Нарисую себе сына

Пролог

Мужчина шел по причалу навстречу золотому закатному солнцу. Солнце уже висело над самыми горами, но, еще чуть-чуть, и оно вовсе исчезнет. Уйдет прямиком за высокий крест на каменной вершине. И тогда берег окончательно сольется с темно-серым небом и морем, превратив мир в одну прохладную темную дыру. Сейчас же, на качающихся у берега кораблях, спешно зажигали фонари, подсвечивая деревянные спины распростертых под бушпритами дев, птиц и морских богов. Все они тянулись своими застывшими телами к шагающему мимо мужчине. И было странно, что их так много. Не идолов, самих кораблей. Обычно в это время северная гавань острова Прато почти пуста. Хотя… Мужчина, черкнув взглядом по очередной гальюнной фигуре, хмыкнул.

— Капитан, сэр, — вмиг отозвался, идущий рядом бородатый крепыш. — Вы не передумали? Может, ее и в живых то давно нет? Мы ж, когда в последний раз сюда заходили?

— Может, и нет, — с расстановкой повторил мужчина, замерев у основания деревянной лестницы, ведущей наверх от причала. — По-моему… здесь, — и пошел на подъем.

— Капитан!

— Яков… не знаешь, с какого перетруса в этом змеюшнике крест водрузили?

Заскрипевший за его спиной ступенями бородач смену темы воспринял досадным вздохом:

— А хоб его знает. Говорят лишь, лет пятьдесят назад заявился сюда не то бродячий подстаканник[1], не то шальной проповедник с целью развернуть всю местную ворожейную свору на путь истинный. А после того, как ему не то рыло надраили, не то предсказали сто акул в задницу, плюнул, и остаток жизни потратил на выдалбливание этого креста. Вот якобы, с тех пор он там и торчит. Вроде назиданья: «одумайтесь и покайтесь». Последний шанс, значит.

«Последний шанс», конечно. У Якова — давний, годами выработанный талант упорно возвращаться к тому, что он считает важным. Иногда это боцману помогает. Почти всегда, но, только не в сегодняшний ветреный вечер:

— Последний шанс у меня как раз здесь и находится. Так что, или умолкни, или… Святой Эразм с лебедкой! Они здесь икрой, что ли плодятся? — мужчина, уперев руки в бока, обвел удивленным взглядом открывшуюся наверху панораму. — А вот теперь разберись, куда идти дальше.

И ведь, действительно: восемь лет назад здесь, на узкой равнине между известняковыми великанами, было всего-то с десяток домишек, отделенных друг от друга глухими заборами. Сейчас же длинные ряды фонарей обозначили в темноте целые улицы из новых, даже не домов, а настоящих каменных вилл. Подсвеченных щедро разноцветьем. Правда, вывески у их входов прочесть с данной точки было трудно. Хотя, догадаться, можно было вполне:

— Не иначе, игорщики сюда, в нейтрал[2], после запрета на материке занырнули. В соседи к местным ворожеям, — видно, к схожему выводу пришел и Яков.

— Не иначе. А вслед за ними — питейщики и красотки. И теперь ясно, почему эта дыра так сейчас популярна. А нам, по-моему… прямо.

— Ну, прямо, так прямо, — вновь вздохнул боцман и, бросив цепкий взгляд в сторону идущей к лестнице громкоголосой компании, двинул вслед за своим капитаном.

Эта часть бывшего уединенного селения Профитис была почти погружена в ночь. Лишь в самом конце гравийки, упирающейся в колодец под развесистой ольхой, горел тусклый фонарь. Но, он только колодец из темноты и выхватывал. Будто, самое посещаемое в данное время суток место. Здешние же магические старожилы своим гордым традициям не изменили. И никто навстречу двум путникам с криками: «Предскажу по сыру и подошвам! Недорого!» или «Гадаю по верной гречихе!» не выскочил. И вдогонку, цепляясь за рукава, не понесся. Однако, свет за плотно занавешенными окнами, все же, горел. Причем, за всеми. И это было хорошим, хоть пока и не верным, знаком. Осталось лишь в нужный дом войти:

— Есть кто живой?! — капитан, первым переступивший порог, сделал один широкий шаг в сторону и с прищуром, после ночной тьмы оглядел сквозную комнатку с горящим очагом между задернутыми оконцами и длинным, под вышитой скатертью, столом прямо по центру.

И сам себе с очередным удивлением, признался: внутреннее ее немудреное убранство, как и саму здешнюю хозяйку, он, в отличие от дороги сюда, запомнил прекрасно. И тут за прошедшие восемь лет мало что изменилось. Разве только, над камином, вместо венка из пожухлых трав висел теперь пестрый квадратный гобелен. И мужчина уже набрал для повторного окрика воздух, когда низкая дверь напротив открылась, выпуская из темного нутра миниатюрную смуглую старушку. Старушка на несколько секунд замерла, буравя визитеров изучающим взглядом, потом дернула плечиками:

— А, знакомец.

— Доброго здоровья, хозяюшка, — тут же от своего косяка объявил боцман, явно растерявшийся от такого «просвечивания».

— И вам не иссохнуть, не просолиться, господа, — нараспев произнесла та и, глядя в карие капитанские глаза, добавила. — Я уж и не чаяла тебя снова увидеть. По кому скорбное марево? Родитель?

Боцман непроизвольно крякнул и поспешил спрятать изумление под весомый кулак. Капитан выразил свои эмоции открыто:

— Да, он. Я по поводу этого сюда и…

— Ну, так проходите от порога. У меня не палуба, чтоб на ногах торчать. Чаю налить? Что покрепче-то вам и в другом месте теперь предложат, — собрала она рот в ехидный пучок.

— Да мы заметили, — поддержал тему боцман, усаживаясь за стол. Старушка же поспешила к буфету:

— А как такое не заметить? Разве что слепому и глухому. Ну, да, хоб с ними, с временщиками. Полгода как-нибудь дотерплю.

Мужчины переглянулись, но, уточнять данный срок посчитали излишним. Тем более, и чай подоспел. Душистый, горячий. Он сразу повернул разговор в нужное «интимное» русло…

Старая предсказательница внимала капитану с усердием старателя, промывающего золотой песок. И лишь изредка прерывала его своими странными вопросами. Мужчина же ничего от нее не скрывал. Иначе, зачем вообще сюда явился?

— А вот теперь мне придется все это разгребать, — закончил он через несколько минут и крепко сцепил лежащие на скатерти руки.

Старушка, торчащая напротив, встрепенулась:

— А, ну, дай ко мне их сюда, свои холмы и реки. Посмотрим, чем ты занимался.

— Только это посмотрим? — протянул ладони капитан.

— Не только, — буркнула гадалка, увлекая мужчину за собой к горящему камину.

Тот, прямо у огня послушно замер в забавной согнутой позе и сейчас уже сам обратился в слух и зрение. Но, первые несколько минут лишь прислушивался к тихому старушечьему шепоту, да хмуро глазел на мелкие гобеленовые цветочки. Боцман же, оставленный за столом, теперь казалось, впал в новое непривычное для себя состояние — крайнюю неловкость от такого «сокровенного» зрелища. Поэтому, когда старушка, вдруг громко икнула, вздрогнули оба.

— О-ой, — выпустив мужские ладони, прихлопнула она собственные к груди. — А вот тому, видно и быть.

— Чему… быть? — глухо уточнил, распрямивший спину капитан.

— А тому, что сам ты себе в предстоящих поисках главной помехой и станешь, — многозначительно изрекла гадалка и направилась обратно к столу. — Честь свою можно по-разному отстаивать. И приумножать ее можно разными путями.

— Я не о своей чести пекусь.

— Ой, ли? — сморщила она свой острый нос. — Ты кому сейчас врешь? Нам или себе? Твой родитель, конечно, успел начудить со своими заполошными Бенанданти[3], да только вы с ним давно друг за друга не в ответе. И давно живете на разных берегах. Так с чего, вдруг, такая прыть?

С чего, вдруг, подобная прыть?.. Мужчина на мгновенье задумался и упрямо тряхнул головой:

— Да. Мне это тоже надо. Так ты, Клара, поможешь? — глянул он исподлобья на старушку, скрестившую на тощей груди руки. Та лишь с досадой покачала головой:

— Вашу бы, каменную мужицкую гордыню, да на изгородь. До небес бы вознеслась… Не могу я тебе помочь.

— Почему? — медленно уточнил вопросивший.

— Да потому, что перекрыты мне те тропы «туманом» — магия посильней моей клан этот древний бережет. Но… — вскинула она палец.

— Все же, есть «но»?

— Есть. Другая магия есть. Чистая, прозрачная. Исконная магия этого мира. Да только пользоваться ею надо осторожно.

— Кому? — недоуменно хмыкнул капитан. — Мне? Да из меня маг, как из моего боцмана — белошвейка.

— А что? — неожиданно вскинулся тот. — Я сам себе штаны чиню и…

— Умолкни, Яков. А ты, уважаемая Клара, выражайся конкретней. Что за местная сила и по какому рецепту готовится?

— Нет, сынок, — совершенно не впечатлившись гневной речью, захихикала старушка. — Это не боцман твой — белошвейка. Это ты у нас — кухарь. Или, кок по вашему… Послушай меня, — сняла она, вдруг, с лица улыбку. — Послушай внимательно: место, куда ты должен последовать, явилось мне высокими зелеными столбами. И даже не столбами, нет. Свечами. И свечи те высятся на самом берегу и тебе надо именно туда. Там пульсирует… А как доберешься — будь внимательным. Она сама тебе явится.

— Кто?.. Магия?

— Девушка, — выдавила гадалка. — Она — носитель той магии.

— Девушка? И как я ее узнаю? — скривился капитан. Старушка же в ответ фыркнула:

— Узнает он. Будешь внимательным — узнаешь. Или ты от меня подробного портрета ждал? Так здесь я тебя разочарую, потому как сама видела лишь ее нечеткий образ.

— И в чем он выражался?

— В чем? — потерла старушка наморщенный лоб. — На мир она смотрит не как все. Вот в чем. Он у нее, то зеленый, то желтый. Но, любимый ее цвет — голубой, как море в солнечный полдень. И еще я ее руки видела. И не сказать, чтоб грязные. Просто… — вдруг, щелкнула она пальцами. — разноцветные. Точно! Вот руки у нее постоянно разноцветные. И саму себя она считает «трусихой».

— И это все? А как она мне поможет… отстоять и приумножить собственную честь? Эта «разноцветная трусиха при неизвестных зеленых свечах»?

— А это уже не моя забота, — категорично отрезала гадалка. — Я что могла — сказала. Дальше — сам своим разуменьем.

— Ага…

— Капитан, сэр?

— Чего тебе? — бросил, хмуро отвернувшись к огню, мужчина.

— Я, кажется, знаю, что это за «зеленые свечи». Помните, капитан, несколько лет назад мы заходили в один порт по пути из Эйфу домой?

— Ну-у? — повернулся тот к боцману. — И-и…

— И порт тот назывался Канделверди.

— Что в переводе с исходного итальянского, звучит, как «зеленые свечи», — глухо закончил за Якова мужчина. — А ведь верно. Клара, может такое быть?

— Канделверди?.. — медленно повторила гадалка, будто еще что-то для самой себя решая. — Может, сынок. Может. Там она, твоя… трусиха.

— Ну, значит, на рассвете — снимаемся сразу туда. А дальше, — усмехнулся, вскинув лицо к низкому потолку мужчина. — своим разуменьем… Клара, благодарить в вашем деле не принято. Так что… — запустил он руку за пазуху и вынул оттуда тяжелый кожаный мешочек…

Старушка, проводив визитеров до порога, еще долго стояла в ярко освещенном прямоугольнике двери. И сначала она просто вслушивалась в удаляющиеся по дороге голоса. Потом, отведя взгляд к фонарю над колодцем, нахмурила и без того изрытый бороздами морщин лоб.

— Канделверди… Дело чести… Ох уж мне эта вечная мужская погоня за иллюзиями… Глупый, глупый гордец. Приумножить он собрался. Приумножишь то ты, наверняка. Да только истинную цену этому поймешь еще не скоро. И… бедная девочка… Да, видно, это — судьба. И никуда от нее… А я то — старая недоделка… Ведь сама же… — гадалка, продолжая тихо корить себя, мужскую суть и весь, сошедший с ума мир, медленно закрыла дверь, вновь предоставив право голоса присмиревшим ночным сверчкам…