Начало

Глава 17 Хантингтонское расследование

Я очнулась одна в незнакомом помещении. Жутко болела голова, пересохшее горло молило о воде. Комната была просторной, старинной, с витиеватыми резными потолками и мебелью викторианской эпохи. Тихо потрескивал огонь, окрашивая пространство в пляшущую палитру оранжевого и золотого.

У меня не было представления, где я нахожусь и как долго. Из-за задёрнутых занавесок я даже не была уверена день сейчас или ночь.

Я сбросила ноги с кушетки и, попытавшись встать, тут же поняла, что не в той форме, чтобы пробовать ещё раз. Я села обратно и, выровняв дыхание, постаралась собрать воедино всё произошедшее со мной.

И вслед за вспыхнувшими в голове воспоминаниями ко мне вернулись дрожь и оцепеняющий ужас, которые я ощущала, когда Доминик зажал меня своим телом и обескровил почти до смерти. Нахлынувшие непреодолимые эмоции твердили одно — бежать из этого места. Единственная проблема была в том, что я понятия не имела, где находится «это место».

Не успела я составить план побега, как дверь со скрипом отворилась, и появился Габриэль со стаканом в руке. Вид его лица и этих добрых, неземных глаз тут же успокоил растущую во мне панику, хотя я не могла не задаться вопросом, не скрывается ли где поблизости его брат.

Габриэль сделал несколько шагов ко мне, потом вдруг остановился, словно перед ним возникло препятствие.

— Можно? — он попросил разрешения приблизиться.

Я кивнула, но отодвинулась подальше на кушетке.

Он поставил стул и сел напротив, протягивая мне стакан с апельсиновым соком.

— Как ты? — успокаивающе спросил он. — Голова не кружится? Не тошнит?

Я уставилась на сок. Горло жаждало ощутить этот вкус подобно безводной пустыне, умоляющей хоть о капле дождя, но я не была уверена, можно ли Габриэлю доверять.

Вдруг он подмешал туда наркотик? Что, если Доминик убедил его «побаловаться» мной, и они добавили в сок какую-нибудь отраву, чтобы вырубить меня? Что, если всё это ловушка?

Но разве в этом случае они не отравятся сами, выпив моей крови?

— Ты предпочла бы воду? — спросил он, опуская стакан. Могу только представить, что отражалось на моём лице, пока я решала брать напиток или нет.

Это смешно, выругала я себя. Если бы он хотел мне навредить, то сделал бы, пока я была беззащитна в полной отключке.

Я покачала головой и взяла стакан, осушив его содержимое практически одним глотком.

— Спасибо, — произнесла я осипшим от сухости голосом. — Как долго я спала?

— Несколько часов. Выглядишь намного лучше, — заметил он, изучая моё лицо, — и уже не такая бледная.

— Меня всё ещё трясёт.

— Это нормально, — заверил он меня, вставая со стула. Он подошел к шкафу в углу и вытащил оттуда одеяло. — Ты потеряла много крови, и, наверное, до сих пор ощущаешь последствия шока, — продолжил он, развернув одеяло передо мной, а затем накинув его мне на плечи, прежде чем снова занять своё место.

Я сильнее укуталась в одеяло.

— Спасибо… за то, что был там сегодня. Ты спас меня.

— Тебе следует благодарить свою сестру. Я лишь выполнил её просьбу.

— Мою сестру? Ты знаешь Тессу?

Он слегка кивнул.

— Она просила присмотреть за тобой, пока я в городе. Жаль, что не успел раньше.

— Ты как раз вовремя, — заметила я. Страшно подумать, что бы случилось, если бы он не появился.

— Что ты помнишь? — удручённо спросил он.

— Всё.

Он выглядел расстроенным этим фактом. Не знаю, кому он сочувствовал: мне или своему брату.

— Должно быть, у тебя много вопросов.

Это было преуменьшением года.

— Даже не знаю, с чего начать, — сказала я, стуча зубами.

— С чего тебе угодно.

— Я не понимаю, как это произошло. Все это время… Он никогда не пытался… Я имею в виду, что остальные, они всегда… — Я покачала головой, расстраиваясь из-за неспособности сформулировать свою мысль. — Он казался мне таким человечным.

— Но он не человек. Никто из нас.

— Так ты… ты тоже? — у меня возникло непреодолимое желание отодвинуться от него подальше. Мне не хотелось иметь с ним что-то общее.

— Да. Я — воскрешённый.

— Тогда как такое возможно? — неуверенно спросила я, возвращаясь к нашему разговору с глазу на глаз. — Почему ты не пытаешься напасть на меня, как остальные? Ты не ведёшь себя как…

— Как чудовище? Хищник? — его улыбка померкла.

— Ну, да.

— Могу заверить, такие порывы всегда присутствуют, — сказал он, опустив голову. Его добрые, ангельские глаза скрылись за тёмными волосами. — Сейчас это часть меня, но я в состоянии держать эти желания в узде.

В этом не было никакого смысла. Если дядя и сумел что-то вдолбить мне в голову, так это то, что Воскрешённые не контролируют себя. Никогда. У них есть лишь подобие человечности, они — хищники, созданные убивать. Всё это ложь?

— Хочешь сказать, что Воскрешённые могут себя контролировать?

— Нет, — серьёзно ответил он. — Они не могут.

Я нахмурилась.

— Но ты можешь?

Он кивнул.

— Ты Воскрешённый другого типа?

— Не совсем, — уклончиво ответил он, наблюдая за моей реакцией. — Меня отличает от других Воскрешённых не то, кем я являюсь сейчас, а то, кем я был раньше.

— Кем ты был раньше? — переспросила я, сгорая от любопытства. Я не заметила, как придвинулась к нему.

— Потомком..

В комнате повисла тишина, когда я откинулась на своём месте, осознавая всю тяжесть сказанного.

— Потомком, — повторила я. Это был не вопрос и не утверждение, а что-то среднее.

Он склонил голову.

— Поэтому ты отличаешься от них?

Габриэль снова кивнул.

— Яд воскрешённых действует на потомков не так, как на человека, — пояснил он. — Смертные хрупки. Их души уязвимы. Они не созданы для того, чтобы выдержать воскрешение.

— Ты имеешь в виду возвращение к жизни?

— Да, — подтвердил он кивком. — Они возвращаются внутренне искорёженными, разбитыми. У них нет никакой защиты от происходящего. Обычно требуется всего пару дней, иногда даже несколько часов, чтобы воздействие одержало верх и переменило их сущность. И первым делом всегда пропадает человечность.

Меня захлестнула волна отвращения.

— Но Потомки сильнее, мы намного устойчивее, — внёс ясность он. — Хотя мы не можем остановить превращение, оно не способно справиться с нами, как это происходит с людьми. Меняются тело, движения, но мы все ещё владеем собой.

— Звучит не как про вампиров, — заметила я. — Может быть, ты что-то ещё? Что-то новое? — теперь я хваталась за соломинку.

— Я знаю своего Создателя. Я — воскрешённый, — заключил однозначно он.

— И ты пьешь кровь? — в самом конце вопроса мой голос дрогнул.

— Да, но человеческую никогда, и пью только потому, что нуждаюсь в ней, чтобы выжить. — Печаль в его глазах не оставляла сомнений. — Моё тело всегда будет реагировать на запах крови, даже вопреки моей воле, но в отличие от других Воскрешённых, я могу решать — следовать своим убеждениям или жажде крови, — пояснил он, явно терзаясь собственной сущностью. — Это вечная война внутри меня. Между моим разумом и моим телом.

Как он может так жить? Как вообще кто-нибудь может так жить? Это как запереть разумного человека в теле чудовища. Тот ещё кошмар наяву.

— Что насчёт Доминика? — Я почувствовала, как сжалось горло, когда мои мысли переключились на него. — Если он может это контролировать, то почему напал на меня?

Он помолчал, прежде чем ответить.

— Потому что таков его выбор.

Я не знала, как это воспринимать.

— Он хотел знать, кто ты — являешься ли Воином. До сих пор идут споры насчет этого… — Габриэль замолк, словно засомневался, не ступил ли на зыбкую почву.

— Из-за заклятья, — догадалась я.

Он кивнул.

Боже, все про меня знали?

— Но это не оправдывает его поступок, — сказал он с явным презрением к своему брату. — Можно было выяснить это иначе. То, что Доминик сделал с тобой, было свидетельством того, кем он является на самом деле. Кем он был всегда.

— И кем же, брат?

Доминик так быстро прошёл через дверь, что я едва заметила это движение.

Габриэль откинулся на стуле, не поворачиваясь к брату и глядя на меня.

— Не знаю, Доминик — жестоким, беспощадным, неуравновешенным, злым. Выбирай.

Доминик схватился за сердце и сымитировал приступ боли, а затем посмотрел на меня.

— Привет, ангел, — он хитро улыбнулся, и от этого во мне зашевелился страх.

— Отвали, Доминик, — низко с угрозой в голосе протянул Габриэль. Его лицо помрачнело.

— Расслабься, брат. Я здесь только для того, чтобы ответить на её вопросы, — сказал он и сел на другой стул всего в нескольких шагах от меня. — Хочешь получить ответы? — спросил он сладким голосом.

Обманчиво сладким.

Я с трудом могла смотреть Доминику в лицо, и хотя само его присутствие вызывало дрожь, нельзя отрицать, что мне нужно получить от него ответы. Кто знает, выпадет ли ещё когда-нибудь шанс спросить его?

Мой пульс подскочил.

— Только скажи, и я выставлю его вон, — сказал Габриэль. В его глазах цвета мха читалась уверенность в своих словах. Странно, но мне было не так страшно находиться около Доминика в присутствии Габриэля, словно я знала, что он будет защищать меня до последней капли крови.

Я повернулась и встретилась взглядом с Домиником, призывая на помощь каждую унцию мужества внутри меня. Оказалось, его недоставало.

— Ты укусил меня, чтобы посмотреть, являюсь ли я… — из-за комка в горле мне с трудом удавалось дышать.

— Воином, — завершил мой вопрос Доминик. — Да. Помимо прочих причин.

Меня затошнило от его ехидной улыбочки.

— И я?

Его улыбка стала шире.

— Да, ангел, ты такова.

— Откуда ты знаешь?

— Я попробовал, — сказал он, облизывая губы. — Твоя кровь не похожа на человеческую, любимая. — Она богаче, слаще, мощнее, и от неё нереально уносит. — Голод и желание заплясали на его лице. — Кажется, меня забросило на седьмое небо.

Внутри меня всё перевернулось.

— Ты пытался убить меня?

— Нет, но, полагаю, был на волосок от этого, да? — он захихикал. — Обычно у меня нет проблем с самоконтролем, но с воином никогда не знаешь, куда тебя занесёт.

— И сознавая, что я могу быть воином, ты всё равно укусил меня, понимая, что в этом случае не сможешь себя контролировать?

— Ты правда хочешь услышать ответ?

Я взглянула на Габриэля, который с непоколебимым видом сидел на своем стуле, пристально наблюдая за мной. Он знал ответ, как и я. Доминик Хантингтон был монстром.

— Тебе с самого начала было известно, кто я? — я должна была услышать ответ.

— Да.

Я набрала воздуха в легкие.

— Это единственная причина твоего… — мне не хватало духу, чтобы закончить вопрос, и я ненавидела себя за то, что вообще спрашиваю.

— Единственная причина моего интереса к тебе?

Я кивнула.

— А какие другие причины могли быть? — его глаза были опасными, как гололёд. Никогда не видела такой безжалостности.

Горло стянуло, слёзы разочарования наполнили мои глаза, застилая видимость.

Как я могла быть такой дурой?

— А, понятно, — улыбнулся Доминик, поднимаясь со стула одним плавным движением. — Ты хочешь знать, нравилась ли мне? Чувствовал ли я что-нибудь к тебе? И была ли ты когда-либо кем-то большим, нежели пешка в шахматной игре? — Теперь он смеялся, издеваясь надо мной и высыпая вёдра соли на мои уже горящие раны.

Я ощутила, как слёзы начинают струиться по щекам и смахнула их, злясь, что они падают без моего согласия. Я была раздавлена и унижена. И я услышала достаточно.

— Хочу домой, — сказала я. Мой подбородок дрожал, когда я пыталась сдержать слёзы.

— Ой, не будь такой, ангел. Мы только начали.

— Пошли, — сказал Габриэль, поднимаясь на ноги и протягивая руку. — Я отвезу тебя.

Шелестящие силуэты деревьев изгибались туда-сюда, появляясь и исчезая из вида. В их движениях было что-то завораживающее, что-то вещее, словно они знали секреты мира, и его вымыслы служили музыкой для их танца.

— Можно задать тебе вопрос? — спросил Габриэль, отрывая меня от моих мыслей и возвращая в реальность.

— Ты только что это сделал, — заметила я.

Он нахмурился из-за моей раздражительности.

— Ладно, спрашивай.

— Ты… — он замолчал, задумчиво глядя на меня. — Ты любила Доминика?

Вопрос застал меня врасплох. Не из-за того, что он задан и возможных последствий от ответа, а потому что я даже не знала, что означает это слово вне семейного круга. Я скользнула взглядом по спокойному лицу Габриэля и повторила вопрос про себя: любила ли я Доминика?

— Нет. — Я покачала головой. — Я не слишком хорошо его знала, чтобы любить.

Оказалось, что я вообще его не знала.

— Но он был тебе небезразличен?

— Думаю, что так, — ответила я, чувствуя себя неловко от этого признания. — Довольно глупо, да?

— Нет, — ответил он, не отрываясь от дороги. — Ты не могла знать.

Добрая, всепрощающая часть меня хотела верить в это, но другая не могла ничего поделать с чувством уязвлённости, будто мне следовало быть умнее.

— Что ты с ним сделаешь? — спросил он, крепко вцепившись в руль. Он стал ещё более серьёзным и деловым, чем прежде, если это вообще было возможно.

— Ты о чём?

— Расскажешь Совету о случившемся?

Я слышала, как мой дядя вскользь упоминал Совет — они являлись избранными служащими Ордена, которые отвечают за все вопросы, касающиеся Потомков от обучения, отслеживания, анализа угроз до назначения миссии. Впрочем, мне ещё предстояло встретиться с ними лично.

— Не знаю, — я пожала плечами, изучая его профиль. — Что случится, если я расскажу?

— Скорее всего его приговорят к смерти.

— Его что? — мои глаза расширились от ужаса.

— Его убьют, Джемма, — проговорил Габриэль без запинки. — Его оставили в живых только потому, что он потомок и сможет контролировать себя и не будет опасным для людей. — Он посмотрел на меня холодно. — Попытка убийства одного из их воинов говорит не в его пользу. Это определенно основание для приговора.

Бог свидетель, я ненавидела Доминика Хантингтона с яростью извергающегося вулкана, и больше всего я желала никогда снова не видеть его лица… Но хотела ли я, чтобы он умер?

— Я знал, что это лишь вопрос времени, — продолжил он отстраненно. — И я готовился к этому.

— Ты готовил себя к его смерти?

Я не могла не сочувствовать ему. Независимо от того, как я относилась к Доминику, он всё ещё оставался его братом.

— Я готовил себя к тому, что сделаю, когда придёт время, — уточнил он. — Я поручился за него и знал цену, которую заплачу, если всё плохо сложится.

— Не понимаю, — сказала я, вдруг почувствовав будто мы говорим каждый о своем. — Какую цену ты заплатишь?

Он ответил, не глядя на меня.

— Цена — исполнить приговор и исправить ошибку.

— Исполнить — подожди, что? Это нелепо, — возмутилась я, недоверчиво качая головой. — Они не могут отправить тебя убивать собственного брата. — Я слышала нервные нотки в собственном смехе, хотя ничего забавного тут не было.

Он промолчал.

— Могут? — я подавила растущее раздражение. Я даже не преставляла, в каком он положении.

— Я — потомок воителей, Джемма. Моя мать была воином, как ты, — он кивнул в мою сторону, гордость наполнила его глаза. — Хоть я теперь воскрешённый, моя миссия не изменилась, как и моя верность Ордену. Мой долг превыше всего — защитать человечество и следовать приказам вышестоящих. Это то, для чего я создан.

Я опешила от его непоколебимой решимости. Даже убийство не могло его остановить. Никогда не видела такой преданности чему-либо, кроме себя.

Это поразительно.

— У меня нет сомнений по поводу моих обязательств, — продолжил он. — Я знал, какие будут последствия, когда просил снисхождения. Думал, что у него есть надежда на спасение, но ошибался. Доминик никогда не изменится. Такова его сущность.

— Почему он такой? — задумалась я. — Ты, кажется, так предан всему делу потомков воителей, — сказала я и заметила, как Габриэль нахмурился от выбранной формулировки. — Почему Доминик нет?

— Во-первых, он не Потомок Воителей, — ответил он, взглянув на меня. — Мой отец женился вскоре после смерти моей матери. Доминик — от второго брака.

— Ой. Так вы единокровные братья? — Это объясняло то, что они, на мой взгляд, не имеют ничего общего ни внутри, ни снаружи.

Габриэль кивнул.

— Доминик — перевёртыш. Его мать была потомком ангелов-хранителей, так же, как мой отец. Он полностью принадлежит этой фракции. Чистокровный.

— Он потомок ангелов-хранителей? — с ужасом повторила я. — Это невероятно.

— Это не слова в твоей книге ангелов, Джемма. Хранители — чрезвычайно мощные существа. Они известны как заступники человека из-за их боевых навыков и способности принимать форму животного, чтобы защитить свою цель. Они сильны и безжалостны, и никогда не следует относиться к ним легкомысленно.

— Поверь мне, — усмехнулась я, — и не намеревалась так относиться. — Голова шла кругом. — Ты сказал, принимать форму животного?

— Да. Большинство ангелов обладают способностью трансформироваться, но у хранителей и их потомков это врождённое.

— Выходит, потомки хранителей могут менять внешность? — спросила я, немного испугавшись этого откровения и вытекающих из него выводов.

— Да.

Я с трудом проглотила ком в горле.

— Даже Доминик?

— Даже Доминик, — стойко ответил он. — Он может обернуться любым животным, но, чтобы превратиться, нужно лишить того жизни.

— Это правда… пугающе, — сказала я, совершенно сбитая с толку всей этой новой информацией. — Даже не могу представить такое.

— На самом деле это довольно увлекательно. Само превращение…

— Спасибо, — прервала я, вскинув руку вверх, чтобы остановить его. — Я не прошу демонстрировать или чего-то ещё.

Габриэль кивнул.

— Я забываю, что всё это для тебя в новинку. Представляю, как сложно принять всё сразу.

— Ты понятия не имеешь насколько, — ответила я, потирая виски. — Я всё ещё пытаюсь переварить ту часть, что являюсь воином, а Доминик — потомком ангелов-хранителей.

— Не ведись на имена и титулы, — сказал Габриэль, заметив моё выражение лица. — Они все просто отдельные фракции Анакимов, отражающие различные ветви происхождения. И он может быть одним из потомков, но по-прежнему оставаться личностью со своей собственной волей. Мы все такие. К сожалению, имея свободу воли, Доминик всегда тяготел к темной стороне вещей.

Я это заметила.

— Он всегда был таким?

— Не могу вспомнить, чтобы когда-то он был другим.

— Уверена, тебе от этого не легче… — убить его, добавила я про себя, не произнося этого вслух.

— Подозреваю, что нет, — он повернулся, чтобы посмотреть мне в глаза. — Это значит, ты приняла решение?

Ответ казался железобетонным, словно тяжелый молоток, тянущий вниз своей неподъемностью.

Доминик был монстром. Если я сообщу Совету о том, что он сотворил — едва не убил меня этой ночью — его казнят за это. И несмотря на то, что он истерзал меня, несмотря на мою ненависть и то, что он не совсем человек и может даже заслужил наказание за совершённое, я буду чувствовать себя не в своей тарелке, если расскажу и заставлю парня, который спас мне жизнь, убить своего собственного брата.

Я никогда не смогла бы так поступить.

— Я решила ничего не говорить.

Он заморгал, удивлённый моим решением.

— Не уверен, что ты понимаешь серьёзность ситуации, — возразил Габриэль. На самом деле, я и сама была не уверена. — Думаю, тебе прежде следует обсудить это с Тессой…

— Нет! — я решительно покачала головой. — Я не хочу, чтобы она знала. Не хочу, что вообще кто-то знал. От этого будет только хуже. — Для меня.

Если Тесса об этом узнает, она, без всякого сомнения, доложит об этом дяде, а я не хочу, чтобы у него было ещё больше рычагов давления на меня, чем уже есть. Никому нельзя об этом знать. Я совершила ошибку, я это признаю, но всё уже закончено и забыто. Этого больше не повторится.

— Пообещай, что ничего ей не расскажешь.

Могу только представить, что он думал обо мне — о моём решении молчать. Он, наверное, считал меня легкомысленной и глупой или наивной относительно опасности, исходящей от Доминика.

Или, возможно, он испытал облегчение.

Как бы там ни было, он не произнёс ни слова. Просто кивнул, и, слава богу, оставил эту тему.

Я переключила своё внимание обратно на шумящие деревья за моим окном и мысленно молилась, чтобы не пришлось сожалеть об этом решении на смертном одре.