку, пока Олан представлял их друг другу. Кэтлин потрясла почти классическая красота женщины. На первый взгляд ей было не больше двадцати пяти лет. У нее была великолепная кожа и глаза ясной, чистой голубизны. Золотые с рыжинкой волосы рассыпались по плечам, доходя почти до талии.

– Очень рада познакомиться с вами, Кэтлин. – По манере говорить можно было догадаться, что она выросла в образованной среде на востоке страны. – Как замечательно, что вы выбрались к нам! У нас редко бывают гости.

Коди раздал всем чашки с охлажденным чаем, пока Дженни присела на диван рядом с Оланом. Кэтлин инстинктивно поняла, что Дженни занимает в доме особое положение. Только вот какое, ей было невдомек.

– Понравилась вам Монтана? – спросил ее Олан, удобно устроившись на толстых подушках.

– Здесь очень красиво. Я не была уверена, понравится ли мне здесь. Я ведь всю жизнь прожила в Чикаго. Но сейчас подумываю остаться здесь насовсем.

– Чудесно! – воскликнул Олан. – В нашем штате всегда найдется место еще для одного жителя.

– О, но в таком случае понадобится целых три места, не так ли? – сказала Дженни. – Коди рассказывал, что у вас двое девочек-близняшек.

– Да, Хизер и Холли. Им уже четырнадцать. Холли готова голосовать за то, чтобы остаться здесь, руками, ногами и всем, чем угодно. А вот Хизер эта идея совершенно не воодушевляет.

– Что ж, четырнадцать – возраст противоречий, – заметила Дженни.

Кэтлин кивнула:

– Этот год принес нам чересчур много перемен. И Хизер приспосабливается к ним хуже, чем я ожидала.

Она с любопытством наблюдала, как Коди беспокойно бродил по комнате, остановившись наконец у окон, выходивших на запад. Почти вся стена состояла из стекла, открывая великолепный вид на холмы и горы.

– Не обращайте внимания на моего сына, – сказал Олан, заметив, куда она смотрит. – У него беспокойный дух. Он родился на столетие позже, чем надо бы.

– У человека, который и сам просто бредит нашей стариной, – вмешалась Дженни. – Так что вы оба родились не тогда, когда следовало бы.

– Святая правда, – вздохнул Олан. – Чего бы я только не отдал, чтобы хоть одним глазком увидеть эти земли до того, как мы появились здесь и все испортили!

– Только не заводись, па, – тут же повернулся от окна Коди. – Я утащил Кэтлин прямо из столовой. Мэтти съест меня с потрохами, если я не верну ее к ленчу.

Дженни посмотрела на Кэтлин:

– Если вы останетесь в Монтане, то будете работать на ранчо?

Кэтлин отрицательно покачала головой:

– Джон предлагал, но мне кажется, что это не выход. И не потому, что я не люблю работу. Там вполне хватит дел и для меня, и для девочек. Но мне хочется заняться чем-то таким, что позволит быть совершенно независимой.

У нее вдруг запылали щеки. Ну, к чему, ради всего святого, исповедоваться перед этими людьми? Как бы они ни были добры, вряд ли им интересно выслушивать признания о ее незадавшейся жизни.

– Вы, кажется, говорили, что работали в Чикаго в музее? – спросил Коди.

– Только в качестве добровольца.

– А что это за музей? – спросил Олан.

– Музей западного искусства Уэйнрайтов. Это небольшой музей.

– Кажется, я подарил им пару своих картин.

– Да. – Кэтлин улыбнулась, довольная тем, что он вспомнил об этом. – Обе посвящены боевым подвигам Кастера. Я полюбила их сразу, как только увидела, – сказала Кэтлин, не подозревая, что ее глаза заблестели от нескрываемого удовольствия. – Но я не до конца понимала их, пока по дороге сюда не побывала сама на поле боя. Я всегда воображала, что поле боя и должно быть полем, этакой большой и ровной площадкой. Мне и в голову не приходило, что были четыре с половиной квадратных мили холмов, где произошло несколько кровавых схваток за два дня. Знание истории эмоционально обогащает восприятие ваших картин. – Она пояснила: – Я имею в виду ту картину, где Кастер и его войско стоят на холме, а их со всех сторон окружают индейцы. Она очень драматична. Но вторая, где вы просто изобразили белые камни на неровной земле, разбросанные то тут, то там, в тех местах, где погибли солдаты, – эта картина трогает просто до слез. Вы умудрились уловить настроение и передать его на холсте...

Она смолкла, вспыхнув от смущения.

– Прошу прощения. Я, кажется, немного увлеклась. Со мной это бывает.

– Пожалуйста, не извиняйтесь, Кэтлин, – мягко сказал Олан.

Кэтлин бросила на него быстрый взгляд и обнаружила, что он улыбается. Олан подвинулся к ней и ласково потрепал по руке.

– Трудно больше польстить художнику. Вы так страстно описываете мои картины! Вы когда-нибудь пытались сами рисовать?

– О нет! У меня совершенно нет способностей.

– Вы уверены?

– Да, я... – Кэтлин вдруг замолчала и уставилась на него. А действительно, так ли она уверена? Однажды, давным-давно, она записалась на курсы рисования при музее, но успела посетить лишь два занятия, а потом Гэри настоял прекратить эти глупости и заставил ее по-прежнему проводить все вечера дома с девочками. Когда Кэтлин сказала ему, что ей очень нравится рисовать, он просто расхохотался и язвительно заметил, что вряд ли ей удастся стать еще одним Пикассо. А если это так, то к чему терять время?

Кэтлин вскочила, неожиданно так разозлившись, что ее даже затрясло. Вся жизнь укладывалась в одну абсолютно лишенную смысла и интереса главу. В ней напрочь отсутствовали детали и яркие краски. Как она умудрилась прожить все свои тридцать четыре года таким странным образом? Еще можно простить себе годы, проведенные под опекой и влиянием отца. Но как можно оправдать пятнадцать лет добровольного рабства у мужчины, лишившего ее последнего грана самоуважения и гордости?

– Извините, – тихо проговорила она голосом, в котором чувствовались близкие слезы. – Я должна покинуть вас.

С опущенной головой Кэтлин выскочила из комнаты. Коди обнаружил ее на парадном крыльце. Кэтлин стояла, прислонившись плечом к опорной стойке.

– Я не знаю, где моя лошадь, – не поворачиваясь, сказала она.

Коди почудились слезы в ее голосе, и это потрясло его до глубины души. Почему он так болезненно реагирует на слезы этой женщины, ведь обычно на дух не переносил женских слез?

Он понял, что увязает в трясине с невероятной скоростью. С каждой их встречей он все больше привязывался к ней. Коди не мог объяснить этот феномен. Его это и интриговало, и раздражало. Он пытался бороться со странными чувствами в течение трех недель, но у него ничего не вышло. Какое-то внутреннее чутье нашептывало ему, что пора прекратить сопротивление и начать привыкать к этому.

Коди подошел к Кэтлин и остановился за ее спиной. Затем, после секундного колебания, нежно опустил руки ей на плечи. И почувствовал, как она задрожала и шумно втянула воздух. Потом, словно решив изумить, прислонилась к его сильной груди. Кэтлин казалась такой маленькой и хрупкой, что ему ужасно захотелось обнять ее, прижать к себе и защитить. Но он мгновенно сообразил, что Кэтлин это вряд ли понравится.

– Я позволила ему отнять у меня все, Коди! – сказала она дрожащим голосом. – Пятнадцать долгих лет я позволяла унижать мою гордость и лишать себя самоуважения.

Пальцы Коди напряглись. Если бы этот подонок, ее бывший супруг, оказался сейчас рядом, то Коди с огромным удовольствием развеял бы часть своей ярости, поработав кулаками. Гэри Хантер – настоящий ублюдок.

– Не оглядывайтесь назад, Кэтлин, если, конечно, собираетесь идти вперед. Надо забыть свое прошлое.

– Как?

– Вы это делаете с тех пор, как приехали сюда. Вы все делаете как надо.

Он неосознанно ласково погладил женские плечи. Ее аромат, потрясающе женский, окутал его и наполнил желанием, которое опасно крепло с каждым мгновением.

– Вы уже намного сильнее, не столь ранимы, как раньше. И вспомните, сколько раз вы уже противостояли мне. Держу пари, вы никогда и не пытались вести себя так со своим бывшим мужем.

– Никогда, – тихо призналась она. Кэтлин склонила голову набок, позволив его пальцам нежно гладить свой затылок. – Мы с Гэри никогда не ссорились. Мы просто обсуждали. А потом делали все так, как хотелось ему.

– Вот видите, налицо явный прогресс. Вы за все время на ранчо ни разу не поступили так, как того хотелось мне. И вы научились весьма доходчиво объяснять свои мысли.

Он с удовольствием услышал, как женщина хихикнула.

– И вы называете это прогрессом?

– Конечно.

Коди нежно отвел волосы с шеи и прижался губами к душистой коже.

– Ваш бывший муж – идиот, Кэтлин, – пробормотал он. – Я не знаю ничего более прекрасного, чем когда вы взрываетесь фейерверком от гнева.

Она замерла и тихо отодвинулась от него. Коди молча наблюдал, как Кэтлин устало спускалась по ступенькам.

– Вы не приведете мне мою лошадь? – подчеркнуто вежливо спросила она.

Ее тон ясно свидетельствовал, что она уже успокоилась. Коди беспечно скрестил руки на груди и прислонился к опоре.

– Только не сию же минуту.

Она повернулась к нему, глаза ее покраснели от недавних слез, но уже снова сияли бойцовским огнем.

– Я хочу поехать домой, Коди. Сейчас же.

– Почему вы так расстроились?

Кэтлин осуждающе смотрела на него, но не отвечала. Ее нерешительность смешалась с раздражением. Наконец она выдохнула и отрезала:

– Я отлично знаю, что совсем не красавица, так что приберегите свои комплименты для вашей рыжей любовницы.

– У меня нет рыжей любовницы, – тут же отрекся он. – И я считаю вас очень красивой. Кто вам сказал, что вы не красавица? Тот же самый человек, который убедил, что у вас нет таланта?

Она вздрогнула и заморгала, пораженная этой мыслью. Коди медленно сошел с крыльца, глядя на ошеломленное лицо женщины. Когда он остановился перед ней, Кэтлин подняла на него полные замешательства и недоверия глаза.

Коди взял ее лицо в свои ладони.

– Все, что муж пытался вбить в вашу голову, ложь, Кэтлин. И не я один думаю так.

Он легко коснулся ее губ и лишь потом завладел ее ртом в настоящем нежном поцелуе. Она подняла руки и вцепилась в его мускулистые плечи. Ему хотелось поцеловать ее так, чтобы все тревожные мысли напрочь вылетели из головы. Но природная осторожность подсказала, что Кэтлин гораздо нужнее нежность, которой ее обделяли столько лет. Когда Коди оторвался от нее, Кэтлин вытерла мокрые следы своих слез с его лица. Какое-то мгновение она внимательно рассматривала его. И наконец прошептала:

– Мне не нужна ваша жалость, Коди.

Вашингтон не верил тому, что слышал, и был вне себя от отчаяния. Мотнув головой, он коснулся ее подбородка.

– Если вы считаете, что это имеет какое-то отношение к жалости, то вам придется многое узнать обо мне. Подумайте, Кэтлин, и посмотрим, к каким выводам вы придете.