В доме было темно и тихо, шел второй час ночи. Нэнси, уткнувшись в плечо Дону, тихонько посапывала. А Дональд, спрятав лицо в ее шелковистые волосы и вдыхая их аромат, предвидел, что ему предстоит бессонная ночь. Ведь он едва не потерял ее. Задержись он еще на пять минут в гараже, не попадись ему та злосчастная кошка, не хвати у Труди ума сразу подскочить к окну и запомнить номер машины, на которой маньяк увез Нэнси, и он не успел бы вовремя. Длинная цепочка случайностей. Конихан, будучи по натуре материалистом, никогда не верил ни в судьбу, ни в случай и посчитал, что в будущем обойдется без этого. Просто, решил Дон, он не отпустит больше Нэнси ни на шаг от себя.
Конечно, ей это не понравится. Она слишком независима, чтобы безропотно подчиняться кому бы то ни было. Но ведь он же не кто-то, не первый встречный. Он любит ее и собирается провести вместе с ней следующие пятьдесят лет. Дни ее одиночества и борьбы с демонами кончились.
В половине седьмого утра он уже готовил кофе на кухне, довольный тем, что наконец-то прояснил для себя будущее. В самое ближайшее время они с Нэнси поженятся, а в конце учебного года он постарается убедить Флоренс перевести опекунство над Труди на него. Разумеется, он не наивный дурак и понимает, что все не так просто, но в конечном счете Фло не меньше его желает видеть свою дочь счастливой, равно как и мечтает сохранить Финка. Когда она увидит, что Труди с ним хорошо, у нее не будет причин чинить препятствия дочери жить вместе с отцом. Пожалуй, тогда ему придется продать дом. Для них троих он достаточно вместителен, но когда у них с Нэнси появятся еще дети, в нем станет тесновато.
На душе у него потеплело от мысли, что у них с Нэнси родятся дети. Дон повернулся, чтобы сложить в раковину использованные части кофейной машины, и замер, увидев Нэнси в дверях. Двадцать минут назад он оставил ее безмятежно спящей, с разметавшимися по подушке волосами. Сейчас же она стояла перед ним полностью одетая, в джинсах и полосатой, зеленой с белым, майке. Улыбнувшись, он пожелал ей доброго утра и вдруг заметил небольшой чемодан.
— Ты куда-то собралась? — удивленно спросил он.
Растерявшись от резкости его тона, Нэнси натянуто кивнула.
— Домой… в Атланту.
Он оцепенел, словно оглушенный. Взглянув на него, Нэнси отвела глаза. Что она могла ему сказать? Она долго думала ночью и пришла к выводу, что, как бы она ни любила Дона, страх, поселившийся у нее в душе и ставший неотъемлемой частью ее «я», нет-нет да и будет вставать между ними. Они лишены будущего, пока она до конца не сможет освободиться от довлеющего над ней прошлого. А для этого необходимо вернуться в Атланту и там еще раз как следует обдумать все, что случилось с ней. И если получится, найти пути к новой жизни.
Итак, она покидает его, даже не предупредив, острой болью пронзила Дона мысль. Проклятье, он ни за что не должен отпускать ее, особенно теперь, когда перед ними открывались такие возможности. Он долго был одинок, не позволяя никому завладеть своим сердцем. Неужели он снова обречен на одиночество?!
— Зачем? — решительно спросил Дональд. — Что тебе там делать? Твое будущее здесь. Черт возьми, Нэнси, я ведь так люблю тебя!
— Я знаю, — спокойно сказала она, взяв его за руки, чтобы он не смог обнять ее. Нэнси знала, что попади сейчас она в объятия, и ей уже не найти в себе сил покинуть его. — Мне кажется, я влюбилась в тебя с первой же нашей встречи. Но ты всегда был так осторожен со мной, что от твоего внимания мне просто хотелось плакать. Неужели ты не понимаешь, почему мне надо вернуться в Атланту?
— Потому что я с тобой слишком осторожен? — сбитый с толку спросил он. — Дорогая, я не монстр и не хочу, чтобы ты боялась меня.
— И тебя совсем не волнует, что любимая женщина цепенеет всякий раз, когда ты крепко обнимаешь ее? — с долей иронии спросила она. — Ведь невозможно быть постоянно настороже и контролировать каждое свое действие. Это нечестно по отношению к одному из нас. Боюсь, пройдет еще немного времени и у тебя отпадет всякое желание прикасаться ко мне.
— Любимая, все это чушь, скоро от твоих опасений не останется и следа, — начал Дон, но в следующую секунду осознал, что не стоит с такой беспечностью отмахиваться от страхов, ставших частью ее жизни. — Разве ты забыла, что теперь не одна? Ведь я люблю тебя. И все наши проблемы нам легче будет решить вдвоем.
Если бы все было так просто. Печально улыбнувшись, она покачала головой.
— У нас нет проблем. Они есть у меня. И только я должна с ними справиться.
Нет! Он хотел закричать на нее, встряхнуть, прижать к себе и целовать до тех пор, пока она не забудет о своей Атланте и о том, что случилось с ней там. Но, заглянув ей в глаза, Дон понял, что никакие силы не заставят ее изменить решение. Она поедет туда, и если он не хочет ее потерять, то не должен препятствовать ей. Но, боже, как это тяжело!
Дональд сжал ее руку.
— Надеюсь, ты будешь звонить мне каждый вечер, — упавшим голосом проговорил он. — Если я тебе понадоблюсь, ты только скажи, и я сразу же примчусь.
Нэнси улыбнулась сквозь слезы.
— Каждый вечер, — твердо пообещала она и быстро нежно поцеловала его.
Будучи не в состоянии выдавить из себя ни слова, Нэнси молча потянулась за чемоданом. Через несколько секунд хлопнула входная дверь.
Атланта. Родной город вызвал в ее душе рой самых тяжелых воспоминаний, которые она всегда старалась отгонять. Но теперь, освобожденные из глубин сознания, они неумолимо нахлынули на нее. Ее неотступно преследовала гнетущая мысль, что какой-то подонок осмелился надругаться над ней и что она не смогла справиться с ним. Эта мысль так терзала и изводила ее, что к вечеру она чувствовала себя полностью истощенной, и только разговор с Доном придавал ей силы. Она лежала в темноте с трубкой, плечом прижатой к уху, и болтала о пустяках, о безделицах, не имевших ничего общего с тем, что действительно волновало обоих.
Через неделю после своего приезда Нэнси лицом к лицу столкнулась со своим прошлым. Они с матерью пошли на ярмарку купить туфли, как вдруг заметили Берта Стивенса, шагавшего им навстречу. Затаив дыхание, Нэнси остановилась. Кровь прилила к лицу, сердце учащенно забилось.
— Давай посмотрим открытки, — поспешно предложила Пейдж Джойнс дочери, схватив ту за руку, и потащила в ближайший магазин. — Мне надо купить поздравительные открытки ко Дню матери. Обещаю не подглядывать, если ты захочешь выбрать какую-нибудь для меня.
Она неумолчно болтала, ее глаза выдавали то же волнение, что и голос, а взгляд неотрывно следил за быстро приближавшимся мужчиной. Нэнси тоже не отрываясь смотрела на Берта.
— Не надо, мама. Со мной все в порядке. Зачем нам прятаться?
Пейдж Джойнс встревожилась за дочь.
— Ты уверена, родная? Что ты хочешь доказать этому навозному червю? — с отвращением проговорила она. — Он ведь нас еще не заметил и никогда не узнает, что мы старались избежать встречи с ним.
— Но я-то буду знать, а потому ему в любом случае когда-нибудь придется столкнуться со мной.
Вдруг, как зверь, почувствовавший опасность, Берт Стивенс замер, втянув голову в плечи. Нэнси поняла, что он увидел ее. Его лицо вмиг побледнело, челюсть отвисла.
На мгновение все вокруг словно перестало существовать для нее, за исключением человека, так круто изменившего ее жизнь. С той злополучной ночи три года назад она страшно боялась случайно встретить его. Ей всегда казалось, что столкнувшись с ним, все повернется вспять, и она снова очутится в его машине, плачущая, беспомощная и беззащитная.
Однако сейчас, когда взгляды их встретились, ничего не произошло. Судя по всему, он чувствовал себя очень неловко, смутился и даже не мог поднять на нее глаза. В нем ощущалась чертовская беспомощность и слабость. Разве он достоин, чтобы она страдала из-за него? Неожиданно Нэнси поняла, что толкнуло его на преступление. Это хвастливое ничтожество всегда страдало комплексом уверенности, что ни одна женщина не сможет отказать ему, и, когда она стала сопротивляться, мерзавец перешел грань дозволенного. И все эти три года он прожил с тяжелой ношей, зная, что совершил, и не признался в страшном грехе.
Господи, она боялась этого жалкого труса, по определению матери, этого навозного червя! Как же раньше она не рассмотрела его? Однажды он причинил ей зло, бросив в самое пекло преисподней, но ей удалось выбраться оттуда. Она выжила. Это было очень не просто. Теперь Берт Стивенс и память о нем больше никогда не потревожат ее души.
— Отлично, — торжествующе воскликнула мать Нэнси, когда Стивенс резко повернулся и торопливыми, большими шагами поспешил от них прочь. — Катись, катись. Похоже, он готов сквозь землю провалиться. Родная, у тебя все в порядке? — взволнованно спросила она, услышав смех дочери. — Понимаю, ты, наверное, расстроилась…
Довольная, Нэнси крепко обняла мать.
— Что ты, мамочка, я в порядке. С ума сойти! Ты даже не представляешь, что значила для меня наша поездка на ярмарку!
В гостиной было темно, свет шел лишь от включенного телевизора. Развалившись в своем любимом кресле. Дон слепо уставился на экран, периодически отпивая из бутылки пиво, заранее приняв твердое решение напиться.
А кто увидит, мрачно рассудил он. Труди ушла на фиесту с подружкой из школы и предупредила, что проведет остаток ночи у нее. В доме было тихо как в могиле, и он чувствовал себя ужасно одиноким. Уже полночь, а Нэнси еще так и не позвонила, хотя делала это ежедневно не позднее одиннадцати.
Боже, неужели он теряет Нэнси? Как еще можно объяснить ее молчание? Каждый день они болтали почти ни о чем, ни разу не затронув серьезных тем. Да Дон и не стремился к этому, боясь услышать что-нибудь вроде того, что ей нужно время разобраться в ситуации или, хуже того, что она не чувствует к нему ничего, кроме благодарности и физического влечения.
Нет, черт возьми! Что бы она ни решила, он сделает все возможное и невозможное, но не даст ей уйти. Если завтра вечером она не позвонит, он первым же рейсом вылетит к ней и за завтраком в доме ее родителей обсудит все вопросы. А уже к ланчу они вместе вернутся в Форт-Уэрт.
Он не собирается терять ее!
Кто-то позвонил в дверь и перебил его мрачные мысли. Взглянув на часы, Дон выругался. Черт, без пятнадцати двенадцать! Кому еще не спится? Если это один из репортеров, донимавших его всю неделю, он разобьет ему башку! С тех пор как они узнали, что Нэнси во время преследования ее Уиплом скрывалась у него в доме, они не давали ему ни минуты покоя.
Поставив недопитую бутылку на край стола, он встал и босиком направился к входной двери. Звонок снова нетерпеливо зазвонил, и Дон, подойдя, рывком открыл дверь.
— Послушай, дружок, ты рискуешь… Нэнси?!
С сильно бьющимся сердцем Нэнси стояла в свете фонаря, ее прекрасные рыжие волосы развевались на ветру. Они не виделись всего неделю, а казалось, прошло не меньше десяти лет. Он был в потертых джинсах и майке, его подбородок небрит, волосы упали на лоб. Господи, как же она соскучилась по нему!
С трудом подавив желание броситься ему на шею, она скромно спросила:
— Можно войти?
Дон смутился, сообразив, что загораживает собой вход.
— Да, конечно.
Проклятье, что случилось, почему их тон так официален? Поспешно отступив в сторону, он пропустил ее в дом.
Легкий щелчок замка неожиданно прозвучал слишком громко и разорвал тишину дома. Удивившись, что в доме так темно и тихо, Нэнси вопросительно взглянула на Дона, но в темноте различила лишь блеск его глаз.
— А где Труди?
— Осталась у подружки. — Ему хотелось засыпать ее вопросами, но он остановился на самом главном. — Почему ты вчера не сказала, что сегодня приедешь?
В голосе Дона послышались и обида, и беспокойство, и сомнения, обуревавшие его, и Нэнси поняла, что прошедшая неделя была для него так же тяжела и трудна, как и для нее.
— Потому что тогда я еще не знала, — тихо ответила она. — Просто сегодня произошло нечто очень важное. Сегодня на ярмарке я случайно встретила Берта Стивенса.
— Что за… — Оборвав себя на полуслове, Дон покосился на нее, пораженный той живостью и радостью, с которой она начала свой рассказ. — Не предполагал увидеть на твоем лице улыбку при разговоре об этом подонке. Что случилось?
Нэнси засмеялась, не в силах больше скрывать счастье, переполнявшее ее, и обняла его за шею.
— Я поняла, насколько он жалок.
Девушка в красках обрисовала возлюбленному все, что пережила за последнюю неделю, рассказала о своих душевных муках, об острой боли, долго не отпускавшей ее. И о той радости, когда наконец-то осознала, что Берт ничтожество и его власть над ней придумана ею самой.
— Он просто жалкое подобие мужчины, — пришла она к заключению. — Навозный червяк, как назвала его моя мама. Узнав меня, он сбежал. — В ее глазах появилась твердая уверенность. — Его больше нет для меня, понимаешь, он ушел в небытие.
Дону захотелось прыгнуть до потолка от радости, схватить ее в охапку и закружить по комнате до изнеможения. Но сначала ему необходимо было разрешить свои сомнения, удостовериться, что она его.
— Могу ли я понять твои слова так, что ты готова выйти за меня замуж? — несколько хриплым голосом спросил он, обняв ее за плечи. — Я так мечтаю об этом, любимая.
— Дон, милый, и я тоже! Но… — дрогнувшим голосом начала она.
Он сжал ее плечи.
— Что но? Черт возьми, Нэнси, неужели у тебя есть еще какие-то сомнения!
Ее поцелуй заставил его замолчать. Мысли спутались. Оторвавшись от него, она улыбнулась и взяла его за руку.
— Я так хочу тебя, поговорим позже, — сказала Нэнси и потянула его в спальню.
Всю последнюю неделю он только и мечтал, чтобы она снова оказалась в его постели, но ее просьба показалась ему несколько подозрительной. Что-то здесь не так. Зайдя в спальню, она решительно подошла к ночнику и включила свет. Он стоял не шелохнувшись.
— Любимая, если ты хочешь проверить себя, это твое право. Но это никоим образом не изменит наше решение. Мы все равно поженимся!
В ее огромных карих глазах стояла мольба.
— Мне надо знать, как я себя поведу, когда ты крепко обнимешь меня и твоя страсть достигнет апогея. Прошу, не сдерживай себя. Дон, для меня это очень важно. Пожалуйста.
— Я люблю тебя и ни в каком случае не дам тебе улизнуть, — пообещал он. — Может, выключить свет?
Она улыбнулась, в глазах вспыхнули озорные искорки.
— Не надо. Мне нечего скрывать, разве что родинку на правом бедре. А тебе?
Он засмеялся.
— Я покажу тебе свою родинку, если ты покажешь мне свою. Идет?
— Идет, — прошептала она и обняла его.
Он дал себе слово контролировать каждое свое действие. Чего спешить, ведь впереди целая ночь, целая жизнь. Его ласки будут нежными и настойчивыми, поцелуи медленными и дразнящими, он станет ее добиваться, пока она сама не затрепещет под ним.
Размышляя так, он не принял во внимание свою собственную страсть и жажду. В ту секунду, когда их губы слились, а руки обвились вокруг ее тела, его кровь закипела, обжигая плоть. А Нэнси только добавляла масла в огонь. Она была такой податливой, такой заразительно возбуждающей! Ее руки ласкали его, гладили, мучили. Какой к черту самоконтроль, прикосновением она просто сводила его с ума, без слов давая понять, как жаждет его. Целуя ее лицо, шею, его губы наткнулись на преграду. Блузка!
Сердце громко стучало, эхом отдаваясь в голове, заглушая все, кроме сжигающего его страстного желания обладать женщиной, трепещущей у него в руках. И вот блузка расстегнута и сброшена. У него перехватило дыхание при виде обнаженной груди, руки задрожали. Контролируй себя, воскликнул голос у него в голове, не испорти все! Он заключил в ладони ее груди. Твердые соски, нежные мягкие формы. Чудесно! Восхитительно!
— Любимая, знаешь ли ты, как прекрасна?
Нет, хотелось сказать ей. Она всегда считала себя слишком высокой, угловатой и застенчивой, чтобы быть уверенной в себе. А после изнасилования ей и вовсе хотелось казаться незаметной, серой мышью в глазах мужчин. Но блеск в глазах Дона, дрожь пальцев на ее груди вселили в нее потребность стать желанной и умопомрачительно красивой для своего любимого.
Она смущенно улыбнулась и пробормотала:
— Ты делаешь меня красивой. — Нэнси прильнула к нему и, встав на цыпочки, поцеловала его медленным, опьяняющим поцелуем, который, казалось, никогда не кончится…
Дон почувствовал, что слабеет. Его тело теперь остро реагировало на малейшее движение Нэнси. Неторопливо она провела руками по его спине, чертя кончиками пальцев замысловатые кривые, потом забралась под джинсы и принялась ласкать его спереди. Ее обнаженная грудь касалась его тела, а язык, забравшись в его рот, исполнял там неистовый танец, дразня и соблазняя. Вдруг Дон услышал шепот:
— Возьми меня.
Он невольно застонал, отодвинулся на мгновение, и его одежда полетела прочь, за ней последовала и ее. Совершенно нагие, они бросились в объятия друг друга, и их губы слились в долгом, головокружительном поцелуе. Во власти своей одержимости он уже ни о чем не мог думать, кроме происходящего чуда. Желание захлестнуло разум, ничего, кроме неодолимой потребности обладать ею, для него больше не существовало. Подхватив на руки, он положил ее на кровать.
Уже лежа на ней, Дон вдруг осознал, что натворил. Он замер, проклиная себя, и поспешил ретироваться.
— Извини, любимая! Клянусь, я не хотел никакой…
— Не надо! — вскрикнула она, руками прижимая его к себе. — Останься!
Дона замутило от мысли, что от его несдержанности она снова станет в страхе раболепствовать перед ним.
— Родная, я же сказал тебе, что все это не имеет для нас никакого значения. Зачем тебе такие испытания?
— Что ты, мне так хорошо! — выдохнула она, и слезы радости заслонили ее от всего мира, когда он нерешительно, даже несколько боязливо, снова опустился на нее. — Это больше чем хорошо. Это прекрасно! — Она ощутила тяжесть его тела, и никакого страха! — Ах, Дон, все действительно очень здорово! Просто потрясающе, неужели ты не чувствуешь?
Он ласково откинул волосы с ее сияющего лица.
— Чувствую, — прошептал он, целуя. Она казалась ему совершенством, сама судьба послала ему ее. Откинувшись назад, Дон озорно улыбнулся. — Ну, а теперь ты выйдешь за меня замуж? Тебе лучше было бы согласиться, женщина, потому что, предупреждаю, другие варианты не принимаются. Жизнь не всегда дает большой выбор.
— Правда? Тогда мне ничего не остается, как сказать, да, — игриво ответила она.
— Что это? — принял он ее кокетливый тон, склонившись над ней несколько ниже. — Не верю своим ушам.
— Да, — прошептала она. Господи, как же она любит его! — Да, да, да!
Радостная улыбка заиграла на ее припухших от неистовых поцелуев губах, она прижала его к себе и в следующее мгновение все — время, пространство, — все перестало существовать для нее. С ней рядом было то единственное на земле, что пленило ее сердце и душу. И ничего на свете ей не надо, кроме его любви. Она любима, и дай бог всем такого счастья!