Маар вышел ему навстречу. Шед с позволения ван Ремарта прошел внутрь к тлеющим углям, хотя был ближе всех остальных воинов и мог позволить себе не ждать одобрения. Он опустился на шкуры перед очагом, чуть меньшим, чем во внутренней части шатра, но не менее жарким. Маар сел перед ним, завалившись на ворох тюфяков. Сложная выдалась поездка и в какой-то степени более непредсказуемая, чем появление тварей Бездны.
Шед за кружкой крепкого эля подробно донес о том, что произошло в пути за время отсутствия Маара. И оказалось, ничего существенного, только то, что один конь сломал ногу, и его пришлось убить. И, конечно, не пропустил то, что они застряли в этой пустоши одному Бархану известно на столько. Шед не упоминал об ассáру, но Маар считывал его напряжение при каждом движении мысли о ней. Нет, Маар не мог читать мысли, хотя в этом его подозревали все, он мог только улавливать поток ауры, но то, что Шед думал об ассáру, Маар нутром чуял и убеждался в этом каждый раз, когда тот возвращал взгляд на тканную перегородку, за которой спала Истана. Маару не нравилось, что Шед продолжает показывать свое недовольство. Несмотря на то, что Стража это злило, он будто намеренно так поступал, будто имел на это какое-то право. Шед, который на протяжении многих лет был верным союзником, теперь осуждает выбор Маара и его решение?
— На рассвете двинемся в дорогу?
Маар мрачно глянул на него.
— Нет. Ни утром, ни вечером. Буря на несколько дней.
Сделав большой глоток теплого хмеля, Шед отставил чашу.
— Это нас ведь не сможет остановить?
— С чего ты взял? — ван Ремарт бросил на воина беглый взгляд. — Лошади не вынесут такой нагрузки, да и каждый раз ставить шатры отнимет больше времени и сил, проще переждать сейчас.
Шед покачал головой, задумавшись над чем-то своим.
— Она не выживет, зачем таскать ее за собой? Это лишняя ноша и забота, кругом много сук разных, неужели ее дырка чем-то отличается от всех других?
Страж резко вернул на воина взгляд. Глаза Маара потемнели до такой степени, что слились с черной каймой. Взгляд Шеда изменился, погасло в нем что-то.
— Запомни, Шед, сейчас и на потом: что мне с ней делать, решаю только я. Это моя находка и она принадлежит мне. Я ее нашел, и мне решать, оставить ее в живых или же свернуть шею. И если я все же решил оставить девчонку у себя, это не должно обсуждаться и оспариваться ни тобой, ни кем-либо другим.
— Конечно, тебе решать, мне до нее нет никакого дела. Я просто забочусь о нашем передвижении и только. Мое дело исполнять волю, явленную свыше.
— Твое дело — слушать меня и выполнять мои приказы, а не влезать носом, куда тебя не просят. Отрежу тебе его, если и дальше будешь продолжать диктовать, что мне нужно сделать.
Шед выслушал и на этот раз благоразумно промолчал. Он сидел так же расслабленно, но пальцы его рук давно сжались в кулаки. Тишина, что разлилась по шатру свинцом, начала давить на слух и вены, ее нарушали только шум крови в голове и где-то в горле, удары ветра и завывания вьюги, что глухими звуками просачивались в теплый кров.
— Я все понял, — наконец ответил Шед, поднимаясь с нагретого места. — Пойду посмотрю лошадей, — бросил он чуть сдавленным голосом, направился к выходу.
Маар проводил его долгим взглядом, поднимая хлеставшей через края силой исгара жар в углях. Он перевел взгляд на пламя, только видел перед собой не яркие всполохи, а Истану, ее нежное белое тело и блестящие, гладкие, как шелк, волосы, розовые губы, чуть приоткрытые в выдохе, голубые, как зимнее небо, глаза. По телу потек густой жар от одного лишь воспоминания того захвата ее лона на своем члене, в глазах потемнело. Теперь, когда напряжение спало, Маар испытал мучительную, почти болезненную тягу прикоснуться, погладить, втянуть запах, ворваться и долбиться в ее плоть безостановочно. Она принадлежит ему и только ему, никто не может отнять ее у Маара, даже Ирмус, даже сам Бархан. Маар выдернет кадык каждому и отрежет яйца, если кто-то отважится пойти против его решения, если кто-то посмеет на нее посягнуть.
Давя в себе желание, Страж допил эль и растянулся на шкурах, смотря на низкий, натянутый на толстые реи потолок из воловьих шкур. Чуть покачивались подвешенные на столбы масляные лампы с язычками пламени. Маар не помнил, в какой миг сон утянул его в глубины, он не собирался спать, но последние бессонные ночи давали о себе знать. Пусть он и выносливее обычных смертных, но все же в большей степени человек. Но стоило закрыть глаза, Маар резко пробудился от того, что кожей ощутил Истану — она очнулась.