Навсегда моя

Глава 15 Лиам

Я не хотел ей этого говорить, потому что знал, что не выдержу ее вида в таком состоянии. Она опускает глаза, отступает назад, ее грудь вздымается и опадает, когда она пытается перевести дыхание. От этого зрелища у меня разбивается сердце — оно хуже того вечера, когда я бросил ее. В тот вечер я выбрал путь труса.

— Я так рада, что ты здесь. Ты, должно быть, устал.

Ее руки находят мои, она пытается затащить меня в свою комнату в общежитии, но я не двигаюсь с места.

— Не хочешь зайти?

Хочу, но не могу. Если я войду, то никогда не уеду, и ничего не изменится. Моя жизнь так и будет идти по одной и той же схеме, а если я ее не изменю, то сойду с ума.

Я слегка качаю головой, но этого достаточно, чтобы привлечь ее внимание.

— Что-то не так, Лиам?

У меня перехватывает горло, сердце... кажется, что оно сейчас выскочит из груди. Я знаю, что поступаю правильно, но почему же так ужасно себя чувствую?

— Я бросил колледж.

На ее лице вспыхивают первые признаки гнева. Я отклонился от плана. От чисто американского плана, согласно которому я становлюсь футбольным игроком НФЛ, мы живем в тихом районе, растим двух детей, мальчика и девочку, а она ездит на мои игры и ни одну не пропускает, потому что она моя личная чирлидерша.

— Ясно, и почему?

— Я... э-э... я не могу...

— Не можешь что? Малыш, ты меня пугаешь. Заходи, и мы поговорим об этом. Мы позвоним твоему тренеру и все уладим.

Меня накрывает чувство облегчения, когда она говорит «мы позвоним твоему тренеру». Именно этого я и не хочу и знаю, что принял правильное решение. Я больше не хочу играть в футбол.

— Я больше не могу быть с тобой, Джозефина, — говоря эти слова, я не смотрю на нее. Я разворачиваюсь и ухожу, игнорируя ее голос, зовущий меня по имени. Я бегу по коридору, лавируя между людьми, ставшими свидетелями нашего разрыва.

Мне хочется шагнуть вперед и заключить ее в свои объятья, сказать ей, что в тот вечер я совершил самую большую ошибку в своей жизни, оставив ее здесь. Мне нужно было ворваться к ней, собрать сумки и забрать ее с собой. Два дня поездки в Лос-Анджелес прошли бы гораздо лучше, если бы по ночам я обнимал ее, пока мы спали в грузовике. Мой завтрак, состоящий из чипсов «Доритос» и колы, стал бы лучшим, потому что она разделила бы его со мной.

Но вместо этого я два дня провел за рулем с текущими по лицу слезами, потому что совершил самую ужасную вещь, которую когда-либо делал. Я разбил свое собственное сердце, когда сказал, что все кончено.

— ДжоДжо...

Она вскидывает руки, и я замолкаю. Стоит ей поднять взгляд, как тот вечер возвращается. Макияж, черный и трагичный, растекается по лицу, оставляя дорожки боли, разрушающие ее красоту.

— Из-за чего столь важного ты бросил меня?

Я вздыхаю. Не знаю, как ей объяснить Бетти и день, изменивший мою жизнь.

— Я же сказал, что мне нужно было что-то другое.

— И дело не во мне?

— Нет. — Я качаю головой, чтобы подчеркнуть сказанное. — Дело не в тебе. Я ненавижу себя за то, что не взял тебя с собой. Я должен был, но думал, что ты не поедешь, а я не хотел слышать твоего отказа.

— Значит, ты просто разбил мне сердце и оставил одну воспитывать ребенка?

— Черт побери, ДжоДжо. Если бы я знал о ребенке, то остался бы и что-нибудь придумал. Я бы женился на тебе и вернулся в колледж.

— Но ты не был бы счастлив?

Я не могу ей ответить, и она это знает. Моего молчания достаточно.

Джози делает глубокий вдох и кивает.

— Так значит, ты уехал в Калифорнию и стал классным музыкантом. Знаешь, что самое смешное во всем этом? Я не думаю, что тебе так уж нравилась гитара. Я знаю, что во время пения ты играл бы мне, но всегда считала, что ты шутишь. Хреновая же из меня девушка.

— Ты не думала, что у меня хорошо получается?

Она качает головой.

— Нет, дело не в этом. Я просто думала, что для тебя это шутка, что так ты пытаешься позлить отца.

— Я всегда играл. Меня это успокаивало и помогало выразить чувства. Когда я поступил в колледж, то стал играть чаще. Однажды я пошел на вечер «открытого микрофона» и начал играть. Мне очень понравилось, понравилась каждая секунда, и я пытался сказать тебе, но ты меня не слушала. Ты лишь хотела разговаривать о футболе, своих занятиях и делах Кейтлин и Мейсона. Ты не слушала меня, когда я пытался рассказать, что у меня взорвется голова, и что я каждую ночь просыпаюсь с колотящимся сердцем, потому что чувствую ужасное одиночество и ненависть к колледжу. Мои три лучших друга учатся в разных колледжах, а я оказался здесь без них.

Глядя на меня, Джози облокачивается на прилавок. Первый раз она по-настоящему смотрит на меня и не хмурит брови. Ее заплаканное лицо прекрасно. Мне хочется вытереть ей слезы. Хочется взять и стереть последние десять лет.

Я хочу начать все сначала.

— Послушай, я пришел сюда обсудить Ноа, но мы немного ушли от темы, и мне не нравится видеть тебя плачущей.

— Неужели? — Она поднимает на меня глаза так, будто я шучу.

Я не могу сдержать улыбки при виде ее невинного взгляда.

— То, что в тот вечер я уехал, не значит, что я изменился.

На ее лице возникает удивление. Она смотрит на меня, возможно, гадая, говорю ли я правду. Это так, но я уже близок к тому, чтобы в этом признаться.

— У меня выступление у Ральфа, так что я пойду. Увидимся позже, ДжоДжо.

Перед тем, как отвернуться, я колеблюсь. Я бы все отдал за то, чтобы ощутить ее руки вокруг себя, еще раз услышать: «Надери им задницу». Чтобы ее губы коснулись моих, даже если всего на мгновение. Этого бы хватило на следующие десять лет.

Когда я подъезжаю к Ральфу, парковка вся заполнена. Прошлым вечером мы столкнулись с ним в магазине, и он попросил меня об одолжении. Я не мог ему отказать, поскольку раньше он покупал нам пиво. Тем более что такого в том, чтобы выступить в пабе среди друзей?

С гитарой на спине я открываю дверь. Посетителей не много — идеально. Ральф видит меня и, огибая барную стойку, заключает в свои медвежьи объятья.

— Большое тебе спасибо, Лиам. — Он хлопает меня по спине. Его улыбка — достаточная для меня благодарность.

— Все, что угодно. Только, э-э, ты разве не размещал объявление?

— Размещал, — говорит он, почесывая голову. — Но все решили, что я просто прикалываюсь.

Я начинаю смеяться. Это самая смешная чепуха, которую я слышал за последнее время.

— Хорошо. Мы отлично проведем время.

С Ральфом я иду к бару и впервые наслаждаюсь несколькими законными бутылочками пива. Вокруг снуют люди, игнорируя меня, что мне нравится. Некоторые останавливаются и здороваются, но они разговаривают с Лиамом Вестбери, а не Пейджем.

Ральф рассказывает, что нашел себе жену и теперь одомашнился. Мне трудно в это поверить, но я все равно его поздравляю. Он приглашает меня на ужин, и до меня доходит, что мое время здесь подходит к концу. Я отвечаю, что, может, в другой раз, потому что мне нужно возвращаться в понедельник. С грустным лицом он говорит, что понимает и что я такой популярный музыкант и все такое.

Как бы мне хотелось понимать.

В конце концов, я поднимаюсь на небольшую сцену. Я, моя гитара, стул и бутылка пива «Бад». Ни светящих в лицо софитов, ни швыряющих в меня свое нижнее белье орущих девчонок. За спиной нет моей группы, которая бы жаловалась на звук, а когда я смотрю влево от сцены, то там никто не ждет от меня идеального шоу.

Здесь, в пабе, только я и около сотни людей.

Ральф приглушает свет, и я замечаю несколько фотоаппаратов. Вспышки меня ослепляют, но я уже к этому привык.

— Итак, меня зовут Лиам Пейдж. — Пока я говорю, толпа ведет себя тихо. Несколько посетителей издают громкие возгласы, другие свистят, и мне это напоминает, почему я вечер за вечером поднимаюсь на сцену. Мне нравится это ощущение. Мне нравится мгновение, когда в первом аккорде песни, которую я написал, палец скользит по струнам гитары, и публика сходит с ума. Мне нравится вглядываться и видеть людей, поющих мои песни, как будто они здесь одни.

Пока я играю, люди разбиваются на парочки и танцуют. Впервые за много лет я исполняю в пабе сольный сет и вспоминаю, почему мне так это нравится. Фанаты принимают участие, они — часть шоу. Чем дольше длится мой сет, тем сильнее заводится публика. У Ральфа сегодня отлично идет торговля, а у меня не иссякает пиво, хотя он и уносит полупустые бутылки.

Кто-то выкрикивает, что любит меня, я отвечаю: «Спасибо». Никогда я не скажу своим поклонникам, что люблю их, даже в ответ на что-то такое невинное. В своей жизни я любил только одного человека, и эти слова я приберегу для своей девочки и теперь своего сына.

Сидя здесь, я осознаю, что хочу быть отцом для Ноа. Мне хочется, чтобы он увидел меня таким и понял, что в жизни, помимо футбола, есть и другие вещи. Он может стать артистом или даже жить под мостом, но я все равно поддержу его решение, если он мне позволит.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Ральф кого-то обнимает, а рядом с ним стоит рыжеволосая девушка, с которой я в тот день в магазине видел Джози. Когда Ральф отступает назад, я понимаю, что он обнимал Джози. Она стоит позади, в темноте я едва могу ее разглядеть, но чувствую ее. Она живет у меня под кожей.

— Я спою песню, которую только написал, так что вы, ребята, первые ее услышите. Прошу прощения, если она немного сыровата.

Я всматриваюсь в надежде, что она повернется ко мне лицом. Первый куплет я пою в ее сторону, взгляд направлен туда, где я в последний раз ее видел. Второй куплет пронзает меня, открывая множество моих ран.

«Руки незнакомки, горячие поцелуи,

Я пытаюсь заполнить пустоту от той, по которой скучаю.

Шлейф ароматов, ресницы и кружево,

но я слышу лишь твой голос, я здесь так неуместен.

Это лишь обезболивающее, и больше ничего.

Обезболивающее».

Я заканчиваю последний рифф, не в состоянии взглянуть в дальнюю часть помещения, чтобы узнать, стоит ли она там. Эта песня для Джози, а для меня способ сказать ей без слов, кто я без нее.