Наперекор стихии

33

Селена стояла, глядя на Рауля, и не могла отвести глаз от его лица, даже когда расстегивала плащ, чтобы бросить его на ближайшее кресло. Ее подозрения, вызванные вопросом Рауля и злобой в его голосе, все возрастали, пока она не почувствовала, что не может больше молчать.

— Ты оставил меня в Компьене, чтобы отправиться по очень важному секретному поручению, по крайней мере, ты заставил меня в это поверить. Но ты ведь лгал мне, не так ли?

— Нет. Завтра я должен осмотреть укрепления в Мон-Валерьен.

— Мон-Валерьен? Совсем рядом с Парижем? — в голосе Селены слышалась насмешка. — Отговорка… Это лишь предлог, чтобы убрать тебя с дороги, освободив Луи Наполеону путь в мою постель. Ты знал о его планах, но охотно уехал!

Селена не знала, какого ответа она ожидала: раскаяния, стыда, признания своей вины, но Рауль говорил спокойно:

— А если и так? В данном случае я не мог поступить иначе. Но ты — ты разрушила все, прибежав сюда, в Париж, как перепуганная школьница.

— Как жена! Я твоя жена, — напомнила ему Селена.

— Император увлекся тобой, ты вскружила ему голову! Я уверен, ты почувствовала это, Селена…

— Разумеется, но я и представить себе не могла, что ты вручишь меня ему.

— Ты думаешь, я хотел этого? — Голос Рауля стал хриплым, и Селена, взглянув на почти пустой графин с бренди, поняла, что он выпил больше, чем обычно. — Ты думаешь, мне было бы приятно думать, что ты спишь с другим мужчиной?

— Тогда зачем ты оставил меня с ним?

— Потому что это было необходимо. Постарайся понять. Несколько часов или даже ночей с императором, и ты могла бы быть уверена в прекрасном будущем для нас обоих. Нет пределов тому, что может достичь человек, завоевав благодарность императора.

— И ты был готов продать меня, обменять… на что? На звание генерала? На пост военного министра?

— Какое это имеет значение сейчас? Мне повезет, если меня не отправят в Алжир, чтобы провести остаток карьеры в каком-нибудь жалком гарнизоне в Сахаре.

Селена посмотрела на Рауля так, как будто видела его впервые.

— Я знала, что ты честолюбив, — сказала она, стараясь контролировать свой голос. — Но я и подумать не могла, что ты попросишь меня заниматься проституцией, чтобы угодить твоим амбициям.

— Разделить постель с императором — не проституция.

— Правда? Наверное, ты назвал бы это средством для достижения цели.

Рауль пожал плечами.

— Избавь меня от поучений, — холодно сказал он. — Когда ты выходила за меня замуж, ты не была маленькой, всеми опекаемой девственницей. Ты забыла о Фурье и о том капитане, как там его звали?

Тело Селены охватила дрожь, и хотя ее тонкие атласные туфли промокли насквозь, а подол бирюзового бального платья прилипал к лодыжкам, она знала, что чувство ледяного холода, охватившее ее, было результатом не дождя и снега, от которых промокла ее одежда, а того, что грубый вопрос Рауля снова разбудил в ней старые пугающие воспоминания.

— Капитана звали Жиро. — Она говорила чуть ли не шепотом. — Это было животное, чудовище, получающее удовольствие от чужих страданий. Но мне пришлось подчиниться ему — сопротивление означало бы смерть.

— А Брайн Маккорд? Он тоже овладевал тобой силой? Он запугивал тебя или…

— Я любила Брайна. Я сама отдалась ему, по своей воле, потому что любила его.

— И до сих пор любишь. Да, дорогая моя женушка, ты думаешь, я не знаю? Каждый раз, когда я тебя целую, занимаюсь с тобой любовью, я знаю, что ты мечтаешь, чтобы рядом с тобой был Брайн!

Селена хотела опровергнуть его обвинения, но не могла, потому что в этот момент точно знала, что все еще любит Брайна.

— Ты дурочка, Селена, — сказал Рауль. — Все эти годы ты мечтала о человеке, который вообще никогда тебя не любил, который бросил тебя, чтобы вернуться на «Ариадну», не подумав о том, что станет с тобой. Он ничего для тебя не сделал! Ты могла бы закончить жизнь в сточной канаве!

Голос Селены задрожал от ярости.

— Ты сам говорил мне, что Брайн кое-что сделал для меня, сказав тебе, что я стану твоей любовницей после того, как он уйдет в море, не так ли?

— Ты не можешь винить меня в этом, — сказал Рауль. — Я так сильно хотел этого…

— И ты думал, что твоя ложь заставит меня ненавидеть Брайна и обратиться к тебе за утешением?

— Какая разница? Ты теперь моя жена.

— Да, я твоя жена. Но ты был готов забыть об этом, по крайней мере на этот вечер. Может быть, я не любила тебя так, как любила Брайна, но я была благодарна тебе, уважала тебя. Я уважала наш брачный обет и думала, что ты тоже. Теперь я знаю другое.

Рауль попытался взять ее за руку, чтобы успокоить, но Селена отшатнулась.

— Несколько минут назад ты говорил о капитане Жиро…

— Мне не следовало этого делать! Такие вещи лучше забыть.

— Забыть! Ты не забыл, и я никогда не забуду. — Ее глаза горели холодной яростью. — Когда я надоедала Жиро, он продавал меня любому из повстанцев. Несколько франков — все, что он просил у них. Но ты, мой муж, установил за мое тело более высокую цену.

— Хватит!

В другое время взгляд Рауля утихомирил бы ее, заставил замолчать, но сейчас злость была в ней сильнее других чувств.

— Для мужчины, продающего свою женщину другому мужчине, есть название. Мне сказать или ты сам знаешь, кто ты?

Рауль размахнулся, и она почувствовала жалящую силу пощечины. Но боль ничего не значила для нее. Теперь она говорила спокойно.

— У тебя много общего с капитаном Жиро, — сказала Селена.

Рауль вздрогнул, и она подумала, что он снова ударит ее, но вместо этого он отвернулся, и она почувствовала, как ярость покидает ее, уступая место отчаянию. Придерживая юбку, она медленно вышла из кабинета и поднялась в свою спальню.

В камине с мраморной полкой не горел огонь, так как никто не ожидал ее сегодня. Селена подумала, что могла бы позвонить горничной, но решила не делать этого. Она сняла мокрые туфли, сырые шелковые чулки, расстегнула бальное платье, тут же упавшее на пол. Медленно, в каком-то оцепеневшем изнеможении она закончила раздеваться, нашла ночную рубашку и надела ее. Не успела она лечь, как сон охватил ее.

На следующий день, в полдень, Рауль вошел в ее комнату. Селена уже встала и оделась. Когда он вошел, она отвернулась от окна, в которое рассматривала бесконечный поток экипажей, едущих по улице Риволи.

Рауль выглядел привлекательным и спокойным в своей форме, с орденом Почетного легиона, сверкающим на мундире.

— Доброе утро, дорогая, — сказал он. Увидев поднос с завтраком возле кровати, он продолжил: — Я думал, ты позавтракаешь со мной внизу, но, может быть, так даже лучше. Ты можешь отдыхать весь день, а я через час поеду в Мон-Валерьен.

Ничто в его голосе и манерах не изменилось, и Селена поняла, что он решил притвориться, будто ничего не произошло.

— Меня не будет несколько дней, — продолжал Рауль. — Надеюсь, ты не будешь чувствовать себя одиноко. — Затем, как будто это только что пришло ему в голову, он сказал: — Ты напишешь императору письмо, где принесешь извинения за свой неожиданный отъезд.

— Как хочешь, — сказала Селена. — Но Полина Меттерних уже придумала для меня оправдание. — Увидев удивление Рауля, она продолжила: — Полина предложила сказать императору, что я уехала, получив письмо от твоих родителей, в котором говорилось, что Кейт заболел.

— Она разумная женщина, — сказал Рауль, явно с облегчением. — И ценный друг. Если ты ей нравишься, она может нам очень помочь.

Теперь он говорил более оживленно, и Селена поняла, что к нему вернулась самоуверенность.

— Может быть, тебя и не пошлют в гарнизон в пустыне, в конце концов, — спокойно сказала Селена. — Я надеюсь на это ради тебя.

— И ради себя тоже, дорогая моя. Ты все еще моя жена, и твое будущее — часть моего. Со временем ты поймешь это.

— Ты ошибаешься. Я ухожу от тебя, Рауль…

— Уходишь от меня? Что ты имеешь в виду? Куда ты пойдешь?

— В Ливерпуль, Родманы, несомненно, предоставят нам комнаты в своем доме.

— Нам? Нет, Селена! Ты не можешь отвезти нашего сына в Ливерпуль или куда-либо еще, не договорившись со мной.

— Кейт — сын Брайна.

— Тебе долго придется доказывать это, не так ли? Брайн никогда не признавал ребенка своим. Кейт носит мое имя, и мои родители признали его своим внуком. Ты знаешь, как они любят Кейта.

Селена почувствовала укол жалости, подумав о матери Рауля, становившейся с каждым годом все болезненнее, и о генерале де Бурже, бывшем всегда по-старомодному галантным с Селеной.

— Мне не хотелось бы причинять боль твоим родителям, — сказала Селена, — но я не могу уехать из Франции без сына.

— Ты не можешь уехать из Франции вместе с ним, — сказал Рауль. — Здесь женщина, оставляющая мужа, не имеет права заботиться о ребенке.

— Я обращусь в суд, если придется, — сказала Селена.

— Это будет самым глупым решением, подумай о Кейте! Ты слишком его любишь, чтобы позволить называться незаконнорожденным в глазах всего мира. Это разрушит его будущее!

— Ты используешь мою любовь к Кейту, чтобы удержать меня, зная, что я сейчас чувствую к тебе?

Посмотрев на Рауля, Селена прочитала ответ в его глазах и поняла, что побеждена, оказавшись в ловушке брака, не имеющего для нее больше никакого значения.

Когда Рауль вернулся из своей поездки в Мон-Валерьен, Селена, желающая хоть ненадолго уехать от него, спросила, может ли она съездить в Лоррейн.

— Мы поедем вместе, — ответил ей Рауль.

Он считал необходимым поддерживать иллюзию, будто ничего не произошло, будто они все еще счастливая супружеская пара, и Селене пришлось играть свою роль.

Родители Рауля были удивлены неожиданным визитом, а Кейт — крупный, крепкий мальчик — бросился в объятия Селены, потом повел ее посмотреть подаренного дедушкой гнедого пони.

Мальчик сиял от гордости, забираясь на пони, весь в нетерпении показать свое искусство.

— Когда-нибудь я проеду перед императором, как папа. — Его серые глаза под темными бровями загорелись при мысли об этом. — И у меня будет мундир и сабля, как у папы.

Селена обняла Кейта и почувствовала волну любви, захлестнувшую ее, непреодолимое желание защитить сына от всех опасностей, которые ждут его впереди. Но через мгновение она отпустила мальчика, подумав, что такое проявление чувств не подходит будущему солдату.

Селена смотрела на едущего по дорожке на пони сына и думала: «Нет, я не смогу оставить его. В этом Рауль был прав». Еще он был прав, обвиняя ее во все продолжающейся любви к Брайну. Что ж, даже если она никогда больше не увидит Брайна, у нее есть его сын.

Селена и Рауль вернулись в Париж незадолго перед Рождеством, привезя с собой Кейта. Рауль продолжал вести себя так, как будто ничего не случилось. Он был галантен и внимателен на людях, сопровождая ее на бесконечные балы и поездки в театр и оперу. Он подарил ей великолепную русскую соболью шапку, а на Новый год удивил санями, сделанными в форме лебедя, которые везла пара лошадей с серебряными колокольчиками и красной сафьяновой упряжью, отделанной серебром.

Накануне шел снег, и они вместе поехали на санях нанести традиционный визит в Тюильри, чтобы отдать дань уважения императору и императрице.

Когда вошла царственная чета, Селена почувствовала, как Рауль сжал ее локоть. После небольшой паузы Луи Наполеон сказал:

— Надеюсь, ваш сын оправился после своей болезни.

Его глаза под тяжелыми веками смотрели загадочно.

— С мальчиком уже все в порядке, ваше величество, — сказала Селена.

— Эти детские болезни всегда так неожиданны, — сказала Эжени. — Иногда это пугает.

Император подошел к следующему гостю, чтобы сказать ему несколько слов, но Эжени выждала момент и сунула Селене маленькую коробочку.

— Кое-что на память, — мягко сказала она и тоже отошла, выглядя по-настоящему царственно в бархатном платье бронзового цвета.

Возвращаясь домой, Рауль был явно спокойнее. Император предпочел принять извинения Селены за быстрый и неприятный отъезд из Компьена; как и Рауль, он выбрал приукрашенную иллюзию, а не ранящую действительность.

— Что дала тебе императрица? — спросил Рауль.

Селена достала из собольей муфты маленькую коробочку и открыла ее. Внутри лежала золотая брошь, искрящаяся в лучах зимнего солнца. Брошь была прекрасной гравировки и стоила немалых денег.

— Единорог, — сказала Селена, немного озадаченная. — Смотри, один рог. Интересно, почему… — Она вспомнила золотого оленя, которого отдала Полине Меттерних в тот вечер в Компьене со словами: «Отдай это Эжени».

Рауль мельком взглянул на брошь.

— Единорог часто появляется в средневековых произведениях искусства, — сказал он. — Его считали символом добродетели…

Хотя Селена продолжала играть свою роль, появляясь с Раулем в обществе, оказывая ему знаки любви перед гостями, она не могла притворяться в постели. В течение нескольких месяцев после случая в Компьене Рауль продолжал пытаться пробудить в ней ответные чувства, но несмотря на то, что он был умелым и страстным, как и прежде, она уже не могла отвечать на его ласки. Селена покорно отдавалась ему без протестов, но и без страсти.

Она не была особенно удивлена, когда, спустя несколько месяцев подобных отношений, до нее дошли слухи о его любовных делах на стороне. Любовниц Рауль постоянно менял. Он проводил ночи с танцовщицами из оперы, с актрисами из «Комеди Франсез», с манекенщицами из «Дома Ворта», маленькой хорошенькой ассистенткой модистки. Когда прошел первый шок, Селена поняла, что не винит Рауля, у нее было достаточно честности, чтобы смотреть правде в глаза: несчастье в браке не было только его виной, она тоже внесла свой вклад в их отношения, когда согласилась выйти замуж, зная, что не любит его по-настоящему. Селена понимала, что позволила себе стать слишком зависимой от Рауля в месяцы, когда выздоравливала в Алжире. Она пыталась отказаться от своей любви к Брайну…

Она также пыталась, но безуспешно, утешить себя сознанием того, что состояние ее брака не столь необычно в обществе, частью которого она была; что многие другие замужние женщины, знакомые ей, были равнодушны к своим мужьям и без зазрения совести заводили любовников. Но Селена хотела единственного мужчину, а он никогда больше не захочет ее. Он покинул ее в ярости, уверенный, что она его предала.

Еще некоторое время после новогоднего визита в Тюильри Селена чувствовала себя неловко в присутствии императора, боясь, что он снова начнет делать ей предложения. Но вскоре поняла, что ее опасения на этот счет безосновательны, Луи Наполеон был с ней формально вежлив, как и со всеми гостями; может быть, он не хотел вторичного поражения, может быть, его беспокойный взгляд устремился на другую красотку… Но наиболее вероятно, решила Селена, он стал слишком занят государственными делами, чтобы гоняться за строптивой женщиной.

К концу 1868 года император больше не мог игнорировать угрозы своему режиму. Надеясь завоевать поддержку французов, отвернувшихся от него, он наконец начал предлагать им драгоценную свободу, но слишком поздно. Подарив газетам больше свободы, чем они имели в декабре 1851 года, он подвергся нападкам таких либеральных газет, как «Раппель», «Ревьель» и «Ла Лантерн». Он дал рабочим право на забастовки, и по всей стране начались волнения, а правительственные войска стреляли в шахтеров и рабочих фабрик. Запрещенная «Марсельеза» стала слышна даже на бульварах Парижа.

В 1869 году, теплым июньским вечером, Рауль и Селена ехали в оперу и увидели толпы разъяренных рабочих, наводнивших улицы. Селене стало не по себе.

— Может, нам стоит вернуться? — спросила она.

— Чепуха! Как только призовут кавалерию, порядок будет восстановлен. Рабочим не нужно учиться читать. Их взбудоражили республиканская пресса и работы Карла Маркса, и теперь они требуют каких-то неслыханных привилегий.

— Зима будет тяжелой, — сказала Селена. — А из-за инфляции многие рабочие не смогут прокормить свои семьи.

— Без сомнения, они не имеют права собираться для протеста. Император слишком мягок с ними. Он пытается задобрить этот сброд, но они понимают только силу. — Рауль покачал головой. — Он уже не тот человек, который взял под контроль всю Францию силой войск в пятьдесят первом.

— Но сейчас он болен, — возразила Селена, она слышала от самой Полины Меттерних о все ухудшающемся здоровье императора.

Полина сказала, что, несомненно, императора ослабила бесконечная тяга к женщинам, но она допускала также, что не только распущенность в любовных делах плохо влияла на здоровье императора. Его мучила постоянная боль из-за камней в пузыре, и, отклонив услуги врачей, он предпочел опиум. Селена, как и многие другие в придворных кругах, знала, что теперь перед выходом на люди император использовал косметику, чтобы никто не заметил, каким больным он выглядит.

Подобные слухи не могли оставаться в секрете, и теперь враги императора по всей Франции набирали силу, а на прусской границе выжидал Бисмарк, с холодной свирепостью подкрадывающегося волка. Рауль выказывал презрение к прусской армии, но среди французских военных были и другие, все еще в меньшинстве, относящиеся к Пруссии с опаской.

Но большая часть высшего света Парижа, с ее талантом игнорировать все неприятное, пропускала мимо ушей угрозы генералов Бисмарка, забывала об опасности собраний французских рабочих и продолжала погоню за бесконечными развлечениями, какие только можно было найти в этом великолепном городе. Селена смотрела на длинную череду экипажей, выстроившуюся перед оперным театром, и слушала Рауля.

— Ты не должна выглядеть такой серьезной, дорогая. Я хочу, чтобы ты сегодня развлекалась. «Фауст» — одна из твоих любимых опер, не так ли?

Она кивнула, заставив себя улыбнуться. Но даже когда они вошли в ложу и заиграла музыка, Селена не могла подавить беспокойство. Во время первого акта, в начале «Хора солдат», шум на улице становился все громче, так что скоро стало невозможно слушать пение. Даже Рауль не мог оставаться безразличным и поднялся.

— Куда ты? — взволнованно спросила Селена.

— Хочу посмотреть, что происходит, — сказал он.

— Ты не пойдешь на улицу… Ты не должен.

— Хорошо, — сказал он, успокаивающе улыбаясь. — За сценой есть окна. Если тебе так будет спокойнее, я пойду и посмотрю оттуда.

— Я пойду с тобой.

— Селена, в этом нет необходимости! — Но, увидев ее непреклонность, он пожал плечами: — Ну хорошо, если ты так хочешь…

Кавалеристы уже приехали, и когда Рауль и Селена подошли к окну за сценой, они увидели, что военные с оголенными саблями врубались в толпу. Женщины кричали, мужчины посылали проклятия, но медленно, почти незаметно, толпа отодвинулась и обратилась в бегство.

— Вот видишь, я говорил тебе, — сказал Рауль. — Толпа не представляет угрозы для кавалерии. Пойдем. Давай вернемся и досмотрим представление, скоро начнется следующий акт.

Немногие из зрителей собрались у окна за сценой, чтобы наблюдать схватку между кавалерией и толпой, остальные же оставались сидеть в своих ложах и в партере. Офицеры, великолепные в своих мундирах, флиртовали с хорошо одетыми дамами, и им не было никакого дела до того, что происходит снаружи.

К тому времени, как занавес поднялся перед следующим актом, с улицы перестал слышаться шум, но Селена не могла забыть жестокую сцену, которую только что видела. Она не удивилась, откуда Рауль так хорошо знает то, что расположено за сценой оперного театра, так как знала, что его последней любовницей была одна из хорошеньких балерин, танцующих сейчас перед ними.