Нарисую себе сына

Глава 10

— Ага!.. Так-так… Ну, надо же… Нет, ну, надо же! Зоя! Вы — истинное сокровище! И мне бы еще сюда мой справочник по символике накейо. Да, черт попутал его в переплет отдать. Не иначе, черт. Ведь говорил своему ассистенту… Да он и есть — черт. Потому что я всегда…

— Уважаемый магистр, не отвлекайтесь. Очень вас прошу.

— Ага-ага… Та-ак… — и вот та-ак уже целый час. Это какое же «сокровище» вытерпит? Только, гранитное. — Нет, это определенно, не мост, — да я что, так плохо рисую?

— И не праздничный многоярусный торт… Все время в голове крутится. А вот что?.. — капитан, оторвавшись от стола, воззрился на меня с сосредоточенным прищуром. Ну, точно, как Люса, когда нитку в иглу вдевает.

— Не знаю. Разбирайтесь сами.

— А если это… да нет. Виторио, вы же — моряк. И наверняка, «очертили» весь Бетан.

— А вертеть лист не пробовали? — дернула я с подоконника ногами.

Магистр в ответ глянул на меня не хуже капитанского:

— Не-ет… Ой, Зоя! Знак баголи всегда стоит в правом верхнем углу. По нему и ориентируемся.

— Знак баголи? — ух ты — через час изучения нашел-таки, чем изумиться мой опекун. — Это он, значит, и есть?

— Совершенно верно. Баголи, в переводе с накейо — «сова». Птица, видящая знаки, в символическом черном круге… В черном кру-ге… в черном… Да мать же твою! Хобья премудрая простота! Вот же я…

— Магистр, вы о чем?

И даже я болтать ногами перестала. Наш консультант, качнувшись, отмер от столбняка:

— Дети мои! Виторио, еще бы вы знали, с чем имеете дело!

— Магистр, выражайтесь яснее, — застыл теперь уже упомянутый.

— Ведь, это — не Бетан! Это даже не девять Божьих скал и не забытое Им же Пятидолье! Это — архипелаг Плакер! Точнее, один из его островов!

— Зили?

— Нет! Нет, мой мальчик! Ньюпван!

— Магистр, при всем уважении, такого острова в архипелаге нет. Это я точно знаю.

— И еще бы вы подобное знали, Виторио! Ведь так его именовали лишь сами хозяева. Сейчас он зовется совсем иначе. Зато, вы, наверняка знаете, что на самом западе этой островной россыпи есть одиноко торчащая земля, куда давно уже никто не причаливает. Ибо, земля эта, по мнению многих, проклята. И лишь…

— Ладер?

— Именно так. Да, — с чувством выдохнул магистр. — Ньюпваном звали его накейо. Ньюпван — «Черный берег». А все потому, что весь остров представляет собой сплошные горы из аспида[22].

— Но, ведь там же…

— Храм. Даже не храмы. Один огромный храм. Остров — храм. Со множеством…

— Лестниц, — потер лоб капитан. — Теперь я понял, что здесь: черная лестница, омываемая океаном. Ладер с исходного итальянского и есть, «лестница». И это, не скатерть, а… Езом.

— Совершенно верно, мой мальчик. Накейо именно так наш океан и изображали — голубой скатертью. Даже вышитые аналоги до сих пор сохранились. В паре музеев. Правда, в таком виде, что и смотреть на них без слез…

— Зоя.

— Я не виновата: я не знала, что видела и что после этого рисую.

— Зоя, вы — молодец.

— Истинный молодец… Так, дети мои! — вновь склонился магистр над столом. — Теперь сложим все составляющие… с двух листов… Ага… Начали мы с колеса. Это — довольно распространенный символ и обозначает судьбу. Причем…

— Вы про спицы что-то… — вставил, с рукой на лбу капитан.

— Это — да. У нас их — число нечетное. А это значит — развитие. «Судьба сделала свой ход». Ага… Теперь — птица… Зоя, вы ее узнали?

— Еще бы. Она — единственное, что я узнала.

— А вы, наверняка, не знаете, что зовется она «Млинзи». Это реально существующая, правда, очень давно, разновидность аиста.

— Так она на него и похожа! Только, больше раза в два.

— Совершенно верно, дитя мое! Млинзи вили свои гнезда всегда вблизи селений накейо. И считались их защитниками. Особенно же они покровительствовали баголи. Из-за отсутствия у этих жриц собственной магии.

— Аисты — защитники? — скептически отозвался опекун.

— Разновидность аистов! — не замедлил среагировать ученый. — Виторио, вы же говорили, что выросли на моих книгах? Так вспомните, от чего больше всего страдали бенанданти после начала военных действий против накейо?

Почитатель старательно скривился:

— От пожаров. Нет, от поджогов. Но…

— А-а!

— Да нет!

— От чего же?

— Да, потому что…

— Так-так…

— Аисты переносили на их крыши головни? — мужчины, прервав красноречивый обмен, воззрились на меня. — Да я просто предположила. Мне Люса рассказывала, что аисты гнезда свои вьют из всего подряд и часто таскают в них из незатушенных костров. А что?

— Зоя, все верно. Только, я еще раз подчеркиваю — птички были «непростые».

— Натренированные, что ли? — уточнил капитан.

— Ну, если вам, Виторио, проще поверить в этот… вариант.

— Хорошо. Предположим, я поверил. Что дальше с расшифровкой?

— Ну-ну…Млинзи сразу под знаком баголи может означать лишь одно — личную защиту. Это я вам уже говорил.

— А чью защиту то? — в этот раз уточнила я сама.

Магистр одарил меня недоумением:

— Конечно, вашу, Зоя.

— Тогда, от кого? — открыл рот опекун. Видно, версия магистра, все ж, возымела.

— «Майша мапейзи», — в ответ, воздел тот указательный палец. Потом решил снизойти. — В переводе с накейо: «Жизнь покажет».

— Угу. Жду — не дождусь… У меня там еще дерево было.

— Это — да. И вот что меня волнует, дети мои… Его расположение. Во-первых, правее, то есть, по времени позже, чем лестница. А, во-вторых, дерево само по себе олицетворяет жизнь. Но, стоит оно на середине дороги. Так сказать, ее разрывает. Или делит на две части.

— И что это значит? — воззрился на оное капитан. Ученый ответить явно промедлил:

— Ну-у…

— Майша мапейзи?

— Определенно, да, Зоя. Да и вообще: путь, прерванный жизнью, гораздо лучше, чем путь, прерванный смертью.

— Иначе бы он вовсе не возобновлялся, — заметил со своего конца стола капитан. — Это — все?

— Да, пожалуй… Зоя, дитя мое. Осталось лишь удовлетворить мое ученое любопытство: я понимаю, пробиться сквозь такую защиту было делом, отнюдь, не простым. Ньюпван сам по себе, даже в том виде, в каком он сейчас — одна сплошная магическая стена. Так, каким из перечисленных мною составов вы пользовались при настрое? Какие травки жгли? На основе мирры или теневика? Прядь волос или капля крови?

— Что?

— Магистр… вы о чем?

— Та-ак… — посмотрел он на нас обоих по очереди. — Вы храмовые постулаты баголи читали?

— Читали, — проблеяла я.

— И-и?

— Магистр, выражайтесь яснее.

— Виторио, этого я жду как раз от вас! Чем за информацию расплачивались?! И кто из двоих?! Вы соображаете, во что ввязались?!

— Ну, так… честно сказать… смутно помню, — почесала я нос. Потом вздохнула. — Да ничего такого я никому не обещала… Да я вообще никому ничего не обещала. Мы просто попробовали.

— «Просто попробовали»?

— Угу. И у нас получи…

— Зоя, погодите. Магистр, как произносится клятва или обещание или что там вообще говорили баголи в таких случаях?

— Баголи в «таких случаях» элементарно откупались! Повторяю вопрос: чем откупились вы?

— Да чтоб мне потом… провалиться, — медленно произнес капитан.

— А причем здесь моя обычная дурацкая присказка?

— «Провалиться»?.. Зоя?!

— Ну… да.

— Это я виноват, — угрюмо воззрился на меня опекун. — Магистр, что я теперь могу сделать?

— Понятия не имею, — всплеснул тот руками. — Вы уже предложили свою цену и ее приняли. Теперь решайте сами, готовы ли ее заплатить.

— А если Зою оставить здесь? Не брать с собой на конечную?

— Вот меня лично это очень устраивает, — заерзала я на подоконнике. Однако магистр состроил скептическую рожу:

— Не факт. Там хоть у нее будет личная защита. А здесь, что? Да еще без вас?

— А я буду тихо сидеть?

— То есть, опасность может быть везде?

— Я же говорю: вашу цену уже приняли. И стоит начать двигаться к цели, колесо пойдет на следующий виток.

— Да я вообще…

— Значит, лучше — рядом со мной, — да меня вообще кто-нибудь слышит?!

— А знаете, что?!.. — вот на истеричный крик они враз обернулись. — Мое мнение здесь учитывается?

— Нет.

— Дитя мое, к сожалению…

— Понятно… Тогда я есть хочу…

Меня, конечно же, накормили. И, судя по обилию блюд — на убой. Да, только шутка эта (про убой) в публику явно не прошла: магистр вздохнул, раздув румяные от наливки щеки, его унылая супруга хлопнула недоуменно глазами, а мой опекун свое жаркое жевать перестал. И мне бы этот «успех» тогда закрепить. Тоже, прочувствованным вздохом с закатыванием к потолку глаз: вот, мол, до чего меня ваше «колесо» неизбежно докатило. Да, только, образ этот страдальческий с собственными внутренними ощущениями, ну, никак не вязался. Хоть пыхти, хоть растекайся — ничего путного не выйдет. А все почему?.. Да хоб его знает… Вот ругательство у меня хорошо получилось. Правда, пока лишь, про себя…

— Да что я все про себя, да про себя?.. Зоя… Зоя! Зоя!!!

— Вот она, смерть моя… Ух, ты, мамочки!

А ведь так миленько все вело к концу: после обеда обозрели семейные портреты и коллекцию трубок, лекцию еще раз прослушали: «Правила поведения баголи — если не дружишь с мозгами и языком» и даже успели выйти на аллею к ожидающей в ее конце коляске. И-и-и…

— Зоя! За меня!

Огромная «смерть» цвета перезрелой оливы, затормозив в последний момент, ломанулась в стриженные кусты. Пыль медленно осела. Магистр, кряхтя, поднялся со щебенки. Мы с капитаном прокашлялись.

— Тысяча извинений, дети мои… О-ох… Он когда-нибудь меня окончательно прибьет.

— Так это не моя, что ли, смерть была? — даже с претензией хмыкнула я.

Капитан, вкладывая саблю в ножны, скосился на зияющую в кустах магнолии дыру. — Еще года три и его на всех хватит… Вообще то, уважаемый магистр, о таких зверушках предупреждать надо.

— Так я и…

— Заранее… Зоя, вы — как?

— Да, нормально я. А кто это, кх-хе, был то?

— О-о, это — наше семейное проклятье, подаренное в знак моей двухлетней давности, научной защиты. У моих коллег — специфическое чувство юмора. Тема той работы была «Стихийный фактор в истории освоения Пятидолья» Там же — девять месяцев в году — сплошные шторма, а остальные три — магические воронки с хаотичным смещением. Вот они мне и устроили все это — на дому.

Капитан даже голову набок склонил:

— Неужто, та самая…

— «Божья кара». Совершенно верно, мой мальчик. Та самая уникальная порода бойцовых гигантов[23].

— Так это собака была? — настала и моя очередь изумиться. И даже с прищуром подойти к «зеленой пробоине».

— Зоя, отойдите оттуда.

— Угу.

— Зоя!.. Магистр, так эти животные практически неуправляемы.

— И к магии у них иммунитет, — прихрамывая, двинул тот прочь. — И судя по тому, что этот пострел опять носится на свободе, к буковым доскам — тоже. Вы бы видели его вольер — забор, как вокруг Грязных земель[24]. И каков результат?

— Я видел… И их я тоже видел, на Божьих скалах. В питомнике. Но, чтобы так? Они же вырастают больше ярда в холке… И потом еще, эта их легендарная неприязнь…

— Да-да, ко всему, хоть слегка горячительному. И вы знаете…

— Иди сюда, — кусты, в ответ на мой тихий шепот дернулись и огласились таким же тихим подскуливанием. — Ну, ты чего? Иди сюда. Давай, вылась… Любоваться буду. Обещаю.

— Ах-х-хых, — снова весьма скептически, однако через секунду уцелевшие ветки раздвинулись. На уровне моего лица. — Ах-хых. Иу-и-и.

— Мама моя… И где ж тебя так угораздило?.. Стой, не двигайся. Я и дуть буду… — пообещать можно все, что угодно. А вот как воплотить в реальность? Но, огромная печальная морда сама качнулась ко мне, подставив в ладонь отвислые черные щеки. С множеством мелких щеп, торчащих из них… Я, конечно, дула. Пес моргал, фыркал соплями и терпел. Лишь, под конец стал коситься по сторонам, ловя в отражениях больших глаз две застывшие сзади меня физиономии. Вот только бы… все дотерпели. — Уф-ф. Последняя.

И получила-таки, заслуженную награду. Сначала от собаки — мокрым языком вдоль всего лица. А потом:

— Зоя, — прошипели мне в левое ухо. — Что ж вы вытворяете?

— Ах, мой мальчик, — теперь, чуть подальше и справа. — Это — совершенно для нее…

— Норма?

— Вот только, не надо так кипятиться. Тоже мне…

— Баголи. Она — баголи. Дитя этого мира. И с ним — на одной энергетической волне. Да ведь, мой большой… друг?

— Р-р-вау!!! — «друг», махнув поросячьим хвостом, медленно развернулся и отчалил по своим важным делам… Предатель.

— Ты куда?!

— Вау! Вау!

— Зоя.

— О-о-о.

— Виторио, она знает, что делает. В этом случае, конечно. Потому что в предшествующем, позволю себе еще раз сказать…

— А, знаете, что?.. Отстаньте от меня оба, — и, вытирая лицо, пошла в сторону чернеющей в просвете коляски…

— Летели два голубя.

Плыли по небу.

Давно уж исчезла под ними земля.

И плакал один, озираясь тоскливо,

Другой же искал в море тень корабля…

— Зоя, у меня к вам — одна большая просьба, — оторвался, наконец, от созерцания каменных оград вдоль обочин капитан.

Я, свернув тихое пение, приготовилась внимать:

— Ну?

— В связи с… открывшимися обстоятельствами, мне нужно будет подготовить корабль к…

— Опасному плаванью?

— Да. И…

— И что?

— Зоя…

— Ну-у?.. О, да неужели, это так трудно?

Мужчина хмуро потер лоб:

— Нет.

— А в чем же тогда дело? «Зоя, я вас втравил в авантюру, о размахе которой сам не подозревал. И теперь мне придется тащить вас за собой до конца. И я не знаю, что в этом «конце» нас ждет, ибо… ну там…

— Обещание это, а еще дерево на рисунке и дорога — черт знает что, — кивнув, завершил он. — Примерно, так. Только я не понял: вы-то как на все это реагируете?

— Будет ли скандал?.. А смысл? То есть, он, конечно, будет, при первом же поводе. А сейчас… — и вздохнула, всерьез задумавшись. — Жизнь покажет. На накейо я забыла.

— Майша мапейзи, — невесело хмыкнул капитан. И откинулся спиной на сиденье.

— Угу. Точно…

Летели два голубя.

Плыли по небу.

На смену закату пришла уж заря.

И первый… ла-ла-ла-ла-ла-ла, не помню.

Второй… а-а-а-а-а… А если вы не прекратите меня подслушивать, то ругаться я начну прямо сейчас.

— Зоя, — вот сейчас он засмеялся уже вполне искренне. — Скажите: вы в театре когда-нибудь были?

— В настоящем? — выкатила я ответно глаза.

— Ага.

— Нет. Только в кукольном балагане. В детстве.

— Тогда, давайте сегодня туда сходим? Неважно, на что. Просто, в театр?

— Хо-рошо… — и не лыбься, как дура, культурно необразованная. — Зато, я в картинном павильоне Канделверди была очень много раз… И там даже висят две мои работы… И еще в музее. И в…

— Зоя, я все понял…

Утверждение, что настоящее искусство понятно не всем — ложь. Точнее, брехня. Так мой учитель сказал. Я хорошо запомнила день, ознаменованный фразой: «Зоя, то — полная брехня». В нашем облезлом картинном павильоне было тогда открытие его сезонной выставки. И съехалось много ценителей со всей страны. Они бродили по скрипучему паркету с прищуром на каменных физиономиях. И мне тогда это сочетание казалось необычно пугающим. В восемь то лет. И я еще за своего учителя очень переживала. Ведь недаром он вспомнил про свою парадную суконную шляпу — он ее лишь по особым поводам нахлобучивал. А тут такие… физиономии. И, если лично мне, то я люблю все до одной его картины: и солнечные, и пасмурные. И «странные». Особенно одну, с силуэтом женщины на фоне лунного дверного проема.

— Ну, и как тебе, ученица, вся эта суетня? — маэстро, поправив шляпу, задорно мне подмигнул.

— Мне? — о-о, ко мне и с таким вопросом. — Так я же в живописи еще ничего не смыслю?

— А ты думаешь, ты здесь одна? — качнулся ко мне учитель. — Ты думаешь, все эти господа знают, как разводить масляные краски, чтобы получилась, например, чистая лазурь? Или владеют техникой грунтовки холста?.. Зоя, запомни раз и навсегда: в живописи, в настоящем искусстве, есть лишь один критерий оценки — задело душу или не задело. А все эти постные рожи и многознающие вздохи… Зоя, то — полная брехня. Профанация. Это они мне цену так сбивают. Да только я им вот эту точно не продам.

— Ваше «Ожидание»? — благоговейно скосилась я на «лунную женщину».

— Её. Она пусть пока… подождет…

— Как вам спектакль, Зоя?

— Что?.. Угу, понравился, — мелкий камушек гулко хрустнул под каблуком капитана, отозвавшись в ночной тихой улице. И когда успели сюда свернуть?.. — А вы, наверное, ценитель искусства?

— Я? — мужчина, откинув носком сапога еще один, усмехнулся. — Никогда им не был. Просто, есть вещи, которые… нравятся. Или наоборот.

— Задевают душу?

— Да. Как эта пьеса. Только уж больно она… пессимистично закончилась.

— А в жизни часто такое бывает, — глубокомысленно изрекла я. Капитан даже приостановился:

— Надо было на другой спектакль идти. И в другой театр. Да и вообще, — и резко развернулся на каблуках. — Нам — в ту сторону. Через скверик… Пошли?

— Отчего не пойти? — спрыгнула я вслед за ним на выпуклые камни мостовой. И чего вообще изрекать начала? Ведь совсем другие в голове мысли. — Я бы все это нарисовала.

— Что именно? — нисколько не удивился мой спутник. Видно, привык уже к «приступам».

— И сцену, и главную героиню в красном платье и даже музыку. Мне кажется, она хмурого серо-голубого цвета. С такими углублениями. Глубинами, в общем. Только, мне их картина, что у задней стены…

— Задник?

— Вот… задник мне не понравился. Слишком плоский. Без перспективы. Хотя, я сейчас, наверное, рассуждаю уже, как ценитель, — и смущенно сморщила нос.

Капитан, глядя на меня, весело хмыкнул:

— Я понял. Это, по всей видимости, оскорбление.

— Но, вы же знаете, что такое «задник»?

— Ну да. А еще я знаю, что такое «рама у картины» и уже познал, что такое «этюдник», — засмеялся он еще громче.

Я, глядя на него, пожала плечами и тоже… рассмеялась. И что-то в этот миг изменилось. Словно стена из холодного колкого стекла между нами, вдруг, лопнула. Разлетелась в мелкие брызги. И ощутили мы, услышали этот звон одновременно. На вдохах…

— Я… Зоя, нам пора.

— Угу. Мне давно… пора.

— И вас еще накормить надо.

— На убой?

— Вот к чему сейчас это?

— К тому, что я… замерзла. И спать хочу… — и снова клеить, клеить, клеить. Разбитую вдребезги «стену»…

Следующие четыре дня пролетели, как один длинный пасмурный вечер. А начались с удивления. Хотя, застывший в двери моего номера Рубен, удивленным как раз не выглядел. Ну как можно «удивленно гундеть»?

— Монна Зоя, доброго дня. Я к вам приставлен…

— А где ваш капитан? — направилась я к нему с прищуром.

Старик, терпеливо вздохнув, продолжил:

— Я к вам приставлен именно капитаном до нашего с вами возвращения на «Летунью».

— Угу.

— Так точно. Капитан сегодня на рассвете отбыл в Каскату готовить корабль к длительному… путешествию.

— Да что вы говорите? — и как быстро вы бегаете?

— И при мне еще матрос… Макс! — прозорливо блеснул глазами Рубен.

— Я здесь! Доброе утро, монна Зоя! Как живется в столице? — еще одна довольная рожа в моем дверном проеме.

— Отлично живется… Ну что… я есть хочу. Кто со мной?

И мы «отлично зажили» дальше. По разные стороны двери. Хотя, иногда меня все же, выгуливали. И даже качали на качелях. Я же в отместку рисовала своих сторожей. И торжественно им их же портреты вручала. Макс благодарил и скалился. Рубен вежливо гундел. Нет, а чем еще себя развлекать? И даже мороженое с изюмом и маленькими пирожными уже не казалось таким вкусным… Да это вообще издевательство над личностью. Свободной!.. Почти. А потом наступило утро пятого дня. И, сгрузив свои пожитки, мы втроем с шиком подкатили к причалу.

Я к тому моменту была готова сама первой махнуть по сходням наверх. Да, в принципе, так и сделала. Лишь отметила машинально, что сам процесс оказался не таким уж «крутым» как прежде:

— Это что, «Летунья» так просела? — на ходу развернулась к Максу, несущему мой этюдник. Тот лишь кивнул, зыркнув в сторону капитанского мостика… Который, впрочем, был сейчас пуст.

— Доброе утро, Зоя!.. Яков! Почему трюмы до сих пор открыты?! И куда с нижней палубы делся плотник?!.. Мы сейчас отходим. А еще куча дел. Поэтому я вас не встретил у гостиницы.

— Ух, ты… Доброе утро, — капитан, поморщась, скрестил на груди руки. Утренний солнечный «квадрат» от узора снастей скользнул по глубокой багровой царапине поперек его правой скулы… А то бы я сама такое не разглядела? — Наверное, больно?

— Не-ет… Зоя, ваша каюта готова. Я туда кое-что добавил. Надеюсь…

— Вито!.. О-о, ну, наконец-то! — развернулись мы оба к только что пустовавшему капитанскому мостику. Оттуда на нас, опершись на перила, с улыбкой взирала молодая красивая женщина. — Зоя! Давайте сюда! Будем знакомиться! Вито! Твой кофе уже остыл!..