Наследница по кривой (СИ)

61

61

Звонок мужа застал Киру в самом, что ни на есть благодушном расположении духа. Она сидела в гостиной Шубинской квартиры в глубоком кресле перед телевизором с большой кружкой сладкого-пресладкого какао, на плечах у неё была тонкая кашемировая шаль с ручной вышивкой — она сделала крюк, и всё-таки купила её в бутике, у ног лежал верный, зубастый сторож, мысли ее были заняты «брутальным любовником» и жизнь казалась ей прекрасной.

— Алло! — услышала она недовольный голос Анатолия, и хорошее настроение тут же поползло вниз.

— Здравствуй. Почему ты не приехал на вокзал? — спросила она и ясно поняла, что ей совсем не интересно слушать его отговорки и оправдания — она устала от видимости их брака и хочет развестись и забыть о нем окончательно.

В телефоне немного помолчали, помучили неизвестностью, и неожиданно из него грянул гром.

— Я подаю на развод!

— О, как!

Кира отстранила телефон и с удивлением посмотрела на чёрную «коробочку», изрыгающую такие заявления.

— Ты решил меня опередить? — спросила она у телефона и осторожно поставила кружку с недопитым какао на журнал, лежащий на журнальном столике.

Неизвестность, которую Кира так боялась, заглянула ей в глаза и скорчила устрашающую гримасу. Но Кира сжала кулаки и не испугалась, ну, может, самую капельку.

— И у тебя ещё хватает наглости спрашивать причину моего решения?! — Анатолий встал и вышел из кухни — разговор с женой касался только их двоих. — Я был на вокзале и всё видел! Как ты посмела притащить туда своего любовника? У нас был уговор — образцовая семья и никаких порочащих связей на стороне!

— Что? Любовника? Ты сума сошёл? — возмутилась Кира и, вспомнив о Валентине, вспыхнула. — Дмитрий Викторович наш дальний родственник — отец мужа двоюродной племянницы тёти Клавы из Новосибирска.

— Это ты, дорогая, кому другому расскажи! Может они и поверят, а я воробей стреляный, меня на мякине не проведёшь! А ты хорошо выглядишь, — неприязненно усмехнулся муж, игнорируя её слабые попытки (кто его знает, как он преподнесет сии факты в суде) объяснить ситуацию, — похудела, причёсочка, вещички новые… Если бы не девочки и родители, я бы тебя ни за что не узнал. И «папашку» ты подцепила не хилого: вон какие подарки дарит!

— Какие подарки?

— Ну, ты из меня дурака-то не делай! Белый «Ягуар» на твоё имя записан — я проверил!

— Да-а, «Ягуар» мне подарили на день рождения, но это не Дмитрий Викторович, — медленно согласилась Кира и с чувством брезгливой отстранённости подумала: «- Уже выяснил! И когда только он успел?»

— Ха-ха-ха! Значит, не мне одному ты успела рога наставить! Ну, и стерва же ты, Чичерина! А прикидывалась такой тихоней, такой добропорядочной…

— Перестань! Сейчас же прекрати меня оскорблять! — от собственной злости ей стало жарко, и Кира потянула с плеч ещё минуту назад такую необходимую шаль.

— Вот, как заговорила! Узнаю гордячку-принцессу с первого курса.

Кира глубоко задышала, пытаясь успокоиться и поговорить спокойно, без оскорблений.

— А знаешь, Кир, — голос мужа неожиданно стал тихим и печальным, — выходя за меня замуж, ты ведь меня обманула.

Сердце Киры замерло — откуда он узнал о Виктории?

— Влюблён я был в одну женщину, а в жёны получил совершенно другую. Как это у вас у баб получается? Была лёгкая, солнечная, независимая, а превратилась в обыкновенную наседку — гребёшь под себя всё без разбору и стараешься всех держать под своим крылом. Это так утомляет и раздражает!

Что могла Кира ответить на такой справедливый упрёк?

Иногда она и сама чувствовала себя курицей, трясущейся над своими цыплятами. Но это было раньше! А сейчас…

— Толь, давай всё спокойно обсудим, — чувство вины за свой невольный «обман» с Викторией раздулось у неё внутри, словно воздушный шар, гася злобу и обиду. — Давай, мы спокойно обо всем поговорим, решим все вопросы и спокойно разведемся, чтобы не травмировать девочек.

— А стоит ли что-то прояснять? Ведь ты меня никогда не любила.

— ??? — Кира застыла — они никогда не поднимали эту тему. — Ну-у, да… не любила — наш брак был ошибкой.

— Согласен. Кир, хватит врать друг другу. Это я раньше не понимал, а посмотрел на вас на вокзале… Там ты была совсем другая рядом с этим мужчиной: весёлая, самостоятельная, с горящими глазами. Вчера на перроне я увидел прежнюю Киру — Принцессу Амазонок, принадлежащую другому мужчине… И мне стало очень обидно, что со мной ты никогда не была такой. А знаешь, мне даже показалось, что это Пашка Шубин стоит рядом с тобой на платформе, но, приглядевшись, понял, что мужчина намного старше твоего принца, хотя похож. Очень похож! Его призрак все эти годы неотступно маячил за нашей дверью. Открывая её, я каждый раз боялся увидеть его на пороге. Что было бы тогда с нашим браком? С девочками? Ведь ты так и не сказала мне, почему вы с ним расстались. Значит, всё это время ты помнила Шубина и искала похожего на него человека? Куда проще было вернуться к нему. Или он не простил тебя и не захотел принять с двумя детьми?

Кира закрыла глаза и всхлипнула — разговор растеребил сердечные раны…

Ах, если бы Пашка Шубин тогда пришёл в её дом!

Что тогда было бы?

Кира не знала, что сделала бы, явись за ней Павел в ту минуту, когда вернулся с военных сборов и узнал о ее замужестве, или потом, когда узнал о своём отцовстве. Простила бы она его, поверила бы, ушла бы с ним — кто может предугадать не произошедшее! Но одно Кира знала твёрдо — жизнь её с появлением Павла уж точно изменилась бы.

Сердце ее вздрогнуло, и она поняла, что если бы он только пришел к ней… позвал ее… она побежала бы к нему, не раздумывая… полетела бы…

Но он не пришел… и не позвал…

— Это отец Павла, — вытирая ладошками катящиеся по щекам слезы, зачем-то сказала Кира и удивилась, как легко далось ей это признание. Она устала изворачиваться и обманывать. Следующим должно было последовать сообщение об отцовстве Шубина… — Недавно Павел погиб в автомобильной аварии, и Дмитрий Викторович позвонил мне, потому что выяснилось что…

— И ты решила его утешить!

— Толь, не начинай — он не мой любовник. Дело здесь совсем в другом — речь идет о Ви…

— А кто?

— Да никто! — устало произнесла Кира, и желание откровенничать с почти «бывшем мужем» бесследно исчезло — ничего она ему не скажет: ни о Виктории, но о наследстве! — Моя личная жизнь тебя больше не касается!

— Вот и договорились! Развод — дело решённое! — оскорблённый муж оскорблено помолчал. — Я проконсультировался с юристом, и он посоветовал мне договориться с тобой по любовно — без суда. Тебе достанется квартира и все подарки твоего «не любовника», мне же моя машина и моя квартира, где мы прописаны с мамой. Твою новенькую машинку мы поделим.

Тон, которым всё это было сказано, так рассердил Киру, что она чуть не задохнулась от меркантильности и жадности этого человека, за которого сама поспешила когда-то выйти замуж, совершив непростительную ошибку, за которую расплачивается до сих пор, — если бы она только знала, что забеременела от Шубина… Она прижала холодеющие пальцы к виску — неизвестность будущего уже откровенно скалилась ей в лицо.

— Ты следил за мной? — спросила она, пристально глядя в тёмный угол спальни через открытую дверь. Ей казалось, что всё это время из тёмного угла за ней кто-то пристально наблюдает. Этот невидимый, но вполне ощутимый взгляд завораживал, гипнотизировал, делал ее жёстче, злее, равнодушнее.

— Следил! И что? Я имею на это право! У нас был договор, а ты его нарушила!

— Ты, правда, не хочешь все нормально обсудить и об всем спокойно договориться?

Анатолий был слегка озадачен неожиданно произошедшей переменой — жена никогда не любила выяснять отношения и расставлять точки над «i» — ей было проще согласиться на его условия, и её жёсткая настойчивость его удивила. Ему показалось, что она знает о нём намного больше, чем он считает.

— Давай оставим всё, как есть, не выясняя и не копаясь в грязном белье. Просто прими к сведению тот факт, что мы разводимся.

Внезапно успокоившись, Кира совершенно чужим голосом продолжила:

— Ну, что ж, ты сам этого хотел… Твоё мнимое благородство, дорогой муженёк, шито белыми нитками. «Тебе достанется квартира и все подарки…» — кривляясь, передразнила она мужа. — Ты прекрасно знаешь, что квартира на Цветном, в которой мы живём, бабушкино наследство и разделу при разводе не подлежит. На «Ягуар» у меня есть дарственная — здесь тебе тоже ничего не обломится, а вот твоя машина, квартира в Измайлово, «в которой вы с мамой прописаны», мебель, телевизор — всё, что куплено тобой в период нашего брака, подлежит разделу. Думаю, мне стоит поехать туда с Дмитрием Викторовичем и сделать полную опись имущества, пока вы с Маргаритой Леонидовной не вывезли из неё всё самое ценное. Так что, дорогой муженёк, не всё так просто с нашим разводом, как тебе кажется!

— Но… — Анатолий никак не ожидал от жены такой осведомлённости и жадности. — Это же не честно! Мама вложила большую часть денег в квартиру. Она продала нашу трёшку…

— В Белых Столбах, — жестоко уточнила Кира, зная болезненное отношение мужа к его месту рождения и бывшего проживания. — Ах, какое богатство!

Анатолий поморщился.

Он давно считал себя москвичом и почти забыл, что родился и вырос в столь известном месте — в Белых Столбах находилась психиатрическая больница, проще говоря, дурдом. Услышав, откуда он родом, многие отпускали неуместные обидные шуточки, и это больно задевало его самолюбие. Женившись, Анатолий прописался к жене, стал гордо именоваться москвичом и говорил всем, что родился и вырос в Москве. Постепенно он и сам поверил в эту небылицу. А пять лет назад, перейдя на новую высокооплачиваемую работу, им с мамой удалось продать квартиру в ненавистных Белых Столбах и купить двухкомнатную квартирку в Измайлово. А вот теперь жена хочет разрушить его независимый от семьи мирок…

— Не важно, где была наша квартира, главное, что она продана и деньги вложены в покупку нынешней квартиры.

— Даже если тебе удастся это доказать, то половина от твоей половины квартиры и машины будет моей и тебе придётся её у меня выкупать.

Задыхаясь от злости, Анатолий метался по чужой квартире.

И зачем он затеял этот развод? Разве ему было плохо? Они обо всем договорились: жена растила детей и никогда не вмешивалась в его рабочие и личные дела. А что теперь? Тягостный развод с дележом имущества! Его имущества! С таким трудом заработанного, скопленного и утаенного. И почему он не сдержался? Увидев её за рулём шикарной иномарки, он настолько растерялся, что не сразу вышел из машины, а тупо сидел и ждал, пока его жена и дочери под ручку с незнакомым мужчиной скроются за дверями вокзала. Что он чувствовал тогда на перроне, наблюдая за ними из-за спин провожающих? Злость? Обиду? Скорее разочарование. Он и представить себе не мог, что другой мужчина может обнимать его жену, прижимать к груди и прилюдно целовать, и она не противилась этому, воспринимая как должное. Большего унижения он никогда не испытывал! За столько лет брака — пусть и не полноценного (за отказ от выполнения «супружеских обязанностей» он ей мстил отдельно: заводя на стороне романы направо и налево) он так привык к своей жене-служанке, что практически не воспринимал её как женщину, а оказалось, что богатый респектабельный мужчина влюблён в неё, дарит дорогие подарки и не сводит с неё глаз; а он привык настолько, что уже почти забыл, что она когда-то волновала его, и он был рад просто стоять рядом с ней. Вчера на перроне он увидел ту недосягаемую девушку из юности и испугался. Испугался того, что его налаженная «образцово-показательная семейная жизнь» закончилась. Нет, не зря жена так внимательно, оценивающе смотрела тогда на него на даче. Она сравнивала их, и сравнения были не в его пользу. Он это почувствовал и решил не ждать, решил опередить грядущие события, уйти первому, громко хлопнув дверью и говорить всем, что не стало сил терпеть ужасный характер жены — вы же помните, какая она была?!

Закрыв глаза рукой, Кира стояла посреди гостиной и тщетно пыталась избавиться от затопившей её злости.

Что она делает? Зачем говорит об этих вещах: о разводе, о дележе имущества? Ведь она же не меркантильная стерва и никогда не цеплялась за деньги и имущество — ей не нужно ничего чужого… Только развод!

Она потрясла головой, прогоняя наваждение чужого взгляда, и чтобы избавиться от него окончательно, вышла в прихожую.

— Пусть будет так, как ты решил: у меня остается моя квартира и машина — тебе твоя квартира и машина… Делить твое имущество я не буду — мне твоего ничего не надо, — она посмотрела в зеркало на своё бледное взволнованное лицо и отвернулась. — Я подпишу документы на развод. Только быстрее…

— Это дело другое. Узнаю прежнюю…

Не слушая мужа, почти уже бывшего мужа, Кира со всей силы швырнула новенький мобильный телефон в открытые двери столовой.

Телефон ударился о барную стойку, отскочил от тёмного дерева и, обижено тренькнув, развалился на несколько частей. Кира охнула и бросилась собирать осколки.

— Нет! Нет! Что я делаю? Мне нельзя разводиться — для девочек это будет настоящий трагедией — особенно для младшенькой… Она просто обожает отца… Надо сохранить эту видимость брака… хотя бы еще на несколько лет… — заговорила она вслух, присаживаясь на корточки перед «погибшим» телефоном и собирая в ладонь его пластмассовые части. — А как же моя новая жизнь? Отказаться от всего и пожертвовать ей ради спокойствия дочерей? Это сделает меня несчастной… А развод сделает несчастными их… Снова стать образцовой домохозяйкой… заботливой, доброй, честной, порядочной… которых не бросают…

«— Ты разве еще не поняла — ты изменилась, и все вокруг тебя изменилось! Ничего уже не будет, как прежде! Нельзя вернуться в то, чего больше нет! — назидательно произнёс «мудрый Гном» и трагично, как по покойнику, снял остроконечную шляпу с большими полями по ее прошлой жизни. — А на счёт честных, добрых, порядочных, то именно таких и бросают мужья, наивно полагая, что уже всё знают о своих жёнах. Им подавай что-нибудь новенькое, да поострей! Это потом, когда вляпаются по самые уши в дерьмо, они спохватываются, раскаиваются, вспоминая спокойное домашнее ничегонеделание и возвращаются к борщам и пирогам, о которых, оказывается, тосковали всё это время поиска совершенства и возвышенной неземной любви. Хотя, нет, возвышенной неземной любви ищут женщины, мужчины куда скромнее в своих запросах — им нужно совершенно иное: секс и жратва…»

Привалившись к прохладному лакированному дереву барной стойки, какое-то время Кира сидела в таком неудобном положении, слушая разглагольствования своего внутреннего голоса, «прощаясь» со своим пятнадцатилетним браком, не замечая боли от врезавшихся острых частей телефона в сжатые ладони.

«— А на счет честной, доброй, порядочной, заботливой — так это не о тебе, болезная. Ну, какая же ты честная, когда всем врешь напропалую и, наплевав на вашу договоренность, любовника завела; добрая — ты у мужа чуть половину имущества не оттяпала; со своей заботливостью ты ему и детям хуже горькой редьки надоела; а уж о порядочности твоей я молчу — ребенка от другого мужика прижила и на шею к первому встречному повесила…»

«— Ты прав, мой ворчливый, мудрый Гном, — печально улыбнулась Кира, — к прошлому возврата нет… Начинаем новую жизнь! Но как дочери будут жить без отца? Смогу ли я объяснить им причину нашего расставания, не ранив их души?»