Нас не разлучить

8

— Тогда скажи, скажи, чего ты хочешь, моя Памела? — хрипло прошептал он, наклонившись к ее уху, нежно касаясь волос.

Она только вздрогнула и медленно повела плечами, с трудом осознавая, что должна что-то ответить.

— Скажи, — настойчиво продолжал он. — Обещаю исполнить любое твое желание. Если только это в моих силах…

О чем он говорит? Страсть пульсирует в ее теле, не давая ни о чем другом думать. О чем он говорит?

— О, Даниэл, — горячим шепотом пробормотала она. — Ты единственный мужчина, который может дать мне то, чего я хочу.

— Тогда скажи. Вырази это словами. Я хочу услышать… Что, нет? — спросил он, заметив, что она бессильно покачала головой. — Может, тогда я помогу тебе? Ты этого хочешь?

Его губы прикосновением ветерка скользнули по ее лбу, отметая в сторону шелковистую бахрому волос.

— Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя… сюда? Или… сюда?

Его губы коснулись ее полузакрытых век, на миг прижались к щеке. Она застыла, с трудом сдерживая сладкие судороги, пронзившие ее тело. Она теряла голову, переставала понимать смысл слов. Язык онемел от блаженства.

— Да? Ты этого хочешь? И ты хочешь, чтобы я прикоснулся к твоему лицу?

Длинные, сильные пальцы обхватили ее подбородок, и она инстинктивно откинула голову назад, подставляя его ласкам шею. Он провел пальцами по ее шее, потом опустился ниже, коснулся груди и, нащупав большими пальцами возбужденные соски, стал поглаживать их.

С губ Памелы слетел стон — долгий, требовательный, восторженный. Она хотела, чтобы он знал, что она чувствует, что он заставляет ее переживать. Она готова была отдать себя ему, отдаться во власть его мужской силе. Поцелуев и ласк ей уже было мало. Она жаждала испытать силу его страсти во всей ее полноте. Желание пронизывало каждую клеточку ее тела, заставляя его извиваться от нетерпения.

— Даниэл! — вскрикнула она, не в силах больше ждать.

— Скажи, скажи, Памела. Скажи, чего ты хочешь. Скажи, что я должен сделать, чтобы удовлетворить твое желание.

Его тело пылало в огне, дыхание было тяжелым и прерывистым.

— Я хочу… хочу…

— Скажи, ну же… — дрожащим голосом прошептал он ей на ухо. — Ради бога, скажи, наконец…

— Я хочу тебя.

Обратного пути у нее уже не было. Она прижалась к нему, расслабилась и почувствовала облегчение. Наконец она смогла признаться, смогла выразить чувства, кипящие в ее теле словно расплавленная лава внутри вулкана, готовая в любой момент вырваться наружу.

Он подхватил ее за талию, поднял и, словно в танце, раскачивая из стороны в сторону, понес к постели.

— Если бы ты знала, как я хотел этого, — пробормотал он, покрывая мелкими поцелуями ее лицо. — Как я мечтал снова держать тебя в своих руках, снова познать твою страсть и нежность. О, Памела…

Он стал осторожно опускать ее на пол, и она, скользнув вдоль его горячего тела, встала на ноги.

— Ты должна узнать, что ты делаешь со мной. Ты должна это почувствовать.

— Я знаю… знаю, — тихонько рассмеявшись, сказала она. — Как я могу не знать этого, если… — Она покачнулась и, чтобы удержаться на ногах, сделала шаг назад. — Ой!

Что-то за ее спиной упало на пол, послышался звон стекла.

— Что это? Это сделала я? О боже!

— Ничего страшного. — Даниэл слегка потряс ее за плечи, пытаясь снова привлечь ее внимание к себе. — Что бы там ни было, сейчас это не важно.

— Нет, Даниэл, ведь я разбила что-то! Я так не могу..;

Она вывернулась из его рук, быстро опустилась на колени и стала шарить рукой под кроватью.

— Оставь это, Памела.

— Кажется, это рамка. Стекло разбилось, но рамка уцелела.

Она извлекла из-под кровати фотографию в рамке и, взглянув на нее, вдруг побледнела.

Стоя за ее спиной, Даниэл застыл, а затем выругался сквозь стиснутые зубы.

— Даниэл… — Памела продолжала смотреть на фотографию.

— Дай ее мне!

Он выхватил из ее рук фотографию и со всей силы швырнул в противоположную стену. Рамка ударилась о стену и, расколовшись, упала на пол.

— Даниэл, зачем?..

Продолжая сидеть на полу, Памела медленно повернулась к нему. Ее зеленые глаза требовали объяснения.

— Кто это?

Но она уже знала ответ. И если у нее еще оставались сомнения, то одного взгляда на лицо Даниэла было достаточно, чтобы рассеять их.

Он побледнел, вокруг рта появились жесткие, напряженные линии, которые делали его старше своих лет. Его глаза стали непроницаемыми и холодными, как будто на них надвинулись невидимые заслонки, за которыми попрятались все его чувства. Чувствительный изгиб губ превратился в тонкую полоску. Все эмоции, как проявление человеческой слабости, были снова под жестким контролем.

— Памела, я говорил тебе, оставь это! Это не важно, не важно!

Он протянул к ней руку и хотел помочь встать, но она резко оттолкнула ее, как будто боялась, что его прикосновение обожжет ее.

— Не важно! — выкрикнула она голосом, сорвавшимся на визг зверька, угодившего в пасть ловушки. — Не важно! Если я правильно догадалась, чей это портрет, то для меня это важно. Очень важно. Поверь.

— Памела… — Глубокий грудной голос теперь изменился и звучал как предупреждение. — Не спрашивай.

Но она не сможет не спросить. Она должна спросить, даже если знает ответ. И разве его тон не подтверждает ее догадки?

— Даниэл…

Опираясь на кровать, она стала медленно подниматься на ноги, слегка покачиваясь от слабости, как будто была не уверена, что ватные ноги смогут выдержать ее.

— Скажи правду: женщина на фотографии… она…

— Да, — оборвал он. Его глаза потемнели, как будто на них легла тень. — Да, это Люси. Моя жена… Вот уже два месяца как бывшая…

Памела была готова услышать это. Только почему ей было так больно? Ей казалось, что она сможет держать свои чувства под контролем.

Но разве можно быть готовой перенести такую боль? Разве что-то могло защитить ее от удара в грудь раскаленным ножом? Ей казалось, что она не перенесет этой боли.

Но все же боль ее была душевной, а не физической. Ее сердце не раскололось на мелкие кусочки, хотя ей казалось, что это неминуемо произойдет. Она страдала, но при этом хорошо осознавала, что происходит.

— Она…

Памела несколько раз глубоко вдохнула, как будто только силой могла заставить себя дышать.

— Она похожа… Нет, это я похожа на нее.

Она быстро сообразила, что лучше поменять акценты, и тут же заметила, что стрела попала в цель. Даниэл резко тряхнул головой, как будто ему дали пощечину. Его глаза стали опасными.

— Мы поразительно похожи! — Голос Памелы заметно окреп. Он больше не напоминал слабый плеск речной волны, накатывающей на берег. — Фактически я могла бы быть ее двойником.

— Нет. — Даниэл шагнул к ней и протянул руки, пытаясь взять ее за плечи, но она на лету отбила их, удивляясь, откуда у нее нашлись на это силы.

— Не прикасайся ко мне! — Ее глаза яростно сверкнули и договорили то, чего не смогли выразить слова. — Не смей приближаться ко мне, слышишь? Ни теперь, ни когда-либо вообще.

— Памела, ты не так поняла, — пытаясь смягчить голос, сказал он.

— Не так поняла! — с горькой насмешкой повторила она. — Тогда объясни мне, что я не так поняла. Но и без твоих объяснений мне все теперь ясно. Эта женщина… Люси… Ты любил ее и женился на ней.

Как нестерпимо больно было выговорить эти слова!

— Но она ушла от тебя, потому что что-то было не так. «Некоторые разногласия».

— Памела… — Он попытался остановить ее, но ее уже невозможно было остановить.

— Понимаю. Вот уже два месяца ты не спишь с этой женщиной. Ты наверняка дико неудовлетворен. А тут подвернулась я, не так ли? Если нельзя заполучить оригинал, то можно поразвлечься с его дубликатом…

— Памела, перестань молоть чушь!

— О, не пытайся увернуться, Даниэл, слишком поздно. Я поняла твой отвратительный мелкий расчет. И, слава богу, опомнилась раньше, чем успела совершить ошибку, о которой потом горько сожалела бы. Но тебе не помешает кое-что узнать: я никогда не буду чьей-то заменой! Я — это я. Я неповторима и уникальна и наверняка слишком хороша для такого, как ты.

— Памела.

Даниэл снова на шаг приблизился к ней, и это оказалось последней каплей. Она резко развернулась и бросилась из комнаты, вихрем промчалась по квартире, подцепила на ходу свою сумочку и исчезла за дверью.

Она уже стояла у лифта и судорожно давила на кнопку вызова, когда Даниэл показался на пороге.

Она вошла в лифт, и последнее, что увидела в проеме закрывающихся дверей, было мрачное лицо Даниэла.

Гроза, которую предсказывали в сводках погоды, все-таки разразилась. Памела только успела сесть в поезд, как на потемневшем небе стали собираться грозовые тучи, и неподвижный, пропитанный влагой воздух стал еще тяжелее и удушливее. У Памелы началась головная боль. Ей казалось, будто ее голову стянули железным обручем и с каждой секундой затягивают его все туже и туже. Как только грянули первые раскаты грома и небосвод рассекли первые молнии, ее охватила настоящая паника. Она часто и тяжело дышала и с большим трудом пыталась сохранять внешнее спокойствие.

Если бы она была дома, она бы плотно задернула шторы, улеглась в постель и, зарывшись лицом в подушку, натянула на голову одеяло. Только так она могла перенести кошмар воспоминаний, преследующий ее при каждой грозе.

Но теперь, в поезде, ей некуда было спрятаться. Ни штор, ни жалюзи, чтобы скрыть от глаз невыносимое световое шоу, разыгравшееся по всему небосклону; ни подушек и одеял, чтобы заткнуть уши и не слышать угрожающих раскатов. Ни журнала иди книги, чтобы уткнуться и отвлечься от назойливой, мучительной боли. Ей оставалось только закрыть глаза и пытаться сдержать содрогания, пробирающие ее при каждом ударе грома.

— Извините, милая…

Памела почувствовала осторожное прикосновение к плечу, вздрогнула и распахнула глаза. Перед ней сидела пожилая женщина, которая, наклонившись, тронула ее за плечо.

— Вы побледнели. Вам нездоровится?

— Да, — пробормотала Памела, силясь улыбнуться. — Я устала. Был трудный день…

Самым трудным в ее жизни был тот день, четыре года назад. Именно с тех пор ее преследуют кошмары, и неизвестно, сможет ли она когда-нибудь избавиться от них.

Ей хотелось поскорее добраться до дома и спрятаться в своей комнате. Нужно как-то собраться с силами, чтобы встретиться завтра с целой толпой родственников. А главное, не развалиться в воскресенье. Ей предстоит выдержать самое крупное шоу в ее жизни. Но это не сравнить с тем, что она выдержала четыре года назад.

Тогда она оплакивала своего ребенка и не могла понять, почему Даниэл так жестоко бросил ее.

Она сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. Может, физическая боль пересилит душевную?

Но самым мучительным было то, что она ни с кем не могла этим поделиться.

Джеффри и Джоу, конечно, знали об этом. Они оба тогда были дома, когда она, едва волоча ноги, приползла к порогу, промокшая до нитки и измученная невыносимой физической болью. Она поняла, что произошло, только когда увидела себя в зеркале. Ее юбка была мокрой не только от дождя. Ночной мрак долго скрывал от нее ужасающую правду: потерю ребенка.

И тогда Джеффри принял срочные меры. Он отвез ее в больницу и взял на себя ответственность за все, что необходимо было, чтобы помочь ей. От горя и боли она ничего не понимала. И только когда она стала понемногу приходить в себя и смогла рассказать ему всю историю, он настоял на том, чтобы хранить это в тайне.

— Памела, родная, мы должны хранить это между нами, — сказал он, сидя у больничной постели и держа ее за руку. — Мы не скажем никому, даже матери и отцу. Я слышал, что Грант уехал из города и, похоже, навсегда. Так что ты никогда больше не увидишь его. Лучше постарайся обо всем забыть и начать новую жизнь.

И Памела согласилась. Она была невероятно слаба в тот момент» и не смогла бы перенести еще одну травму. Какое чудесное облегчение она испытала тогда при одной мысли о том, что может доверить старшему брату уладить ее ситуацию. Она полностью доверяла ему.

Джеффри никогда не был тем, кем ты его считала.

Откуда-то из темного закоулка ее памяти всплыла эта фраза Даниэла и заставила горестно усмехнуться.

— Внимание! Внимание! — послышался голос из репродуктора. — В связи с непредвиденными обстоятельствами поезд дальше не пойдет. Просим прощения за неудобства.

Что? Памела рассеянно огляделась по сторонам и поймала на себе взгляд женщины, с которой перед этим разговаривала.

— Похоже, дальше нас не повезут, милая. Мы застряли.

— А что случилось? Я не расслышала…

— Проблемы из-за погоды. Где-то на линии Гринфорда дождем размыло пути. Мне повезло, потому что я почти доехала.

— А мне нет, потому что я еду в Гринфорд!

— Увы, не на этом поезде. Сомневаюсь, что поезда начнут ходить раньше завтрашнего вечера. Похоже, тебе придется искать другой способ, чтобы добраться до Гринфорда, милая.

Памела онемела от шока. Пассажиры стали медленно покидать поезд, и она вместе с ними вышла на платформу. Снаружи гроза бушевала с неумолимой яростью. Раскаты грома были оглушительными и раздавались прямо над головой. Яркие молнии рассекали небо, и свирепый ветер швырял дождевые потоки прямо в лицо. Сражаясь со страхом, который угрожал парализовать ее мыслительный процесс, Памела плотнее запахнула жакет и решила узнать, что происходит.

Уже через пятнадцать минут она находилась на грани отчаяния. Мрачные предсказания ее попутчицы оказались правдивыми. Сегодня поезда до Гринфорда не пойдут, и надежды на другой вид транспорта очень сомнительны.

Может, удастся что-то придумать?

Памела позвонила домой в надежде, что кто-нибудь сможет приехать за ней на машине. Но в ответ услышала только монотонный голос автоответчика.

У нее оставался только один выход: поймать такси и заплатить бешеные деньги. Но и это только в том случае, если водитель согласится ехать куда-то в такую непогоду.

Памела направилась к выходу со станции, молитвенно бормоча себе под нос:

— Пожалуйста, пусть там будет такси.

На площади стояло одно-единственное такси. Она решительно направилась к нему и уже готова была вознести молитву благодарности, как из темноты, прямо перед ее носом, появилась фигура другого пассажира. Он приблизился к машине и открыл дверцу. Глазами, полными отчаяния, Памела могла только проследить, как такси развернулось и исчезло во мраке ночи.

— Что же мне теперь делать?

Ответа, конечно, не было.

Гроза, которая, казалось, временно утихла, разразилась с новой силой. Вверху заполыхало и загрохотало с неистовой яростью.

Ливень в один миг окатил ее с головы до ног, уничтожил модную прическу, превратив пышную чашу волос в жалкие, прилипшие к лицу сосульки. Промокший коралловый костюм облепил тело.

Памела почувствовала слабость. Запас сил был исчерпан. Глаза наполнились слезами безнадежности, которые, смешиваясь с дождем, ручьями потекли по лицу.

— Памела!

Откуда-то со стороны сквозь шум грозы послышался окрик и, подхваченный ветром, улетел прочь. Наверняка ей показалось. Или показалось, или старые кошмары снова стали овладевать ее умом.

— Памела! Я здесь! Цыпленок Мел!

Теперь она была уверена, что это слуховая галлюцинация. Только один человек называл ее этим именем, но этот человек остался в Лондоне, очень далеко отсюда. Наверняка он теперь нежится в уюте и комфорте своей роскошной квартиры.

Но тут, сквозь сеть дождя, она увидела высокую фигуру в длинном дождевом плаще, надетом, видимо, второпях, потому что полы развевались и под плащом были видны белая футболка и джинсы. Он шел к ней и энергично махал ей рукой.

Памела часто заморгала, не веря своим глазам. Потом отбросила мышиные хвостики волос с лица и снова присмотрелась. Это был он, Даниэл…

— Памела! Я с машиной! Беги ко мне, пока не утонула!

Неудержимая радость захлестнула ее, вмиг смывая отчаяние. Она даже не успела подумать, как он мог здесь оказаться, и совсем забыла ситуацию, при которой они расстались. Она только понимала, что никогда в жизни не была так рада видеть кого-то. В этот момент Даниэл казался ей рыцарем на белом коне, появившимся, чтобы спасти ее. Он появился в тот момент, когда ей казалось, что весь мир был в заговоре против нее, и только он был ее последней надеждой, ее спасителем, защитником.

Она сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошла ему навстречу, пока наконец не побежала. И когда он широко расставил руки, не задумываясь, бросилась ему на грудь и с облегчением вздохнула, почувствовав, как его руки сомкнулись вокруг нее.

— Все хорошо? Ты в порядке?

Шмыгая носом, Памела в ответ только кивнула. Она отчаянно пыталась собраться с мыслями и понять, что происходит.

Ее буйная радость оттого, что он появился, чтобы спасти ее, на время вытеснила из головы все остальное. Но теперь, когда она сидела в его удобной машине, в безопасности и тепле, разум постепенно начал возвращаться к ней, а вместе с ним и неприятные мысли.

— Спасибо, намного лучше, — сказала она. — Я даже успела слегка просохнуть. — Она склонила голову к обогревателю и стала теребить мокрые волосы, используя эту позу, чтобы спрятать от него лицо. — Извини, что устроила лужи на кожаных сиденьях твоей дорогой машины.

— Разве несколько лужиц могут повлиять на отношения между друзьями? — Он произнес это с мягкой насмешливостью и тем самым вызвал в ней обычную нервозность.

Она стала лихорадочно искать более отвлеченной темы.

— Но ведь это не твоя «БМВ»! — быстро выкрутилась она.

Они сидели теперь в другой машине.

— Это вообще не моя машина, — рассмеялся он. — Ты что, думаешь, что я умудрился на машине догнать поезд? Для этого нужно быть по меньшей мере Меркурием.

— Тогда как?..

Заметив ее недоумение, он улыбнулся.

— Одно из преимуществ быть богатым: у меня есть небольшой вертолет с пилотом.

— Но откуда ты знал, что я поеду поездом?

Улыбка на его лице расплылась еще шире.

— Я знаю тебя, Памела. Когда ты обижена или обеспокоена чем-то, ты бежишь домой. Я вообще-то собирался встретить тебя в Гринфорде, на станции, но, когда услышал о размытых путях и о том, что поезда остановились, прилетел сюда.

— Но почему? Зачем ты прилетел за мной?

— Чтобы объяснить, — спокойно сказал он. — Я хотел бы объяснить тебе кое-что. Это касается моей жены.

— Не думаю, что нуждаюсь в каких-либо объяснениях, — ответила она, отбрасывая назад прядь почти просохших волос. — Не уверена, хочу ли вообще слышать об этом.

— Но я хочу, чтобы ты услышала.

Без предупреждения Даниэл свернул на обочину дороги и резко затормозил. От толчка Памела дернулась вперед.

— Почему мы остановились? — возмутилась она, пытаясь за возмущением спрятать нервозность. — Уже поздно, и я хочу домой. У меня завтра куча дел.

— Не сомневаюсь, — ответил он. — Но есть вещи, о которых мне нужно рассказать тебе, и я никуда не поеду, пока ты не услышишь этого. Так что думаю, ты понимаешь, что…

— Чем скорее ты выскажешься, тем скорее я попаду домой. — Она откинулась на спинку сиденья и сложила руки на груди. — Вперед. Я слушаю тебя. Я ведь теперь твоя пленница.

Несмотря на темноту в салоне, Памела прочла по его лицу все, что он чувствовал. Ему явно не понравилось, что она перебила его, но еще меньше понравился ему ее равнодушный, легкомысленный тон. От этого, конечно, не понизилось напряжение и не исчезла неловкость, которые в равной степени испытывали они оба. Но, по крайней мере, она хоть на миг испытала мрачное удовольствие.

— Прежде всего, я хочу, чтобы ты знала, что я понятия не имел о том, что фото Люси было под моей кроватью. Я несколько месяцев не был в этой квартире и не представляю, как оно там оказалось…

— Верю, — перебила она, понимая, что в данный момент лучший способ защиты — нападение. — Черт побери, какая жалость! Это фото разрушило все твои грязные планы. Я уже почти была в твоей постели, и тут — на тебе… Отличная замена ускользнула из рук.

— Памела, прекрати!

Даниэл резко включил свет в салоне машины. Широко раскрытыми глазами Памела посмотрела на его жесткое лицо и невольно затихла.

— Лучше помолчи, и выслушай! Ты не замена Люси!

— Но мы с ней похожи как две капли воды! — выдавила она из себя, преодолевая страх перед его гневом.

— Это не ты на нее похожа, а она на тебя, — сквозь зубы процедил он. — В этом большая разница.

— Не вижу. Кроме того, мужчины обычно выбирают женщин одного типа.

— Черт побери, Памела, ты выслушаешь меня наконец? Между тобой и Люси столько же общего, сколько между мною и твоим Эриком.

Памела поняла, в какую сторону он клонит, и ей это направление было не по душе.

— Ты хочешь сказать, что Эрик нравится мне потому, что напоминает тебя? И я выбрала его только потому, что испытываю какие-то чувства к тебе?

— Нет. Я хочу сказать, что первую любовь забыть невозможно.

— К сожалению, это правда, — с горечью признала она. — Но не потому, что ты был таким чудесным, что остался в моей памяти как образец, с которым я всю жизнь буду сравнивать всех своих мужчин. Напротив, я никогда не забуду тебя, потому что с мужчинами твоего типа я никогда в жизни не хочу больше иметь дела.

Даниэл вцепился в руль. Его глаза опасно сузились.

— Но ты бросилась в мои объятия… Там, на станции.

— Я была до смерти напугана и измотана и была бы рада любому, кто предложил мне помощь в тот момент. Даже если бы это был сам дьявол.

Это явно было не то, что ему хотелось услышать.

Вот так, мысленно злорадствовала Памела. А ты что думал? Что я поклянусь тебе в вечной любви? Скажу, что мое сердце принадлежит только тебе, что я не могу жить без тебя? И неважно, как плохо ты обращаешься со мной, я всегда буду любить тебя? Не выйдет!

— Более того, — добавила она, — ты немного опоздал со своей помощью. На четыре года.

Четыре года назад, — повторил он, и в его голосе послышалась необычная дрожь. — В ту ночь была гроза… — Памела не ожидала, что он помнит. Что заденет прямую причину ее страха. — Скажи, ты поэтому так боишься грозы?

— О какой ночи ты говоришь? — пролепетала она.

— Ты прекрасно знаешь. О той ночи, когда ты позвонила мне и оставила ультиматум на автоответчике.

Она видела, как сжались его кулаки и на скулах напряглись мышцы.

— Это вовсе не был ультиматум! — отчаянно выкрикнула она. — Я не знала, что делать! Я была на грани безумия! Ты ушел и бросил меня и ребенка.

— Я не бросил тебя. Ты просто повела себя как истинная дочь Джорданов: принялась лепетать, как хорошо ты все придумала, устроила наше будущее. Я попросил тебя подождать до конца недели. Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда мне приказывают. Я вернулся…

— Неправда!

— Я вернулся, — не обращая внимания на ее протест, продолжал он. — Я пришел к тебе домой, но тебя дома не было. И вместо тебя нарвался на Большого Брата.

— Джеффри?

— Да, Джеффри, — подтвердил он грубо. — И он очень ясно пояснил мне, что ты не хочешь больше видеть меня.

— Теперь я знаю, что ты лжешь! Джеффри не мог ничего такого сказать, потому что тогда он еще не знал о нас!

— Ты уверена?

— Уверена. Абсо… — Стоило Памеле посмотреть ему в глаза, как ее уверенность испарилась.

Она была готова поклясться, что Джеффри ничего не знал о ее отношениях с Даниэлом. Она тщательно скрывала это от семьи. Но в ту ночь, когда она вернулась домой, истекая кровью, ее брату не понадобились объяснения. Она не сказала ему, чей это ребенок, потому что он сам это знал.

— Подонок Грант! — закричал тогда Джеффри. — Я убью его!

Памела с испугом начинала осознавать, что все ее прежние убеждения и домыслы разваливаются на части. Если они все сейчас рухнут, чем она заменит их?

— В тот день, когда я позвонила тебе…

В тот день его не было дома. Вместо него ей ответил бездушный голос автоответчика. Мысль о том, что Даниэл будет слушать ее, прокручивая пленку, или просто тут же сотрет ее слова, как только узнает, что это она, заставила ее тогда проговорить то, что она хотела, холодным голосом диктора:

— Даниэл, нам нужно поговорить. Мы не можем оставить все, как есть. Встретимся сегодня в парке, у старого моста, в восемь. Я буду ждать.

Но как только она положила трубку, ее охватил страх: а вдруг ее слова не смогут убедить его? Вдруг он не придет?

И тогда она позвонила снова и добавила:

— Если ты не придешь, то это будет значить, что между нами все кончено. Тогда мне придется решать проблему по-своему. Думаю, ты не станешь толкать меня на то, о чем сам потом можешь пожалеть.

— Ну скажи, что было в тот день, когда ты позвонила мне? — сказал Даниэл, прерывая цепь ее воспоминаний.

— Нечего, собственно, говорить, — сказала она медленно, как будто нехотя. — Я пришла в парк и ждала…

Она была уверена, что он придет: оправится от шока, поостынет и придет. Придет и обнимет ее, скажет, что любит и что все будет хорошо.

Она ждала, но он не приходил. Прошел почти час. Высоко в небе прогремел первый раскат грома, блеснула молния, но она продолжала ждать. И тогда начался дождь…

— Я думала, что тебя нет в городе и ты позже прослушаешь мое сообщение, так что я продолжала ждать. Потом у меня начала кружиться голова, я почувствовала слабость, но решила, что это из-за того, что я весь день ничего не ела.

Памела крепко сцепила руки, лежащие на коленях. Даниэл молчал и только внимательно наблюдал за нею.

— Потом я почувствовала боль, но тоже приписала ее голоду. — Она говорила теперь быстрее, как будто ей не терпелось выложить перед ним свою ужасную историю до конца. Но ее голос был плоским, безжизненным, как у робота. Если она позволит хоть одной эмоции выйти на поверхность, она договорить не сможет. — Сначала я не чувствовала боли. Скорее, это было похоже на обычную слабость и легкую тошноту, чувство пустоты, которое появляется при голоде. К тому времени я уже успела привыкнуть к тошноте.

Меня часто поташнивало… При беременности это нормально.

Она тогда просто решила не придавать этому значения. Она пыталась убедить себя, что если не позволит уму уцепиться за это чувство, оно само по себе исчезнет.

— Потом боль усилилась. Было страшно больно… — Она запнулась, чувствуя, как подавленная боль рвется наружу. — Но я продолжала ждать. Я верила, что ты придешь. И только когда мне стало очень плохо, поняла, что должна добраться до дома. — Она закрыла лицо руками и после паузы продолжала: — Я не помню, как оказалась дома. Помню только, что добиралась очень долго. Вокруг бушевала гроза, каждый удар грома раздавался как будто в моей голове. Я боялась, что молния ударит в меня или порыв ветра собьет с ног, и я не смогу больше встать. Джеффри и Джоу были дома. Они посмотрели на меня и ахнули, и только тогда я поняла… увидела…

— Памела! Ты хочешь сказать, что… что ты… — Так необычно было слышать, что Даниэл — всегда такой красноречивый и уверенный в себе — вдруг стал спотыкаться о слова. — Ты говоришь, что… что потеряла ребенка? Что ты не сделала…

— Что не сделала, Даниэл? Нет, ты не об этом…

Но он именно это имел в виду. Это было написано на его лице, и теперь Памела поняла, почему он порой смотрел на нее с таким презрением.

— Господи! Неужели ты думал, что я сделала аборт?! Что убила нашего ребенка?! Как ты мог такое подумать?!

И тут, издав дикий вопль, она набросилась на него с кулаками. Слезы текли по щекам и ослепляли ее, и, не глядя, она била его по рукам, по груди. Один удар даже пришелся по лицу, и она расцарапала ему щеку.

— Как ты мог? Как ты мог? — свирепо и отчаянно повторяла она. — Как ты мог?

— Очень просто, — тихо сказал он. Она оторопела. — Подумай сама. Когда ты сказала мне, что забеременела, ты дала мне только две возможности. Первая: как можно скорее жениться на тебе, чтобы, не дай бог, не оскорбить нежных чувств семейства. Вторая: аборт. Никакого компромисса: либо одно, либо другое. Поэтому что еще я мог подумать, когда ты решила, что первая возможность не сработала? Особенно после твоего ультиматума.

— Я имела в виду, что поговорю с родителями и скажу им, что ты отказался брать на себя ответственность. Я была уверена, что ты не захочешь, чтобы я сделала это.

— В этом ты была абсолютно права.

Памела внезапно почувствовала слабость.

Слишком много событий для одного дня!

— Может, теперь поедем домой? — бессильно проговорила она.

— Конечно.

Даниэл завел машину и вырулил на дорогу. Они теперь сидели молча, и Памела невольно вспомнила, с какой радостью бросилась к нему, когда он появился у станции. В его объятиях она чувствовала себя как дома. Но эта радость была иллюзорной, мимолетной как радуга.

Даниэл никогда не испытывал к ней ничего, кроме страсти, и поэтому его объятия не могли быть настоящим убежищем для нее. Такое можно испытать только когда знаешь, что ты любима.

Но все же, как она ни пыталась убедить себя, что ненавидит Даниэла, его приезд в Гринфорд и попытки восстановить с ней отношения доказывали лишь обратное. Она не смогла бы испытывать таких сильных чувств, если бы ненавидела его. И сцена с фотографией Люси, та боль, которая пронзила ее в тот момент, лишний раз заставила ее посмотреть правде в глаза.

Она любит Даниэла. Она всегда любила его и будет любить. И с этим она ничего поделать не может.

Когда машина подкатила к дому ее родителей, она внезапно почувствовала, что хочет задать ему вопрос, срочный, неотложный.

— Можно задать тебе вопрос?

— Задавай.

— Когда я сказала тебе, что беременна, ты… ты хотел, чтобы я родила тебе ребенка?

Даниэл глубоко вздохнул, запустил пальцы в волосы и крепко сжал голову.

— Если честно, нет, — наконец проговорил он, уставившись в темноту за лобовым стеклом машины. — Я тогда не был готов взять на себя ответственность отца.

Или какие-либо другие ответственности, мрачно подумала Памела. Может, он и вернулся к ней в тот первый раз, когда Джеффри вмешался, но он ни разу не сказал, что хотел жениться на ней, что любил ее. Он просто собирался обсудить то, что он назвал «возможностями», но после первой неудачной попытки больше не пришел.

Теперь наконец она получила ответ на вопрос, который так долго мучил ее. Она долго пыталась представить себе, что было бы, если бы Джеффри ничего не знал и не вмешался тогда. Но теперь все было ясно.

Ничего бы не изменилось. Даниэл никогда бы не сделал ей предложение. Он слишком дорожил своей свободой и карьерой. Он мог предложить ей разве что финансовую поддержку и попросить разрешения иногда видеться с ребенком.

Но она в любом случае должна была потерять этого ребенка. Врачи сказали, что выкидыш произошел не в результате нервного стресса и не потому, что она промокла под дождем. Это произошло естественно, и никто не мог предотвратить этого. Как бы там ни было, а Даниэл все равно ушел бы от нее. Он ушел бы точно так же, не оглядываясь, испытывая чувство освобождения, радуясь, что сохранил свою свободу, и гордясь тем, что ничто не препятствует его амбициям.

А она осталась бы одна, страдая от любви к нему и зная, что он никогда не вернется к ней.

— Памела… — Даниэл неожиданно повернулся к ней и накрыл своей рукой ее ладони, лежащие на коленях. — Я очень сожалею о том, что случилось с тобой и с ребенком.

Это уже слишком. Только что он сам заявил, что никогда не хотел этого ребенка, а теперь говорит, что сожалеет.

— Ты лицемер! Чудовищный лжец! Мне теперь не нужны твои сожаления! Четыре года назад, когда я была намного глупее и доверчивее, я, может быть, и выслушала бы их. Но не теперь!

— Памела…

— Ни слова больше!

Она судорожно пыталась расстегнуть пояс безопасности, но ее руки так тряслись, что застежка никак не поддавалась.

— Выпусти меня отсюда!

Даниэл спокойно наклонился и быстро расстегнул пояс. Но как только она распахнула дверь машины, он резко протянул руку и схватил ее за запястье.

— Один последний вопрос, — процедил он. — Эта воскресная свадьба все еще состоится?

Проклятие! Она совсем забыла о свадьбе!

— Конечно! В два часа, в церкви! А ты думал, что что-то могло измениться?

Даниэл отпустил ее руку, и она стала выбираться из машины.

— И еще кое-что я хочу сказать тебе, — бросил он ей вслед. — Не швыряй обвинений в лицемерии, пока не убедишься, что твоя собственная совесть чиста. Я только хочу сказать: будь честной. Может, у нас с тобой до настоящей близости сегодня и не дошло — я имею в виду физически. Но в уме и сердце ты была неверна Эрику!