Над бездной

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ноа Перрини происходил из интеллектуальной семьи. Его отец, мать и две старшие сестры были преподавателями. Считали, что и он пойдет по их стопам. Он и сам хотел этого. Так как он вырос в студенческом городке небольшого колледжа на юго-западе страны, в котором его отец был деканом, он с детства любил чувство товарищества, формирующегося в таких условиях. Кажущаяся оторванность от мира нисколько не пугала его. Он считал, что электронные средства связи превратили землю в небольшой шарик и он сможет благодаря им чувствовать себя одновременно космополитом и провинциалом.

Ради приобщения к космополитизму он завершил докторскую диссертацию в Нью-Йорке, а затем занял пост главы научного отдела в институте повышения квалификации учителей в окрестностях Тускона, но вскоре ему стало ясно, что он не испробует все свои способности, если ограничится только преподаванием. Он знал, как вести себя со взрослыми. У него был опыт организаторской работы и интуиция настоящего бизнесмена, которые в институте имелись далеко не у каждого. Против его желания он был вовлечен в работу высших слоев менеджмента и через некоторое время был назначен директором отдела развития. Его положение позволяло ему, кроме преподавания, заниматься работой с выпускниками, а также выколачиванием различных фондов, что для выживания института было чрезвычайно важным. Добывание средств на нужды института было связано с обязательными поездками по стране, и, хотя он не очень любил путешествовать, свой долг он выполнял добросовестно.

Его целью было получить место директора если не этого института, так какого-нибудь другого.

К несчастью, к тому времени, когда им овладело неожиданное желание любой ценой покинуть Тускон, соответствующей вакансии поблизости не оказалось. Он переехал в Северную Вирджинию, где возглавил малодоходный фонд, занимающийся проблемами защиты окружающей среды. Там он смог объединить свои знания проблем экологии и опыт преподавания со способностями добывать средства из ничего, и в течение двенадцати лет фонд процветал. Если же иногда на него и нападала тоска по былым временам, когда он жил в студенческом городке, то он без труда успокаивал себя тем, что занимается важным делом, в смысл и перспективы которого глубоко верит.

Но когда ему исполнилось сорок, он стал ощущать некоторое беспокойство. Ему, например, стало безразлично, где просыпаться – в Миннеаполисе, Боулдере или Александрии. Люди появлялись и уходили из его жизни, не оставляя в ней заметного следа. В который раз уже он жалел о чувстве товарищества и солидарности, наполнявшем его существование в юные годы.

Возвращение к преподавательской работе казалось неизбежным. Оно было заложено в его генетическом коде, но он не торопился. Следовало подыскать соответствующее место и должность.

Школа высшей ступени в Маунт-Корте к таковым не относилась. Почти лишенная средств к существованию, она пользовалась дурной репутацией, которая с годами становилась все хуже и хуже из-за некомпетентности ее руководства и распущенности учащихся. По этой причине уровень преподавания снижался, а проблемы школьной дисциплины выходили на первое место. Школа по истине являлась настоящим бедствием, и все ожидали еще одного толчка, который мог доконать ее окончательно.

Впрочем, для назначения Ноа время сложилось удачно. Ему была необходима перемена, а должность временно исполняющего обязанности директора позволяла в случае чего покинуть школу с незапятнанным послужным списком. Помимо всего прочего, в таком назначении таился вызов его способностям педагога и администратора.

Работать он начал в июне и провел лето, исправляя административные огрехи, которые оставили ему его предшественники. К сентябрю у него уже был готов план работы, с помощью архивариуса налажены кое-какие связи с бывшими выпускниками через отдел развития, и при участии декана, занимавшегося вопросами науки, каждый курс вводимого предмета был им просмотрен и откорректирован. В соответствии с его решениями в школе вводились более строгие требования к знаниям учащихся. Подобные же повышенные требования предъявлялись и к преподавателям, из которых далеко не все встретили проекты нового директора с энтузиазмом. Многим из них по непонятным причинам пришлось переписывать учебные планы, давно устоявшиеся и апробированные. Впрочем, недовольство преподавателей выглядело ничтожно малым по сравнению с недовольством учащихся, когда они вновь собрались под крышей Альма Матер после празднования «дня труда».

Теперь же, по прошествии всего двух недель после начала учебного года, Ноа задавался вопросом, не совершил ли он ошибку, согласившись на назначение в Маунт-Корт. Сказать, что он не пользовался популярностью в школьном городке, значит ничего не сказать. У него не было друзей. Преподаватели смотрели на него как на человека со стороны, а дети откровенно не любили. Не помогала и сила его убеждения в правильности того, что он делал для школы. От этого его работа легче не становилась.

Вот почему, как решил он, Пейдж Пфейффер и привлекла его внимание. Она была врачом, интеллектуалкой, женщиной, которая была в силах оценить и поддержать его преобразования. Так, по крайней мере, ему казалось, и он не ошибался, упустив из виду, что Пейдж смотрела на все глазами женщины. Она видела прежде всего эмоциональную сторону проблемы, в то время как его сильной стороной являлся охват проблемы в целом. Ноа можно было назвать «человеком, устанавливающим правила». Он умел укреплять дисциплину и знал, как это делать. Она же была натурой более тонкой и понимающей. Кроме того, ей не надо было отвечать перед целой армией рассерженных родителей или, что еще хуже, перед представителями благотворительного фонда.

Впрочем, он продолжал наблюдать за ней. Каким-то странным образом она его интриговала. Сначала он решил, что больше всего его привлекают в ней длинные стройные ноги бегуньи. Они выглядели чрезвычайно сексуальными.

Чехарда мыслей, царивших у него в голове, заставила его задуматься о незавидном положении, в котором он оказался. В Таккере ему нужен друг – это ясно как день. Кроме того, ему нужна поддержка, чтобы он знал, что поступает правильно.

Он принял душ, надел чистые брюки и рубашку и отправился в столовую, но, вместо того чтобы пойти в отделение для преподавателей, где ему пришлось бы в ожидании следующего блюда выслушивать нытье очередного преподавателя по поводу дополнительного класса, в котором ему приходится работать в этом году, он присоединился к группе новеньких.

Те, в свою очередь, обменялись между собой тоскливыми взглядами.

– Ну, как дела, ребята? – обратился он к ним по-дружески.

Одна храбрая девушка обнаружила в себе достаточно смелости, чтобы промямлить безразличное «нормально».

– Занятия идут хорошо?

Некоторые из ребят пожали плечами. Остальные пристально уставились в свои тарелки.

– Расскажите мне, что вы думаете о затеянном строительстве, – снова спросил Ноа в надежде, что ребята разговорятся.

Ребята растерянно посмотрели друг на друга.

– Нормальный проект, – сказал один из них.

– Мы еще недостаточно взрослые, чтобы заниматься строительными работами, – заметил другой.

– Вполне вероятно, что, когда он будет завершен, он не будет выглядеть очень красиво. Самоделки обычно выглядят кустарно, – заметил третий.

– В доме, который мы строим, не будет кустарщины, – упрекнул говорившего Ноа. – Все чертежи изготовлены профессиональным архитектором, а за процессом постройки наблюдает профессиональный строитель.

Еще один мальчик включился в разговор.

– Там помогает мой братец. Он вам там такого настроит…

– Ну нет, – возразил Ноа. – Я не могу позволить, чтобы там, как ты изволишь выражаться «настроили такого». Каждый, кто участвует в стройке, прежде всего научится делать работу правильно.

– Ага, – со скептической улыбкой влез в разговор еще один, – и, таким образом, мы закончим школу, имея в кармане дипломы строителей и каменщиков.

– В этом нет ничего плохого, – сказал Ноа.

– Мой отец не затем платит за меня большие деньги, чтобы сделать из меня каменщика.

– Разумеется, но это станет неплохим дополнением к тому официальному образованию, которое ты получишь здесь. Должен тебе заявить, что, когда человек своими руками строит дом, он испытывает немалое удовольствие.

– А вы сами строили дом собственными руками?

– И не раз.

– Свой собственный дом?

– Нет, но всегда можно помочь в строительстве людям, которые не в состоянии сделать этого сами. В таком случае они нуждаются в помощи друзей.

Один из мальчиков вздохнул:

– В этом и заключается ловушка.

– Какая еще ловушка?

– Ловушка в том, что если общество решило строить бар, где кормят одним салатом, то, значит, так тому и быть. А я, например, салат ненавижу.

– Но это не означает, что ты точно так же ненавидишь все блага, которые предоставляет тебе общество?

– Это в Таккере-то? Должно быть, вы шутите? Да этот паршивый городишко вообще скоро отправится ко всем чертям. Здесь просто ничего нет.

– Здесь есть овощной магазин, библиотека, почта. Кроме того, магазин скобяных товаров, дровяной склад и книжная лавка. Есть различные мастерские. Таверна и гостиница. Есть лавка мороженщика и «Рилс». А еще больница.

– Главный госпиталь Таккера, – вставил кто-то словцо.

– Насколько я знаю, – ответил Перрини, – Главный госпиталь Таккера спас многих ребят в Маунт-Корте от разных неприятностей, так что не стоит сбрасывать его со счетов.

Компания еще немного побурлила, но ничего конкретного так и не было сказано. Только кто-то пробормотал:

– Не хотелось бы мне лечиться там от сердечного приступа. – И все рассмеялись.

– А почему нет? – спросил Ноа. – Врачи в этой больнице прошли точно такую же подготовку и стажировались в госпиталях и больницах, известных вам. Просто они решили поселиться в Вермонте. Если бы я когда-нибудь заключал пари, то я поставил бы на то, что в Таккере вам обеспечен более индивидуальный и тщательный уход, чем в крупных городских больницах.

– Да потому, что у них медсестры – сплошная деревенщина и ничего не умеют, кроме как подтыкать одеяло.

Ноа был разочарован цинизмом мальчиков, но не удивлен. Цинизм, невежество и душевная усталость часто сопутствуют друг другу. Этим пятнадцатилетним, по-видимому, были присущи все эти качества.

– Тебя зовут Джон, не так ли? – спросил он мальчика, который говорил последним и который очень удивился, что его назвали по имени, и в его глазах одновременно проскользнуло удовлетворение. – Вот что я хочу тебе сказать. Проведи тридцать часов в стенах больницы, а потом приди и скажи мне, что отказываешься от своих слов, и я отпущу тебя и еще трех твоих друзей на каникулы в Скуупс.

– Тридцать часов? – спросил Джон, казалось, совершенно остолбеневший.

– Таково условие.

– Где же я найду столько времени?

– Каждое утро по субботам по пять часов в течение шести недель, – сказал Ноа. – Можно также днем в субботу или в воскресенье, если, разумеется, сможешь встать пораньше. В госпитале Таккера всегда нужна помощь добровольцев, особенно по субботам и воскресеньям. Если же тебе не захочется работать непосредственно в госпитале, ты можешь поработать учителем математики в школе для самых маленьких или почитать вслух пожилым людям в доме для престарелых. Дело в том, – подчеркнул он, – что все вы находитесь в привилегированном положении. У вас имеются преимущества, которых нет у других. А этим привилегиям вы обязаны обществу, с которым вы должны как-то расплатиться.

– Мы платим налоги.

– Это ваши родители платят налоги, – поправил Ноа собравшихся. – Вы же берете много и ничего не отдаете взамен.

– Нам еще рано работать, как взрослые.

– Нет, по-моему, вам в самый раз потрудиться. – Он поднялся со стула. Он ощущал, что еще минута, и у него начнется несварение желудка – ведь он еще даже не приступал к завтраку. – Кто знает? – неожиданно произнес он вслух, взяв в руки поднос с едой. – Возможно, вы проникнетесь чувством благодарности. Возможно, вам понравится сама идея бескорыстной помощи, кто знает? И тогда в один прекрасный день вы покинете стены Маунт-Корта более совершенными людьми, чем пришли сюда. – Боясь сказать что-нибудь еще более возвышенное, он оставил их и направился в закуток столовой, где собирались преподаватели. Там он и съел свой обед, почему-то чувствуя, что проиграл. Поэтому он вышел на свежий воздух и решил предпринять еще одну попытку.

На этот раз он избрал своей жертвой группу, состоящую из питомцев Пейдж Пфейффер: Джули Энджел, Алисии Доннели, Таи Фарадей, Энни Миллер и еще нескольких младших школьников, включая второкурсниц Мередит Хилл и Сару. Они сидели на лужайке и выскребали ложечками пластмассовые баночки с йогуртом, который полагался на десерт.

Ноа сунул руки в карманы и направился к девушкам.

– Вкусно?

Девочки посмотрели на него несколько настороженно. Джули пожала плечами, Энн задрала подбородок вверх, а Тая сказала:

– Нормально.

Они уже заканчивали еду и облизывали пластмассовые ложечки.

– Ну, есть какие-либо улучшения по сравнению с прошлогодним рационом? – спросил Ноа.

Девочки обменялись взглядами. Наконец Алисия сказала:

– Да.

Чувствовалось, девочки не были расположены с ним общаться. Подождав некоторое время, он решил начать сам.

– Но насколько я знаю, десерт, который подавали вам на ланч, не слишком пришелся по вкусу?

Энни изобразила небольшую гримаску, Тая пробормотала что-то неразборчивое, а Джули произнесла:

– Малость припахивало жиром.

– Тофу вбирает в себя запах противня, на котором готовились другие продукты, – объяснил Ноа. – Наш повар еще не совсем в курсе, как это готовить. Но думаю, что он научится. Думаю, что пицца у него вполне удалась.

Пиццу покрыли дополнительным слоем сыра, добавили овощей и, что более важно, выпекали без избытка масла, которое, по мнению местных поваров, добавляло ей аромат.

Комментариев со стороны девушек не последовало. Ноа между тем продолжал гнуть свою линию.

– Он неплохо справляется с салатами и сэндвичами. – Бар, в котором можно было перекусить бутербродами и салатами, также была идея Ноа. Он подсчитал, что, если у учащихся будет место, где они на скорую руку смогут перехватить что-нибудь, это будет экономия времени и продуктов. Ребятам куда больше нравились французские булки, чем пышные сдобы, которые надо было выпекать как минимум час. У Ноа была возможность отведать это весьма сомнительное кушанье, когда он навещал Маунт-Корт прошлой весной.

Алисия демонстративно вытянула ноги. Тая прошептала что-то на ухо Джули. Младшие школьницы лениво ковыряли ложечками в мисочках с йогуртом, где почти ничего не оставалось. Мередит и Сара вытащили по салфетке из бумажного пакета, стоявшего рядом на траве.

– Как себя чувствует твой отец, Линдсей?

Девушка, одна из младших школьниц, в удивлении подняла глаза.

– Как вы узнали, что он заболел?

– Я разговаривал с ним в тот день, когда он и твоя мать привезли тебя сюда. Он сказал мне тогда, что перенес операцию.

– Его действительно оперировали. Сейчас ему лучше. Ноа с удовлетворением кивнул. Он поднял глаза и увидел в стороне Фрисби, которая вышла из-под контроля в игре, которую играли неподалеку в конце лужайки.

– Неплохо, – сказал сам себе Ноа, девушки же продолжали хранить молчание.

– Примерно в это же время в прошлом году, – обратился он к молчащим ученицам, – я был в горах Северной Вирджинии. Мне казалось, что там красивый водопад, но должен признать, что здесь ничуть не хуже. Еще несколько недель, и краски станут особенно яркими.

Девочки снова переглянулись.

– И тогда станет еще труднее концентрировать внимание на занятиях, – выразила свое мнение Джули.

– И на официальных школьных делах, – подыграл ей Ноа, – но делать это необходимо. Кроме того, – он попытался внести в разговор нотку юмора, – умение сосредотачиваться именно тогда, когда это труднее всего, и формирует сильные характеры.

Никто не засмеялся. Даже не улыбнулся. Ноа чувствовал молчаливое неприятие «го девочками.

Алисия поднялась с травы.

– Я собираюсь отнести все это назад в столовую. – Мгновенно в ее сторону потянулись руки с использованными ложками, тарелками и баночками, которые она аккуратно собрала и покинула лужайку.

Настала очередь Джули. Она встала и сказала со значением.

– Пожалуй, и мне пора в учебный корпус. – И тоже двинулась прочь. В мгновение ока девушки поднялись и присоединились к ней.

Последними уходили второкурсницы. Ноа был бы не против поговорить и с ними, но, когда его взгляд уловил в глазах Сары неподдельный страх, решил даже и не пытаться.

Он беспокоился за эту девочку. Она была родом из Сан-Франциско, и ее мать была не в состоянии хоть как-нибудь руководить своей дочерью-подростком. Саре пришлось расстаться со всеми друзьями и, находясь в школе высшей ступени, пытаться строить жизнь свою сначала.

Она казалась чрезвычайно приятным ребенком. За всем тем наносным стоицизмом, который позволял ей не показывать свои чувства, тщательно скрывалась нежность. Ноа был уверен в этом, и поэтому у него имелись большие сомнения в выборе этой школы для девочки. Ему нравилась Мередит, да и другие второкурсницы были отнюдь не плохи, но вот старшие девочки из группы Пфейффер подобных эмоций у него совсем не вызывали. Пейдж же их любила, впрочем, может быть, потому, что видела не слишком часто, но Ноа они казались грубоватыми и несколько нагловатыми. Он даже не знал, сможет ли добраться до их сути в течение года. Жизнь в школе после отбоя совсем не та, что на занятиях. У него была возможность установить контакт с Сарой и ее подружками при условии, правда, что старшие не настроят их друг против друга. Он готов был пойти на все, чтобы не допустить этого, но знал, что это нелегко.

В Маунт-Корте вообще ничего не делалось с легкостью.

Почувствовав себя опечаленным, усталым и одиноким, он пересек территорию городка и сам не заметил, как оказался на узкой тропинке, проходящей среди деревьев за зданием библиотеки и артстудии и ведущей к личной резиденции директора. Это было небольшое кирпичное здание, построенное в тюдорианском стиле и почти полностью скрытое зарослями плюща. Дом представлял собой достопримечательность Маунт-Корта до тех пор, по крайней мере, пока вам не удавалось взглянуть на него поближе.

Это место можно было назвать красивым, а дом элегантным, даже изящным, но более подходящим определением было слово «старый», и, хотя Ноа ничего не имел против старых домов, за которыми должным образом следили, к этому дому это не относилось. Он своими руками заменил сломанные дверные ручки, начиная от парадной двери и кончая черным входом, но погода, которая временами буйствовала в округе, и ветры, дувшие здесь в августе, расшатали большие секции крыши и оконные рамы, и капли дождя иногда попадали внутрь. Ноа пригласил также сантехника, чтобы исправить колонку для воды и нагреватель, все время задаваясь вопросом: уж не был ли предыдущий директор поклонником только холодного душа? Когда выяснилось, что холодильник в доме не работает, он купил себе новый.

Это был небольшой дом и выглядел так, словно это был воплощенный образ директора школы, ученики которого выросли и разбежались кто куда. Ноа нравилась тишина и уединенность места. На первом этаже находилась гостиная, столовая, кухня и холл, который можно было время от времени использовать для официальных мероприятий. Помимо этой кухни, соединенной напрямую с импровизированным холлом, имелась еще одна кухня, поменьше, окна которой выходили в лес. Это нравилось Ноа, и поэтому он любил эту часть дома больше всего.

На втором этаже были две спальни, каждая со своей ванной. Обои в доме имели настолько истрепанный вид, что Ноа содрал их со стен чуть ли не в первый день своего приезда. Новые в аккуратных рулонах были сложены у стен. Он собирался сам заняться ремонтом дома, если у него, конечно, будет для этого время.

С одной стороны, Ноа сам считал настоящим сумасшествием попытаться отремонтировать дом, поскольку считалось, что он временный глава школы и в его обязанности не входила реставрация бывшего директорского жилища, тем более за свой собственный счет. С другой стороны, он знал, что такое трудотерапия, и считал, что оклейка стен обоями поможет ему успокоиться и разобраться с самим собой. Учитывая тот факт, что с каждым днем он все больше терял популярность в возглавляемой им школе, могло случиться так, что ему придется чаще проводить вечера дома, и тогда домашняя трудотерапия ему может очень пригодиться.

В работе собственными руками можно найти истинное удовольствие, и Бог свидетель, ему это сейчас необходимо.

Он вытащил «Вашингтон пост» из груды дневной прессы и сразу же почувствовал успокоение. «Пост» была частью его прошлой жизни, до приезда в Маунт-Корт. Она принадлежала к тому миру, который ценил Ноа Перрини и в который он должен был вернуться. Другое дело, захочет ли возвращаться в тот мир сам Ноа Перрини. Разумеется, выбор оставался за ним, но ощущение, что где-то там есть люди, которые знают ему, Ноа, истинную цену, согревало и утешало.

Он направился на кухню в надежде просмотреть газету за круглым столом, отделенным от собственно кухни стеклянной перегородкой. Солнце уже садилось за стволы деревьев, приближался вечер. Ноа включил свет, чтобы осветить пространство над кухонным столом. Когда щелчка выключателя не последовало, он повторил попытку, но, когда свет и на этот раз не зажегся, он выругался.

Он швырнул газету на стол, выкрутил лампу из патрона и бросил ее в ведро для мусора. Затем он извлек из хозяйственного ящичка другую и вкрутил ее в патрон. Но свет опять не зажегся, когда он щелкнул выключателем. Методично он вывернул предыдущую и попытался ввернуть еще одну. Когда Ноа нажал выключатель на стене, из него вырвалась яркая электрическая искра, причем с такой силой, что его отбросило назад. Он снова выругался, на этот раз громче, затем выпрямился, положив руки на пояс. Сердце громко стучало у него в груди, словно предсказывая, что и здесь ему не везет. Сдаваясь, он склонил голову. Ноа знал этот тип выключателей. Его надо было раскрутить на части, прежде чем ремонтировать. Ноа задумался, сколько еще выключателей в его доме не работает.

Он не переставал удивляться, почему такой красивый с виду дом, представлял собой сущую развалюху внутри, и еще он подумал, нет ли в этом некоего мистического скрытого смысла. Он приехал в Маунт-Корт с лучшими намерениями, и вот даже лампочки взрываются прямо у него в руках. Если все его намерения обречены на провал, то что же делать дальше?

Ноа ненавидел дряхлые вещи, осуждал молодых снобов с задранными носами, но более всего презирал рассуждения о злой судьбе. Он схватил ключи и пошел к гаражу. Уже через минуту он сидел в своем «Эксплорере» и мчался по Маунт-Корту, направляясь в сторону металлических ворот. Проехав их и вырвавшись на шоссейную полосу, он, не убирая ноги с акселератора, продолжал ехать вперед и смотрел только перед собой до тех пор, пока очертания Маунт-Корта, казавшиеся какими-то неясными символами и изображениями на заднем стекле его автомобиля и напоминавшие стертые иероглифы из его былой жизни, не исчезли из виду.

– Прошло уже три недели, как она умерла. Так как же идут дела?

Вопрос задавал Чарли Грейс. Как один из трех старших братьев Питера, он иногда позволял себе заглянуть в его личный загончик без приглашения. Братья зарабатывали так мало, что Питер рассматривал подобные посещения в Таверне как своеобразные акты щедрости с его стороны. Но он устал. У него только что закончился тяжелый рабочий день, наполненный вопросами о Маре, которые беспрестанно задавали родители его пациентов.

– Все нормально, – ответил он на вопрос Чарли, но не позвал жестом официантку – в этот вечер прислуживала Бесс, – чтобы заказать пива для брата, как он, бывало, делал раньше. Он был не в настроении затягивать беседу с братом. Ему необходимо было побыть одному прежде, чем появится Лейси.

– Странная она все-таки была, – продолжал свое Чарли. – Из нее получилась бы девочка что надо – плюшка класса А. Джейми Кокс первый сказал об этом, но уж очень любили ее пациенты. Мои дети говорят, что лучше ее никого нет. – Тут Чарли жестом потребовал от Бесс пива.

Питер с большим удовольствием проигнорировал бы его присутствие, а заодно заставил бы прикусить язык.

– Они думают, что Мара лучше всех просто потому, что я передал ей своих ребят. Если бы не это, они обо мне говорили бы, что «лучше его никого нет».

– Да они по-прежнему о тебе самого высокого мнения, – заявил Чарли с искренностью, достойной лучшего применения, – но она была женщиной, а в женщине заключено еще кое-что. Она была как вторая мать для детей. Ко всему прочему, половина мужчин в городе были в нее влюблены.

– Если ты собираешься мне рассказать о Спаде Харви, то можешь не стараться. Эти новости уже устарели.

– Спад? И он тоже? Я, признаться, думал о Джекки Кагене или Мозе Ле Муа, даже о Батче Ломбарде. Она встречалась с ними со всеми.

– Ну да, – с каждым по разику или два, – уточнил Питер. – Ты говоришь о ней так, как будто она была чуть ли не шлюха, а ничего подобного не было. Когда дело доходило до мужчин, она вела себя пристойно. Она никогда не водила их за нос. И не обещала более того, что хотела дать.

– Да ладно, – сказал Чарли, воздев руку в умиротворяющем жесте, – ни в чем я ее не обвиняю. Да и Норман согласится, что у нее не было врагов. Он лично заявил мне сегодня об этом у лавки. Он сам проверял. – Тут Чарли одарил Бесс улыбкой футбольной звезды. – Спасибо за пиво, куколка.

Питер ощутил непонятную тревогу, хотя не мог взять в толк, откуда она исходит.

– Что ты имел в виду, когда говорил, что Норман проверял сам? – спросил он с кажущейся бесстрастностью.

– Говорил, что он проверял ее интимную жизнь. Имел беседу с парнями, с которыми она встречалась. Разговаривал с теми, кому она не назначала свиданий, но которые были бы не прочь встретиться. С тобой, например, он не разговаривал?

– Я ее коллега. Я не назначал ей свиданий.

– Да брось ты, Питер. – Чарли заговорщицки понизил голос. – Мне приходилось видеть вас вдвоем на заброшенном мосту в предрассветный час, и не однажды.

– Ну ты знаешь, что мы помешаны на фотографировании. Мы этот самый мост и снимали.

– Это что же, на рассвете, что ли? – последовал скептический вопрос.

– Фотографии всегда лучше выходят, когда свет рассеянный. На рассвете и закате снимки получаются лучше всего. Ты уж мне поверь. С Марой у нас ничего не было.

Поэтому у Нормана не было никаких оснований со мной беседовать. Зато, должно быть, у других нашлось, что порассказать?

– А им и нечего скрывать. Они просто в курсе, что Норман выполняет свой долг. Бедный парень. Я-то надеялся, что он разживется какой-нибудь малинкой.

– Это какого же рода? – спросил Питер, не отрываясь от своей кружки с пивом.

– А такого рода, – отхлебнув, продолжал Чарли, – что у Мары был в городе поклонник, с которым у нее что-то не сложилось… Ну и этот Парень ударил ее по башке, а потом оставил в машине с работающим двигателем.

Питер чуть не захлебнулся. Он закашлял, чтобы прочистить горло, потом отрицательно покачал головой.

– Следствие выясняло все обстоятельства. На ее теле не обнаружено ни единого синяка.

– Я знаю об этом, Пит, но ты только дай волю воображению.

– Я – врач и не собираюсь воображать себе мерзкие подробности смерти.

Чарли вздохнул.

– Я хотел сказать только, что у Нормана его не хватает. Черт. Мы все могли бы дать волю воображению. Уж слишком наш городишко скучен. – Тут он поднял голову. – Эй, Донни, иди куда идешь. Я освобожусь через минутку.

Донни похлопал Питера по плечу, проходя в глубину помещения. Питер поднял руку в знак приветствия. Чарли нагнулся к нему поближе.

– Итак, скажи мне правду. Клянусь, я буду молчать. Она была ничего себе?

– Кто она?

– Это же я, Чарли. Я твой старший брат.

– Знаю. Так кто был ничего себе?

Чарли откинулся на спинку стула.

– Ладно. Я тоже понимаю правила игры. Но должен предупредить тебя, что, когда старый Генри Миллз заливает себе пару крепкого за пазуху, что происходит почти каждый день прямо у этой стойки, он начинает много говорить. Он сказал, что она любила пропустить с ним рюмочку, и вот однажды, когда она была уже совсем хороша, начала разговаривать с ним о тебе. Он сказал, что если она и любила кого-либо в нашем паршивом городишке, так это тебя.

– Он мне льстил, – ответил с улыбкой Питер.

– Скажи, это правда?

– Она мне ничего подобного не говорила.

– Даже в пылу страсти?

Питер ничего не ответил. Он подумал, что его молчание и утомленный взгляд будут лучшим отрицательным ответом.

Чарли ответил примирительно.

– Ну ладно, чего там.

С кружкой пива он встал со стула и вышел из-за загородки.

– Уж очень с тобой тоскливо, парень. Если бы ты не был моим братом, я б к тебе и близко не подошел.

Он дал Питеру щедрый хлопок и отошел в сторону своего загончика в глубине, оставив брата в еще худшем настроении, чем тот был прежде. Один только раз Питер хотел, чтобы у него были законные основания ненавидеть братьев. Он ждал, когда они произнесут хоть что-нибудь неуважительное в адрес его профессии, он ждал, что кто-нибудь из них сорвется и назовет его задавакой или обвинит в том, что он неправильно лечит ребенка, в крайнем случае, выскажет свое неудовольствие, что он все еще не женат. Но никто из братьев не допустил ничего подобного. Все они были хорошие парни, возможно, несколько примитивные, но все равно хорошие. А вот он, несмотря на образование, различные научные степени и всеобщее уважение горожан, которые любили возводить на пьедестал кого-нибудь из местных уроженцев, – он нет. Питер не мог разделаться с прошлым. Прошлое давило на него и приносило обидные воспоминания.

– Привет, – бросила Лейси, проскальзывая в его укрытие. – Извини, что опоздала. Когда я собиралась к тебе, со мной произошла совершенно невероятная история. У дверей конторы меня поджидал Джейми Кокс, желая со мной поговорить.

Питер расслабился. Джейми Кокс казался ему совершенно безвредным. Не более чем назойливая муха. Вполне возможно, что он и владел половиной города, но зато не имел власти над ним, Питером. – И о чем же он жаждал с тобой поговорить?

– О Маре О'Нейл.

Да, Питеру следовало бы об этом знать. Ему никак не отделаться от этой женщины.

– А также о тебе, – продолжала Лейси. – Он хочет знать, будешь ли ты продолжать борьбу с ним, которую затеяла Мара. Он сказал, что у него возникло такое подозрение, когда он в последний раз видел тебя здесь, и я могу понять почему. Я-то помню, что ты говорил. Я ответила Джейми, что в твоих рассуждениях есть рациональное зерно. Он ответил, что ничего разумного в твоих рассуждениях нет и что они не доведут тебя до добра.

– Он что, угрожал?

– Я тоже спросила его об этом, но он отрицал. Тем не менее мне показалось, что его слова можно было расценить только так. Я заявила ему, что, поскольку ты здесь врач, твой долг выступить, если ты видишь, что благосостояние людей находится под угрозой.

– И что же он ответил тогда?

Она улыбнулась.

– Он попросил меня повторить то, что я сказала. Он явно не понял моих слов. Пришлось повторить все сначала. Я, правда, не уверена, что он и после второго раза усек, но тем не менее стал защищать все свои дела в городке. Он считает, что все, кроме него, плохие. Один он хорош. Так ты собираешься вступить с ним в конфронтацию? Да или нет?

Признаться, Питер еще не успел подумать об этом. Еще неделю назад у него такой необходимости не возникало. Его прикрывала собой Мара.

– Я не знаю.

– А ведь тебе придется, – сказала Лейси в тревоге.

– Это еще почему?

– Но кто-то же должен, а ты находишься в лучшем положении, чем другие. Ты знал Мару, знал, за что она боролась. Знал, что она права во всем.

Ему не нравился тон Лейси. Не нравилось, что она говорила о вещах, о которых он и сам знал. Ему не нравилось, наконец, что она говорила ему, что он, Питер, должен или не должен делать.

– Все это вовсе не означает, что я должен продолжать ее противостояние с Джейми Коксом.

– Но с твоей стороны это было бы справедливо, – отметила Лейси.

– Это может быть также бесполезно. Джейми Кокс имеет все законные права распоряжаться своей собственностью, как ему заблагорассудится. Конечно, нижняя часть Таккера выглядит не лучшим образом, но, по большому счету, это вопрос эстетики. Здесь нет никакой угрозы ни закону, ни здоровью людей.

– А как насчет старого кинотеатра? Ты же сам говорил, что в случае пожара он настоящая ловушка.

– У Джейми есть разрешение на его функционирование, которое подписано не кем иным, как главным архитектором Таккера.

Лейси уселась поудобнее. На ее лице явно читалось разочарование.

– Ты сам говорил, что это конфликт интересов, поскольку главный городской зодчий живет в одном из домов Джейми.

Питера поразило, что разочарование Лейси относилось к нему, и ни к кому другому. Разозлившись, он приблизил лицо к ее лицу.

– Послушай, Лейси, если тебе не терпится участвовать в рыцарских боях – сделай одолжение. Бейся с Джейми Коксом сколько влезет. Можешь попытаться привлечь его к суду, но только это стоит денег. Как ты думаешь, почему Мара не сделала этого в первую очередь?

– Она умерла раньше, чем смогла сделать это.

Он покачал головой.

– Ей были ни к чему лишние расходы.

– А ей бы и не пришлось тратиться. У нее были прекрасно налаженные отношения с общественными организациями города. Они бы подали в суд вместо нее. То же самое они сделают и за тебя.

– Господи, но это требует времени и энергии больше, чем у меня есть. Я и так погряз в своих пациентах, поскольку Мара О'Нейл решила освободиться от мирских обязанностей, а ты еще хочешь, чтобы я взвалил на себя ее общественные заботы?

Лейси промолчала. Она внимательно рассматривала выемку в столе. В конце концов тихим голосом она повторила:

– Это будет только справедливо.

Питер выругался. Он прекрасно понимал, что справедливо, но, черт возьми, у него масса забот, кроме Джейми Кокса. Он никак не мог поверить, что Мара взвалила на них еще одну ношу в виде этого ублюдка и ее дела с ним. Теперь выходит, что он не настоящий мужчина, поскольку отказывается вести ее призрачные войны.

Стараясь удержать растущее раздражение, он произнес:

– У меня прием пациентов с восьми утра до пяти тридцати или шести часов вечера, кроме того, мне приходится разговаривать по телефону с родными, звонить в аптеку, лабораторию, рентгенологу, иногда даже школьным учителям. В течение тридцати минут мне приходится налаживать связь с Ротари-клубом, который находится далеко от нас, и, между прочим, добиваться от них ответа. Думаю, у меня вполне достаточно забот и без справедливых дел. Я куда больше работаю, чем кто-либо другой в этом городишке. Если тебе этого недостаточно, то что еще?

– Питер, я вовсе не хотела сказать, что ты…

– Очень даже хотела. – Он встал со своего места. – Ты мне все время твердишь, что я не слишком хорош. Что ж, прекрасно. Поди и поищи другого, получше. А еще лучше – возвращайся в большой город. Тебе нужны великие филантропы? Или добросердечные самаритяне? Так вот, уверяю тебя, что в Таккере ты их не найдешь?

С отвращением он отвернулся и вышел из Таверны. Он даже не удосужился выяснить, кто расплатится за выпитое им с Лейси пиво. А хоть бы и она! Если она так плохо думает о нем, то еще одна ложка дегтя здесь ничего не решит.