На пути к свадьбе

Глава 13,

Месяц спустя

Еда была изысканной, убранство стола – пышным, обстановка вокруг – роскошной.

А Люси чувствовала себя несчастной.

Лорд Хейзелби и его отец, лорд Давенпорт, прибыли на ужин в лондонский особняк Феннсуортов. Идея пригласить их принадлежала Люси, и сейчас она с мукой видела в этом особую иронию. Свадьба состоится через неделю, а она только сегодня увидела своего будущего мужа. Впервые с того мгновения, когда ее свадьба из событий вероятных перешла в разряд неминуемых.

Они с дядей приехали в Лондон двумя неделями раньше. Так как в течение одиннадцати дней после приезда от ее суженого не было ни слуху ни духу, она решилась предложить дяде устроить что-то вроде небольшою приема. В первое мгновение дядя возмутился. Хотя нет, поправила себя Люси, он разозлился, но не потому, что счел идею глупой. Причиной возмущенного выражения на его лице было исключительно ее появление. Она встала перед ним, и он был вынужден поднять на нее глаза.

А дядя Роберт не любил, когда его прерывали. Без сомнения, он увидел здравый смысл в том, чтобы дать возможность жениху и невесте перемолвиться словечком, прежде чем они встретятся в церкви. Поэтому лишь сухо бросил ей, что отдаст распоряжения.

Окрыленная своей крохотной победой, Люси также спросила, может ли она посетить одно из светских мероприятий, которые устраивались практически в двух шагах от дома. В Лондоне уже начался светский сезон, и каждый вечер Люси из окна наблюдала, как мимо проезжают элегантные кареты. Однажды прием устраивали в особняке, расположенном напротив Феннсуорт-Хауса, на другой стороне Сент-Джеймс-сквер. Очередь из карет вилась по всей площади, и Люси погасила все свечи в своей комнате, чтобы с улицы не был виден ее силуэту окна. Некоторые гости, устав томиться в ожидании, не выдерживали и, так как погода была теплой, выбирались из карет и шли к дому пешком.

Люси убеждала себя, что хочет взглянуть на туалеты, но в глубине души знала правду.

Она выглядывала, надеясь увидеть мистера Бриджертона.

Она не знала, что сделала бы, если бы увидела его. Метнулась бы за штору, наверное. Ведь он знает, что это ее дом. Пусть ее присутствие в Лондоне и не является общеизвестным фактом, но он наверняка поддался бы любопытству и бросил бы взгляд на фасад.

Однако на тот прием он не приехал, а если и приехал, то карета подвезла его к парадной лестнице.

А может, его вообще не было в Лондоне. У Люси не имелось возможности выяснить это. Она сидела взаперти с дядей и пожилой, слегка глуховатой теткой Харриет, которую привезли сюда ради соблюдения правил приличия. Люси покидала дом только для того, чтобы сходить к портнихе или прогуляться по парку. Все остальное время она проводила в одиночестве – дядя не желал разговаривать, а тетка ничего не слышала.

Поэтому до Люси не доходили никакие сплетни. О Грегори Бриджертоне или о ком-то другом.

А при случайных встречах со знакомыми она, естественно, не могла расспрашивать о нем. Люди подумали бы, что она им интересуется. Она им действительно интересовалась, но никто – ни один человек – не должен был об этом знать.

Ведь она выходит замуж за другого. Через неделю. Только это было не главным. Главное заключалось в том, что Грегори Бриджертон не проявил своего намерения занять место Хейзелби.

Когда он целовал ее и когда на следующее утро они стояли в неловком молчании на подъездной аллее, он считал, что целует девушку, не связанную обязательствами, непомолвленную.

Когда она рассказала ему о помолвке, он отнесся к этому абсолютно спокойно. И в его лице она увидела – а она искала, о, она так искала, – всего лишь... ничего. Ничего, что показало бы, что ее помолвка что-то значит для него.

Вместо этого он сказал: «Желаю вам всего наилучшего». Эти слова прозвучали как окончательный приговор. Она стояла и смотрела, как сундуки грузят в карету, а ее сердце разрывалось на куски. Она чувствовала это. И ощущала боль в груди. Когда же она ушла, стало еще хуже. Грудь сдавило так, что она едва могла дышать. Она ускорила шаг – насколько было возможно, чтобы походка не показалась неестественной, – и наконец повернула за угол. Там она рухнула на скамью и спрятала лицо в ладонях.

И молила Господа о том, чтобы никто ее не увидел.

Она очень хотела оглянуться. Ей очень хотелось бросить последний взгляд на него и запомнить его таким – в странной позе со сложенными за спиной руками и слегка расставленными ногами. Люси знала, что в такой позе стоят сотни мужчин, но почему-то у него она выглядела другой. Он мог бы находиться во многих ярдах от нее, но она все равно узнала бы его по этой позе.

И походка у него была другая – свободная и легкая, как будто где-то в глубине души он оставался семилетним мальчишкой. Это проявлялось и в развороте плеч, и в движении бедер – в тех деталях, которые обычно не замечают, но на которые Люси всегда обращала внимание.

Однако она не оглянулась. Это только ухудшило бы дело. Ей не хотелось, чтобы он видел ее лицо. Во время беседы ей удавалось держать себя в руках, но как только она отвернулась, все изменилось. Ее губы приоткрылись, она судорожно втягивала в себя воздух, но ощущение внутренней пустоты не проходило.

Это было ужасно. И ей не хотелось, чтобы он это видел.

Но ведь здесь, в Лондоне, ей очень хотелось увидеть его. Конечно, это было глупостью. Это было бы неблагоразумно, но ей все равно хотелось. Ей даже не придется говорить с ним. Вообще-то ей не следовало бы говорить с ним. Но хоть одним глазком...

Взгляд украдкой никому не причинит вреда.

Когда она попросила у дяди разрешения побывать на приеме, он отказал ей, заявив, что нет смысла впустую тратить время или деньги на светскую жизнь, если она уже имеет то, ради чего открываются сезоны, – предложение о браке.

Более того, он сообщил ей, что лорд Давенпорт намерен представить ее обществу как леди Хейзелби, а не как леди Люсинду Абернети. Люси не понимала, почему это так важно, особенно если учесть, что многие в свете уже знали се как леди Люсинду Абернети – кто со школы, кто с того момента, когда они с Гермионой весной принялись «наводить лоск». Но дядя Роберт дал ей понять (в своей неподражаемой манере, то есть без единого слова), что беседа окончена, и все свое внимание сосредоточил на бумагах, лежавших на столе.

Поэтому она лишь кивнула и вышла из комнаты.

И вот сейчас она присутствует на ужине, который сама же и инициировала, и жалеет – безумно – о том, что тогда не промолчала. Хейзелби довольно приятный, даже милый. Но вот его отец... Люси молила о том, чтобы ей не пришлось жить у Давенпортов. «Пожалуйста, Господи, пусть у Хейзелби будет свой дом».

В Уэльсе. Или, возможно, во Франции.

Выразив свое недовольство всем на свете – погодой за то, что дождливая, палатой общин за то, что она полным-полна плохо воспитанных идиотов, и оперой – «Боже, даже не на английском!» – лорд Давенпорт обратил свой критический взгляд на Люси.

Люси потребовалась вся сила духа, чтобы не отпрянуть, когда он навис над ней. Пучеглазый, с толстыми, мясистыми губами, он очень напоминал грузную рыбу. Честно говоря, Люси не удивилась бы, если бы он сорвал сорочку и обнажил жабры и чешую.

А потом... бр-р... ее передернуло от воспоминания. Он подошел поближе, причем настолько, что она кожей лица ощутила его горячее смрадное дыхание.

Она прямо держала спину, сохраняя идеальную осанку.

Он велел ей показать зубы.

Это было унизительно.

Лорд Давенпорт изучал ее как племенную кобылу. Он дошел до того, что, положив руки ей на бедра, проверил, насколько ее таз подходит для деторождения! Люси ахнула и безумным взглядом посмотрела на дядю, моля о помощи, но тот хранил каменное выражение лица и пялился куда-то в сторону, совсем не на нее.

А теперь, когда они сели за стол... Боже милостивый! Лорд Давенпорт принялся допрашивать ее. Он задавал вопросы о ее здоровье и затрагивал темы, которые, по мнению Люси, обсуждаются только в женском обществе. Потом, когда она уже думала, что худшее позади...

– Вы знаете таблицу?

Люси ошеломленно заморгала.

– Прошу прощения?

– Таблицу, – нетерпеливо повторил он. – По шестерке, семерке.

На мгновение Люси лишилась дара речи.

– Ну? – не унимался он.

– Конечно, – запинаясь, проговорила Люси.

Она опять посмотрела на дядю, но тот упорно хранил на лице выражение решительного равнодушия.

– Показывайте. – Губы лорда Давенпорта образовали тонкую линию, которая протянулась от одной обвисшей щеки до другой. – По семерке. Этого хватит.

– Я... э-э...

Охваченная отчаянием, Люси пыталась поймать взгляд тети Харриет, но та не обращала внимания на то, что творится вокруг, и фактически не произнесла ни слова с начала вечера.

– Папа, – вмешался Хейзелби, – полагаю, вы...

– Тут вопрос улучшения породы, – довольно грубо заявил лорд Давенпорт. – Будущее семьи заключено в ее чреве. У нас есть право знать, что мы получаем.

Она сглотнула и на мгновение прикрыла глаза, чтобы собраться с силами. А когда открыла, то обнаружила, что лорд Давенпорт смотрит прямо на нее. Его губы начали приоткрываться, и Люси поняла, что он сейчас заговорит. Этого она вынести уже не могла и...

– Семь, четырнадцать, двадцать один, – затараторила она, чтобы только остановить его. – Двадцать восемь, тридцать пять, сорок два...

Интересно, подумала Люси, что он сделает, если она собьется? Отменит свадьбу?

– ... сорок девять, пятьдесят шесть...

Это было бы заманчиво. Ужасно заманчиво.

– ...шестьдесят три, семьдесят, семьдесят семь...

Она посмотрела на дядю. Тот ел. И даже не смотрел на нее.

– ...восемьдесят два, восемьдесят девять...

– Все, этого достаточно, – объявил лорд Давенпорт, останавливая ее сразу после восьмидесяти двух.

Надежда, вспыхнувшая в душе Люси, улетучилась. Она взбунтовалась – наверное, впервые за всю жизнь, – но никто этого не заметил. Она опоздала, ждала слишком долго.

Может, еще что-нибудь учудить, спросила она себя?

– Здорово, – сказал Хейзелби, ободряюще улыбаясь.

Люси ухитрилась улыбнуться ему в ответ. Он и в самом деле был неплохой. Если бы не Грегори, она считала бы его удачным вариантом. У Хейзелби были чуть жидковатые волосы, хотя он весь был чуть жидковат, но жаловаться было практически не на что.

А она и не жалуется. И не будет. Просто она хочет кое-чего другого.

– Полагаю, вы неплохо учились у мисс Мосс? – спросил лорд Давенпорт. При этом он прищурился, и его вопрос прозвучал отнюдь не дружелюбно.

– Да, конечно, – ответила Люси, удивившись. Она уже думала, что беседа сменила направление.

– Великолепное учреждение, – заявил лорд Давенпорт, жуя кусок жареной баранины. – Им известно, что должна знать девушка и что ей знать не следует. Там училась дочь Уинслоу. И Фордхема тоже.

– Да, – пробормотала Люси, потому что от нее явно ожидали реакции. – Они обе замечательные девушки, – солгала она.

Сибилла Уинслоу оказалась мерзким маленьким тираном, который находил развлечение в том, чтобы щипать своих одноклассниц за плечо.

Впервые за весь вечер лорд Давенпорт был, кажется, доволен ею.

– Значит, вы их хорошо знаете? – уточнил он.

– Ну, не очень, – уклонилась от прямого ответа Люси. – Леди Джоанна была чуть старше меня, но школа небольшая. Мы знали друг друга хотя бы в лицо.

– Хорошо, – одобрительно кивнул лорд Давенпорт, при этом его щеки дрогнули.

Люси поторопилась отвести взгляд.

– Это те люди, с которыми вам придется познакомиться поближе, – продолжил он. – Это те связи, которые надо культивировать.

Люси покорно кивнула, мысленно составляя список всех мест, где она предпочла бы сейчас оказаться. В Париже, Венеции, Греции. Хотя там, кажется, война? Не важно. Все равно в Греции было бы лучше.

– ...ответственность за имя... определенные стандарты поведения...

Действительно ли на Востоке так жарко? Она всегда восхищалась китайским фарфором.

– ...не потерпят никаких отступлений от...

Как назывался тот жуткий квартал? Сен-Жиль? Да, она и там предпочла бы оказаться.

– ...обязательств. Обязательств!

Последнее слово сопровождалось ударом кулака о стол. Серебряная посуда звякнула, и Люси подскочила от неожиданности. Даже тетя Харриет оторвала взгляд от тарелки.

Люси сосредоточилась и, так как взгляды всех присутствующих были направлены на нее, произнесла:

– Да?

Лорд Давенпорт почти с угрожающим видом подался вперед.

– Однажды вы станете леди Давенпорт. У вас будут обязательства. Много обязательств.

Люси слегка растянула губы – достаточно для того, чтобы это считалось ответом. Господи, да когда же закончится этот вечер?

Лорд Давенпорт наклонился вперед еще больше, и, хотя стол был широким и уставлен блюдами, Люси инстинктивно отпрянула.

– Вы не можете относиться к своим обязательствам легкомысленно, – продолжал он, и с каждым словом его голос звучал все громче. – Вы это понимаете?

Интересно, подумала Люси, что будет, если она схватится за голову и закричит во все горло?

«Господи, умоляю Тебя, спаси меня от этой пытки!»

Да, пришла к выводу Люси, это могло бы оттолкнуть его. Возможно, он решил бы, что она слаба рассудком и...

– Конечно, лорд Давенпорт, – услышала она собственный голос.

Трусиха. Жалкая трусиха.

И вдруг, как заводная игрушка, у которой кончился завод, лорд Давенпорт успокоился и сел на свое место.

– Она будет графиней! – гремел Давенпорт. – Графиней!

Хейзелби устремил спокойный взгляд на отца.

– Она станет графиней только после вашей смерти, – проговорил Хейзелби. – И тогда, – продолжал он, машинально положив в рот крохотный кусочек рыбы, – для вас это не будет иметь значения, не так ли?

Люси расширившимися от удивления глазами уставилась на лорда Давенпорта.

Кожа графа стала пунцовой. Ее цвет стал жутким – воспаленным, глубоким, с темным отливом, на левом виске вена уже не пульсировала, а подскакивала. Давенпорт сверлил взглядом Хейзелби, и от ярости его глаза превратились в щелочки. В его облике не было угрозы, он не порывался ударить его или причинить другой вред, но было совершенно очевидно – и Люси могла бы поклясться в этом, – что в тот момент граф люто ненавидел сына.

А Хейзелби на все это лишь спокойно произнес:

– Сегодня стоит замечательная погода! – И улыбнулся.

Улыбнулся!

Люси не сводила с него изумленного взгляда. Дождь льет уже несколько дней! И разве он не понимает, что его отца вот-вот хватит апоплексический удар? Было видно, что лорду Давенпорту ужасно хочется плюнуть в сына, и Люси даже через стол слышала, как он скрипит зубами.

Неожиданно, когда воздух в комнате уже запульсировал от ярости, тишину нарушил дядя Роберт.

– Я рад, что мы решили устроить свадьбу в Лондоне, – сказал он. Его голос звучал ровно, спокойно и решительно, как будто он всем давал понять: «Все, закончили и забыли». – Как вам известно, – продолжал он, пока остальные приходили в себя, – две недели назад Феннсуорт устроил свадьбу в Эбби. Конечно, историю предков забывать нельзя – кажется, семь графов устраивали там свои церемонии, – но, признаться честно, почти никто из гостей не смог приехать.

Люси подозревала, что это было связано не только с местоположением, но и со спешкой, отличавшей свадьбу Ричарда, однако сейчас было не время спорить о причинах отсутствия гостей. Ей же церемония очень понравилась именно своей камерностью. Ричард и Гермиона были невероятно счастливы, и над всеми присутствующими витал дух любви и дружбы. Свадьба действительно получилась радостной.

Радостное ощущение сохранялось только до следующего дня, когда молодые на медовый месяц уехали в Брайтон. Люси еще долго стояла на аллее и махала им вслед. Она впервые в жизни чувствовала себя такой несчастной и одинокой.

Скоро они вернутся домой, напомнила она себе. Еще до ее свадьбы. Гермиона будет ее единственной подружкой, а Ричард поведет ее к алтарю.

А пока ей приходится довольствоваться обществом тети Харриет. И лорда Давенпорта. И Хейзелби, который либо отличается блестящим умом, либо просто не в себе.

Она оглядела сидевших за столом троих мужчин, которые в настоящий момент устраивали ее жизнь. Ей придется смириться. Потому что ничего другого не остается. Нет смысла оставаться несчастной, нужно смотреть на вещи оптимистически, хотя это и трудно. Просто следует всегда помнить, что могло бы быть и хуже.

Люси даже принялась мысленно составлять список тех самых вариантов, когда могло бы быть хуже.

Однако перед ее внутренним взором все время появлялось лицо Грегори Бриджертона – и варианты, когда могло бы быть лучше.