На земле и на небе

ГЛАВА 2

Зазвенел звонок входной двери. Катерина очнулась, и, стряхнув остатки воспоминаний, поспешила в прихожую.

— Держи свое сокровище.

На пороге, держа за руку ее пятилетнюю дочь, стояла соседка Шура.

— Мамочка, а вот и я. — Девочка бросилась к матери, обняла ее бедра и уткнулась личиком ей в живот.

По тому, как ее дочь старательно прятала от нее глаза, Катя сразу догадалась, что она опять набедокурила.

— Что на этот раз? — встревоженно спросила она у соседки.

— Ничего страшного, как всегда, — успокоила ее Шура. — Только я отошла на кухню — обед готовила, — разодрались из-за игрушек. Вот медведю голову оторвали. — Она протянула Кате игрушку, мягкого бурого медведя, вернее, то, что от него осталось, попрощалась и закрыла за собой дверь.

— Это не я, не я, — затараторила Ксюшка, пятилетнее ангелоподобное создание с дерзко блестящими большими глазами цвета янтаря. — Это Санька сам, сам. Я ему говорю: «Это мой медведь, ты бери Барби», — а он ни в какую. Говорит: «Ты девочка, вот и играй с этой глупой куклой». А мне хотелось медведя! — Ее глаза наполнились слезами, и она громко заревела. — Как девочка, так и играй со всякой ерундой. А мальчишкам — и танки, и медведи, и «Лего», а мне — куклы эти дурацкие-е-е-е.

— Ну хватит, хватит. — Катерина улыбнулась. Эта тактика была ей хорошо известна: если дочка понимала, что напроказничала, то ей проще всего было разреветься, чтобы не попало еще больше. А так еще и утешат.

Катя присела на корточки и вытерла маленькие щечки, обильно смоченные слезами. Ксюша ритуально высморкалась в подставленный матерью платок и оглянулась. Увидев сумку, она вырвалась из материнских объятий и побежала на кухню:

— Мама пришла, вкусненького принесла!

Она взобралась на табурет и стала торопливо дергать «молнию» застежки.

— Кто-кто в теремочке живет? — Она расстегнула замок и заглянула в сумку. От недавних слез не осталось и следа.

Катерина подошла к ней, придвинула к себе сумку и стала выкладывать продукты.

— Мышка-кашка, лягушка-огурчик, колбаска-попрыгунчик…

Ксюша соскочила на пол и стала нетерпеливо подпрыгивать то на одной, то на другой ножке с радостным возбуждением оглядывая каждую покупку.

— А вот и йогурт молочный в стаканчике с ягодкой. — Катя с улыбкой поставила прямо перед улыбающейся мордашкой любимое дочкино лакомство.

Девочка схватила стаканчик и внимательно рассмотрела картинку на нем, после чего блаженно зажмурилась и облизнула губы розовым язычком: «М-мм! Вкуснятина!» Но уже через мгновение ее взгляд заскользил по поверхности стола, где уже лежали все купленные продукты, и остановился на розовом кусочке ветчины. Катя покупала ветчину для Романа, который всегда предпочитал простой завтрак: чашку чая и два-три бутерброда. Девочка одной рукой прижала к себе йогурт, а другой потянулась за свертком.

— Ты у меня, мамочка, волшебница. Я только загадала: хочу колбаску и стаканчик с ягодкой. Так вот сразу и колбаска, и ягодка. Но сначала я хочу колбаску — можно? А в следующий раз я загадаю огурчик, но не такой, а хрумчик, который в баночке, ладно?

Ксюша села на табурет и с нетерпением поглядывала как мать отрезает ей розовый, с белыми прожилками кружок ветчины.

— Мам, а тетя Шура угощала меня пыхтетом.

Она уже поставила стаканчик с йогуртом на стол рядом с собой и теперь внимательно изучала ветчину, как будто решая, с чего же ей все-таки начать.

— Чем-чем? — Катя с улыбкой посмотрела на дочку, которая любила играть словами, переставляя слоги, как ей казалось правильным.

— Пыхтетом. Такой вкусный-превкусный, пых-пых. — Девочка от удовольствия закрыла глаза и надула губки.

— Паштетом, что ли? — осторожно поправила дочку Катя.

— Не знаю, тетя Шура сказала: «Печенкин пыхтет».

Соседка была их палочкой-выручалочкой. Мать-одиночка двадцати четырех лет. Вполне банальная история со счастливым концом. В семнадцать лет Шура забеременела от парня, а тот ушел в армию. Потом вернулся, ребенка признал, но не женился. Шуре оставил однокомнатную квартиру, где когда-то жила его бабушка, а сам снимал квартиру. Он занялся бизнесом, и, видимо, удачно. Шура не работала, но носила красивые, дорогие вещи. У нее даже была уютная шубка из чернобурки. Этой осенью они с сыном Санькой, ровесником ее Ксюши, отдыхали в Мармарисе, замечательном курортном местечке в Турции. Шура показывала ей фотоснимки: море, сосны, пальмы — рай земной. Катя вздохнула, она даже боялась и мечтать о таком, но за Шуру порадовалась. Та, несмотря на свое материнство, была еще совсем как ребенок — ходила на дискотеки и дома любила, включив громко музыку, танцевать до изнеможения. Да нет, Шура ничего до изнеможения не делала. Все, казалось, дается ей легко. Наверное, под счастливой звездой родилась.

Саньку отец навещал часто, то брал на рыбалку, то катал на каруселях, когда в их город приезжал луна-парк. И даже как-то в сауну взял. Но у Саньки от жары пошла носом кровь — отец так перепугался, что больше таким испытаниям сына не подвергал.

Катя невольно завидовала подруге: Шура хоть и без мужа, а порхает как бабочка, а она, замужняя, давно забыла об отдыхе и развлечениях. И Санька, наверное, чаще видит своего отца, чем Ксюшка своего. Ничего плохого о Романе как об отце Катя сказать не могла. Когда родилась дочка, он взял отпуск, целый месяц помогал, стирал пеленки, гулял с коляской. И потом часто играл с девочкой: строил какие-то городки из кубиков, игрушки покупал. Вот и Барби — это его подарок. Но в последнее время что-то изменилось. Роман и с дочкой стал неласковый, немногословный, холодный. И все время эти долгие командировки и дежурства сутками!

Катя положила продукты в холодильник, умыла измазанное йогуртом Ксюшино личико, достала уже довольно потрепанную книгу стихов Чуковского и, обняв дочку, стала ей уже, наверное, в тысячный раз читать:

— «Ехали медведи на велосипеде…»

— «А за ними кот задом наперед», — подхватила Ксюша звонким голоском.

Это было их ритуальным занятием: почти каждый вечер они читали стихи. Особенно Ксюшка любила Чуковского, наверное, потому и знала его наизусть. Она могла бы и без маминой помощи рассказать «Чудо-дерево» или «Краденое солнце», но ей доставляло особое удовольствие сидеть рядом с мамой, чувствовать ее тепло, разглядывать такие привычные картинки и слышать ее голос.

В девять часов Катя уложила дочку спать, а сама села к швейной машинке. К сожалению, зарплаты мужа катастрофически не хватало, и ей пришлось подрабатывать шитьем. Сначала она брала заказы у соседок. Потом соседки ее порекомендовали как хорошую и недорогую портниху своим знакомым, а те — своим. Потом она в женской консультации познакомилась со Светланой Федосеевной, которая оказалась выгодной клиенткой. Полная, небольшого роста, она обладала хорошим вкусом и любила модно одеваться, а хороших, красивых вещей на ее фигуру было не найти. Вот она и стали покупать дорогие европейские ткани, подобрала стиль. А так как Светлана Федосеевна работала в фирме, продающей косметику, то о лучшей рекламе не приходилось и мечтать. Катя отказалась от дешевой работы — много суеты и мало заработка — и стала специализироваться на пошиве добротных вещей для полных женщин. Работы всегда было много, иногда казалось, что на шею надели стальной хомут, а в глаза насыпали песка. Зато в доме появились деньги и они стали покупать продукты, на которые раньше старались даже не смотреть. Потом приобрели микроволновую печь, пылесос, соковыжималку. Но в декабре Ксюха заболела, перед самыми новогодними праздниками девочку с высокой температурой отвезли в больницу, и Катя, конечно, была с ней рядом. Часть клиенток отказались от ее услуг, так как она не смогла вовремя выполнить их новогодние заказы.

С января они стали испытывать денежные затруднения. Роман то ли привык, что Катя хорошо зарабатывает, то ли у них действительно сняли какие-то льготы, только денег стало катастрофически не хватать. Кате даже пришлось брать в долг у подруги.

«Надо поговорить с Ромой, — решила Катя. — Я неимоверно устала. Я больше не могу жить в таком темпе — дом, клиентки, швейная машинка. Одно и то же каждый день. И в конце концов, у меня же есть муж!»

…Разговор у них состоялся в субботу. Роман пришел, как всегда, усталый. Молча прошел в ванну, принял душ, пообедал и даже не поблагодарил ее.

Катерине было обидно, но она постаралась скрыть свое недовольство и стала торопливо натягивать пальто:

— Роман, мне надо к клиентке сбегать. Пока я на примерке, погуляй немного с Ксюхой перед сном. Я сегодня срочный заказ дошивала, так что мы не гуляли.

— Нет, — спокойным тоном ответил Роман. Он сидел в кресле, развернув газету.

— Что? — не поняла Катя. Он неожиданности она даже запуталась в рукаве.

— Ты мать и должна была с ребенком погулять. И мне надоели твои заказы и заказчицы. Тебя вечно нет дома, девчонка неприбранная и грязная. Чуть я домой — ты бежишь куда-то.

В растерянности Катя даже некоторое время не знала, что и сказать. Но от обиды лицо ее пылало, а ладони покрылись влагой.

— Не куда-то, а деньги зарабатывать! Ты что, не помнишь, когда зарплату приносил? Это было полтора месяца назад. А есть-пить каждый день надо, да не один раз. И Ксюшке после болезни нужно хорошо питаться.

Роман встал с кресла, в сердцах отшвырнув газету:

— Вот видишь, ты даже никчемная мать. Дома сидишь, а девчонка болеет.

— Так это я виновата?! — Голос Кати сорвался от возмущения. — Это ты с ней гулял и одни колготки надел, без штанишек!

— Что?! Я еще в штанах должен разбираться! Может, и в твои мне нужно залезть?!

Он стоял напротив нее, сжав кулаки. Глаза его сверкали бешенством.

— А не мешало бы. Мы с тобой спим в одной кровати, но не вместе — уже больше месяца! — Катя перешла на крик. — А я молодая и здоровая женщина, у меня тоже желания есть, а ты даже ко мне не притрагиваешься, как будто я жаба какая-то! — На глаза навернулись слезы, в носу предательски защипало, и, не выдержав, она зарыдала в голос.

«Действительно, похожа на жабу, — холодно подумал Роман, разжимая кулаки. — И как меня угораздило жениться на ней! Что нас связало?»

Поначалу все вроде неплохо складывалось. По приезде они сразу сняли отдельную квартиру, оплачивала аренду военная часть. Потом Катя забеременела… Да, все с этого и началось. Роман вообще-то был не против ребенка. Но Катя переносила беременность очень тяжело, ее мучил токсикоз. Один раз ее даже вырвало на подушку. С того времени ему казалось, что его преследует этот запах.

Когда родилась дочка, он совсем охладел к жене. Шершавые руки, мокрые пеленки, спутанные волосы, потрескавшиеся губы. И тогда он сблизился с Ритой, фельдшерицей из их части. Будучи много старше его, она прекрасно знала, что такое начало службы и молодая, с маленьким ребенком жена, и давно заглядывалась на молодого, подтянутого офицера. Поэтому однажды Рита взяла его за руку, как мальчишку, и увела к себе в комнату. Поставила на стол бутылку разведенного спирта, сковородку картошки с салом, нарезала соленых огурчиков. Катя предпочитала вегетарианскую пищу, и, соскучившись на салатах и тушеных овощах по простой мужской пище, он накинулся на эту незамысловатую еду как на деликатесы. А когда на столе появилась тарелка с горкой домашних котлет, его воля была полностью парализована.

С этой немолодой любовницей он наконец понял, за что платят мужчины продажным женщинам. Нет, ей он ничем не платил, разве что иногда покупал то бутылку водки, то шоколад, то конфеты. И Рита делала с ним все, что он хотел. Правда, подчас ему казалось, что не он овладевал ею, а она им. И это его тоже вполне устраивало. Он не думал о ее теле. Она была дородной женщиной с полными, волосатыми ногами. Его даже не раздражал ее кисловатый запах и легкие усики над верхней губой. Он сам себя не узнавал. Рядом с ней он ощущал себя самцом, только самцом, и не более. И это его устраивало.

…Вслед за матерью во весь голос заревела Ксюшка. В своей перепалке родители совсем забыли о дочке, которая тихо сидела у себя в уголке, прижав любимую игрушечную собачку к груди, и со страхом наблюдала за ними. Еще крепче прижимая игрушку к себе, как будто пытаясь найти в ней утешение, девочка подбежала к отцу и хотела его обнять, но холодный блеск в его глазах и брезгливо искривленный рот остановили ее.

Роман посмотрел на когда-то любимую дочь и ничего, кроме омерзения, не испытал. Из ее глаз текли слезы, из носа — две полоски липких соплей, даже слюни изо рта.

«Не хватало, чтобы она здесь еще лужу сделала», — брезгливо подумал он.

И в подтверждение его мыслей Ксюшка неловко расставила ножки, и между ними прожурчал ручеек. На секунду она затихла, но, сама удивившись случившемуся, беспомощно заплакала.

— Какая мерзость! — бросил Роман, быстро обулся, схватил куртку, еще раз оглядел комнату, где они вместе прожили столько лет. Его взгляд скользнул по облупленному полу, задержался на грязных, со следами от раздавленных комаров обоях, на люстре с одной лампочкой вместо трех. Он взял со стола переносной телевизор и с облегчением ступил за порог.

Все сложилось как нельзя кстати. Он давно ждал случая сказать жене, что она его больше не возбуждает и он не хочет жить с ней вместе, что ему опостылели ее обезжиренные супчики, капустные салатики и дежурные бутерброды по утрам. Что ему надоело смотреть на постоянный бардак в доме, на кучи тряпок, кукол и прочей ерунды. И что у него есть другая женщина, которая и готовит для него вкуснее, и занимается любовью куда как искуснее, и при этом ничего не требует взамен.

— Ром! Ромочка, ты куда! — Катерина ринулась за ним. — А как же мы?

Роман, не оглядываясь и шумно стуча каблуками, стал спускаться по лестнице.

Соседняя дверь отворилась, и оттуда выглянула темная головка Саньки.

— Мам, мам! — закричал мальчик. Он успел только заметить сверкнувшие злостью глаза и чуть ссутулившиеся плечи убегающего мужчины, но сразу все понял, как, наверное, могут понимать только маленькие дети в своей бесхитростности. — Тетю Катю муж бросил!

Шура, как была в одном легком халатике и с чернильного цвета маникюром на одной руке, выскочила в коридор. Не обращая внимания на неподсохший лак, она взяла плачущую подругу за плечи, обняла, и они пошли в квартиру Катерины, где в мокрых колготках, вся зареванная, стояла Ксюха, которая по-прежнему сжимала в руках игрушечного песика.

Ксюшин детский мир до сегодняшнего дня был понятен и прост. В нем самое большое место занимала мама — она играла с ней, кормила, гуляла, купала, приносила игрушки и вкусности, был Санька, тетя Шура, но был еще и папа — большой и сильный. Она любила с ним гулять. Он сажал ее на плечи, и тогда все вокруг становилось маленьким. И еще с папой всегда было спокойно. Она вспомнила как Генка из соседнего подъезда стукнул ее совком по лбу и как папа просто взял обидчика за плечи и так встряхнул, что тот выронил свой противный совок. А папа закинул этот совок так далеко, что Генка потом, сколько ни ревел, найти его не мог. Вот такой сильный и большой у нее папа.

Но сейчас что-то изменилось. И мама плачет как-то совсем плохо.

— Не надо, успокойся, — приговаривала Шура, гладя Катю по голове. — Может, это и к лучшему. Тебе о дочке надо думать, а не этого горе-папашу оплакивать. Смотри, девчонка-то уже и плакать не может, только икает. И колготки ей надо сменить.

Катя, смахнув слезы с глаз, подошла в дочке, взяла Ксюшу за ручку и повела в ванную. Там она умыла заплаканное личико, высморкала разбухший от слез и соплей носик, сняла мокрые колготки и обмыла попку и ножки теплой струей из душа. Девочка успокоилась, но ее тельце все еще подрагивало.

— Давай выпьем водички.

— Сладень… ик… кой… ик.

Девочка подняла голову, и в глазах ее еще читался страх, но в любой момент она уже готова была поверить, что все снова будет хорошо, раз мама рядом.

— Сладенькой, малышка. — Катя погладила ее по голове и повела на кухню, где соседка уже подогрела воду в чайнике и сделала морс.

Девочка трясущимися ручками взяла протянутый тетей Шурой стакан, ее любимый, с плавающими рыбками, и торопливо стала глотать.

Катя смотрела на вздрагивающие, худенькие плечики дочурки, и слезы опять заволокли ее глаза.

— Тебе надо к заказчице? — спросила Шура, стараясь не допустить второй серии этой слезливой истории. — Если что, я с Ксюхой посижу.

Катя спохватилась: она чуть не забыла! Ее клиентка завтра уезжает в санаторий, и сегодня она должна передать ей готовый заказ.

— Да, нужно, конечно, спасибо, Шура! — Катя промокнула глаза салфеткой и засобиралась.

Ксюша испуганно посмотрела на мать:

— Не уходи, мамочка, — и ее глаза опять наполнились слезами.

Катя с надеждой посмотрела на Шуру, которая в этот момент внимательно разглядывала свой испорченный маникюр. Она готовилась к вечеринке и сейчас размышляла, что она теряет, отказавшись от развлечения. «Наплевать, — подумала она, — к черту тусовку, раз у подруги такая беда». Тем более что кавалер, пригласивший ее, не очень ей и нравился. У парня, конечно, водились деньги, была и машина, дарил он ей и ритуальные коробки конфет с цветами, но словами он ворочал как будто гири передвигал. Даже с гирями, вероятно, он управлялся гораздо легче. «К тому же с ним не очень-то и весело, — пришла к заключению она, — хотя… — Шура глянула на маленькие золотые часики на тонком ремешке, — времени еще целый вагон. Серега вряд ли заедет за мной раньше одиннадцати».

— Лады, подружка. До одиннадцати успеешь?

Катя взглянула на свои старые, со стершейся на браслете позолотой часы, которые ей подарил отец на шестнадцатилетие, — всего около восьми. А кажется, целая вечность прошла.

— Конечно. Тут недалеко, через час-полтора вернусь.

— Хорошо, гони, а я с мальцами посижу.

— Мама, не уходи! — вдруг вскрикнула дочка, которая обычно с радостью оставалась с тетей Шурой. В глазах девочки был страх. Она чувствовала, что только что потеряла какую-то важную часть своего маленького мира, но потерять еще и маму она боялась больше всего.

— Да я ненадолго — туда и обратно, — постаралась успокоить ее мать.

Но девочка схватила ее за полу полушубка и не отпускала.

— Нет!!! — Она опять готова была разрыдаться.

— А ты же просила хрумчики?! — Катя решила применить свою излюбленную тактику — отвлекающий маневр. Это помогло.

Все еще не отпуская ее, девочка нахмурила лобик. Ош помнила, что мама обещала купить ей огурчики в баночке.

— И пыхтет, — мрачно сказала она.

— Хорошо, и паштет, — согласилась Катя.

Девочка повеселела.

— И шоколадку! — Зареванные, опухшие глазки лукаво блеснули.

Катя невольно улыбнулась. Она присела на корточки, разжала ладошку дочери, поцеловала все еще красный носик:

— Нет, дорогунчик, шоколадку тебе нельзя, опять красные чесучки появятся. Ты же помнишь?

Ксюша знала, что шоколадку можно всем детям, но только не ей. Шоколадка, конечно, была вкусной, но чесучки ее тогда очень измучили. Она в кровь разодрала себе ручки и шейку.

— Ну ладно, тогда включи телик, я хочу мультики.

Девочка посмотрела на стол, где обычно стоял их маленький телевизор, и ее глаза расширились от ужаса — телевизора не было. Еще одна брешь в ее мире.

Не позволив ей опять заплакать, Шура взяла ее за руку и повернула к себе:

— Ксюш, а «Далматинцев» не хочешь посмотреть?

Как она любила «Далматинцев»! Правда, видела этот мультик всего один раз, когда мама взяла в прокате кассету. У тети Шуры был видеомагнитофон, и они все вчетвером с удовольствием смотрели приключения пятнистых щенят.

В другой раз она от радости бросилась бы за тетей Шурой вприпрыжку, а сейчас только робко улыбнулась, подала ей руку и тихо вышла из своей квартиры вслед за соседкой.

Катя, чувствуя, как сжимается сердце, смотрела на дочку. Но может, все еще образуется? Она, конечно, видела, что муж в последнее время отдалился от нее, но у нее не было ни сил, ни времени выяснить, в чем тут дело. Она всю себя отдавала дочке и возможности заработать на их более-менее сносную жизнь. Конечно, она виновата, что так мало уделяла внимания мужу.

Он вернулся через два месяца. Сразу после ссоры Катя пыталась звонить Роману в часть, но там неизменно отвечали, что он в командировке. Как-то раз трубку телефона взяла женщина и, узнав, что говорит с женой Романа Пырьева, посоветовала больше не звонить.

— Дорогуша, я думаю, тебе надо о нем забыть раз и навсегда. Загулял твой муженек. А раз начал от молодой жены гулять — пропащее это дело. — Низкий, бархатистый голос звучал очень спокойно.

— Господи, откуда вам-то знать?

Катя попыталась возмутиться, стараясь вызвать чувство ненависти к этому незнакомому голосу, но ощутила в себе только усталость: слезы были выплаканы, а боль притупилась и была уже не такой острой, как в первые дни, когда она вздрагивала от каждого звука шагов, затихающих на их лестничной площадке.

— Я, дорогая, долгую жизнь прожила, пятерых деток вырастила, двух мужей схоронила…

— А кто вы?

— Да я тут случайно, в лазарет к сыну приехала — да и осталась вот. Нынче санитаркой прижилась. — Женщина вздохнула. — Так вот что я скажу тебе, деваха: пока молода — ищи другого мужика. Этот тебе в защитники не годится.

И трубка безжалостно загудела.

…Но Катя продолжала ждать. Она представляла себе, как Роман придет с повинной, войдет в их дом с цветами, как с нежностью обнимет ее и ласково поцелует. Но проходили дни, недели, месяцы… Пришла весна со своими радостями и переменами… И Катя успокоилась. Вместе со слезами ушла и боль. Впрочем, как только она осознала, что надеяться на Романа не стоит, жизнь вошла в свое привычное русло. Иногда она ловила себя на мысли, что она если не счастлива, то вполне довольна своей жизнью. Теперь она уже ничего не ждала от нее: ни яркого взлета чувственного счастья, ни крутых перемен в судьбе, но и могла не опасаться столкнуться с холодностью и раздражением мужа. Работы было много, денег пусть не на роскошное, но сносное существование она зарабатывала достаточно, а общение с дочерью доставляло ей все большее удовольствие. К тому же и Шура ее в беде не оставляла — наоборот, их дружба стала только крепче — две одинокие женщины, воспитывающие своих детей, всегда могли понять друг друга.

Роман вернулся в последнюю неделю апреля. Ксюшка гуляла во дворе с Санькой и тетей Шурой, а Катя, пока дочки не было дома, решила сделать генеральную уборку. Почувствовав сквозняк (после долгой зимы она мыла окна), Катя оглянулась:

— Ксюшка, это ты?

— Нет, это я, — отозвался Роман.

Высокая фигура показалась в дверном проеме. Он вошел в комнату. На подошвы ботинок налипла грязь, и Катя невольно поймала себя на мысли: хорошо, что пока не успела помыть полы, а то пришлось бы перемывать. Она спрыгнула с подоконника, в руках у нее была мокрая тряпка.

— Ты зачем пришел? — вырвалось у нее.

При виде ее маленькой, хрупкой фигурки в черных рейтузах и его старой, с закатанными рукавами рубахе, щемящее чувство нежности шевельнулось у него в груди.

— А ты как считаешь?

Катя не готова была к этому вопросу. Она уже свыклась с мыслью, что будет дальше жить вдвоем с дочерью, и внезапное возвращение Романа застало ее врасплох.

— Я не знаю… — неуверенно начала она.

— Ах не знаешь! — Ее ответ возмутил его.

За это время Роману опостылела казарменная жизнь, да и фельдшерица оказалась очень страстной и требовательной любовницей, так что эта связь стала его обременять. Он думал, что Катя с радостью кинется ему на шею и они помирятся, а тут…

— Мама-а-а! — с громким криком Ксюшка ворвалась в комнату. — Санька меня пауком пугает.

Увидев отца, она застыла на месте и робко посмотрела на него. На лице Романа было написано недовольство и брезгливость. Ксюшка невольно опустила глаза на свои стоптанные ботиночки, колготки с пузырящимися коленками и большой дыркой на лодыжке. Она машинально засунула свои грязные ладошки в карманы джинсовой курточки.

— Господи! Когда же ты будешь следить за своей дочерью?! — в сердцах бросил Роман.

Лицо Катерины побелело.

— Убирайся, — от едва сдерживаемого гнева голос у нее задрожал, — убирайся, чтобы я тебя больше не видела, И моя дочь тоже. Она достойна лучшего отца!

Роман хотел что-то возразить, но, глядя в ее полные ненависти глаза, опешил, и слова застряли у него в горле. Он ожидал совсем другой встречи, радостных объятий, поцелуев, накрытого стола. Он соскучился по теплу и уюту дома. А вместо объятий жена его встречает настороженным взглядом, с мокрой тряпкой в руке, а вместо тепла — сквозняк по всей квартире и бардак в доме.

Он посмотрел на дочь, но та кинулась к матери и, прижавшись к ней, тихо заплакала.

Резко повернувшись, Роман вышел, хлопнув дверью так, что распахнутое окно с шумом метнулось — и раздался звук лопнувшего стекла. «Это они недостойны меня. Я им каждый месяц деньги высылал, и ни капли благодарности. Такими, как я, не разбрасываются. Она еще трижды пожалеет. — Эти короткие мысли барабанной дробью бились у него в голове. — Она даже не понимает, от чего отказывается! Да такие, как я, на дороге не валяются! Она еще помучается одна в холодной постели, поплачет в подушку!» Он представил, как Катерина тихонько плачет, уткнувшись в белую наволочку, которая становится влажной от ее слез, как вздрагивают ее хрупкие плечи. Что-то защемило у него в груди, он остановился в раздумье, но, вспомнив ее взгляд, только махнул рукой и поспешил к автобусу.

Сегодня его коллега отмечал повышение по службе. Он хотел пойти с Катериной, чтобы заодно отпраздновать и их примирение. «Ничего страшного, пойду один, — он сел на мягкое кожаное сиденье и прикрыл глаза. — Вечеринка будет в кафе, так что, если повезет, с кем-нибудь познакомлюсь. Молодых незамужних баб предостаточно». Успокоив себя этим, Роман задремал. Ехать ему предстояло долго еще, около часа — до конечной.

Катерина посмотрела на длинную трещину, разделившую чисто вымытое оконное стекло по диагонали, и только вздохнула. Она присела, взяла в ладони личико дочери, заглянула в ее светло-карие глаза и серьезно, как взрослой, сказала:

— Ничего, Ксения, прорвемся. Будет и на нашей улице праздник.

Девочка не поняла, куда им нужно рваться, но переспрашивать не стала, серьезность маминого голоса ее остановила. Но себе она уяснила, что с мамой тоже еще как надежно и скоро у них будет какое-то веселье, ведь мама никогда ее не обманывала. Праздник — значит, и подарки, и гости, и всякие вкусности. И она доверчиво улыбнулась.

Праздник действительно вскоре состоялся. Май в этом году был прохладным, с частыми дождями и сырым ветром, зато первые июньские дни радовали. Девятого июня у Саньки был день рождения, ему исполнялось шесть лет. Он был всего на несколько месяцев старше своей подружки, но всегда чувствовал свое старшинство. Ксюшка же легко мирилась с таким положением и даже не раз использовала свое положение «маленькой и слабенькой» в корыстных целях, добиваясь, чтобы ей досталось самое вкусное мороженое, последнее яблочко или место в автобусе, когда на двоих не хватало.

На празднике было много конфет, фруктов, мороженого в ярких обертках. Был и торт с шестью зажженными свечками. Санька так яростно на них дунул, что несколько капелек воздушного крема попало прямо в лицо его отцу, большому, добродушному дяде со смешными волосами на голове, торчавшими ежиком. Да и вообще, он мало был похож на взрослого: медные, на солнце казавшиеся рыжими волосы, курносый, веснушчатый нос, пухлые губы. Он салфеткой отер со своего мальчишеского лица крем и широко улыбнулся.

На этот раз Вячеслав приехал к сыну на машине, похожей на танк. Санька прямо раздулся от важности, когда отец сел за руль и посадил его рядом с собой. Ксюха обиженно опустила глаза — у ее отца машины не было, да и вообще, он, похоже, совсем забыл, что у него есть дочка. От таких мыслей слезы подступили к глазам, и она готова была зареветь, но тут Санькин отец выглянул из машины и окликнул ее, приглашая садиться. И ее рот тотчас растянулся в благодарной улыбке. Она с видимым удовольствием плюхнулась на мягкое черное сиденье рядом с Санькой, а их мамы сели сзади. Вот такой компанией они и поехали на пикник. Теперь Ксюша знала, что пикник — это замечательная прогулка до реки, это костер и поджаренные на костре сосиски, нанизанные на скользкие палочки. Эти палочки они сделали с Санькой сами. Дядя Слава острым ножиком срезал небольшие веточки с дерева, которое своими тонкими ветвями касалось земли, а они с Санькой сдирали с них с помощью зубов и того же ножика темную кожицу так, что показывалась другая — светло-зеленая.

Вечером, когда отец Саньки уехал, а дети были раздеты, вымыты и уложены спать, женщины сидели на кухне и болтали.

— Повезло тебе, Шура. Хоть Вячеслав и не живет с вами, но отец он замечательный, да и денег тебе дает.

— Да, — согласилась Шура. — Славка — классный парень. Я с удовольствием и женой была бы ему, да, видно, не люба… — вздохнула она.

Катя внимательно посмотрела на подругу. Шура была детдомовской, но в ее характере это никак не сказалось. В детдом ее определили после восьми лет, когда мать попала в тюрьму за убийство мужа. Обычно тихая и спокойная, она, узнав, что у того есть любовница, стукнула его по голове тем, что под руку попалось. А попался утюг — и прямо в висок. Типичная бытовая ссора обернулась трагедией сразу для троих.

Лагеря мать Шуры не выдержала и умерла в первый же год заключения. Шура осталась сиротой. Но ей повезло несказанно. Она попала к самой, наверное, душевной воспитательнице, и та ее полюбила всем сердцем за непосредственность, за незлобивость характера и звонкий, заразительный смех. И девочка не была обделена лаской и любовью и сохранила открытость души и способность радоваться жизни. После детского дома она закончила строительное училище, получила диплом маляра-штукатура, но по специальности работать не стала, а устроилась продавщицей в коммерческий ларек, где уже в первый свой рабочий день познакомилась с Вячеславом.

Шура была привлекательной — чуть удлиненное лицо, тонкая кожа, большие, как будто удивленные глаза редкого бирюзового цвета, длинные темные ресницы, чуть капризный ротик. Фигурка у нее в ее двадцать с небольшим была как у подростка: ручки-палочки, ни намека на грудь, зато прямая спина и длиннющие стройные ноги. Шура и сейчас была как ребенок. Они с Санькой казались сестрой и братом. Шура не любила заниматься домашней работой, зато с радостью возилась с детьми. Как-то, когда Санька болел, Катерина, забежав в гости к соседке, застала такую картину: в квартире сплошной тарарам — игрушки валяются на полу рядом с мятыми Санькиными штанами и клубком Шуриных прозрачных колготок, на столе — гора посуды. А Шура, лежа рядом с Санькой на большой тахте, увлеченно читала «Волшебника Изумрудного города». Санька во сне тихо похрапывал, а Шура, на секунду оторвавшись от книги, махнула рукой соседке, жестом показывая, чтобы та присела в кресло. Дочитав до конца главу, Шура с сожалением захлопнула книгу, блаженно потянулась и сказала:

— Оказывается, читать так интересно! А в школе меня было палкой не заставить книжку открыть.

Наверное, вот этой детской наивностью и простотой она сначала и покоряла мужчин. Но так как книга ее жизни была проста и тонка — мужчины быстро прочитывали ее и с легким сожалением откладывали в сторону, переходя от азбуки к интересному роману. Но детей без присмотра оставлять нельзя, и Слава взял на себя обязанность ее содержать. Поэтому, наверное, и повзрослел так рано.

Катя вздохнула, невольно сравнивая своего по виду серьезного, но оказавшегося на деле безответственным Романа с шумным и веселым Славиком, который без особого труда, казалось, играючи заботился о своем сыне и его матери.

— Вячеслав щедрый, — со вздохом легкой зависти заметила Катя.

— Да, — согласилась Шура. — Вот опять кучу денег оставил. Говорит, съезди куда-нибудь, погуляй, пока молода. Саньку на месяц хочет забрать с собой в глухомань. Он любит отдыхать там, где есть охота и рыбалка. А мне подавай море, пляжи, дискотеки.

— Я бы тоже не отказалась, — сказала задумчиво Катерина.

— От глухомани или от моря? — Шура скользнула взглядом по задумчивому лицу подруги, которая в последнее время выглядела совсем неважно: кожа бледная, щеки, когда-то пухленькие, ввалились, а в глазах появилось печальное выражение.

— А мне все равно, — ответила Катя, — лишь бы сменить обстановку. А то надоело: кастрюли, швейная машинка, стирка-уборка. И так по кругу…

Шура понимала подругу как никто другой. Даже в однокомнатной квартире трудно поддерживать порядок и уют, тем более если рядом нормальный, жизнерадостный ребенок. Одна-две игрушки не на месте — и вот уже ощущение хаоса. И стирка каждый день. Ей Славик сразу же поставил стиральную машину-автомат, а у Кати была обыкновенная «Фея», где и полоскать, и отжимать приходилось вручную. Поэтому Катя иногда пользовалась приглашением подруги и постельное белье стирала у нее.

Шуре вдруг пришло в голову, что было бы здорово всем вчетвером поехать отдыхать к морю.

— Слушай, подруга, — она повернулась к Кате, — может, вместе мотанем в Испанию?

Катя смотрела в горящие от возбуждения глаза подруги и невольно заразилась ее энтузиазмом. Но, к сожалению, она хорошо представляла свои скромные возможности.

— А сколько денег надо? — спросила Катя неуверенно.

Шура на минуту задумалась, шевеля губами, как будто что-то подсчитывая в уме, а потом сказала:

— На двоих, наверное, штуку с хвостиком.

Катя растерянно посмотрела на подругу.

Тогда Шура еще раз повторила:

— Я думаю, что полторы штуки баксов минимум.

Катя даже нервно рассмеялась:

— Да что ты, у меня таких денег отродясь не было.

— А сколько есть?

— Ну не знаю, если все заказчицы расплатятся, то, пожалуй, пять-шесть тысяч рублей наскребу.

— Ну… Я не знаю… Маловато… — Шура с сожалением расставалась с мыслью о совместном отдыхе. — Что, опять к родителям поедешь?

Катя держала этот вариант как запасной. В прошлый раз она и так с трудом выдержала двухнедельные каникулы у своих родителей. Они, конечно, с удовольствием принимали и дочь, и неугомонную внучку. Но Катя уже отвыкла от каждодневных поучений, советов и предостережений. Когда однажды вечером мать завела разговор о неудачном, по ее мнению, замужестве дочери и о не вовремя рожденной Ксюшке, Катерина вспылила:

— Наша Ксюшка — дитя любви.

— Скажи лучше — дитя похоти, — отрубила мать. — Если бы тебе похоть не ударила в голову, ты бы лучше сообразила, какая у тебя перспектива. Жить вечно вдали от родителей? Ждать, пока муж до генерала дослужится?

Катя тогда ее резко перебила:

— Мам, это не обсуждается. Прими как данность — у тебя есть замужняя дочь, есть внучка и зять-офицер.

— Против зятя я ничего плохого не скажу, он, конечно, положительный во всех отношениях человек — не пьет, не скандалит. Только с начальством он не очень ладит. Вот другие офицеры уже и свои квартиры имеют, и звания повыше. Ведь армия — это отдельное государство. Кто ближе к голове — тот все блага и получает. А твой не больно сговорчив, не дипломат.

Катя в душе соглашалась с матерью, но что поделать — такова ее судьба. Она пыталась поговорить с Романом, чтобы тот больше не продлевал контракт, но муж запретил ей поднимать эту тему.

— Я больше ничего не умею, — отрезал он. — Это моя профессия. И ты сама знала, на что идешь, когда выходила за меня замуж.

Катерина была не против, вот только ей не хватало внимания, заботы, ласки, просто присутствия рядом любимого человека. Они слишком редко проводили время вместе. Вот и к родителям она ездила отдыхать только вдвоем с Ксюшкой.

Катя представила лицо матери, ее колкие вопросы о Романе, о его карьере. Катя патологически не умела лгать, поэтому перспектива выложить родителям, что она нынче мать-одиночка, ее не вдохновляла. Ей самой надо привыкать к своему новому положению, приспосабливаться к новым обстоятельствам…

— А у тебя других вариантов нет? — со слабой надеждой спросила подругу Катя.

Шура нахмурила свой гладкий лобик.

— Других… — И тут ее лицо оживилось. — У меня есть замечательный вариант для тебя. Как-то Славка нас с Санькой отвозил в одну деревеньку неподалеку. Есть речка, лес, куда можно по грибы-ягоды ходить. Места там — закачаешься! — Шура просияла от приятных воспоминаний. — Я бы сама туда поехала, да больше недели в такой глуши не выдерживаю. Но хозяйка — классная тетка! Не сюсюкала, не причитала, а Санька за ней как приклеенный ходил. Я его даже на целую неделю с тетей Сарой одного оставляла. Представляешь, русская деревенская женщина с библейским именем! И корова у нее есть, и куры. Молоко, и всегда свежее, и сметана, и сливки, и яйца! А огород у нее какой — красота. Подумай, подруга, Ксюшке-то твоей как раз свежий воздух да хорошее питание нужны.

Шура еще раз внимательно взглянула на бледное лицо Кати и добавила;

— Да и тебе не помешало бы немного пожить на свежем воздухе, на яйцах и молоке, а то скоро просвечивать будешь.

Предложение подруги заставило Катю задуматься. Только теперь она почувствовала, как устала. Хорошо было бы очутиться в таком райском уголке — не надо ни о чем думать, жить простой, растительной жизнью.

— А денег сколько твоя тетя Сара берет?

— Такую малость, что я даже и не помню.

Катя, конечно, понимала, что ее «малость» несоизмерима с Шуриной, но все же попросила:

— Шурочка, ну вспомни, пожалуйста.

— Ну не держатся в моей голове цифры! Помню только, что очень мало. У Славика тогда какие-то затруднения были с бизнесом, вот он нас туда и отвез. И что ты беспокоишься: если твоих денег не хватит, сошьешь ей там что-нибудь — и все будет о’кей! Но я думаю, что твоих шесть тысяч за глаза хватит месяца на два.

Нет, о двухмесячном отдыхе Катя даже и не мечтала. Но недельки две-три она смогла бы себе позволить.

— Адресок дашь?

— Я Славку попрошу, он тебя подкинет — ты же знаешь, как он к детям относится. Они с корешами туда на рыбалку да в баньку гоняют. На его джипе это чуть больше часа.

В ту ночь Катя долго не могла заснуть. Вроде бы что особенного — отдых в деревне. Но сердце почему-то щемило от предвкушения счастья.

Славку долго уговаривать не пришлось. Он действительно любил детей и рад был помочь Катерине. Детство его не было радостным. Отец в молодости был веселым и общительным человеком — что называется «душа компании». А какая компания в России без водки! Так что уже после тридцати он стал алкоголиком и уходил в тяжелые запои. Когда отец был пьян, его словно подменяли — вырывалась буйная, злобная натура. Он набрасывался на мать, поколачивал и Славика. Не раз им приходилось ночевать у соседей. Вот тогда Славка поклялся себе, что, когда вырастет, никогда не обидит ни свою жену, ни детей. Поклялся и клятву держал без труда. Он хорошо относился к Шуре, знал, что та добра, по-детски беспечна и абсолютно не приспособлена к сегодняшней трудной российской жизни. Поэтому он и взял на себя обязательство содержать двух детей — большую Шурку и малыша Саньку.