Послеобеденный ветер, океанский, шальной, носился по широкой палубе бригантины и подрывал вдогонку за собой матросов. Тут же, вслед за изменившимся «курсовым углом», меняли дополнительные паруса, и «Летунью» неизбежно мотало, как пьяного по раздольному полю. Однако на завершении «мелочей» такая погодная оказия ничуть не сказалась. И корабль уже задорно пестрел островами новых «временных» перил. Что касается тросов, то их заменили еще в зоне видимости Божьих скал. Ну, и вылетевшие стекла, конечно, поставили. И даже успели помыть. Я же сидела сейчас на перевернутом ящике, недалеко от распахнутой двери камбуза, и наблюдала за слаженной местной жизнью. Для меня она вообще — большое «женское» открытие. И те суровые загорелые мужики, что ночью еще заряжали на нижней палубе пушки, сейчас драили, бегали и обезьянами висели на мачтах. И это уже две их «ипостаси». Третья (единственно мне знакомая) неизбежно проявлялась дома. Там бывшие «герои-швабрёры» довольно скоро начинали грустить. Поэтому в Канделверди было много мест для подобной «грусти». Иногда очень громкой и опасной для окружающих (могло и попутно в морду прилететь, особенно, если «грустец» в нетрезвом виде). А ведь надо быть еще и отцом? Мужем? Зятем, в конце концов?.. Да-а… Вторым открытием для меня стала подлинная причина ранней седины черноволосых чидалийских красавиц…
— … Да в Чидалии везде то едят, монна Сусанна! Кроме нашего острова. Ну, там, где я раньше жил. Да ведь, монна Зоя?
— Если ты про бананы, то я их не ем. И не потому что, на «твоем острове» их едят лишь обезьяны, — вновь прищурилась я в мачтовую высоту. Дахи скептически хмыкнул и запустил в стоящую между нами кастрюлю очередную очищенную картофелину. Б-бульк. — Да, чтоб… Пожалуйста, осторожнее. Бумага же, — и как я раньше вообще не ругалась?.. И когда я успела ругаться привыкнуть? — И сядь в прежнюю позу. Ты все время вертишься, а я — рисую.
— Монна Зоя, я, вообще-то — на службе. И занят важными делами.
— Да ты что? А-ха-ха-ха-ха! — громко хохоча, откинула голову Сусанна. Младший матрос «Летуньи» показал ей свой розовый язык. Я ему — тоже. Чтоб не выпендривался. Потом вспомнила про «пример»:
— Если я тебе мешаю, то, могу и уйти.
— Нет, вы сидите. И я тоже сяду, — выпрямил спину ребенок.
Сусанна, прочистив горло, снова откинулась на перила:
— Кстати, по поводу бананов: Вито их любит. Особенно, по-деревенски. Может один смести целое блюдо и рычит, когда кто-нибудь ему в этом мешает… Даниэль! Ты сегодня бананы на ужин приготовишь?! Как обычно?!
— Конечно, монна Сусанна! — высунулся из распахнутой на палубу двери румяный во все лицо, кок. — Специально вчера на рынок сбегал.
— Отлично… Как ты сказал, Дахи? «Только, обезьяны»? А-ха-ха-ха-ха!
Младший матрос окончательно над своей кастрюлей сник.
— А что за рецепт такой: «Бананы по-деревенски»? Деревянными ложками их едят? — глядя на него, решилась я перекричать громоподобный женский смех.
— Можно и вилкой… Даниэль!
— Да, капитан! Уже сковороду разогреваю! — ага, видно у одного из «сильно занятых» на этом судне, «важные дела» уже закончились.
Мужчина, в подтверждение моих ехидных домыслов (про себя-то можно), облокотился на перила рядом с Сусанной:
— А вы себе сырой картошкой аппетит перебиваете?
— Неа, — лукаво скривилась ему та. — Лично я тебя здесь жду: куда же ты еще обязательно явишься?
— Согласование меню не входит в мои капитанские обязанности, — скосившись на горизонт, буркнул в ответ мужчина. — Что ты хотела?
— О, Виторио, у тебя много других «обязанностей», кроме капитанских… Это сугубо деловой разговор.
— Да?.. Тогда, пойдем… Зоя, жду вас на ужин в корабельной гостиной… Зоя, вы меня слышите?
— Да, капитан, — под пристальным взглядом обоих уверила я… Б-бульк. — Все, с меня хватит.
— Монна Зоя! Корабль качнуло. И меня — тоже. Я еще не привык.
— Угу. Тогда, прямо сейчас привыкай к своему нарисованному расплывшемуся носу… Ладно. Бумага подсохнет, всё исправлю…
И маленький отважный мальчуган был прямое тому подтвержденье (это я про исправление ляпов на бумаге и ошибок в жизни). Потому как теперь он — младший матрос на достойной уважения бригантине и торчит совсем рядом, уволенный до рассвета со службы:
— Вон там? Вы их видите, монна Зоя? Вы их видите?! — рот до ушей и глаза восторженно-огромные. Пришлось ему врать:
— Угу, — хотя… — А! Вот! Вижу! — теперь мне и вправду повезло разглядеть далекие мелькающие спины дельфинов.
— Параллельно нашему курсу идут, — вскинул ладошку ко лбу Дахи.
— За перила не вывались.
— Неа… Двое… Мне про них книжку читали. Ну, не мне — я просто слушал. Так там говорилось, что дельфины — очень умные. Они сразу различают: плохой человек или хороший. Тонет.
— И что, «плохих» не спасают? — уточнила я, тоже с рукой у лба.
— Они их заигрывают. Совсем до смерти, — авторитетно сообщил мне малец.
— Угу… А еще бенанданти любят изображать дельфинов, пронзенных трезубцем. Или якорем — тайным символом креста. Потому что когда-то, в предтечном мире, эти животные были помощниками главного морского бога.
— Ничего себе, — выдохнул Дахи. — А откуда вы про такое знаете?
— Сама читала в одной, очень умной книжке одного, очень умного ученого, — в ответ многознающе скривилась я.
Правда, можно было еще добавить, что дельфин в переплетении с этим самым якорем в символике баголи означает «Осторожно, опасность!». Да зачем ребенку такие «ученые» подробности знать? С него и выданных хватило:
— Значит, монна Зоя, вы и вправду, «фея».
— С чего ты такое взял?
Ребенок смущенно почесал пятерней ухо:
— Так, матросы вас между собой «феей» зовут. А один, самый старый, тот, что перила сегодня чинил…
— Плотник?
— Ага. Он сказал, что, пока вы на корабле, болтанки нам не видать.
— Значит, я — «погодная фея»? — не хуже Сусанны огласилась я смехом. — Одно хорошо: ты теперь точно знаешь, что я не Ангел. Да и не фея. Я — баголи. Предсказательница народа накейо. Слышал о таком?
— Это которыйс «оборотнями Христа» воевал?
— Угу. Он самый.
— И у вас в помощниках тоже есть… кто-нибудь? — совсем шепотом уточнил малец.
— А как же, — доверительно качнулась я к нему. — Птицы. Млинзи. Большие пестрые аисты.
— Вот это ничего себе… И вы ими командуете?
— Ни разу не пробовала. Только читала, как это делается. В той же, очень умной книжке. Я ведь совсем недавно узнала, что баголи. А до этого думала, что просто сумасшедшая.
— Вы? — внимательно посмотрел на меня младший матрос. Даже отстранился для обзора. — Да нет. Я сумасшедших видал — в порту в Божьих скалах живет один. Хромой и лохматый. За тетками с рынка гоняется, которые сладостями торгуют. Вы на него не похожи.
— Вот это облегчение, — смеясь, обняла я мальца за плечи. — А почему именно их гоняет?
— Так это, — громко вздохнул тот. — Он раньше лекарем был. Зубодёром. И, когда бежит, кричит все время: «Слуги сатаны! Ввергаете народ в страдания изуверские!»
— Угу. Понятно… — прищурились мы с Дахи вновь на красиво идущих параллельно кораблю, двух океанских дельфинов…
В серо-желтушных сумерках ветер оставил, наконец, в покое спустившую на ночь паруса, «Летунью». Унёсся гонять по небу ленивые облака. Последние же сейчас устроили целый парад форм и оттенков. И даже висящее низко солнце сквозь их полупрозрачную завесу смотрелось моим размытым пятном на бумаге. Правда, бледно-желтого цвета, выбеленного в сердцевине. А сразу под ним — не то еще облака, не то далекие горы ближайшего острова архипелага… Вот мы и приплыли. Хотя, моряки говорят: «пришли»…
— И что ты опять там увидела? Новую «натуру»?.. Зоя?
— Нет, — вздохнув, оторвала я взгляд от окна. — Цвета сегодня какие-то странные, — и опустила глаза еще ниже, — А это и есть: «Бананы по-деревенски»? — хотя, могла б и не спрашивать — кроме них на столе «обезьяньей еды» больше не наблюдалось.
Капитан, видно, подумал примерно, то же:
— Здесь — без альтернатив. Пробовать будете, Зоя?
Я посмотрела на улыбающуюся Сусанну, на румяную, благоухающую медом и ванилью, горку и бросила судьбе вызов. — Всенепременно. Если вы не против, капитан?
— А почему — «против»? Главное здесь — распробовать вкус, — и расплылся в улыбке. Ну, точь-в-точь — ребенок с конфетой у глаз.
— Пути Господни выше людских голов… Вито, а мне тоже можно?
— Так ты же их не ешь? — ну надо же! Он еще и искренне изумился.
Однако Сусанна решила вести себя, «как взрослая»:
— А и вправду. Я и забыла… Рубен, можно мне чашечку кофе? И медового ликера туда плесни.
Минут через пять я «распробовала вкус». Виторио, возможно, «слегка удивленный», поспевал вилкой за мной и пытался отвлечь посторонними темами:
— Про баголи все прочитали?
— Угу-у…
— Я вот тоже свою здешнюю книгу магистра перелистал, — миску к «румяному» блюду и к себе большой ложкой оттуда. — И на материке, там где мы пушками пополнялись, еще пару купил. И, как общее впечатление?
— От чего? — та же манипуляция со своей стороны. — Ой, а на дне столько сиропа… М-м-м…
— Рубен, мне еще — кофе… с ликером.
— Да, монна Сусанна.
— Ага… Зоя, я про впечатление спросил?
— От чего? — с кусочком у рта. — А-а-а… Нормальное. С таким диагнозом живут.
— С каким… диагнозом? — проследив за вновь запущенной в сироп вилкой.
— «Баголи обыкновенная с хаотично выраженными видениями»… М-м-м. На такой еде тоже, пожалуй, прожить можно. Очень она вкусная.
— Ага… А бывают еще и «не хаотичные»?
— В жизни все бывает, капитан… — снова в сироп — шлёп.
— Зоя, а если подробнее?
— А если, вы сами мне, подробнее?.. Вот, на чем мы в гостинице остановились? — взмахнув над блюдом вилкой. — И до наших дней — историю клана бенанданти. Мне «общее впечатление» интересно.
— Да это же… Та-ак, — личная миска поехала в сторону. — Делим ровно наполовину. Остатки.
— Угу. И на счет: «Три».
— Три!..
— Может, вам еще время засечь?
— Не адо, — дуэтом… с полными ртами…
Состояние гармонии накрыло меня опустевшим дном блюда. Обволокло, вдруг, тело и душу сытым «пьяным» покоем. И в окно уже не смотрелось. Да и темно там давно. Лишь свечи вздрагивают под океанским сквозняком в отражениях на стекле… Мужчина, откинувшийся напротив, на стуле. Женщина, тыкающая в клавиши на клавесине. Робкие его звуки тонут в коврах… Вот он здесь, значит, зачем? И я даже представила, в том же приглушенном свете их двоих. Красивый склоненный профиль Сусанны. А рядом — он. И лицо мужское хорошо разглядела. С прямыми, упрямыми бровями. Чуть сдвинутыми в морщины над переносицей. Будто о чем-то сосредоточенно думает. Однако взгляд… так думают лишь об одном. О ней. Даже я это знаю, «кошка с Тюльпановой пустоши». Одного исцарапала. Другого… собой одарила. Да… Но, ни один из них не смотрел на меня ТАК…
— Вы уже закончили, Вито?
Вилка, щелкнув по краю стола, улетела на пол. А я еще вечность секунд продолжала смотреть на него. Капитан отвел взгляд первым… мама моя… Бежать. Если клеить уже безнадежно поздно. Бежать.
— Я-я…
— Сусанна, сыграй что-нибудь, пожалуйста, — мужчина встал из-за стола и подошел к окну.
Женщина за клавесином проводила его внимательным взглядом:
— Что ты хочешь?
— Не знаю… Зоя? — бросил, не оборачиваясь.
— Да?
— Есть пожелания?
— Есть… Нет. Я в этом ничего не понимаю. Мне вообще пора и…
— А я знаю, что вам сыграть, — хмыкнув, встряхнула руки Сусанна. — Только, за инструмент не садилась давно.
— Ты все равно играешь отлично.
— Спасибо, Вито… — взяла она первые пробные ноты. И, вдруг, театрально низким голосом начала. –
«Так грустен ты. Откройся, что с тобою?»
«Люблю, мой друг!» — «И кто тому виной?»
«Она» — «Да кто? Полина? Мила? Хлоя?»
«О, нет!» — «Кому ж ты отдаешь покой?»
«Ах, ей» — «Ты робок, друг сердечный!
Но, почему смертельно удручен?
И кто виной? Супруг ее, конечно?»
«Ах, нет, мой друг!» — «Да кто ж?» — «Я ей — не он»…
— Ну, как?.. Зоя?..
— Да я… — да я вообще подобное впервые. — И мне… — и заглохла под новое веселенькое вступление:
— Ни блеск ума, ни роскошь платья
Не в силах вас обворожить.
И лишь двоюродные братья
Постигли тайну вас пленить!
Лишили вы меня покоя,
Но, вы не любите меня.
Одной надеждой жив лишь… Зоя:
Женюсь!.. И буду вам родня!
— У меня нет двоюродных братьев.
— Зоя, это же только песенка! — беззвучно зашлась Сусанна.
— А «нейтральное» что-нибудь есть? — развернулся, наконец, от окна капитан.
Женщина, мгновенье подумав, кивнула:
— Ага. Ты ее еще не слышал. Я ее другому… В общем… — и вновь опустила длинные пальцы на клавиши… И музыка полилась. На этот раз медленно, будто, взмывая и падая. –
Я себе тебя наколдовала.
Именно такого, как теперь.
В полнолунье свечи зажигала,
Согревая сердце от потерь.
Я себе тебя наколдовала.
Именно такого, как сейчас.
А, когда увидела — узнала.
По улыбке и прищуру глаз.
Я себе тебя наколдовала.
Именно такого, чтоб летать.
Но, прости, мой милый — я не знаю,
Как теперь себя заколдовать…
— А теперь, понравилось? — спросила, даже с вызовом у каждого из нас.
— Понравилось. И я, пожалуй, пойду, — уф-ф…
Да что же это такое? Душу, словно полоснули неимоверно острым и тут же накинули сверху мягким пуховым одеялом. Ноет и млеет. Да разве такое возможно?.. Бежать? А куда здесь сбежишь? И впервые, как захлопнула за собой дверь, огляделась. Оказывается, я — уже внизу, на палубе. Небо так и затянуто облаками. И теперь, вместо тусклого солнца на нем — луна. Вышла на смену и прячется за завесой. А вокруг тишина. Совсем другая. Без сверчков и перешептывания трав. Тишина безбрежности. И лишь музыка в ней.
— Ой, — открыла я рот и прислушалась. Еще раз. Нет, показалось… Тихое далекое пение… под бой… барабанов. И испугалась уже всерьез. Вертясь на месте. Вновь прислушиваясь. Потом замерла, уже у самых перил правого борта. Того, что развернут к архипелагу. — Все… понятно. Она…
— Я думал, вы спать направились, — капитан встал у перил рядом. — Завтра — трудный день, Зоя.
— Угу, — не отрываясь от горизонта.
— После обеда, примерно, мы будем на месте. А дальше — по обстоятельствам. Но, в любом случае…
— Где сейчас остров Зили?
— Зили?.. Мы его оставили далеко справа. Перед закатом была видна серая завеса над ним. Здесь сейчас, почти напротив мелкое скопление «лужаек». Так дрейфующие острова называют. В последний раз их в этом районе отмечали. Потом обогнем еще один, Кравай. И дальше — Ньюпван. Он, если определять…
— Я могу показать.
— Что?.. — склонил голову капитан.
— Я могу показать, где сейчас Ньюпван.
— А-а. Яков уже просветил?
— Нет. Сама.
— Это… как?
— Я его чувствую. Хотя, наверное, не его, а Вананду.
— И давно? — глухо произнес мужчина.
— Нет, — в ответ вздохнула я. А потом, будто, запруду сорвало. — Во мне что-то постоянно меняется. Я словно каждый день вижу и чувствую все больше. И цвета другие, яркие, и запахи новые. Словно я, вместе с очками еще и хроническим насморком от мира «отгораживалась». А теперь еще и это… пение. По всей видимости, ритуальное пение жриц храма. И если я права, то… — прищурилась я в даль. — он — там. Ньюпван — там. Чуть правее луны. Между ней и облаком, похожим на руку… Я права?
— Да, Зоя… Завтра вы не отойдете от меня ни на шаг. Всегда будете рядом. Очень близко.
— Зачем? — развернулась я к нему. Он и сейчас от меня — «очень близко». Очень.
— Зачем?.. Чтоб избежать последствий. Необратимых.
— А-а. А я и забыла, что должна провалиться. Спокойной ночи… капитан…