Наследник

Глава 16

— Как разрослись лилии!

— Так должно быть по закону природы — ведь каждой лягушке требуется мягкая постель из лилий.

Леди Энн остановилась и улыбнулась доктору:

— Простите, что пытаюсь отвлечь вас своей глупой болтовней. — Она глубоко вздохнула. Ей так много нужно сказать ему, она должна наконец излить то, что накопилось у нее на душе за все эти годы.

Доктор Брэнион коснулся ладонью ее щеки:

— Я счастлив уже тем, что вижу вас. Но скажите, вы ведь не собираетесь теперь сообщить мне, как густо растет прибрежный тростник и какие у него жесткие стебли?

Она поцеловала его в ладонь. Его рука была теплой, она чувствовала пробежавший по ней трепет. Как, он дрожит от одного ее поцелуя? От этой мысли ей стало жарко. Но ее покойный муж… Нет, сейчас она не будет думать о нем. Хотя это было выше ее сил. Она знала, что ее муж не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения, и, уж конечно, никогда не трепетал, когда она целовала его руку. Сказать по правде, она и не помнила, чтобы когда-нибудь поцеловала его по своей воле. Леди Энн снова прикоснулась губами к ладони Пола и подняла на него глаза.

— Да, на них очень жестко сидеть, — сказала она, отвечая на его вопрос.

— Согласен с вами. В таком случае позвольте мне предложить вам свой сюртук — я расстелю его на земле так, чтобы вы могли расположиться поудобнее.

Но она не двинулась с места. Она готова была вечно стоять вот так и вглядываться в любимое лицо — гладкое, без морщин, только по обеим сторонам рта протянулись суровые складки. Его светло-карие глаза казались сейчас золотисто-зелеными, как молодые листья дуба под жарким полуденным солнцем. Она вдруг поняла, что хочет большего, чем просто поцелуй, большего, чем объятие. Она не была уверена точно, но решила, что ей хочется, чтобы он поцеловал ее в шею, потом ниже, в грудь. От этой мысли ее бросило в жар. Грудь? Ей стало ясно, что она уже не та женщина, что была несколько минут назад. Нет, теперь она женщина, в которой проснулось желание. Впервые в жизни ей захотелось, чтобы к ней прикасался мужчина.

Доктор Брэнион сжал ее руку в своей и повел ее вдоль берега пруда. Отыскав подходящее место, он расстелил сюртук на зеленой весенней траве и склонился перед ней:

— Позвольте мне усадить вас, леди Энн. Я хочу, чтобы вам было удобно.

Она грациозно опустилась на его сюртук и расправила складки розового платья. Затем чуть-чуть приподняла подол, открывая стройные икры — ей хотелось, чтобы он их увидел.

— Как вам нравятся мои новые чулки? — спросила она.

Он сглотнул и уставился на ее ноги, на ее лодыжки, совершенно не замечая проклятые чулки.

— Наверное, мне следовало захватить с собой что-нибудь для пикника, — сказала она, поскольку он стоял недвижимо, словно столб, и не сводил глаз с ее ног. Ей это было приятно. Она подумала, не приподнять ли ей платье повыше, но смущение и годами внушаемые правила приличия удержали ее от этого.

Брэнион моргнул и отвел глаза.

— Нет, я бы не хотел, чтобы после долгих восемнадцати лет, которые я прожил в ожидании такой встречи, нам помешал какой-то жареный цыпленок. Ваши чулки прелестны.

— Да? А я думала, что вы смотрите на траву.

Он рассмеялся:

— Нет, вы так не думали. Вам прекрасно известно, что стебли тростника и трава не представляют для меня сейчас никакого интереса. — Он сел рядом с ней. От его близости тепло разлилось по ее телу. Дрожащими пальцами она развязала ленточки шляпки у левого уха.

Доктор Брэнион принял шляпку из ее рук и осторожно отложил ее в сторону. Потом он медленно поднял руку и провел кончиками пальцев по ее нежной щеке, переносице и легко дотронулся до ее розовых губ.

— У тебя очаровательные ножки, прелестные волосы, но главное, твоя душа так прекрасна, что я сомневаюсь в том, что достоин тебя.

— Ты сомневаешься? О Господи, Пол, это мне надо сомневаться. Ты само совершенство. Правда, я еще не видела твоих лодыжек, но я могу сказать, что была бы счастлива просто смотреть на тебя, провести рукой по твоим волосам. Так можно мне будет смотреть на тебя последующие пятьдесят лет?

Этого он совсем не ожидал. Он мог только мечтать о таком чуде, но никак не надеяться.

— Ты делаешь мне предложение?

Брэнион осторожно положил руку на ее нежный затылок, увитый тяжелыми золотистыми косами, и привлек ее к себе. Он подумал, что она выглядит сейчас как юная девушка в ожидании первого поцелуя. У него хватило здравого смысла понять, что ее слова были не более чем игрой, хотя она только что сделала ему что-то вроде предложения. Про себя он надеялся, что она имела в виду брак. Она смотрела на его губы и молчала. Он поцеловал ее, слегка коснувшись губами ее губ. Их вкус пьянил его, их мягкость и податливость обволакивали его, лишая воли. Он почувствовал, как по телу ее пробежал ответный трепет, положил руки ей на плечи и мягко уложил ее на спину. Она распахнула глаза, и он прочел в них неуверенность, почти страх. Да, наверное, страх. Он слишком поторопился. Он тут же отпустил ее и улегся рядом, опершись на локоть. Все эти годы он подозревал, что граф обращался с ней жестоко. И все же в ней сохранилась хрупкая невинная чистота, которую даже муж не смог убить. Возможно, если они поженятся, она сама ему когда-нибудь об этом расскажет.

— Так ты действительно делаешь мне предложение, Энн? Пойми, если ты желаешь видеть меня так часто, то в этом случае брак — единственно возможное решение, единственный способ заставить замолчать досужих сплетников.

Леди Энн лукаво улыбнулась ему, неуверенность ее как рукой сняло.

— Боюсь, что мне ничего другого не остается, Пол, — сказала она. — Если бы я целовалась с мужчиной, за которого не собираюсь замуж, меня можно было бы считать падшей женщиной.

— Тогда я должен поцеловать тебя еще раз, дабы укрепить твое намерение.

Она рассмеялась, когда он нагнулся, чтобы поцеловать ее, и его язык проник ей в рот. Ее тут же охватил страх, и она плотно сжала губы. В этот момент он был не Пол, а граф, ее муж, чей рот яростно впивался в ее губы, пытаясь их разжать. Как она ненавидела его влажный язык! Впрочем, ее муж не много тратил времени на поцелуи: все, что он хотел, — это чтобы она лежала на спине, нагая, молчаливая и покорная.

Доктор Брэнион внезапно поднял голову. В его глазах и в голосе не было нежности, когда он сказал:

— Я не граф, будь он проклят. Посмотри на меня, Энн. Я не тот человек, который причинил тебе столько страданий и от которого ты знала только боль и унижение.

Она дрожала. Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики ее пальцев.

— Я никогда не заставлю тебя страдать, никогда не буду унижать тебя. Ты никогда больше не будешь чувствовать себя вещью. Ты это знаешь. Ты знаешь, что я буду защищать и оберегать тебя до конца моих дней.

— Да, я знаю. Прости, этого больше не повторится.

— Нет, это повторится, и так и должно быть, но это не важно. Ты скоро избавишься от страха, который он тебе внушал в течение многих лет. Ты веришь мне?

Конечно, она ему верила.

— Я ненавидела его так же сильно, как Арабелла обожала его.

Он должен знать, что делал с ней этот негодяй, но он не будет требовать от нее признания. Если захочет, она сама ему все расскажет. Ему следует помнить о том, что этот негодяй теперь мертв, и ее неприятные воспоминания скоро померкнут, а страх исчезнет. Отныне она навеки принадлежит ему. Он тихо спросил:

— Энн, ты мне доверяешь?

Она прикоснулась кончиками пальцев к его губам.

— Мое доверие к тебе сильнее внушенного им страха, — просто сказала она.

Он заключил ее в объятия и привлек к себе на грудь. Положив руку ей на талию, он почувствовал, как она прижалась к нему всем телом, обвила руками его шею и спрятала лицо у него на груди. Уже одно то, что он был с ней рядом, что она ощущала его теплое дыхание, наполняло ее счастьем.

Доктор Брэнион надеялся, что она не чувствует твердой плоти, упирающейся ей в живот. Впервые в жизни он с облегчением подумал о том, что женщины носят несколько слоев одежды. Ему хотелось провести рукой по ее бедру, ласкать и целовать каждую частичку ее тела.

Да, он хотел снять с нее платье, покрыть ее поцелуями и ласками, войти внутрь нее. Он хотел, чтобы она обняла его крепко-крепко, чтобы она наконец познала наслаждение в его объятиях. Но время для этого еще не настало, несмотря на ее напускную храбрость и дразнящие намеки. Он заставил себя успокоиться, но это было нелегко. Так они лежали в объятиях друг друга, пока солнце не стало склоняться к горизонту.

Его разбудили легкие, нежные прикосновения губ — она целовала его в подбородок, в щеки, в нос. Он спал? Не может быть!

— О черт! — буркнул Пол, повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы. — И как долго ты пользуешься моей беспечностью?

Она вздрогнула от неожиданности, потом улыбнулась. И вдруг очутилась на нем сверху и обхватила руками его лицо. Губы ее приоткрылись, и она стала целовать его со всей страстью. Прическа ее растрепалась, косы расплелись, и ее длинные золотистые локоны упали по обеим сторонам его лица. Тонкий аромат ее кожи сводил его с ума. Он не хотел испугать ее, но помимо воли из груди его вырвался глухой стон.

Она не испугалась, скорее наоборот, ее поцелуи стали еще более настойчивыми. Он сгорал от желания войти в нее сию же секунду, но у него хватило благоразумия предоставить ей свободу действий. Ему следует набраться терпения: он ведь, слава Богу, врач, а не какой-то зеленый неопытный юнец. Он снова приглушенно охнул:

— Энн, для меня это уже слишком. Боюсь, за восемнадцать лет, которые я ждал тебя, мое терпение истощилось.

Она подняла голову и взглянула ему в глаза.

— И мое тоже, — сказала она. — Восемнадцать лет — это слишком много. И если ты помедлишь еще хотя бы минуту, я снова начну разглагольствовать о лилиях и кувшинках.

Весело расхохотавшись, она вскочила на ноги и принялась расстегивать пуговки на платье. Он оторопел. В ней не было ни страха, ни смятения, на лице заиграл румянец, она вся горела от возбуждения. Им не потребовалось много времени, чтобы снять с себя всю одежду, и вот уже они оба, смеясь, опустились на его сюртук. Когда он вошел в нее, она встретила его тихим стоном. И когда из груди ее вырвался крик наслаждения, он прижался ртом к ее губам, целиком отдаваясь пламени страсти.

— Пол, я впервые испытала наслаждение. Я даже не знала, что это бывает. У нас с тобой всегда все будет так прекрасно?

— Даю тебе руку на отсечение.

— Ах, я и не знала…

Он поцеловал ее маленькое ухо.

— Я так и думал. Но теперь ты знаешь. Забудь о прошлом, Энн. У тебя есть настоящее. И я буду доставлять тебе удовольствие, пока мы оба не перейдем в другой мир.

— А я доставила тебе наслаждение?

Она спросила это смущенно, испуганно. Он поцеловал кончик ее носа.

— Если бы ты дала мне больше, мне бы понадобилась врачебная помощь, — сказал он и зевнул.

Энн слегка укусила его за плечо, вдыхая запах его теплой кожи, потом снова поцеловала его.

— Это ощущение — прошу, не смейся надо мной — это волшебное ощущение. Я понимала, что со мной должно случиться что-то необыкновенное, но никогда не думала, что это что-то заставит меня трепетать в экстазе.

Он провел рукой по ее волосам.

— Существует множество способов дарить женщине наслаждение, Энн.

Она приподнялась, опершись на локоть, прикусив нижнюю губу.

— И сколько же?

Он со стоном откинулся назад.

— Если так дальше пойдет, я скончаюсь от истощения к концу года. Довольно, Энн, ты слишком устала, чтобы нам снова… И не смотри на меня своими невинными глазами. Ты еще не привыкла к тому, чтобы постоянно быть с мужчиной, и я не хочу причинять тебе боль. А теперь давай переменим тему — больше никаких разговоров о наслаждении и тому подобном. Но я хочу, чтобы ты знала вот что: я люблю тебя. Только тебя. И всегда любил только тебя.

Он любит ее. Только ее.

— И я люблю тебя, — прошептала леди Энн.

Она ощущала ноющую боль между ног, но эта боль не причиняла ей беспокойства. Наоборот, для нее это было необычно и приятно, и ей хотелось, чтобы это волнующее ощущение не покидало ее до конца жизни. Она вздохнула и поцеловала его в сомкнутые губы.

— Энн, довольно. Я тебя прошу. Переключи мое внимание на что-нибудь другое.

Нахмурившись, она спросила:

— Что нам делать с Арабеллой и Джастином?

— Ну, ты слишком резко сменила тему. Я ожидал постепенного перехода от страсти к повседневным заботам. Кто я сейчас? Всего лишь мужчина, чье тело возлюбленная только что использовала для своего наслаждения, так что я теперь выжат как лимон, а она делает вид, что не замечает мою руку на своем прелестном бедре.

Она пошевелилась, и он простонал:

— Довольно, прошу тебя, иначе ты не услышишь от меня вразумительного ответа на свой вопрос. Итак, продолжим. Обещаю, что не буду больше жаловаться. По крайней мере в ближайшие десять минут. Значит, тебя беспокоят Белла и граф?

Он понял, что не сможет думать ни о чем серьезном, пока она находится на нем. Доктор неохотно высвободился из ее объятий, поднялся и стал одеваться. Она тоже поднялась и последовала его примеру. Вскоре он уже помогал ей застегивать пуговицы платья, потом наклонился и поцеловал ее во впадинку у горла. Кожа ее была влажной от пота, его пьянил ее вкус.

— Знаешь, Энн, — медленно промолвил он, — мне кажется, что в их размолвке виноват наш французский гость.

Леди Энн удивленно подняла на него глаза:

— Жервез? Но почему? Я не понимаю, при чем тут де Трекасси.

— Я видел, что Джастин не сводит с него глаз. Мне кажется, он его терпеть не может. Держу пари, он вызвал бы Жервеза на дуэль, если бы это не было противозаконно. Джастину прекрасно известно, что, если он убьет Жервеза, ему придется покинуть Англию, а ведь если дело дойдет до дуэли, он непременно его убьет. Но он втайне лелеет эту мысль о дуэли, и это его снедает. Он не доверяет Жервезу. Я почти уверен, что он наводил о нем справки в Лондоне. Но ответ, вероятно, еще не пришел. Я пытался догадаться, в чем причина такой неприязни, и пришел к выводу, что Джастин ревнует.

— Ревнует? — повторила она, заправляя выбившиеся пряди в гладкий пучок на затылке. — Значит, этим объясняется его неприязнь? Но как Джастин может ревновать свою жену к другому? Он ведь хорош собой, прекрасно воспитан, он пэр. Нет, у меня в голове не укладывается подобная чепуха. — Леди Энн вздохнула. — Пожалуй, ты прав, но мне это кажется неправдоподобным. Арабелла совершенно не обращает внимания на Жервеза. Я готова поклясться, что она не чувствует к нему ничего, кроме презрения. За то, что он француз? Я не уверена точно, но вполне возможно, что именно за это. Она всегда и во всем подражала отцу, а он никогда не скрывал своего отношения к иностранцам. — Помолчав немного, она добавила: — Но ты знаешь, Пол, Джастин очень жестоко обошелся с ней в их брачную ночь.

— Ну, она же была девственницей. Он неминуемо должен был причинить ей боль.

— Нет, дело не только в этом, — возразила она и рассказала о разорванной рубашке Арабеллы и следах крови на покрывале. — Когда я попыталась поговорить в то утро с Джастином, мне показалось, что он не только чем-то расстроен, но и взбешен. Он был в ярости, но усилием воли сдерживал себя. Что произошло между ними, он мне не сказал. Что касается Арабеллы, она старалась сделать вид, будто ничего не случилось. Но ты сам видел, что это не так.

— Не знаю, что и сказать, — задумчиво промолвил доктор Брэнион, подал ей руку и повел ее прочь от пруда. — Я думал, что наша самоуверенная маленькая Белла соблазнит своего жениха в два счета. А что до Джастина — он же не зеленый неопытный юнец, чтобы испугать ее. Нет, тут что-то не так. Черт, все это гораздо сложнее, Энн. Ты думаешь, он ее изнасиловал?

— Да. Она боится его. Моя дочь боится! Я наблюдала за ней: она не хочет, чтобы это заметил он или кто-то другой, но она его боится. Мы должны что-то сделать, Пол. Я придумала: я просто скажу Жервезу, чтобы он уехал. Если он покинет Эвишем-Эбби, Джастин скоро успокоится.

— Нет, Энн, ты не можешь решать все сама. Если Джастин по какой-то непонятной причине возомнил, что Арабелла предпочитает ему Жервеза, он сам должен определить, как ему поступить в этом случае. А поскольку он не вызвал молодого человека на дуэль и не приказал ему убираться из Эвишем-Эбби, значит, у него что-то другое на уме. Джастин затеял опасную игру. Он военный, и я уверен, что он обладает талантом стратега. Нам остается только ждать — иного выбора у нас нет.

— Знаешь, сейчас, когда мы заговорили об этом, мне кажется странным, что Жервез так долго и подробно расспрашивал меня о своей тетушке Магдалене.

— В самом деле? Жервеза интересует судьба Магдалены? Но почему? Что он спрашивал у тебя?

— Он просил рассказать ему, что мне известно о ее жизни в Англии. А я очень мало знаю о первой жене графа. Она умерла задолго до того, как я появилась в Эвишем-Эбби. Затем Жервез, заметь это, поведал мне о ее богатом приданом, которое получил граф Страффорд после женитьбы на ней. Из его рассказа следует, что граф получил лишь часть причитающихся ему денег. Я не понимаю, зачем он посвятил меня в эти подробности, — Магдалена умерла вскоре после возвращения из Франции, спустя два года после свадьбы с графом. — Леди Энн умолкла и взглянула на него с улыбкой. — Какая же я глупая, Пол. Ты ведь был у постели умирающей Магдалены, правда? Жервезу следовало расспросить обо всем тебя, если он хочет что-то узнать о своей тетушке.

Доктор Брэнион отвел глаза и, помолчав, мрачно кивнул:

— Да, я был с ней, когда она умерла. Что касается ее приданого, мне ничего не известно об отношениях графа с ее семьей. Но интересно, почему наш французский петушок рассказал тебе все это? Он никак не объяснил причину своего любопытства?

— Нет.

Они неторопливо пошли по дорожке мимо геометрически правильных клумб, и доктор спросил:

— Жервез больше ничего не хотел узнать, Энн?

— Да ничего существенного. Он меня порядком насмешил, когда полюбопытствовал насчет драгоценностей Страффордов. Он решил, что, поскольку я графиня Страффорд, моя шкатулка с драгоценностями достойна королевской сокровищницы. Пришлось его разочаровать.

Доктор Брэнион что-то хмыкнул в ответ и погрузился в размышления, до самого дома так и не промолвив больше ни слова. Когда они подошли к парадному крыльцу Эвишем-Эбби, он взял леди Энн за руку и пристально посмотрел в ее прекрасные голубые глаза:

— Слушай меня, Энн. Ты теперь принадлежишь мне телом и душой. Я буду любить тебя до конца моих дней, пока не перейду в мир иной, но даже и там моя душа все равно будет продолжать любить тебя. Давай не будем ждать восьми месяцев до окончания траура. Давай поженимся поскорее. Выходи за меня, Энн.

Взгляд ее был прикован к его губам.

— Как можно скорее, — повторил он, и голос его дрогнул. — Ты же понимаешь, когда женщина любит и любима, по ней это сразу видно. Вот и у тебя глаза светятся от счастья, ты вся лучишься улыбкой.

— А завтра будет уже поздно?

Он рассмеялся, обнял ее, не заботясь, что кто-нибудь из слуг может их увидеть.

— Подождем, пока не уладим все с Джастином и Арабеллой. Тогда нам можно будет подумать и о себе.

— Я сегодня же поговорю с Джастином.

Он поцеловал кончик ее носа.

— Нет, пока не стоит. Сначала я побеседую с Арабеллой.

— Хорошо, но побыстрее. Может, до пятницы все разрешится?

— Я сделаю все, что смогу. Энн?

— Что? — Она положила руки ему на грудь. Он накрыл их ладонями и крепко сжал.

— Ты бы вышла замуж за простого доктора?

Он был совершенно серьезен — это было видно по его лицу. Она ответила ему спокойно, вложив всю душу в эти слова:

— Я всегда считала тебя человеком необыкновенным. Ты на голову выше окружающих. Так что это глупый вопрос.

Доктор Брэнион откинул голову и расхохотался.

А она продолжала уже без тени улыбки, голос ее был тих и серьезен, и доктор почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Я бы вышла за тебя, даже если бы ты был простым фермером. Для меня это не имеет значения. Этот дом принадлежит Арабелле, а не мне. Эвишем-Эбби никогда не был моим домом. Мой дом там, где ты, Пол. Я хочу быть с тобой — больше мне ничего не нужно.

— Я счастлив, что ты теперь вошла в мою жизнь, — промолвил он, потом поцеловал ее и слегка дотронулся кончиками пальцев до ее губ, прежде чем уйти. Он не смог бы произнести больше ни слова, даже если бы его жизнь зависела от этого.