Наследница Магдалины

ГЛАВА 16

Тулуза, весна 1210 г.

У входа в приемный зал дворца графа Раймона, что находился на южной окраине Тулузы, Рауль отстегнул пояс с мечом и, протянув оружие одному из стражников, пошел вслед за дворецким, уже громогласно объявившем о прибытии владетеля замка Монвалан.

Раймон не встал с кресла и не пошел через зал к Раулю, как шесть месяцев тому назад. Бесконечная война и холодный отказ Рима признать покаяние графа Тулузского лишили его последнего оптимизма.

Рауль решительно направился к графу, он понимал, что сейчас промедление непростительно. Преклонив колено перед своим сеньором, он встал, как только ему было позволено, и посмотрел Раймону прямо в глаза. Граф Тулузский отсутствовал в своих владениях всю зиму, пытаясь найти поддержку во Франции и прощение в Риме, однако не добился ни того и ни другого. Лицо Раймона выражало явное разочарование. Некогда еле заметные морщинки теперь глубоко бороздили обвисшую и посеревшую кожу.

— Добро пожаловать, Рауль. Спасибо, что приехал.

Слова эти принадлежали отнюдь не графу, Рауль повернулся и увидел юношу, правившего Тулузой при помощи советников во время зимнего отсутствия Раймона. По старинке его тоже назвали Раймоном, но, чтобы избежать путаницы, прибегали к более краткому имени Рай. То был молодой человек, весьма приятной наружности, унаследовавший от своей матери, принадлежавшей к династии Плантагенетов, чрезвычайную подвижность и живость ума. Но ему было всего лишь четырнадцать лет, и в политике он еще совершенно не разбирался.

Отвесив церемонный поклон, Рауль сел в кресло, приняв предложенный ему кубок вина.

— Я скорблю о вашем отце, — промолвил граф. — Мы ведь дружили с детства, и я был подженишником на его свадьбе. Я даже помогал ему достойно отметить день твоего рождения, — тряхнув кудрями, он потянулся за кубком.

— Перед смертью его душа наконец обрела покой, — Рауль вызывающе посмотрел на Раймона. — Он принял консоламентум.

Кубок застыл у губ графа Тулузского.

— Он попросил, чтобы его причастили по катарски, и это было исполнено одной монахиней, которую мы спасли в Безье. Позднее я узнал, что ее… что ее… сожгли на костре после судилища в Нарбонне. Думаю, отец мой принял консоламентум после тех ужасов, что повидал в Безье. Но в том, что душа его действительно обрела покой, я не сомневаюсь.

— Ты что, тоже находишься под их влиянием? — вопросительно воззрился на Рауля Раймон.

Рауль кисло улыбнулся.

— А разве это имеет какое-то значение, господин? Нас ведь не преследуют за наши убеждения. Они покушаются на наши титулы, земли, а самое главное — свободу. — Юмор висельника блеснул в его глазах, когда он стукнул пустым кубком о стол. — Так что же, господин, теперь вы закуете меня в железо и конфискуете мои владения? И именно поэтому вы хотели меня видеть?

— Конечно же, нет! — вскричал в негодовании Раймон. Склонившись над столом, он простер ладони к хозяину Монваланского замка. — Нам известно, сколь достойно ты вел себя в Безье, а также наголову разбил карательный отряд бургундцев, вторгшийся в твои пределы. — Он сделал эффектную паузу. Лесть была столь откровенной, что подозрения Рауля только усилились. Раймон откашлялся. — Нам необходимо создать и подготовить отряды для борьбы с де Монфором. Теперь, после того как он получит подкрепление с Севера, он вновь перейдет в наступление. Тулуза находится менее чем в пятидесяти милях от его передовых частей.

— Так вы хотите, чтобы я помог вам организовать сопротивление де Монфору?

Сделав большой глоток вина, Раймон согласно кивнул головой.

— Мы собираем людей в городах и замках, обиженных северянами. Есть у нас и наемники из Испании и Гаскони. Кроме того, свою помощь обещал и граф Фуа.

Рауль промолчал. Он внимательно изучал свои руки. Когда-то эти прежде нежные и наманикюренные пальцы упражнялись в игре на лютне. Теперь его ладони больше напоминали дубленую кожу, а сколотые ногти были коротко острижены. Бегло взглянув на руки графа он увидел, что они такие же холеные, как и прежде. Рубиновый перстень сверкал на указательном пальце Раймона подобно капле свежей крови. Все возвращалось опять к кровопролитию, в том числе и его сны о сероглазой красавице.

Нахмурившись, Рауль наконец-то поднял глаза.

— В Безье меня объявили мятежником, и мои замки теперь вне закона. Соучастие в открытом сопротивлении лишь отяготит мою вину.

— Но одновременно и укрепит ваши позиции, Рауль. Вы уже не будете казаться столь легкой добычей де Монфору.

— Само собой, — промолвил, дьявольски ухмыльнувшись, Рай, — никто, кроме Монфора и Сито, не посмеет тебя тронуть.

— Вы что, пытаетесь меня уговорить? — сухо спросил Рауль, но тут же расслабился и добродушно улыбнулся. — Господа мои, я принимаю ваше предложение, учитывая, конечно, что жалование тем отрядам, что разместятся в моих владениях, будете платить вы.

«Забавно», — подумал он, когда увидел, как они переглянулись, услышав эти слова.

— Да, — промолвил он, — война все меняет. Думаю, с самого начала между нами не должно быть недомолвок.

Граф протянул Раулю открытую ладонь, ту, на которой был перстень. На Раймоне была длинная шелковая рубаха зеленого цвета и ярко-красный камзол, шитый золотом.

— Клятва сеньору — простая формальность, но я должен быть уверен в вашей искренности.

Рауль с трудом сдержался, чтобы не вспылить графу, ведь его отец погиб, доказывая верность Тулузскому дому, а сам он был объявлен вне закона. Что же еще было нужно Раймону? Ощущая головокружительную пустоту внутри, Рауль смотрел на выглядывающую из золоченого рукава ладонь. Он понимал, чего хочет граф, равно как и то, что он не сможет ему этого дать. Ведь он — не Беренже, а те веселые года, проведенные Раймоном вместе с его отцом, уже тридцать лет как были в прошлом.

— Мой господин, я понимаю, что в наши времена честь так же трудно найти, как и девственницу в публичном доме, но у меня с этим все в порядке, так что можете не сомневаться.

Раймон медленно убрал руку.

— Лично я сомневаюсь во всем. Я и твой отец провели вместе бесценное время.

Последовала гнетущая пауза.

Рай встал, потягиваясь, словно молодой кот.

— Пойдем посмотришь наш арсенал. Я покажу тебе все, что у нас есть. Так что можешь заказать через нашего управляющего все, что тебе будет угодно.

Рауль согласно кивнул и, испытывая явное облегчение, поспешил подняться из-за стола. Ему хотелось побыстрее выйти из приемного зала. Даже при таком обилии ламп и канделябров место это казалось сырым и мрачным, а выражение глаз графа на мгновение заставило Рауля почувствовать себя виноватым.

Отвесив поклон правителю Тулузы, Рауль вышел вслед за юношей.

— Да, кстати, а как твоя супруга? — бросил вслед Раймон.

Рауль повернул к сюзерену абсолютно ничего не выражающее лицо.

— Роды были чрезвычайно трудными, мой господин, но Клер уже поправилась, и теперь у нас есть прекрасный сынишка Гильом. — На последнем слове тон его значительно смягчился. Гильом по крайней мере оставался с ним, даже если он и терял Клер.

— Вот это и есть самые прекрасные новости, — елейно залепетал Раймон. — Я так рад за тебя. Если хочешь найти для него приличный дом, когда придет ему время стать оруженосцем, можешь рассчитывать на меня.

— Спасибо, господин, — механически улыбнулся Рауль и, быстро повернувшись, пошел вслед за Раем.

Ковры, покрывавшие полы молитвенного дома катаров в Тулузе, были устланы ароматными травами и залиты ярким солнечным светом. У стен стояли тюки всевозможных тканей. Дом этот принадлежал одному богатому купцу, и данное помещение использовалось как склад. Английские накидки, полосатые восточные материи, газовые вуали Марселя, драгоценный сияющий бархат Италии обеспечивали потрясающий фон проповеди Кретьена из Безье.

Клер, сидевшая среди собравшихся на молитвенное собрание, заслышав густой мощный баритон, повествующий о любви и мужестве, почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки. «Ведь это настолько просто, — подумала она, — что большинство этого, как правило, не замечает».

Взглянув на окружавшие ее восторженные лица, Клер не смогла удержать невольных слез. Здесь, в этой залитой солнцем комнате, было так просто верить и принадлежать. Ей так не хотелось, чтобы это когда-нибудь кончилось. Кретьен из Безье сделал паузу, чтобы напиться из стоявшей на столе деревянной чаши с колодезной водой. Пока он отдыхал, его место заняла молодая женщина.

— Вот она, — прошептала горничная Изабель. — Это та самая, которую я видела на вчерашнем собрании.

Клер, переложив тепленькое тельце сына на другую руку, стала с любопытством разглядывать катарку. Была она небольшого роста, стройная, с аккуратной черной косой и золотистой кожей, ловившей и отражавшей свет. Ее светло-серые глаза были необыкновенно чисты, нос и губы совершенны, но было в ней нечто влекущее, что не имело никакого отношения к ее физическому облику.

Говорила она негромко, но чисто. Была необыкновенно выдержанна, и ей не приходилось повышать тона, чтобы быть услышанной.

— Даже его святейшество папа и аббат Сито способны обрести Свет в своих сердцах, если только у них возникает желание найти его. — Ее взгляд держал толпу под гипнозом, и казалось, будто бы она обращается к каждому из присутствующих в отдельности. — Даже Симон де Монфор.

Послышался чей-то возмущенный голос.

— Да, даже Симон де Монфор, — повторила катарка с особым ударением.

Клер заметила, как вокруг тела проповедницы замерцало ровное сияние, словно пламя свечи.

— Вы видели, госпожа… — возмущенно зашептала Изабель.

Клер стало не по себе. Шикнув на служанку, она словно завороженная, смотрела, как это сияние вскоре заполнило комнату золотым светом, а затем постепенно исчезло.

Женщина добродушно улыбнулась потрясенной толпе.

— Не бойтесь, — тихонько промолвила она, — просто сияние моего духа легче заметить. Но каждый из вас носит подобный свет в себе, и вы можете научиться высвобождать его.

Она еще немного поговорила, а затем села на скамью и позволила Кретьену из Безье продолжить свою проповедь. Собрание закончилось, как обычно, хоровым чтением Господней молитвы и возложением рук. Некоторые из присутствующих обступили Брижит, чтобы поговорить с ней. И хотя официально молитвенное собрание закончилось, многие остались, чтобы обсудить услышанное или поговорить с Кретьеном из Безье и с седобородым ученым книжником, не проронившим во время проповеди ни единого слова.

Клер понимала, что ей давно пора идти. Рауль уже должен был вернуться от графа Раймона, но ей почему-то не хотелось уходить отсюда. Кроме того, ее очень интересовала катарка и то, как высвободить из себя этот волшебный свет.

Когда она заколола плащ и стала поправлять накидку, Гильом проснулся и расплакался. Клер ухватилась за предоставившуюся возможность еще некоторое время побыть в этой благословенной гавани. Отойдя в уголок, она развязала тесемки на рубахе и прикрывшись плащом, стала кормить Гильома грудью.

Младенец громко причмокивал. Он был аккуратно перепеленан, а его русые локоны прикрывала белая холщовая шапочка. Клер любовалась его жадным ртом и великолепной, почти прозрачной кожей. В его теплых, карамельно-карих глазах отражались ее собственные. Она нежно коснулась его пушистых бровей.

— Что за чудный ребенок!

Прозрачный, приятный голос заставил Клер повернуть голову, и она встретилась с кристально чистым взором катарки. И снова увидела свое отражение, но теперь уже совершенно с другого угла.

— Сколько ему?

Клер не стала спрашивать, откуда этой женщине известен пол ребенка.

— Он родился осенью, — пробормотала она. — И мой муж рыдал у моей постели, и одежды его были залиты кровью убитых им, — эти слова пришли ей на ум, словно бы она громко произнесла их вслух. Она заметила, как удивленно поднялись брови катарки. — Я… я, — стала заикаться, совершенно сбитая с толку Клер. Гильом перестал сосать грудь, и она поспешила прикрыть свою наготу.

— Можно мне его подержать?

Немножко помедлив и поборов в себе страх, Клер протянула дитя прекрасной незнакомке. Брижит стала баюкать младенца и что-то тихонько нашептывать. Чрево и грудь сладко заныли. Вскоре ему уже не понадобятся пеленки, она уже сейчас чувствовала, как его маленькое тело пытается от них освободиться.

«Точно так же и я пыталась высвободиться из-под докучливой опеки», — подумала она, смерив взглядом Кретьена и безмолвно-сурового Матье.

— Вы не должны бояться за своего сына, — сказала она Клер. — Эта война отразится на его жизни, но судьба его уходит в далекое будущее.

— А вы что, можете видеть будущее? — спросила Клер взволнованным голосом.

— Да, и довольно далекое. Каждый выбирает свою дорогу, но я вижу путь вашего сына со всеми ответвлениями. Он станет взрослым, и у него будут свои дети, — она нежно покачала ребенка и коснулась ладонью его щеки.

— Катары учат, что мир есть зло. Я это понимаю, — промолвила Клер. — Но вот если я приму веру Света, неужели мне придется от всего отказаться? Я ведь умру, если меня разлучат с Гильомом.

— Конечно же, вам не надо от него отказываться, — покачала головой Брижит. — Только избранные заходят так далеко, но даже тут есть свои особенности. Например, Кретьен из Безье приходится мне дядюшкой. Он ярый катар, но он очень меня любит и заботится обо мне точно так же, как и я о нем. У вас не должно быть чувства вины за любовь к сыну или мужу.

Клер быстро покраснела. — Неужели вы способны видеть насквозь? — ее нижняя губа задрожала.

— Неужели наши души обнажены перед вами?

Брижит осторожно вернула Гильома в руки матери.

— Нет, я вижу далеко не все. Иногда я закрываю свое внутреннее восприятие мысленной занавеской. Порой это необходимо, иначе я давно сошла бы с ума. — Немного помедлив, она добавила: — Я была на вашей свадьбе вместе с дядей и нашим другом Матье. Вы нас не заметили, потому как мы приехали очень поздно. Я тогда ощутила необыкновенное взаимовлечение между вами и вашим супругом. Но мне кажется, что с тех пор вы подрастеряли свои чувства.

Клер нахмурилась:

— С тех пор как умер его отец, Рауль обрел утешение в остром мече. Я еще люблю его, но при мысли, что ему доставляет удовольствие проливать кровь, меня тошнит… Я… впрочем, вы и так, наверное, все видите.

— Ничего, ничего. — Брижит положила ладонь на плечо Клер. — Порой мне тоже хочется рассказать хоть кому-то о том, что мучает меня. И порой мне так одиноко, даже если вокруг много народа, — она вздохнула. — А кровопролитие целиком на его совести, не на вашей. Быть может, он находит утешение в войне, потому что вы не подпускаете его к себе… Я чувствовала…

— Что? — удивилась Клер.

Брижит только головой покачала. Когда ее душа на краткий миг коснулась души Рауля, она ощутила безысходную тоску и острое желание любви.

— Я ощущала его одиночество. У вас есть время подумать, чтобы сделать очередной шаг. А сейчас ваши сомнения делают решение невозможным.

— Как долго должна я ждать?

— Принимайте каждый день своей жизни таким, какой он есть, и вы сами узнаете, когда наступит наиболее подходящий момент.

— Но как? — не понимала Клер. — Как я об этом узнаю?

— А тогда уже не будет нужды спрашивать. Загадочно улыбнувшись, Брижит отвернулась. — А сейчас идите домой, к своему мужу. Он уже волнуется.

Клер передала ребенка служанке и быстрым шагом направилась к выходу. Брижит присела на скамью, чтобы собраться с мыслями. Трудно давать советы, если ты заинтересованная сторона, и когда будущее в любом случае представляется лишь как непроглядная стена пламени.