Наступление бури

Глава шестая

Два часа сна? Никак не достаточно, чтобы выспаться. Решительно недостаточно.

Кое-как поднявшись, я побрела под душ, где наконец-то смыла кровь и песок, следы ночных похождений, чуть не забыв при этом снять лифчик, в котором бегала и в котором же завалилась спать. Снимала я его уже намокшим: та еще картина.

В коматозном состоянии, едва вспомнив по пути на кухню, что халат стоило бы запахнуть и подпоясать, я побрела варить кофе. Астматическое пыхтение кофеварки отдавалось в предрассветной тишине эхом. Льюис лежал на полу, завернувшись в одеяло. А вот Кевин устроился на кушетке, где и дрых. Беженцы войны. По спине моей пробежал холодок: подумалось о том, что все это не более чем прелюдия к чему-то несравненно худшему. Хотелось надеяться, что я ошибаюсь.

Из спальни Сары не доносилось ни звука. Я деликатно постучала в закрытую дверь, потом чуточку ее приоткрыла.

Эта парочка спала, крепко обнявшись. Имон во сне выглядел даже моложе и вид имел чуть ли не ангельский, обретя вместо бросающегося в глаза интеллекта признаки некоторого добродушия. Руки его обнимали Сару. Она лежала, прижавшись к нему спиной, и его подбородок покоился на шелковой подушке ее волос.

Зрелище было… классное. Сразу видно, утомились люди от ночных трудов.

Я тихонько закрыла дверь и вернулась назад, тупо смотреть на пыхтящую, подрагивающую кофеварку.

Рука, коснувшаяся моего плеча, заставила меня подскочить. То был Льюис, зевающий, без рубашки, взъерошенный, с волосами, торчащими в дюжину направлений, и полузакрытыми веками.

— Эй, — сказала я, отстраняясь. — Я сварила целый кофейник.

— У меня такое чувство, что мне понадобится шприц: ввести его прямо в вену.

— Набор для инъекций в правом шкафу. Только когда все сделаешь, ополосни: он мне еще потребуется.

Волосы у меня еще не высохли. Я склонилась над раковиной и выжала из них поток серебристой воды. Тем временем Льюис отправился за кофейными чашками. Пошарил на полке, среди моей приобретенной в магазине «для бережливых» посуды, и в итоге мне досталась емкость с надписью «ПОЛУЧИ КОФЕ». С изображением нервного Кофемана с выпученными глазами. Себе он взял чашку с Гарфилдом.

— Ты поспала? — спросил он меня.

— Немножко. — Мне даже сон снился. Не больно хороший. — Извини, что я такая кислая. Трудная ночь.

— Понимаю.

Он наполнил свою чашку, потом молча налил и мне. Я кивнула.

— Дэвид не любит тебя.

Я чуть не выронила чашку, которую он мне протянул.

— Что?

— Дэвид не любит тебя, — терпеливо повторил Льюис. — Он живет ради тебя. Не думаю, что ты понимаешь разницу, джинн не может просто любить. Для них это не игра, не что-то такое, что проходит со временем или с возрастом. Вот почему у Хранителей имеются правила на сей счет. Не только потому, что вступить в связь с джинном против его или ее воли это… безнравственно…

Я вспомнила Иветту Прентис, ее надругательства над своими джиннами, то, как она их использовала. И Дэвида тоже.

— Это изнасилование. — сказала я. — Давай уж называть вещи своими именами.

Он кивнул, отпил кофе и продолжил:

— Секс да, конечно. Но я-то толкую о любви. Правила разработаны для того, чтобы защитить джиннов от их собственных инстинктов и того, во что их способны ввергнуть люди. Потому что, когда они влюбляются, это… имеет нечеловеческие масштабы. И способно ранить. Я беспокоюсь, Джо. Ты и Дэвид… я знаю, ты любишь его. Но это такая любовь, которая способна уничтожить вас обоих. Поэтому будь осторожна.

Если он пытался меня напугать, то своей цели добился.

— Дэвид никогда не станет мне вредить.

— Дэвид не может тебе не вредить, — заявил он. Выражение его лица смазывалось поднимавшимся над чашкой паром. — Послушай, накануне ночью ты предупредила меня насчет Кевина. Я должен сделать то же самое. Дэвид мне нравится, я его уважаю, но ты должна знать, кто он и что собой представляет. Его инстинкты не всегда будут направлены тебе во благо. Джо… будь осторожна, ладно?

Вообще-то это входило в мои намерения.

— Ладно, мне надо на студию. Надеюсь, вы, ребята, дождетесь моего возвращения?

— Не знаю. Вообще-то нам, ясное дело, нужно двигать дальше, постараться затеряться. У меня нет желания подвергать тебя и твою сестру опасности. Во всяком случае, какой-либо еще опасности, кроме той, которую ты на себя уже навлекла.

— Ты слишком устал, чтобы куда-то там двигать, — резонно указала я. — Если уж собрался бежать, спасая свою жизнь, то по крайней мере приди в себя, подкрепись и отдохни. Сара обалденно готовит. И можешь поспать на моей кровати, пока меня не будет.

Ничто не может сравниться с первым глотком утреннего кофе, выпитым после тяжелой ночи: это все равно что тычок стека в спину, резко возвращающий к действительности. Я посмаковала напиток и взглянула Льюису в глаза.

— Ну, а вы с Рэйчел вместе?

— С чего ты вообразила, будто я стану на это отвечать?

— Успокойся. Ты предостерег меня относительно любовных отношений с Дэвидом. Ну а я просто любопытствую.

Судя по скептическому выражению лица, не больно-то он мне поверил.

— Мы с Рэйчел понимаем друг друга.

— Это в каком смысле? За шахматной доской? Или спинку друг другу чешете?

— Мне кажется, это вовсе не твое дело.

Ну-ну, экий он, право же, стал чопорный. Для парня, который в свое время без затей взял да и завалил меня на пол в колледже, это прямо-таки забавно.

— Я просто к тому, что мы могли бы здесь, за чашкой кофе, обсудить, каково это, спать с джинном.

— Забавно, но я не просил тебя соваться в мою личную жизнь.

— Еще как просил.

— Нет.

— За чашкой.

— Кофе.

— А шел бы ты, Льюис!

— Ну ты как ребенок!

— Шел бы попрыгал!

— Подрасти сначала!

— Сначала ты!

Мы осеклись, уставившись друг на друга, и без всякой видимой причины рассмеялись. Кошмарным каким-то, дурацким смехом. Стресс и угроза смерти могут довести и не до такого. Я поставила свой кофе, опасаясь заработать новые ожоги, которые ему придется исцелять. Мы, конечно, в итоге успокоились, но на это потребовалось время.

— Ладно, — сказала я. — Решено, на работу сегодня не иду.

Я взяла телефон, но Льюис протянул руку и забрал его у меня. Наши пальцы соприкоснулись, и вообще он был очень близко.

— Идешь, — заявил Льюис. — Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь.

Наши пальцы переплелись.

— Джо, я не глухой и не слепой. Думаешь, я не знаю? Думаешь, я не могу это почувствовать?

Я пребывала в ужасной растерянности. Мы что, флиртуем? Он флиртует? Клеит он меня, что ли? Я думала, он понимает, что к чему.

— Нет гула, — промолвил он.

Я моргнула.

— Не поняла?

Он поднял наши соединенные руки.

— Нет гула. Резонанса. Отклика. Джо, ты не можешь утаить это от меня. Сила покинула тебя.

Да уж, не флирт у него был на уме. Речь шла о моих способностях Хранителя… и он был почти прав. Сила не покинула меня полностью, но сохранившийся энергетический заряд был столь низким, что он не улавливал из него даже искорки. Льюис, привыкший, что от меня исходит поток силы, не смог ощутить даже покалывания.

То, что я чуть не приняла за попытку обольщения, было просто жалостью.

— Джо…

Он выпустил мою руку и убрал с моего лица влажные волосы.

— Иди на работу. Я не хочу, чтобы ты была здесь, если дело обернется худо. Ты можешь пострадать.

— Но здесь Сара… Имон…

— Об их безопасности я могу позаботиться, благо за ними никто не охотится. Ты — другое дело, тем более что у тебя все равно не хватит здравого смысла, чтобы не соваться под огонь и не становиться мишенью. Давай, двигай. Делай, что там тебе положено.

Он подмигнул мне — подмигнул!

— Кроме того, я люблю смотреть тебя по телевизору.

По пути на студию мотор «Моны» работал малость неровно, что и не удивительно: езда в пределах города не для нее. Ее дух — это скоростные трассы, высокие обороты и достойные соперники, а поездка в несколько миль, отделявших мой дом от студии, ранила ее самолюбие. Я погладила ее приборную панель и пообещала, что на выходные мы отправимся за город, не уточняя подробностей.

К моему приезду кабриолет Черис уже стоял на своем обычном месте. С поднятым верхом. Я присмотрелась к горизонту: да, там собирались тучи. Сегодня, попозже, наверняка пойдет дождь.

Стоило мне сунуться в гримерную, Женевьева без лишних слов указала мне на висевший на вешалке съемочный костюм. У меня оказалась замедленная реакция: я не сразу врубилась.

— Что?..

Женевьева, которая по какой-то, одной лишь ей ведомой причине добавила за ночь к своей прическе несколько белых прядей и малиновую полосу, шедшую спереди назад, затянулась сигаретой и пожала плечами. Надо же, у нее еще появилась и новая татуировка. Признаюсь, никогда раньше не видела женщины, которая украсила бы себя татуировкой в виде голой девицы. Это смотрелось рекурсивно.

— У тебя новое амплуа, голубушка, — сообщила она прокуренным голосом. — Хочешь совет? Избегай Ягодки.

Она имела в виду Черис, которую Женевьева когда-то давно прозвала Черри, то есть Вишенкой. Ну а стало быть, и Ягодкой.

Костюм на вешалке представлял собой лазурное бикини.

Сглотнув, я сняла его и рассмотрела: полоски ткани, из которых бы и повязки на глаза не вышло. Нет, появиться в таком наряде на пляже, а еще лучше предстать перед Дэвидом было бы очень даже неплохо, но перед аудиторией в сотни тысяч человек…. Мне стало малость не по себе.

— Э, а у меня есть?..

— Выбор?

Смех Женевьевы сотряс воздух.

— Ну не смеши ты меня, детка.

Я попыталась улыбнуться, зашла за ширму и переоделась. Ох — дело оказалось еще хуже, чем я думала. У меня самой было прекрасное бикини — дома, в выдвижном ящике, но это представляло собой нечто иное. С одной стороны, оно было слишком открытым для публичного обозрения, а с другой — предназначалось для девушки с формами Черис, а уж никак не моими. У меня было такое ощущение, будто я демонстрирую образчики ткани. Накинув поверх этого безобразия плотный купальный халат, я жалобно посмотрела на Женевьеву, которая сочувственно приподняла одну выщипанную бровь. После чего принялась терзать мои несчастные волосы горячими железяками, пока не удовлетворилась их видом. Спустя полчаса я вышла на площадку с таким чувством, будто направлялась на электрический стул. Смертной хваткой вцепившись в халат, Черис, сидевшая в сторонке на стуле, выглядела как грозовая туча. Я не о том, что она хмурилась, хотя и это, понятное дело, имело место. Нет, она натурально была в наряде Грозовой Тучи. В синем пенистом костюме с болтавшимися на ниточках серебристыми блестками, символизировавшими, надо думать, дождевые капельки. Ее ноги обтягивали плотные черные колготки.

Я в ужасе непроизвольно прикрыла рот руками. Она нахмурилась еще пуще.

— Я ни о чем таком не просила, — вырвалось у меня. — Господи, Чер…

— Да знаю, твоей вины тут нет, — перебила она меня.

— Это ужасно!

— У тебя там, под халатом, мое бикини, да?

— Мы можем отказаться.

Черис ухитрилась выглядеть и бунтующей, и побежденной одновременно.

— И куда мы подадимся? В Интернет-модели? Или гамбургерами торговать? Чтобы ты знала, у меня есть своя гордость. Я профессионал!

Ее маленькие серебристые дождинки задрожали вместе с ней от негодования.

Я сглотнула рвавшийся наружу смешок и кивнула:

— Давай просто сделаем это, ладно?

— Если ты сможешь, так и я тоже, — заявила она, оглянувшись на таращившийся в нашу сторону вспомогательный персонал: надо думать, ребята ждали, когда я сброшу халат.

— Эй вы, придурки! Чтобы никто не вздумал обливать меня сегодня водой, а то небось рады случаю! Только попробуйте, по гроб жизни будете расплачиваться. Дошло?

Надо же, такая малютка, и такая ярость. Никто не ответил, тем паче что в этот момент на площадку бодро вышел Дивный Марвин, зубастый, как сухопутная акула.

— Привет, девчонки, как я выгляжу? — спросил он, поглаживая себя по волосам.

— Прямо Кларк Гэйбл и Валентино в одном флаконе, — отозвалась Черис. Он одарил ее сияющим взглядом и прошествовал под камеру. Она проводила его яростным взором.

— Чтобы им сдохнуть, уродам!

— Надо думать, за всем этим стоит Марвин? — предположила я.

— Он самый. Ему захотелось полюбоваться твоей задницей. Ну а потом, он раздражен из-за того, что не удалось меня трахнуть.

Это, конечно, вполне могло бы быть шуткой, но ее тон наводил на другие мысли.

— Ты серьезно?

Она молча посмотрела на меня.

— А ты на него заявишь, верно?

— Конечно, а как иначе? Девушке-в-Бикини только и подавать жалобу на сексуальное домогательство. Тогда уж заодно надо жаловаться на то, как вся эта свора изводит меня своими плотоядными взглядами, стоит мне появиться…

Она посмотрела на меня задумчиво.

— Но вот ты, с другой стороны…

— Я?

— Если он ухватит тебя за бикини, ты на него заявишь?

— Я его убью, — решительно заявила я.

Особенно сегодня. Настроение у меня было охрененное. Я намеревалась отработать съемку и получить чек — видимо последний, поскольку понимала, что скоро, наверное, придется сваливать, и пошло тогда все к чертям.

Что бы там ни собиралась сказать на это Черис, но прозвучала команда «тишина на площадке» и мы умолкли, ожидая своей очереди.

Ее выход был первым. Я проследила за тем, как она появилась на виду в своем толстом, неуклюжем костюме Тучки. Марвин, как водится, осыпал ее своими идиотскими пошлыми шуточками. Мне вроде бы было к такому не привыкать, но я никогда не наблюдала этого со стороны. Проклятье, до чего жалкое зрелище! Ну и работенку я выполняла.

Правда, заготовленная Марвином шуточка с водой на сей раз не прошла. Черис, конечно, и без того нахлебалась унижений, но хоть от этого оказалась избавлена. Когда Марвин подал сигнал, рабочий, находившийся наверху, просто пожал плечами, ухмыльнулся и выдул пузырь жевательной резинки.

Черис за спиной подняла вверх большие пальцы.

Последовал перерыв — рекламная пауза. Ведущие язвительно препирались между собой. Один из них переписывал введение к следующему эпизоду, от которого я не ждала ничего хорошего. Марвин оглядел меня с головы до ног и ощерил зубы в своей смертельной улыбке.

— Джоанн, — промолвил он, — пора показать телеса. Твой выход.

Я набрала воздуха, сбросила с плеч халат и аккуратно сложила его на стуле. В практически голом виде было отчаянно холодно, но мне ничего не оставалось, как проследовать к декорациям, изображающим участок побережья: поблескивающий белый песок, небесно-голубой задник сцены и большущий пляжный мяч. Марвин вышел туда же, ко мне. На столь близком расстоянии было видно, как раскраснелась, что явно не имело отношения к загару, его физиономия, а напускная профессиональная улыбка ничуть не скрывала жестокости в его взгляде.

— Прекрасно, это ведь стандартный пляжный комплект, верно? Так что смотри веселее да знай кивай.

Он обвел меня оценивающим взглядом.

— Ну-ка, повернись.

— Что?

— Повернись кругом.

Хоть и неохотно, но я торопливо крутанулась. На половине оборота он потянулся и остановил меня.

— У тебя ярлычок высовывается, — заявил он, запустил пальцы сзади, под резинку трусиков моего бикини, оттянул ее и отпустил. Резинка щелкнула.

Марвин заржал.

Я с четким расчетом времени развернулась и сорвала парик с его головы как раз в тот момент, когда оператор закончил свой отсчет: три… два… один…

Парик в моей руке ощущался влажным, прямо как собранная с убитого животного шкура. Я швырнула его за пределы площадки, туда, где стояла Черис. Она ловко поймала его на лету, взмахнула им, словно боевым стягом, и ухмыльнулась мне.

А вот Марвина это не развеселило. Зажегся красный свет, но он продолжал буравить меня яростным взглядом еще пару секунд, пока наконец не совладал с собой настолько, что смог изобразить перед аудиторией белозубую улыбочку и начать сыпать своими шутками.

Редкие пучки его волос в ярком свете съемочных прожекторов выглядели прямо-таки тошнотворно, тем паче что, когда я сорвала накладку, некоторые из них встали дыбом и торчали, что твои колосья.

Мы толковали с ним о перспективах отдыха на солнышке на ближайшие три дня. Меня просто мутило от того, как он с умным видом произносил не имеющие никакого отношения к науке общие фразы относительно восходящих воздушных потоков и теплых фронтов и заверил всех нас, что худшее уже позади, поскольку сезон штормов миновал.

— И я лично гарантирую вам, что следующие выходные будут просто потрясающими!

Я стояла в лучшей, какую могла принять, позе, отставив бедро, улыбаясь и помахивая рукой. Стараясь при этом держаться в профиль к камере, потому что, кажется, так все-таки выставляла напоказ чуточку меньше, чем лицом вперед или (упаси, господи), отвернувшись.

Марвин повернулся ко мне и одарил самой зловещей улыбкой, какую я когда-либо видела. Мы с ним являли собой прямо-таки воплощение дружелюбия: нам бы еще только дуэльные пистолеты да разойтись на десять шагов.

— Джоанн, может, ты познакомишь зрителей с прогнозом на следующую неделю? — вкрадчиво спросил он.

— Конечно, — ответила я, пребывая в приятном удивлении, а когда до меня дошло, что тут не без подвоха, было уже поздно. Черис яростно размахивала обеими руками, но деваться мне было уже некуда. Проклятье! Ладно, будь что будет. Где наша не пропадала.

— Он на пляжном мяче.

Пляжный мяч находился позади меня.

Я застыла и целую секунду таращилась на него, прежде чем мне удалось-таки вымучить улыбку.

— Марвин, не подашь ли ты его мне?

Он продолжал ухмыляться.

— Прости, не могу. Занят.

Весь прикол, разумеется, заключался в том, чтобы заставить меня повернуться к камере моей практически голой задницей.

Я закусила изнутри щеку, решив для себя, что воспользуюсь ситуацией.

— Знаешь, Марвин, я бы хотела огласить его сама, не прибегая к подсказкам.

Это было вовсе не то, что он ожидал и хотел услышать. Марвин бросил взгляд на режиссера, но тот ответил усталым жестом: типа, продолжайте.

— Конечно, как тебе угодно, — промолвил Марвин и закатил глаза, адресуясь зрителям.

— Ну что ж, Марвин, если основываться на данных радара, которые ты нам показал ранее, вполне очевидно, что мы имеем повод для беспокойства в связи с атмосферным фронтом, движущимся по направлению с юго-запада на северо-запад. По данным цейтраферной спутниковой съемки, уже сегодня можно ожидать усиления облачности с высокой вероятностью послеполуденных ливней, а к завтрашнему дню еще и понижения температуры примерно до восьмидесяти пяти градусов с максимально возможным значением где-то около девяноста двух. Точка росы составит около семидесяти четырех градусов, при относительной влажности воздуха в восемьдесят четыре процента и в течение выходных будет повышаться. К завтрашнему вечеру, с вероятностью в примерно семьдесят три процента, можно ожидать грозы, поэтому всем, кто планирует пребывание на открытом воздухе, рекомендую принять меры предосторожности. В связи с надвигающимся штормом следует ожидать высокой электрической активности и усиления ветра.

Выпалив это на одном дыхании, я расплылась в широкой улыбке.

Воцарилось ошеломленное молчание. Две ведущих и спортивный комментатор таращились на меня с разинутыми ртами: полагаю, что считали, что для девушки в бикини и связное предложение составить немалая проблема, а уж о том, чтобы выдать прогноз, и речи быть не может. Замечу, что, делая это, я вообще не прибегала к Сверхвидению, да и не уверена, что в данный момент была на него способна. Прогноз основывался на результатах моих ночных наблюдений, синоптических картах и тех же самых данных, которые имел в своем распоряжении Марвин.

И я знала, что права. На все сто процентов.

Марвин уставился на меня, словно насаженная на острогу рыбина. Правда, до него это довольно быстро дошло: он вспыхнул так, что это было видно даже под слоем грима, и заставил себя изобразить улыбку.

— Ха! Забавно у тебя это получилось, Джоанн. Сдается мне, что ты слишком уж насмотрелась прогнозов.

Он повернулся анфас к камере и, обращаясь к зрителям, с широкой ухмылкой заявил:

— Прошу прощения, ребята, но прогноз Джоанн — это полная чушь. Никакого дождя не будет, это я вам гарантирую.

— Может, побьемся об заклад? — предложила я.

— Ну, в нашем шоу ставки не предусмотрены, — отозвался Марвин, бросив короткий, затравленный взгляд на директора. Но тот, похоже, был весьма доволен неожиданным оживлением программы и коротким кивком велел ему продолжать. — Но, конечно, дружеское пари исключительно в интересах науки может быть….

— Давай так: если пойдет дождь, ты в следующей передаче нарядишься Солнышком, — промолвила я с чарующей улыбкой.

Ведущие, благо камера на них не смотрела, покатились со смеху. Черис прижала кулачок ко рту, чтобы не заржать в голос, а привешенные к ее костюму блестящие серебристые дождинки тряслись и раскачивались в такт содроганиям ее тела.

Марвин фыркнул и скривился, но пойти на попятную после того, как во всеуслышание гарантировал исполнение своего прогноза, не решился.

— Ладно, — произнес он наконец. — Принимаю пари. Дивный Марвин не сомневается в своем прогнозе.

Ведущие захлопали в ладоши, и вспомогательный персонал тоже: эти ребята даже показывали поднятые большие пальцы, причем не Марвину, а мне.

Марвин попрощался с аудиторией до следующего выпуска, и начался другой сюжет: интервью со стариком из Корал-Гейблс, которому стукнуло сто десять лет и который держал дома черепаху примерного того же возраста. Красный огонек камеры погас, и Марвин двинулся ко мне. Я, пятясь, танцующим шагом сошла с песчаной площадки на узкие планки прохладного пола студии, и, глядя на него, одними губами, но с отчетливой артикуляцией сказала:

— Хотел увидеть мою задницу?

Развернувшись, я указала на названную часть тела и пошла прочь с высоко поднятой головой. Поравнявшись с Черис, обняла ее за плечи, чувствуя под рукой губчатую массу костюма, и увлекла за собой, а подхватив по пути халат, перебросила его через плечо, шествуя все это время, словно модель по подиуму.

Незаметно оглянувшись, я увидела, что Марвин аж приплясывает от бессильной ярости прямо перед носом у директора. Рабочие сцены корчились от смеха, зажимая себе рты.

А вот моя телевизионная карьера на этом закончилась. Жаль, честное слово: как раз сейчас в некоем странном, извращенном смысле все это начинало мне нравиться.

Впрочем, обдумывая по пути домой ситуацию, я четко осознала, что мне и помимо этого есть о чем беспокоиться. Угроза Джонатана оставалась в силе, и хотя он на время позабыл обо мне, вряд ли это могло продолжаться долго. И, как это ни было печально, надежды на исцеление Дэвида следовало считать умершими, похороненными и поросшими травой. Дэвид стал ифритом, и я не знала, как вернуть его в прежнее состояние без пролития человеческой крови и участия Ма’ат. Опасное желание разжиться кровью у меня возникало, однако склонить к сотрудничеству несговорчивых Ма’ат всегда было не просто, а сейчас, когда разразилась война между джиннами, эта перспектива и вовсе казалась маловероятной. Получалось, что, когда Джонатан появится, мне придется выполнить его требование. Ничего другого попросту не останется.

И тут на меня накатила такая мука, что перехватило дыхание. Чувствуя на щеках слезы, я не решилась двигаться дальше и заехала на парковку торгового центра подождать, пока это пройдет.

Но это не проходило. Волны боли накатывали снова и снова, одна за другой, каждая новая сильнее предыдущей. Казалось, будто внутри у меня все изломано, и я ничего не могу с этим поделать. Уронив голову на руль, я схватилась обеими руками за живот в инстинктивной попытке защитить свое дитя, являвшееся всего лишь идеей, всего лишь возможностью, не более чем искрой.

Дэвид ушел, пропал, но не умер. А он говорил мне, что должен умереть, дабы дать жизнь ребенку. Вероятно.

Я попыталась ощутить что-нибудь, что угодно, любой посыл от нее, однако, подобно бутылке из толстого, матового стекла, служившей вместилищем Дэвиду, мое собственное тело отказывало мне в какой-либо связи. Там ли вообще она?

«Пожалуйста! — мысленно обратилась я к ней. — Не уходи!»

У меня ушел целый час на то, чтобы прийти в себя, осушить слезы и подготовиться к встрече с тем, что ждет меня дома.

Льюис с Кевином исчезли, что, в общем-то, не удивляло. Льюис не имел обыкновения сидеть на месте, дожидаясь неприятностей на свою голову, а Кевина он прихватил с собой. Удивляло другое, почему Ма’ат не приходят ему на выручку. Вот еще одна вещь, в которой нужно будет разобраться.

С одной стороны, разлука с Льюисом меня не радовала, но в то же время я чувствовала некоторое облегчение. Ему хватило бы одного взгляда на мои покрасневшие глаза, чтобы понять, из-за чего я ревела, а сострадания и жалости сейчас мне бы точно не выдержать.

Закрыв за собой дверь, я услышала, что по кухне шумит-гремит Сара. Под «шумит-гремит» в данном случае подразумевалось «готовит, громко стуча посудой». Увидев Имона, стоявшего в гостиной, потягивая кофе, я молча подняла брови: он в ответ поднял свои и кивнул в сторону источника шума.

— Похоже, она малость расстроена, — промолвил он. — Полагаю, дело в том, что поутру она вышла из спальни, думая, будто в квартире больше никого нет, а это, хм, оказалось не так.

Я моргнула.

— А проблема-то в чем?

— Да проблема в том, в каком виде она вышла из спальни.

— То есть она была…

— Вот именно, в чем мать родила, — промолвил он с напускной серьезностью. — А в результате визг был такой, что наверняка перебудил половину соседей.

Провалиться мне на месте, это, наверное, стыдно, но услышанное меня развеселило, хотя я пыталась и тут оставаться хорошей сестрой. Ну изо всех силенок пыталась.

— Мне очень жаль. Надо было, конечно, вас предупредить, но вы, ребята, спали.

— О, вот перед кем, а передо мной извиняться не надо, — сказал он. — Честно признаюсь, мне это показалось более, хм, забавным, нежели ей. Кстати, этот ваш приятель, как его, Льюис? — сказал, что сегодня утром вы выглядели потрясающе.

В тоне Имона содержался намек на вопрос, и я даже почувствовала, что снова краснею.

— По телевизору, — пояснила я. — Он меня видел в утренней передаче. А не в том смысле, что открыл глаза, перекатился в койке и решил, что я здорово выгляжу, и все такое.

— А! — Брови Имона поднялись и опустились. — Само собой.

Ураган по имени Сара, очевидно, делал омлет, ожесточенно шинкуя грибы, лук и перец. Ветчину эта участь уже постигла.

Когда я вошла на кухню, она уставила на меня поварской нож и воскликнула:

— Ты…

— Сдаюсь. Рассчитываю на твое милосердие. Умоляю, не шинкуй меня, — промолвила я и уселась на стол. Там стоял кувшин с апельсиновым соком, так что я налила себе стакан. Терпкий, с мякотью, как раз такой, какой мне нравится. Потягивая солнечную жидкость, я стала ждать, когда разразится буря, в то время как Сара вернулась к шинковке.

Я ждала и ждала. Она шинковала и шинковала. Наконец я не выдержала:

— Злишься, да?

— С чего ты взяла?

— Послушай, Льюису надо было где-то переночевать. Время было позднее. Мне не хотелось тебя будить…

— Ага, все логично, только ведь это не ты выбралась из спальни голой, чтоб тебя пожирал глазами этот сексуально озабоченный тип.

— Льюис?

Я удивленно моргнула. Не то, конечно, чтобы Льюис уж решительно не мог «пожирать» ее глазами, он, в конце концов, мужчина, и вряд ли вид голой, красивой женщины оставил бы его равнодушным, но чтобы он казался так уж сексуально озабоченным…

— Да нет, не он. Другой. Подросток.

Ах, Кевин. Ну конечно.

— Да, точно. Извини. Но пойми правильно, он ведь тинейджер. Пубертатный период, ему по возрасту положено быть сексуально озабоченным.

Что она там ответила, у меня не отложилось. В конце концов, не она ли сама так оттянулась со своим Классным Британцем, что не удосужилась даже халат накинуть. Не говоря уж о том, что все это, черт возьми, на самом деле смешно.

— Ты правда злишься?

Шинковка приостановилась на три долгих секунды, а потом возобновилась уже в не столь быстром темпе.

— Нет, — призналась она. — На самом деле я смущена. Начать с того, что мы с Имоном… нас самих занесло. Я что имею в виду: это было неприлично с нашей стороны, взять вот так остаться ночевать в твоем доме и делать… то, что мы делали. Я не знаю, что на меня нашло. Нет, правда, обычно я куда более сдержанна.

— Да ладно, подумаешь, меня даже дома не было. И в конце концов, вы ведь не предавались своему безумному сексу на моей кровати или что-то в этом роде…

Ее угрюмое молчание мне не понравилось.

— Сара? Скажи, это ведь было не в моей постели?

— Только один разок, — пробормотала она.

И то сказать, по моем возвращении она выглядела куда более измятой, чем обычно, однако я вернулась слишком изможденной, травмированной, да и вообще мне было не до того.

— Ладно, думаю, это придало вашему сексу драйва, — промолвила я. — И, к слову, спасибо, что ты поинтересовалась, как у меня дела на работе. Могу ответить, я уволена. Больше в прогнозах не снимаюсь.

— Что? — выпалила она. — Но как же мы будем оплачивать счета?

Ну, тут вся моя Сара: «О господи, какой ужас, с тобой все в порядке?»

Я обозрела пиршество, которое она готовила.

— Ну, для начала я получила приличное выходное пособие: похоже, они раскошелились, опасаясь, что я подниму шум из-за того, что старший сотрудник хватал меня за бикини.

Однако, думаю, на «высокой кухне» нам придется экономить. Обойтись без деликатесов. И французских изысков.

Со стороны двери послышалось деликатное покашливание: стоявший там Имон выглядел слишком трезвым и хладнокровным для малого, который в порыве страсти использовал мою кровать для непристойных целей.

— Я понимаю, что благотворительность вы не приемлете, но с большим удовольствием предложил бы ссуду. Просто чтобы продержаться до лучших времен, пока что-нибудь не подвернется. Без всяких дополнительных условий.

Сара моя прямо-таки просияла. Имон, однако, смотрел на меня. Весьма разумно с его стороны.

— Нет, — заявила я. — Спасибо, конечно, это прекрасное предложение, но я правда не могу его принять. Мы со своими затруднениями сами разберемся.

Я не хотела, чтобы Сара вот так вот прыгала от одного к другому: только что жила за счет Кретьена, теперь, пожалуйста, за счет Имона. Не то чтобы он мне не нравился, на самом деле я находила его классным парнем, но вот от такого подхода меня коробило.

— Верно, Сара?

Ответом послужило возобновление интенсивной шинковки. Я вздохнула и отпила глоток апельсинового сока.

— Вы уволились из-за того, что были правы, а тот идиот с проблемной шевелюрой — нет? — поинтересовался Имон.

— Нет, — прозвучал мой ответ. — Я уволена потому, что была права перед камерой. Плюс не позволила ему безнаказанно хватать меня за купальник.

Сара рассмеялась. А вот Имон нет. Просто смотрел на меня холодными, спокойными глазами, как будто все понимая.

— Это только на пользу, — заявил он. — Вы заслуживаете лучшего. Я слышал, как вы сделали прогноз. Его место — это самое меньшее, что для вас подходит. Правда, не думаю, что они там в состоянии оценить вас по достоинству.

В голосе его при этом не было ни лести, ни восхищения — просто сухая, лаконичная, без всякого налета театральности, констатация факта.

Я переглянулась с сестрой. Она улыбнулась.

— Видела? — спросила она.

Я видела. И оценила. Но это не значит, что согласилась. В конце концов, упрямства мне было не занимать.

— Ну? — предпочла я сменить тему. — Какие у вас планы на утро? Не считая, конечно, лучшего завтрака в нашей жизни?

— У меня есть кое-какие дела, — ответил Имон. — Однако надеюсь, что после этого я смогу пригласить вас обеих, милые дамы, на обед. Это приемлемо? В какое-нибудь славное местечко, где можно будет немного расслабиться и забыть на время обо всех тревогах. Это действительно самое меньшее, что я могу сделать после того, как, хм… злоупотребил вашим гостеприимством.

У Сары его слова вызвали улыбку. Этакую потаенную, светящуюся улыбку, свидетельствующую о по-настоящему Хорошем Сексе. Она взглянула на него прямо-таки дымящимися глазами, и я даже ощутила укол зависти, потому что хотела Дэвида, нуждалась в нем, печалилась по нему — все это одновременно. Сара могла упиваться своей идиллией, тогда как моя была сокрушена лобовым столкновением с реальностью.

На меня снова стали накатываться волны мучительной печали. К счастью, они все-таки утратили часть своей силы, и слезы на сей раз не струились по щекам, а лишь пощипывали уголки глаз.

— Джо? — спросила Сара. — Ты сегодня дома будешь?

Это был очень хороший вопрос. Мне, ясное дело, хотелось бы сидеть и предаваться печали, но вот так вот сидеть и ждать, пока сюда не нагрянут мои враги, было бы уж верхом глупости. Как бы я ни хотела притвориться, будто веду нормальную жизнь, после вчерашнего ночного приключения на пляже такая возможность напрочь улетучилась.

— У меня тоже есть кое-какие дела. Ничего, если ты некоторое время побудешь тут без меня?

— Конечно.

Она украдкой бросила на Имона очередной взгляд, таивший обещание затащить его в спальню при первой возможности.

— Я ведь почему спросила: у меня тут возникла мысль заняться уборкой. Чтобы хоть немножко тебя отблагодарить, Джо. Если, конечно, ты не против..

Поскольку это позволяло удержать ее от дальнейшего опустошения моего истощавшегося банковского счета, я, разумеется, была не против.

— Прекрасно. Только я тебя попрошу, держи телефон под рукой. У этого парня, которого ты видела утром, у Льюиса, кое-какие неприятности. Его могут искать. Тебе никто ничего плохого не сделает, но соблюдать осторожность все равно не вредно. Не открывай дверь, если кто-то будет его спрашивать, и вообще, если что, сразу звони мне.

Имон снова тихонько, но со значением кашлянул.

— Или ладно, звони Имону. Договорились?

— Конечно.

Сара закончила нарезку и принялась разбивать яйца, что делала с изумительным искусством.

— Я могу о себе позаботиться.

В том, что она вправду так считает, у меня сомнений не было. Как и малейших доказательств этого тоже.

Но омлет она сварганила умопомрачительный.

Первым номером в моей программе значился разговор по душам с детективом Родригесом, чей фургончик так и оставался припаркованным на том же месте, внизу. Увиливать не имело смысла, он все равно стал бы меня преследовать, а поговорив начистоту, я имела шанс по меньшей мере избавиться от одного потенциального ствола, нацеленного в мою голову.

Было уже не так жарко, как раньше, хотя душновато и сыро. Облака над головой, поначалу представлявшие собой тонкие завитушки, скользившие по небу, словно белые вуали, быстро уплотнялись, становясь похожими на клочья ваты. Кучево-дождевые. Я не могла ощутить покалывание концентрировавшейся энергии, но уж небо-то видела не хуже всякого другого, и тот факт, что дело идет к дождю, не вызывал сомнений. Ветер переменился.

Я постучалась в окошко фургона, подождала и дождалась, когда в ответ отъехала в сторону задняя дверь.

Не знаю уж, чего я ждала от этого передвижного наблюдательного пункта, но внутри он поражал чистотой. Просто удивительной чистотой. Там находилась узкая койка, заправленная так аккуратно, что наверняка удовлетворила бы самого строгого сержанта в учебном подразделении. И никаких тебе объедков, бумажек и прочего мусора, сопровождающего нормальную жизнь. В задней части находился закрытый металлический ящик, где, надо думать, хранились необходимые вещи — зубная паста, сменная одежда, запасные боеприпасы.

У него работало видео. Мониторились все входы в здание, плюс к тому через патио неплохо просматривалась и сама квартира. Какие-то беспроводные камеры. Господи боже мой!

— Доброе утро, — сказал Родригес, указывая кивком на стул, прикрепленный к полу, но не намертво, а на шарнирах. Своего рода комфорт. Я уселась, и он задвинул дверь.

— Кофе?

— Насквозь уже им пропиталась, — ответила я, протягивая ему чашку, которую принесла с собой. — Вот, свежий апельсиновый сок. Моя сестра взялась за дело с энтузиазмом и выдавила на завтрак сок из половины урожая штата.

— Я знаю, — отозвался он, указывая жестом на монитор, отслеживавший вид через патио. Сара стояла у раковины, мыла посуду, которую Имон вытирал и ставил сушиться. При этом они находились в такой близости друг к другу, что создавалось ощущение, будто эти люди не посуду моют, а заняты куда более интимным делом, и даже одежды на них меньше.

— Надо не забыть задернуть шторы, — сказала я.

Он потянулся, взял чашку, но к соку не притронулся, просто поставил чашку рядом.

— Боишься, что яду подсыпала? — спросила я.

— Простая осторожность, — ответил он. — Без обид.

— Ладно. Тебе же хуже. Ты все это записываешь — я о видео?

— Да.

— Есть там что-нибудь, что могло бы смутить мою сестру?

Легкая улыбка так и не коснулась его бесстрастных глаз, но я ее уловила.

— Не без того.

На этом шуточки кончились. Повисло молчание, напряженное и тягостное. Он изучал меня настороженным взглядом. И ждал.

— Послушай, детектив Родригес, — не выдержала я. — Что нужно для того, чтобы побудить тебя, ну, понимаешь…

— Отвалить? — подсказал он и откинулся на стуле напротив меня. Как я отметила, не на таком удобном. — Ответы. Я хочу, чтобы ты рассказала мне все, от начала до конца. Ничего не упуская.

— Для того и пришла. Я расскажу тебе всю историю, но честно предупреждаю, радости тебе от этого не будет. И с доказательствами не густо, так что лучше бы тебе это дело оставить и сохранить душевное спокойствие. Ведь все, что у тебя будет, это мое слово, а у меня такое впечатление, что оно для тебя не больно-то весомо.

Некоторое время он сидел, глядя на меня, потом взял сок, понюхал и отпил глоточек.

— Ну, вообще-то я немного изменил свое мнение, — промолвил Родригес. — Прошлой ночью. На пляже.

— С чего бы это?

Он не ответил. Повернулся на стуле и посмотрел на экран, где моя сестра и ее новый возлюбленный мыли посуду и смеялись.

— Откуда он взялся? — спросил детектив. — Этот новый друг семьи.

— Сара познакомилась с ним в торговом центре. Между прочим, в тот самый день, когда я познакомилась с тобой. Правда, наша встреча не привела к таким замечательным последствиям.

Он посмотрел на меня со значением.

— Интересная, я гляжу, у тебя жизнь.

— Ты просто понятия не имеешь, какая она насыщенная. Так все-таки что тогда, на пляже, заставило тебя изменить свое мнение?

Он отпил еще соку.

— Тут два момента, один из них к пляжу отношения не имеет. Когда ты столкнулась со мной в первый раз, ты была страшно разозлена, но не напугана. Люди, чувствующие свою вину, пугаются, выкручиваются и все такое. Ты повела себя совсем по-другому.

Ладно, приятно было это слышать.

— А что второе?

— Виновные люди не спасают жизни в темноте. Я к чему — убийца очень даже может спасти кого-то, это в его духе. Он может войти в горящее здание и вынести из огня ребенка, рискуя собственной шкурой. Может даже огорчиться, если это у него не получится. Но ни один из них не станет ввязываться ни во что подобное при наличии выбора, во-первых, и при отсутствии свидетелей и выгоды, во-вторых. Если кто-то истекает кровью в темном переулке и все, что нужно, это позвонить в Службу Спасения, убийца звонить не станет, если только не имеет на то резона — если кто-то его не видит, не ждет от него подобных действий или от этого может выйти какая-то польза. Уловила, о чем я? Их волнует не жизнь, которую можно спасти, а то, как это будет выглядеть.

Он пожал плечами и опрокинул стакан, вылив в горло тонкую золотистую струйку.

— А тебя волновала жизнь. Потому что тебе ни черта не стоило свалить потихоньку, оставив этих бедолаг засыпанными в их норе: никто бы все равно не узнал.

— Никто, кроме меня.

— Вот именно. Это меня и убедило.

Кое-что из сказанного им зацепило мое внимание.

— Ты сказал, что убийца способен войти в пылающий дом и спасти из огня младенца… ты ведь о Квинне думал, правда?

Он помедлил, явно не испытывая большого желания признаваться в этом.

— Было кое-что в том, как он все проделывал. Стоял на улице, прикидывал, углы высчитывал. Кругом собралась толпа, мать вопила, умоляя о помощи, а у него как будто внутри маленький встроенный компьютер работал, вычислял возможную выгоду. Заметь, я тебе не врал, Квинн был славным парнем, он мне нравился. Но быть славным парнем еще не значит не быть плохим человеком.

— Детектив, поосторожнее, а то так ты можешь далеко зайти.

Он одарил меня странной, слабой улыбкой.

— Ни в коем случае. Я хороший коп. Если я не способен что-то увидеть, ощутить, прочувствовать и растолковать присяжным, я в это не поверю. А Квинн, он весь был на интуиции. Ум словно прыгающий боб: все для него было вроде игры. Состязания, типа, кто тут самый толковый парень.

Теперь Родригес сидел, сцепив руки, и смотрел на свои большие пальцы, медленно вращая один вокруг другого.

— Могу я поверить, что он был не тем парнем? Да, могу. Мне этого не хотелось, но я думал об этом, и я наблюдал за тобой. Ты не меняешься, когда тебя никто не видит. Ты говоришь то, что имеешь в виду, и говоришь это всем, кто будет слушать.

— Ты хочешь сказать, что я не больно-то нежная?

— Ты такая же нежная, как кирпич. Но расценивай это как комплимент. Героические личности, как правило, не больно-то нежные.

Героические личности, надо же!

— Что-нибудь еще скажешь?

— Не без того, — ответил он. — Тот неряшливый парень, который ночевал у тебя в квартире, стянул деньжат у тебя на кухне. А другой малый, тот, с которым ты разговаривала перед уходом на работу, заставил его положить все обратно.

Ну конечно, и Кевин, и Льюис, каждый действовал в соответствии со своей природой. Это вызвало у меня улыбку.

— Ну и наконец, — заключил он, — ты классно выглядела на экране телевизора, а твоя сестра в голом виде — так вообще пальчики оближешь. А теперь давай выкладывай, что там на самом деле было с Квинном.

Я понимала, что, раз уж дело дошло до такого разговора, я не могу не рассказать ему о Хранителях и, паче того, о джиннах. Он должен был понять, с чем мы имеем дело и каковы ставки в нашей игре. Он должен был понять, что то, чем занимался Квинн, выходило далеко за пределы обычной юрисдикции, и он не мог понести наказание в рамках действующей правовой системы.

В двух словах все это было не изложить, поэтому рассказ продолжался долго. Так долго, что у меня голос охрип, и Родригес угостил меня водой, а когда к этому добавилась еще и нервная дрожь, переключил меня с воды на холодное пиво. А на каком-то этапе, когда за обрез моей белой майки на лямках начал затекать пот, включил шумный кондиционер.

Если рассматривать эту процедуру как допрос, то выглядела она странно: он в основном молчал и слушал, лишь изредка задавал уточняющие вопросы, ни с чем не спорил, не выражал ни в чем сомнения и уж, во всяком случае, не называл меня чокнутой и не крутил пальцем у виска.

Что я, сидя вместо него на не самом удобном стуле и выслушивая столь невероятную историю, наверняка бы сделала.

Когда я дошла до рассказа о гибели его партнера, его глаза похолодели и сузились, но выражение лица осталось нейтральным. А когда наконец покончила с этим и выжидающе умолкла, сжимая в руках опустевшую коричневую бутылку, долгое время тишину нарушало лишь шипение сражавшегося с флоридской жарой кондиционера.

— Ты ведь понимаешь, как все это звучит, — произнес наконец Родригес.

— Конечно, понимаю. Как думаешь, а почему я тебе вот так это все выложила?

Он встал, словно желая пройтись по помещению, но фургон был для этого слишком мал, и, кроме того, сдается мне, на самом деле ему больше хотелось вмазать кулаком во что-нибудь подходящее вроде меня. Во всяком случае, на такую мысль наводил характер его движений. А вот на лице по-прежнему ничего не отражалось. Гнев бурлил и клокотал, но где-то глубоко внутри, под перекрывавшей ему выход стальной крышкой.

— Так ты говоришь, подтвердить это все никто не может?

— Ну, не то чтобы уж совсем никто, — сказала я. — Хотя бы парнишка, который был здесь прошлой ночью, тинейджер. Да кое-что ты и сам видел тогда же, на берегу. А хочешь, валяй, позвони моему боссу в Нью-Йорк. Он тебе подтвердит, что все это правда. А может, и нет… Нет, надо принять во внимание, что у него сейчас собственных проблем выше крыши. Но суть не в этом, а в том, что все люди, которых я могла бы назвать, по твоим понятиям, не заслуживают доверия. Ни у кого из них нет официальной работы и вообще всех тех официальных данных, которые ты мог бы проверить, обратившись к независимым источникам. Все они — сплошная фикция. Вроде меня. Так что в случае обращения к ним тебе, как и сейчас, придется просто принять услышанное на веру или отвергнуть. Ну так как, детектив, веришь ты мне или нет?

Он остановился, взявшись за свисавший со стенки кожаный ремень, который, как я поняла, мог использоваться для фиксации в машине задержанного. Практичный малый: оборудовал тут у себя настоящий мобильный полицейский участок.

— Вот что я скажу, — промолвил он наконец, — я тебе поверю, если ты мне что-нибудь покажешь.

— Что?

— Да что угодно, из своей этой магии.

— Да никакая это не магия, — раздраженно буркнула я. — Это наука. И… ну ладно, положим, джинны, может, в каком-то смысле и магия, но на самом деле их существование тоже может быть объяснено с точки зрения физики, и…

— Вы проделываете то, на что другие люди не способны, проделываете это усилием воли, верно?

— Ну… хм…

— Это и есть магия, — заявил он, пожимая плечами. — Так что давай, покажи что-нибудь.

Понимая, что силенок на что-нибудь впечатляющее у меня явно недостаточно, я помолчала, но потом, подумав, сказала:

— Ладно.

На небольшую демонстрацию оставшейся внутренней энергии должно было хватить. Скорее всего.

Я вытянула перед собой ладонь и сосредоточилась.

Трюк был проще некуда, я его практиковала с первых дней общения с Хранителями. Тут ничего особенного не требуется, на это способен всякий, обладающий хоть искоркой таланта. Весь фокус в том, чтобы держать все под контролем и исполнить с непринужденным изяществом.

Я закрыла глаза, медленно вздохнула и стала формировать над ладонью маленький локальный дождь с грозой. Вытянула влагу из окружающего воздуха, аккуратно сконцентрировала молекулы воды, замедлила их вибрацию, чтобы охладить их до температуры, способствующей слипанию. Когда я открыла глаза, над моей рукой висел бледный, разреженный туман. Клочковатый, конечно, плохо сформированный: надо признать, что это была худшая из такого рода демонстраций, какую я когда-либо видела. Но я удерживала туман, продолжая насыщать его влагой, постепенно превращая в пусть миниатюрную, но самую настоящую тучку.

Крохотная искорка прочертила ее, проскочив от края до края и высветив изнутри. Родригес, не сводя глаз, подался поближе.

Из тучки пролился дождь: на мою ладонь стали падать самые настоящие, полноразмерные капли. Меньше они быть не могли, потому что их размер определялся не масштабом явления, а силой тяготения. Разумеется, учитывая количество сосредоточенной в облаке влаги, капель мне удалось произвести немного, но для наглядности хватило и этого. Трение молекул породило еще один электрический разряд, крохотную молнию, ударившую на сей раз прямо мне в руку. Я вздрогнула.

Родригес запустил руку прямо в облако и зачарованно воззрился на свои ставшие влажными пальцы.

— Ну что, тебя это устраивает? — спросила я и перестала удерживать конструкцию. Облачко быстро разрядилось в туман, который, в свою очередь, в сухой, кондиционированной атмосфере фургона быстро испарился, не оставив и следа. Я вытерла влажную ладонь об ногу.

После затянувшегося молчания он потянулся, взял пустой стакан из-под сока и вручил мне.

— Дело сделано, — промолвил Родригес. — Осторожнее при выходе, тут ступенька высокая.

С этими словами он сдвинул заднюю дверь, впустив на миг ослепивший меня солнечный свет и влажный наружный воздух. Не сводя взгляда с Родригеса, который тоже смотрел на меня, я выбралась наружу и, уже стоя на разогретой солнцем мостовой, спросила:

— Это все?

— Да, — ответил детектив, — это все.

Он уже начал закрывать дверь, но замешкался:

— Два маленьких совета: хочешь — воспользуйся, хочешь — наплюй. Первое, избавься от машины. Тачка, конечно, хороша на ходу и вообще классная, а потому привлекает к себе внимание. Это надо иметь в виду.

Я кивнула. Бедная «Мона» — впрочем, я на самом деле всегда больше склонялась к «Мустангам»…

— И второе — если то, что рассказано мне о Квинне, правда, то он вел с кем-то дела и имел товар для доставки. Тебе стоило бы подумать о том, что этот кто-то может искать возможность его востребовать. Очень настойчиво искать.

Я почувствовала, как сзади, на шее у меня зашевелились волоски.

— Ты хочешь сказать: востребовать с меня?

— Ты — это очевидная ниточка, Джоанн. Я тебя нашел, стало быть, это может сделать и кто-нибудь другой. Береги свою задницу.

Я медленно кивнула.

— Стало быть, мы прощаемся.

— Учти, если выяснится, что ты мне наврала, мы увидимся снова. И тогда уж точно распрощаемся навеки.

Родригес задвинул дверь. Я отступила назад. Он перебрался на водительское сиденье и запустил двигатель: фургон взревел и задрожал. Детектив опустил стекло, легонько помахал рукой и стал сдавать назад, выезжая с парковочной площадки.

Я проводила его взглядом. Несколько мгновений, и преследовавший меня коп исчез, будто его и не было, оставив после себя лишь масляное пятно на асфальте.

Одной проблемой меньше. Зато около миллиона на подходе.

Над головой сгущались, темнели и принимали все более угрожающий вид тучи. Хотелось бы мне знать, что предпринять в первую очередь. Не свалил бы Льюис, я бы обратилась к нему за информацией, которой у него наверняка было больше, чем он давал понять, однако цепляться за Льюиса было все равно что держаться за движущуюся волну. Найти кого-либо, не имея доступа в эфир, представлялось проблематично. Ладно еще, что джинны пока оставили меня в покое, надо думать, у них собственных забот по горло. Джонатан, несмотря на все угрозы, пока не приходил требовать обещанного. Ашан один раз уже получил нахлобучку и повторить это явно не рвался. Не знаю уж, к худу или к добру, но это давало мне некоторое время, чтобы предпринять какие-то шаги. Знать бы еще какие.

От размышлений на эту животрепещущую тему меня оторвал звонок сотового: звонил Пол Джанкарло из резиденции Хранителей в здании ООН в Нью-Йорке.

— Доброе утро, — сказала я. — На еще не заданный вопрос, как дела, отвечаю — спасибо, я в порядке.

— Об этом я тебя спрашивать не собирался, — буркнул он. — Льюис ночевал у тебя?

Хорошие у него осведомители, но, с другой стороны, он ведь Большой Босс. По крайней мере, сейчас.

— Да. Нужно же ему было где-то перекантоваться и прийти в себя. Слушай, что вообще творится, какие-то взбесившиеся Хранители носятся стаями. На Льюиса охоту устроили, словно у него на спине мишень нарисована. Тебе стоило бы что-нибудь предпринять, да побыстрее.

— Рад бы, если бы мог. У меня проблема. Нужна твоя помощь.

— Слушай, а словечко «нет» тебе ничего не напоминает? Я его уже, помнится, раньше говорила.

— Джоанн, я тут не шутки шучу. Если я говорю «проблема» кому-то вроде тебя, то что, по-твоему, это значит?

— Сущее бедствие, — без промедления ответила я. — Насколько могу видеть, они так и лезут, одно за одним. Только вот помочь я, как ни жаль, ничем не могу.

— Нет, можешь.

— Я серьезно не могу.

Голос его был полон удивительного спокойствия. Могильного.

— Ты что, слышала, как я тебя спрашивал — можешь, не можешь? Тут дело серьезное, не до болтовни. Никаких переговоров: или встаешь в строй, или лишаешься силы. Дошло?

Дерьмо! Нет, конечно, опасность того, что Пол пошлет отряд Мэрион отнимать у меня остатки силы, стояла в моем списке угроз далеко не на первом месте, но рисковать, один черт, не стоило.

— Дошло. Что надо делать?

— Двигай в офис Джона Фостера. Там никто не отвечает, а у меня в вашей округе сейчас нет никого заслуживающего доверия. Просто проверь там все, ладно?

— Пол, все так плохо?

После момента встревоженного молчания в моем сотовом телефоне послышался хриплый, тяжелый вздох.

— Гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. Но я думаю, это еще не край. Так что давай чеши туда, но будь осторожна. Я вышлю тебе подмогу… если смогу.

— Понятно. Ты-то там как?

— Пока держусь. Однако откупоривать бутылки с джиннами здесь уже все боятся. Докладывают о гибели шестерых Хранителей на северо-востоке, причем, по некоторым сведениям, их джинны не вмешивались и позволили этому случиться.

Мне вспомнилась Прада на мосту, ее презрение и злоба.

— Теперь, освободившись от хозяев, они станут освобождать других, — предупредила я. — Пачками.

— Да. Ну и заваруха. Богом клянусь, Джо, я даже не знаю, переживем ли мы это. Вроде бы здесь приняты все возможные меры предосторожности, так что здание, хочется верить, защищено. Своему джинну опять же я заранее приказал защищать мою жизнь от любых посягательств и велел всем нашим сделать то же самое, но будет ли в этом толк, черт его знает? Тебе ведь известно, какие они мастера обходить приказы, когда не хотят их выполнять.

— Да уж, — согласилась я, — еще как известно. Слушай… будь осторожнее. Я тебе брякну, как только что-нибудь выясню.

— Спасибо. Нельзя допустить, чтобы Флорида осталась без присмотра.

Это я тоже прекрасно понимала. Существовали зоны, где климатические процессы требовали особого внимания. Калифорния нуждалась в надзоре круглый год, в таких штатах, как Оклахома, Канзас, Миссури и Техас, где зарождались торнадо, дополнительный мониторинг осуществлялся весной и летом.

Ну а в сезон ураганов Флорида требовала неустанного отслеживания, и если Джон куда-то запропастился, дело могло кончиться очень плохо.

Я вздохнула и побрела к своей машине.

Региональный офис Хранителей располагался неподалеку от резиденции Национальной Службы Погоды в Корал-Гейблс, что было довольно удобно: порой мы совещались с ними и использовали их данные. Но офисные помещения Хранителей находились в соседнем семиэтажном здании, с привычной коричневой мраморной облицовкой и стеклянными панелями окон. Никаких надписей, только латунная табличка с номером, на входе охрана. Ключа на магнитной карте у меня не было, так что пришлось сидеть в машине и ждать, пока какая-то особа не заехала на стоянку и не направилась к дверям. Я ее не знала, да и она, скорее всего, к Хранителям отношения не имела: они занимали лишь несколько помещений в семиэтажном здании, где размещался еще целый ряд организаций.

Я пошла следом за ней, улыбнулась охране, как и она, после чего эта особа, вставив карточку, открыла дверь, и мне удалось прошмыгнуть за ней в фойе. Я лениво побрела к лифту. Свет внутри был приглушенный, неяркий, располагавший к дремоте, лифт двигался неспешно. Существует некое универсальное правило, относящееся ко всем деловым и административным зданиям: чем мягче освещение, тем медлительнее лифты, так что у меня было достаточно времени подумать о том, что делать, если, добравшись до места назначения, я окажусь на поле боя. Ясно ведь, что как от бойца толку от меня в моем нынешнем состоянии никакого.

Чертовски хотелось надеяться, что все дело в неполадках на телефонной линии. Это, конечно, была довольно жалкая попытка самоуспокоения, но что поделать: иногда оптимизм — это единственный действенный наркотик.

Правда, действует он, как и любой другой, временно.

Наружная дверь, ведущая к офисам Хранителей, выглядела так, словно кто-то приложился к ней кувалдой: панель расщепилась, из-под гладкой коричневой фанеровки виднелась голая древесина. Замок был выбит, и его части валялись на застилавшей коридор ковровой дорожке, разбросанные по пространству футов в десять. По обе стороны зияли выбитые окна, а когда я осторожно продвигалась среди всего этого разгрома, у меня под ногами похрустывали осколки стекла.

Наполовину опасаясь, что застану внутри одних покойников, я приблизилась к внутренней двери и услышала доносившиеся оттуда голоса, среди которых сразу выделила медленный калифорнийский говорок моего бывшего босса.

Внутреннее напряжение спало, сменившись волной облегчения. Джон Фостер был жив, а я не попала в переделку.

Я постучала в то, что осталось от двери, и заглянула в пролом.

Джон, без пиджака, но в рубашке с галстуком — непринужденный деловой стиль, стоял, сложив руки на груди. С ним была Элла, его помощница, можно сказать, правая рука: невысокая, плотная матрона, обладавшая весьма умеренными навыками Хранителя, но зато, как никто другой, умевшая заставлять упрямых и независимых по натуре сотрудников Джона работать вместе, как одна команда.

Правда, раз уж речь зашла о команде, то никого из нее на виду не было.

Элла выглядела крайне раздраженной. Если Джон был одет так, словно его перехватили по пути на деловую встречу, то ее, похоже, вырвали из дома. Она была в голубых джинсах, свободной белой футболке и надетой поверх нее расписной гавайской рубашке. Ее седеющие волосы выглядели растрепанными.

Оба они повернулись на стук, и при виде меня у Эллы отвисла челюсть.

— Джо! — взвизгнула она, бросилась к двери, отбросила ее в сторону своей обутой в «Найк» ногой, и, прежде чем я успела ответить «Эл», заключила в теплые, мягкие объятия и потащила через порог в офис.

Там тоже царил беспорядок. Правда, помещению досталось все-таки не так, как двери, но кто-то порезвился и здесь: стулья опрокинуты, компьютеры сброшены, бумаги раскиданы, шкафы для хранения документов повалены, металлические ящики вытащены и выпотрошены, а их содержимое вывалено на пол. И повсюду вмятины от сильных ударов.

— Приятно посмотреть, как вы разукрасили местечко: никак экстремальный стиль в духе «Войны роботов», — сказала я. Джон, средних лет мужчина с элегантно седеющими висками, улыбнулся, но улыбка вышла неискренней. Ему было явно не по себе.

— Ладно, признаю, шутка не к месту. Что здесь произошло?

— Это мы как раз и пытаемся выяснить, — ответил Джон и обвел рукой помещение. — Извини, Джоанн: рады, конечно, встрече, но, как сама видишь, у нас тут некоторый беспорядок.

— Пол пытался досюда дозвониться, но не смог и послал меня взглянуть, что да как. — Я осмотрелась кругом и подняла брови. — Ограбление?

— Сомнительно.

Элла пнула ногой разбитый плоский монитор.

— Ценную электронику не взяли, а наличности здесь никакой не было. Может, хулиганы малолетние, они на такое способны.

— Только не говори «нынешняя молодежь», ладно? Я ведь никогда не думала о тебе как о бабушке, несмотря на седину.

Она взглянула на меня исподлобья.

Джон глубоко вздохнул, сунул руки в карманы брюк и, глядя на меня, сказал:

— Это неприятно, но ничего страшного с нами не случилось. Спасибо тебе, извинись за меня перед Полом. У моего сотового несколько часов назад батарейка полетела. Ты-то как?

Говорил он осторожно, натянуто, чего можно было ожидать. Я по взгляду его видела, что он находит мое появление все более и более подозрительным. И то сказать, недавно он возил меня на место преступления, практически в этом преступлении обвинил, и вот теперь мы стоим посреди его раздолбанного офиса, и я заявляю, что нагрянула по поручению босса. Можно догадаться, как он мог это истолковать.

— Это не моя работа, — заявила я. — Уж ты-то должен знать меня лучше, Джон.

Джон с Эллой переглянулись.

— Да, конечно, — промолвила она, — никто на тебя и не думал.

Он промолчал. Стоял себе, сложив руки.

Я набрала воздуху и нырнула головой в омут:

— У вас тут проблемы с джиннами, да?

— Что? — Джон нахмурился. — Нет, нет, никаких.

У него, ясное дело, джинн имелся, у Эллы, насколько я знала, нет. Лишь четыре Хранителя во Флориде обладали магическими помощниками, а всего таких, по последним подсчетам, на всю Северную и Южную Америку было около двух сотен. Пугающе малое число, но стоило подумать о двух сотнях джиннов, решивших убить своих хозяев, как оно начинало казаться пугающе большим.

— Ты о чем вообще толкуешь? Какие проблемы?

— Некоторые джинны вырываются на свободу. А вы что, не слышали?

И снова они переглянулись. Молчаливый обмен посылами, расшифровать которые я не могла.

— Нет, — ответил наконец Джон. — Ничего такого не слышали.

— Но слышали о том, что некоторые Хранители взбунтовались?

Он помрачнел.

— Да. Но не думаю, что нам следует обсуждать эту тему с тобой.

Это он мне, особо не нежничая, дал понять, что я больше не в деле, а стало быть, самые забавные и интересные вопросы не для меня. Ладно — я обвела рукой разгромленный офис.

— Как думаешь, это с тем не связано?

— Сомневаюсь.

— Правда? А что, тут такое сплошь и рядом творится, да?

— Нет, это в первый раз, — встряла Элла. — Я все-таки грешу на малолеток, хотя время не самое подходящее. Но джиннам крушить кабинет нет ни малейшего резона. Правда, если это все же Хранители, то да, у них резон мог и иметься.

— Это могло быть сделано с целью похищения документов? Или их уничтожения?

И опять эта игра в гляделки.

— Вынужден снова указать, — промолвил Джон, — что это не предмет для обсуждения с посторонними. Пол попросил тебя проверить, ты проверила: мы целы и невредимы. Вопрос закрыт, так что можешь идти.

Это звучало обидно. Я долго работала под руководством Джона, и отношения у нас были дружеские. Не то, конечно, чтобы особо уж тесные, но мы общались, бывало, выпивали, судачили о семейных делах, делали друг другу подарки на Рождество. Я ему жизнь свою доверяла: просто невероятно, чтобы вот так, за одну ночь, все переменилось.

Впрочем, стоит ли удивляться, учитывая, сколько всего за последнее время переменилось.

— Джо, пойми, ничего личного, — сказала Элла. — Ты ведь уволилась, хотя мне до сих пор трудно в это поверить. Ты самый преданный делу Хранитель, какого я когда-либо встречала.

— Я была самым преданным делу Хранителем, какого ты когда-либо встречала. И уж поверь мне, раз ушла, у меня были на то причины.

— Ну, знаешь, сейчас не время обсуждать всякие глупые разногласия, — заявила она. — Плохого Боба больше нет, и мы потеряли здесь трех Хранителей. Насколько я слышала, половина старших сотрудников организации или погибла, или выведена из строя, а остальные просто не знают, что в данной ситуации делать. Мы едва-едва удерживаем ситуацию.

Я чуть было не пропустила это завуалированное предложение вернуться мимо ушей, но услышала в нем нечто, заставившее меня насторожиться.

— Что за три сотрудника? — вырвалось у меня. — Плохой Боб понятно, я тоже. А кто третий?

— Элла, — попытался остановить помощницу Джон, но ее уже понесло.

— Мы лишились еще одной сотрудницы двое суток назад. Кэрол Ширер. Погибла в автокатастрофе.

Вполне возможно, опять же устроенной джинном: они имели обыкновение использовать в своих операциях естественные силы. Удары наносились стремительно и наверняка, так что Хранители просто не успевали отреагировать и отдать соответствующие приказы своим джиннам — а без приказа и не будучи в настроении, джинны не выступали в их защиту. Победителем в итоге оказывался Ашан. Возможно, он систематически наносил такие удары то здесь, то там, выискивая слабые места. Не исключено, что Джон уже был намечен к уничтожению, но защищен своим джинном и без приказа. Кажется, у них двоих всегда были прекрасные отношения профессионального характера.

— Жаль, что такое случилось с Кэрол. Но вернуться сейчас я не могу, даже если бы меня приняли. К тому же, честно говоря, толку для вас от моего возвращения было бы мало. У меня имеются некоторые, хм, затруднения.

Джон поднял на меня расфокусированный взгляд, какой бывает, когда прибегают к Сверхвидению, что бы там ни увидел, помрачнел еще пуще и кивнул. Без комментариев. Он понял, какой ущерб мне нанесен.

— Так или иначе спасибо за предложение, — промолвил Джон. Хотя я на самом деле ничего такого не делала.

— Давайте помогу прибраться. Хоть наведу порядок после всего того хаоса, какой устраивала здесь не один год.

Джон согласился не сразу, но рабочие руки ему требовались. Я позвонила Полу и сообщила, что все в порядке. Джон призвал своего джинна — юного красавца с сияющими белыми алмазами глаз — и, пробормотав несколько команд, устранил самые тяжкие повреждения. Я за всем этим, уж поверьте, следила во все глаза… но не заметила ни малейших признаков назревающего бунта. Похоже, они с джинном ладили, как всегда. Я ощущала эту сдержанную доброжелательность — не любовь, даже не дружбу, а скорее хорошее партнерство. Во многих отношениях Джон Фостер являлся образцом того, каким должен быть Хранитель.

Что повергло меня в уныние, напомнив, что я и в лучшие-то времена такой не была. Я была неряшливой, несобранной, взбалмошной. Не могла встроиться в систему, даже когда хотела.

Я помогла Элле в хлопотном деле возвращения папок на полки и, пока занималась этим, поняла, что по большей части они имели отношение к персоналу. Содержали детальные отчеты о нашей деятельности, и приятно было ощутить, что благодаря часам, проведенным за клавиатурой, все это не канет неведомо куда. А то я подозревала, что итоги всех моих нелегких трудов попросту растворятся в эфире и будут поглощены голодными демонами. Или злокозненными вольными джиннами.

Когда я подняла папку этак пятнадцатую, толстенную, битком набитую бумагами, оказалось, что на ней написано мое имя. Я помедлила, оробев, а потом открыла ее. Скрепки и разделители почему-то отсутствовали, отчеты и прочие документы местами скомкались, словно их вынимали, а потом запихивали внутрь в спешке.

Но на самом верху находился приказ, подписанный Полом Джанкарло, исполняющим обязанности Национального Хранителя. Он предписывал держать меня под постоянным надзором для выявления признаков подозрительной активности, связанной с мошенничеством, шантажом и получением прибыли за незаконное управление погодой.

Меня сначала бросило в холод, а потом в жар, да такой, что прожег меня от самой макушки до желудка, где и угнездился. В этом документе Пол фактически обвинял меня в том, что я, сговорившись с двумя другими Хранителями (в том числе с Плохим Бобом), направляла ураганы, шторма и торнадо на специально намеченные участки побережья, где фирма, именуемая «Райское королевство», вроде как занималась строительством дорогих курортных отелей и кондоминиумов, которые систематически, перед самым открытием, становились жертвой стихийных бедствий.

А фирма получала страховку.

Ни одного объекта это «Райское королевство» в строй так и не ввело. Название было мне знакомо, ведь на разрушенную стройку этой компании меня возили. Туда, где погиб отец с ребятишками, а торнадо превратил строящийся отель в развалины.

Я полистала страницы. Фотоснимки убедительно показывали, что стройка изначально велась с нарушениями. Использовались нестандартные, некачественные материалы, не соблюдались строительные нормы в отношении прочности конструкций. Будь эти здания введены в эксплуатацию, они оказались бы смертельно опасны, однако страховые выплаты соответствовали покрытию расходов на строительство безупречных сооружений.

Я раньше знать не знала про это «Райское королевство», но теперь меня начала бить дрожь от ярости и немного — от страха.

Джон вырвал папку у меня из рук, захлопнул ее и, хмуро глядя на меня, передал Элле, которая молча принялась поправлять и разглаживать бумажки.

— Можно задать вопрос: я не должна была увидеть эти документы?

Правда, Элла могла думать иначе: возможно, она намеренно оставила именно эту папку валяться на видном месте, чтобы ее подобрала я.

— Ты же знаешь, я не могу об этом говорить.

— Что же получается: я уже не вправе очистить свое имя?

— Да никто твое имя не чернит, — заявил он и опять скрестил руки. Вид у него был усталый. И седины в его волосах, по сравнению с тем, что я помнила, заметно прибавилось. — Послушай… ну да, ходили разговоры в связи со смертью Плохого Боба. Многие считали, что ты убила его, чтобы заткнуть ему глотку.

— Это была самооборона! — чуть не сорвалась на крик я. Он кивнул, но, судя по позе, оставался при своем мнении.

— Черт побери, Джон, ты мне не веришь? Ты же знал этого ублюдка. Это был жуткий, испорченный старик…

— Он был живой легендой, — мягко указал Джон. — Ты убила легенду. Надо понимать: неважно, что за дерьмо он собой представлял и что за гадости вытворял: этого сейчас никто не помнит. Все помнят его достижения, а не грехи.

«Он мне демона в глотку запихал!» — хотела закричать я. Но не могла. Да и не имело это значения: Джон был прав. Боб в глазах многих являлся лицом неприкосновенным, чуть ли не святым, а я злокозненной стервой, прикончившей беззащитного старика у него же дома. Вне всякого сомнения, махинация с «Райским королевством» была его рук делом: во всем чувствовался его стиль. Надо думать, он вовлек в этот бизнес и других Хранителей, но меня даже не пытался. Уж он-то знал, что я бы на это не пошла.

И вот сейчас я чуть ли не слышала, как он хохочет надо мной в аду. Хотелось верить, что ему там очень жарко, а чтобы охладиться, приходится пить соус «Табаско».

— Ничего об этом не знаю, — заявила я. Джон посмотрел на меня как-то странно, потом повернулся к Элле. Она подняла брови и молчаливым кивком указала ему на дальний конец помещения. Он повернулся и молча пошел туда, где его джинн легкими, плавными движениями пальцев приводил в порядок поврежденный письменный стол. Расщепленные планки соединялись заново, выбоины разглаживались.

— Джон на эту тему говорить не может, — промолвила Элла, — но мне всего пара лет до пенсии и карьеры не делать, так что бояться особо нечего. Так вот, золотце, утверждать, будто ты ничего не знала насчет этого «Райского королевства», не в твоих интересах. Лучше придумай другую историю, да побыстрее.

— Что? Почему?

Она разгладила бумаги из моей папки и принялась закреплять их в скоросшивателе.

— «Райское королевство» принадлежит твоему боссу, Марвину Макларти, Дивному Марвину. Ведущему прогноза погоды.

Она выдержала эффектную паузу.

— Так что не надо говорить, будто ты ни о чем ни слухом ни духом. Он принял тебя на работу без собеседования. Ты должна была знать его до того, как пошла устраиваться на студию.

Ах он ублюдок. Змей! Пудель драный! Я поверить этому не могла. Он казался слишком тупым для таких корыстных махинаций. Выходит, Дивный Марвин инвестировал деньги в мошеннические строительные проекты, действуя рука об руку с Хранителями. Из чего следует в первую очередь, что он о нас знал… и ведь точно, права она. Я послала резюме, и принял он меня практически без вопросов, только увидевшись. Я-то, конечно, приписала это своему несказанному обаянию, но, похоже, за этим стояло нечто иное.

Кто-то порекомендовал ему принять меня. Кто-то, понимавший, что рано или поздно их махинации привлекут к себе внимание и тогда им понадобится козел отпущения. А на эту роль, судя по всем бумагам, лучше всего подходила я.

Если Марвин действовал в связке с Плохим Бобом, это многое объясняло. В первую очередь высочайшую точность прогнозов, которая, должно быть, забавляла Плохого Боба. Надо же, как ловко они все проворачивали, не привлекая внимания Хранителей. А ведь Плохой Боб имел рейтинг куда выше, чем у Джона Фостера, и, кроме того, действительно являлся легендой. Какие могут быть вопросы к легенде?

Только вот Боб Бирингайн предпочел поступиться профессиональной этикой и репутацией в обмен на прекрасный особняк, весомый банковский счет и прочие удобства, которые сулит участие в организованной преступной деятельности. Оно бы и ладно, но… Дивный Марвин? Кто вообще мог подумать, что такой идиот окажется мошенником? Хотя, возможно, в этом-то и была фишка.

Элла смотрела на меня в ожидании ответа. Которого у меня не было.

— Ты веришь, что я не виновата? — спросила я.

— Конечно, верю, Конфетка. Не смеши.

При этом по ее по-прежнему сосредоточенному на мне взгляду чувствовалось, что этот поспешный ответ не был искренним.

Она сказала неправду.

— Если ты и была замешана, нынче-то, черт возьми, вся организация разваливается. Многовато это для любой женщины.

Она по-прежнему не сводила с меня взгляда.

И тут до меня дошло кое-что по-настоящему важное. Со смертью Большого Боба манипуляции с погодой не прекратились, а поскольку себя я из этого уравнения всяко исключала, круг подозреваемых становился весьма и весьма узким.

Это не Джон. Я покосилась на него: он разговаривал со своим джинном. Внимательно слушал то, что тот говорил, не прекращая своих легких, плавных движений.

Ни страха, ни настороженности, ничего такого. Нет, я сердцем чуяла, что Джон Фостер на роль злодея не годится.

Кэрол Ширел я знала не слишком хорошо: может, и она, но судить трудно. И как теперь, после ее гибели в автокатастрофе, это выяснить? Если это была Кэрол…

И что это Элла по-прежнему так на меня смотрит?

— Джон знает? — спросила я.

— О чем?

— Насчет Марвина.

— О, конечно. Поэтому и не стал с тобой говорить. Понимаешь, его это просто убивает: он и рад бы верить тебе, но… черт возьми, Конфетка, он ведь идеалист. Сама ведь знаешь, как Джон все воспринимает. У него нет чувства реальности.

И тут во мне созрело решение броситься в бассейн с аллигаторами.

— Ладно, — промолвила я, понизив голос, как бывает, когда девушки секретничают между собой, — только между нами, я в этом бизнесе не участвовала. Но ты ведь и сама это знаешь, верно? Я о чем — Плохой Боб рассказал мне об этом в то утро, я об этом размышляла, но даже не догадывалась, что все продолжается. А оно ведь продолжается, несмотря ни на что. Верно?

— Ты ведь не думаешь, будто я могу иметь к этому отношение, правда? — промолвила она, моргнув.

Я подняла брови.

По прошествии доли секунды она опустила веки и прошептала:

— Только не сейчас, не при нем.

Хорошо, что я не смотрела ей в глаза: она, наверное, прочла бы в моем взгляде горе. Но Элла ничего не заметила. Повернулась, закончила приводить в порядок бумаги в моей папке, аккуратно скрепила их и вернула на место. Но не все. Сдвинула несколько в мою сторону, сопровождая это кивком, безошибочно означавшим «забери».

Меня мутило, но пришлось изобразить улыбку. Взяв бумаги, я, будто бы между делом, убрала их в свою сумочку. Элла проследила за этим со странной улыбочкой, потом подмигнула и занялась другими папками.

Я испустила глубокий вздох и направилась к Джону и его джинну. Джинн взглянул на меня, точнее, сначала взглянул, а потом пристально всмотрелся полыхающими белым пламенем глазами. Такая замедленная реакция могла бы показаться забавной, тем паче что я не сразу сообразила, в чем тут дело: вроде ничего странного в моем облике не было. И только потом, после первоначального замешательства, до меня дошло, к чему он проявляет такое внимание.

Моя рука непроизвольно легла на живот, как будто таким способом я могла защитить мое дитя, еще не родившегося джинна, от его взгляда.

Он отвел глаза, а я убрала руку и вызывающе вздернула подбородок, словно предлагая ему высказаться. Он лишь поднял брови, так невыразительно, что это едва не вызвало у меня смех, после чего повернулся к Джону и спросил:

— Ну что, с этим вроде бы все?

У него был английский акцент, прямо дворецкий, да и только. Джон вежливо поблагодарил его, и он — пуфф! — исчез. Мне хотелось узнать, как его зовут, но спрашивать было бы невежливо. Предполагается, что когда вы встречаете вместе джинна и Хранителя, джинна вы вообще как бы не замечаете. Впрочем, не думаю, чтобы эта норма этикета была разработана джиннами.

— Прошу прощения, Джон, но мне нужно идти, — сказала я.

Он кивнул и протянул мне руку. Я пожала ее, задержала в своей и, подавшись вперед, легонько поцеловала его в щеку. От него исходил сухой, вязкий запах одеколона и табака.

— Остерегайся, — произнесла я, когда мои губы оказались возле его уха, уронив голос до шепота. — Не доверяй никому.

Пальцем на Эллу я, разумеется, не указывала, ничего подобного, ну а от предостережения в общем смысле никому еще вреда не было. Он слегка отстранился, нахмурился, а потом, собравшись, ответил мне спокойным кивком.

— Сейчас тебе нужно бы поостеречься.

— Тебе тоже, — заявила я и направилась через все еще не прибранную комнату к восстановленной джинном двери.

Конечно, это было никакое не ограбление. Кто-то вломился сюда, чтобы познакомиться с документами, и мое личное дело, в частности, было прочесано очень частым гребнем.

Походило на то, что дело до меня было решительно всем — хорошим ребятам, плохим, таким, про которых я не могла даже сказать, те они или другие. И вообще черт знает кому.

Я начинала серьезно подумывать о том, чтобы прибрать бутылку с Дэвидом и сестрицу и свалить из страны.