5

Через несколько минут, когда Эмма убирала постель, она услышала дикий вопль несчастного водителя грузовика, потерявшего возлюбленную. Она бросилась к окну. Брент Форрест пилил яблоню и подпевал приемнику, который повесил на ветку.

Эмма закрыла окно и села на подоконник. Мало того что она вынуждена жить с ним по соседству, так еще должна и слушать его пение. Это нечестно. Эмма оглядела комнату и ехидно улыбнулась мысли, неожиданно пришедшей ей в голову.

Спрыгнув с подоконника, девушка пересекла комнату, открыла дверцу шкафа, отыскала старый проигрыватель и пластинки с записями Верди, которые сунула сюда, когда в последний раз приезжала в Уэбстер. Все это она купила, когда еще училась в колледже.

Эмма вернулась к окну, открыла его, после чего включила запись «Риголетто». Увертюра, исполняемая оркестром, с шипением с скрежетом вырвалась на улицу. Что ж, война так война. Огонь можно погасить только огнем. По крайней мере, в данном случае.

Тряхнув головой, Эмма врубила проигрыватель на полную мощность и отправилась вниз убирать кошачью комнату.

Весь день она провела строя планы на предстоящий год. В одном из кухонных ящиков со всякой всячиной она отыскала толстый блокнот и стала записывать в него все, что предстояло со временем сделать. Прикинув, сколько переделок требуется в доме и сколько на это понадобится денег, она решила продать его. Нет смысла оставаться в Уэбстере, раз здесь нет Мэгги.

В конце года ей придется подыскать себе квартиру в Вашингтоне поближе к работе, естественно, когда она ее найдет. Ей вновь стало жалко уплывающего от нее места, но она подавила в себе это чувство. Не все потеряно. У нее еще будет хорошая работа.

Однако это не самое важное. Тяжело на сердце у нее не из-за этого. Так или иначе, но в словах Брента, в его обвинениях она услышала отголоски собственных мыслей. Конечно, она виновата перед Мэгги. Если бы она постаралась и получше все организовала, то могла бы приехать раньше. Теперь, увы, уже ничего не исправить.

Слезы катились по щекам… Наконец Эмма решительно одернула себя и вновь вернулась к делам насущным. Сначала надо все привести в порядок. А потом выставить дом на продажу. Она откинулась на спинку крепкого дубового стула и оглядела кухню. Кто-то уже начал тут работать. Несколько дверок на шкафах очищены от старой краски. Хорошо бы узнать, кто этим занимался.

Многие вещи ей хотелось сохранить для себя и для матери. Эмма знала, что ни за что не расстанется с семейными реликвиями. Мэгги когда-то привезла эти вещи, чтобы отец Эммы чувствовал себя у нее как дома после гибели его родителей в железнодорожной катастрофе.

Но тут много и ерунды, с которой тоже нужно что-то делать. На чердаке места нет. Это Эмма знала точно. В спальне Мэгги, в которую она не решалась заходить, наверняка тоже.

Если заняться домом и уходом за кошками, время пролетит незаметно. И ей совсем не обязательно видеться с Брентом Форрестом. Эмма злилась на себя за то, что никак не может заставить себя не думать о нем. Он сказал, что ей надо как следует заботиться о кошках. Лучше всего отнести их к ветеринару и стерилизовать, чтобы они больше не плодились. В завещании Мэгги сказано, что она должна ухаживать за ними до их смерти. Прекрасно! Но это не значит, что и за их детьми и внуками тоже!

Словом, планы, рождавшиеся в голове Эммы, были трудно выполнимы, и она это понимала. Но с чего-то надо начинать. И она решила начать с разборки чердака и постепенно продвигаться вниз. Эмма встала и направилась наверх.

Первым, что ей попалось на глаза, оказался сервиз, которым она играла девочкой. И она долго сидела с чашечкой в руках, вспоминая приемы, которые они с Мэгги устраивали для кошек, убегавших от них, едва представлялась такая возможность. У Эммы защипало в носу, стоило ей припомнить разговоры, которые они вели с бабушкой за чайным столом.

Эмма положила чашку обратно и встала. Нет, она займется этим позже, когда вернется из Вашингтона. Она спустилась вниз и пошла к кошкам, чтобы успокоиться.

Ночью налетела буря, до утра лил дождь, щедро напоив табачные и хлопковые плантации. В Уэбстере тоже гремел гром и сверкали молнии. Эмма почти не спала. К тому же ее мучила духота, от которой ломило виски. Она проснулась невыспавшаяся и опять услышала грохот.

Недовольно взглянув на потолок, Эмма нахмурилась. На гром это не походило. Отбойный молоток? Дрель?

Она резко села на кровати, и у нее перехватило дыхание от боли, пронзившей виски. Прижав к ним ладони, Эмма тихо застонала и стала раскачиваться из стороны в сторону, пока боль немного не утихла. Затем встала и, накинув халат, спустилась вниз.

На полпути она услышала веселое и фальшивое пение Брента. Он подпевал песне, звучавшей по радио, только в его сольном исполнении она мало походила на оригинал. Он стоял в гостиной на коленях и что-то делал с плинтусом. Эмма не узнала комнату без занавесок, со снятыми и уложенными на софу картинами и сдвинутой мебелью.

В ужасе она опустилась на ступеньку и закрыла глаза. Уже второй день Брент не дает ей выспаться, и она не знает, как с ним бороться.

– Форрест, вы хотите меня угробить? – спросила Эмма.

Он не ответил, поэтому ей пришлось повысить голос и повторить свой вопрос. От этого у нее опять разболелась голова, и Эмма присела на ступеньку.

Брент, усмехнувшись, повернулся к ней, не выпуская из рук молоток.

– Да, в общем-то, нет. – Он смерил ее оценивающим взглядом. – Плохое настроение с утра?

Она поставила локти на колени и, не отрывая ладони от висков, принялась медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно ожившее воплощение мировой скорби.

– Вы когда-нибудь спите? – не глядя на него, спросила она. – Ну зачем вам вставать ни свет ни заря и сразу поднимать такой шум? – Она открыла один глаз и зло посмотрела на него. – Я понимаю, вам не надо ходить на службу, но у вас что, других дел нет, как только стучать? И вообще, что вам надо в моем доме?

Брент направился к ней, по дороге сунув молоток за пояс. На нем была старая майка с надписью «ГАРВАРД». Буквы уже сильно выцвели.

– Знаете, есть люди, которые спят до полудня, – ответил он и махнул головой в сторону старинных часов, показывающих девять. – А в вашем доме я потому, что обещал Мэгги кое-что тут починить.

Эмма недовольно завела вверх глаза.

– Как это я не подумала, – прошипела она. –Значит, беспорядок на кухне – ваших рук дело?

На его губах вновь промелькнула кривая улыбка.

– Беспорядок? Ничего! Скоро от него и следа не останется. Пусть только в магазин завезут краску, о которой мечтала Мэгги. А пока я решил заняться гостиной. Ведь это я, между прочим, пристроил солнечную комнату и покрасил дом.

– Но почему вы? – удивилась Эмма.

– Потому что я умею.

– И у вас есть инструменты, – пробормотала она, переводя взгляд на его пояс, за которым чего только не было. Поймав себя на том, что, скользнув по шортам, ее взгляд остановился на его ногах, она смутилась. – Я не хочу, чтобы вы здесь этим занимались. Пожалуйста, уходите, – твердо проговорила она. – Если мне что-нибудь понадобится, я найму мастера.

– Да? – Он наморщил лоб, и в его глазах сверкнули веселые огоньки. – Вы так бездарно хотите использовать деньги? Увы, я не могу вам это позволить, поскольку сам в состоянии закончить ремонт. К тому же я обещал.

Он явно был настроен решительно, и Эмме ужасно захотелось поставить его на место. Она ухватилась за перила и встала.

– Послушайте, Форрест, нам лучше с самого начала выяснить…

Тут зазвонил телефон.

Давая взглядом ему понять, что разговор не закончен, Эмма спустилась пониже и потянулась к телефонному аппарату, стоявшему на столике рядом с лестницей.

Брент ухмыльнулся и принялся вытаскивать из стены гвозди, на которых висели картины.

Эмма поднесла трубку к уху и услышала далекий голос, прорывавшийся к ней через множество помех.

– Алло!

– Эмма? Это ты?

Она узнала голос Дэниела Кендола.

– Да, Дэниел, это я! Как ты? – крепче прижимая к уху трубку, обрадованно закричала Эмма.

– Что ты делаешь в Южной Каролине? Чтобы тебя найти, надо быть миллионером!

От напряжения у Эммы еще сильнее разболелась голова, но тем не менее она принялась рассказывать ему о смерти Мэгги. Он прервал ее.

– Знаю. Твоя мама сообщила мне, ведь это она дала мне твой телефон. Но похороны уже состоялись, правильно? Почему ты не в Вашингтоне?

Эмма с грустью отметила, что он не сказал ей ни одного слова сочувствия по поводу смерти Мэгги, но решила не обижаться. Наверное, он очень расстроился, что она так внезапно исчезла, а когда он расстраивался, то всегда становился нетерпеливым.

– Пока не могу. Надо еще кое-что сделать.

Брент недовольно посмотрел на нее, оторвавшись от банки с краской, которую собирался открывать, и Эмма с трудом отвела взгляд от натянувшейся на его мощных мускулах рубашки. Она поймала себя на том, что рассеянно слушает Дэниела и не понимает, о чем он говорит.

– Ты еще долго там пробудешь? Смотри, потеряешь место! Я использовал все свои связи, чтобы получить его для тебя, но не в моих силах повлиять, чтобы его держали слишком долго.

Его связи? Стараясь сообразить что к чему, она посмотрела на трубку. Он ведь только вскользь упомянул о том, что один из его знакомых ищет помощника, а дальше она сама взялась за дело и добилась этого места.

Эмма недовольно наморщила нос. Не слишком ли много он берет на себя, с досадой подумала она. Однако сейчас не время вступать в споры, тем более в присутствии Брента Форреста.

С трудом подавив недовольство, она посмотрела в его сторону, но он, казалось, ничего не замечал, занимаясь банкой, однако его видимое безразличие не обмануло ее. Он, несомненно, слышал каждое слово. Надо быть осторожнее. И Эмма повернулась к нему спиной.

– Дэниел, я, видимо, откажусь от работы.

– Что? – переспросил он не своим голосом. – Ты шутишь?

Тяжело вздохнув, Эмма принялась громко пересказывать условия завещания Мэгги, особенно напирая на те пункты, где говорилось о том, что она должна прожить в доме год, прежде чем получит право его продать.

– Ну, тогда, конечно, тебе лучше остаться, – поспешно согласился Дэниел. – В конце концов, это тоже шанс для… ну… для тебя. С такими деньгами не пропадешь.

Эмма перевела взгляд на Брента, который уже не притворялся, что весь поглощен работой, и внимательно прислушивался к ее словам. Интересно, что он думает? Наверное, ей лучше этого не знать.

– Ты прав, но деньги не…

– Еще не твои? – перебил ее Дэниел. – Это, конечно, плохо. Но, в сущности, если подумать, не так уж страшно. Год пролетит незаметно, а потом ты сможешь уехать куда захочешь.

У Эммы бешено заколотилось сердце. Она почувствовала неладное. Дэниел, как всегда, говорил спокойно и доверительно, но что-то в его голосе появилось такое, что насторожило ее. Тем не менее она не могла сейчас ничего ему объяснить. Не говорить же, в самом деле о братьях и сестрах в присутствии постороннего.

– У меня еще есть время подумать, – неуверенно начала она и вдруг поймала себя на том, что вновь перебирает в уме все те положительные качества Дэниела, за которые она любила его, словно старалась убедить себя в этом. Он, несомненно, красив и честолюбив, к тому же они во многом схожи, например, в своей любви к живописи и музыке. Правда, он слишком большое значение придает деньгам, однако это вполне понятно, ведь его растила одна мать и в доме не было особого достатка. Все, чего он добился, он добился сам.

Эмма вспомнила, как три года назад, в Париже, познакомила его с Мэгги. Мэгги тогда только и сказала, что он весьма честолюбив. Эмма немного расстроилась, что бабушка ограничилась столь лаконичным замечанием, но потом подумала, что у Мэгги еще будет время узнать его получше и полюбить.

– Ладно, я отключаюсь, – сказал Дэниел. – Эти международные разговоры ужасно дорого стоят. Оставайся и как следует заботься о кошках. Не упускай такую возможность.

– Хорошо, дорогой, – проговорила она, не задумываясь о смысле сказанных ею слов, и посмотрела на Брента, который не сводил с нее любопытных глаз.

Она положила трубку и мысленно уже приготовилась отвечать на неизбежные вопросы, хотя вовсе не обязана была этого делать. Эмма нервно провела рукой по волосам и отвела взгляд.

– Это был важный разговор? – спросил Брент.

– Да. Дэниел Кендол… Он мой друг, – неуверенно проговорила она.

– Похоже, больше чем друг. Вы собираетесь за него замуж? Держу пари, он не меньше вас заинтересован в деньгах Мэгги. Я прав?

Эмма вспыхнула.

– Послушайте, Форрест! Вы не имеете права осуждать меня.

Она встала и с трудом начала подниматься по лестнице. Голова у нее закружилась и в глазах потемнело…

Эмма пришла в себя от едкого запаха нашатыря и закашлялась. Открыв глаза, она увидела Брента, склонившегося над ней и совавшего ей в нос флакон.

На какой-то момент Эмме даже пришло на ум, что он хочет воспользоваться ее беспомощностью. К счастью, она быстро взяла себя в руки, отогнав эти абсурдные мысли.

– Хватит, – прошептала она, отстраняясь и вытирая рукой выступившие от резкого запаха нашатыря слезы. – Уже прошло.

Брент отодвинулся, все еще держа флакон наготове и не отводя от Эммы раздраженного взгляда.

– Надо же так напугать человека! Почему женщины не носят с собой нюхательную соль, как сто лет назад? – спросил он машинально. – Мне пришлось бегать за этим пузырьком к себе.

Он помахал флаконом, отчего Эмма едва не закашлялась.

– Брент, – с трудом проговорила она, – уберите эту гадость, пока я не задохнулась.

– Вовремя сказано. – Он поспешно спрятал флакон.

У него был такой обеспокоенный вид, что Эмма не могла не улыбнуться.

– Откройте глаза пошире, мне надо видеть ваши зрачки.

– Ничего особенного. У меня просто лихорадка.

– Откройте!

Она знала, что спорить с ним бесполезно, он все равно настоит на своем, поэтому, ничего не говоря, подчинилась. Он склонился над ней с озабоченным видом.

Проверив зрачки, Брент коснулся рукой ее носа, и Эмма возмутилась.

– Это у собак щупают нос, а у людей – щеки.

– Знаю. Не забыли, что у меня питомник? – хрипло проговорил он. – Вам давно стало плохо?

– Еще ночью. Дикая головная боль…

– Думаете, грипп?

– Нет. Похоже на малярию.

– Малярия? Вы шутите!

– Нет. В Сенегале почти все болеют ею. Я тоже болела. Мне пришлось жить не на территории посольства. Я всего-навсего секретарша, поэтому снимала маленькую квартирку в Дакаре. К тому же мне часто приходилось уезжать из Дакара…

– Почему? – спросил он и ласково погладил ее по плечу, когда она замолчала.

Эмма помнила, что не должна рассказывать ему о себе, только не знала почему. Но у нее не было сил противиться ему, к тому же ей нравилось, как он нежно гладит ее, и даже захотелось выгнуться под его рукой, как это делают кошки.

– Я помогала Красному Кресту распределять благотворительную помощь по деревням. Из-за засухи там погиб весь урожай…

Она опять умолкла, не в силах больше говорить.

Брент перестал ее гладить.

– Надо показать вас врачу.

– Нет, – запротестовала она. – Мне нужно принять лекарство. Хину.

– Вы сможете сами одеться или мне вам помочь? – не обращая внимания на ее протест, спросил он.

Она открыла глаза и, повернувшись к нему, неожиданно уперлась рукой в его колено.

– Еще чего не хватало!

Он усмехнулся.

– Тогда одевайтесь, а я пока позвоню врачу и предупрежу о нашем визите.

Он встал и не оглядываясь пошел к двери. Если бы у нее хватило сил, она бы запустила ему вслед чем-нибудь тяжелым. Вся дрожа, Эмма встала и натянула на себя шорты и рубашку, в которых ходила накануне, а ноги сунула в босоножки. Потом добрела до ванной, плеснула водой в лицо и провела расческой по волосам. Когда вернулся Брент, она сидела на кровати, то дрожа от озноба, то покрываясь потом.

– Все в порядке. Доктор ждет вас.

Эмма подняла голову и посмотрела на него, не зная, за что она ненавидит его больше – за его энергию или за его властность.

– Вы бы лучше попросили его выписать лекарство – стараясь не раздражаться, сказала Эмма. – Вам бы следовало знать, что в Южной Каролине малярия тоже не такая уж редкость.

– У меня ее никогда не было, – возразил он самоуверенным тоном. – Кроме того, я не хочу чтобы вы потом говорили, будто я не позаботился о вас, когда вы заболели.

– Я вообще не хочу, чтобы вы заботились обо мне, здорова я или больна.

Не обращая внимания на ее слова, Брент подошел к ней и поднял ее на руки.

– Мэгги бы не простила мне этого, – сказал он, прижимая ее к груди.

Эмма подумала было воспротивиться, но почувствовала себя так уютно у него на руках, что не стала этого делать под предлогом, что у нее нет сил. Единственное, за что она возблагодарила Бога, так это за то, что на нем рубашка: неизвестно, чем бы кончилось, если бы он прижал ее к голой груди.

Брент быстро сбежал с лестницы и осторожно усадил ее на сиденье заново отремонтированной машины. Эмма удивленно заморгала, вспомнив, как зверски покорежила ее.

Взглянув еще раз на девушку, Брент ужаснулся ее виду и постарался побыстрее завести мотор.

– Положите голову мне на плечо. – Он ласково притянул ее к себе.

Он, наверное, шутит, подумала она.

– Спасибо. Мне и так удобно. Очевидно, он тоже решил, что идея не блестящая, и не стал настаивать.

– Прошу прощения, что вынужден везти вас в этой колымаге, но моя спортивная машина будет готова только на будущей неделе, – тихо проговорил он, взглянув на ее пылающее лицо.

У него в самом деле был виноватый вид, и он ничуть не сердился на нее из-за аварии.

– Ничего, – пробормотала Эмма, не поднимая головы.

Он так мягко тронулся с места, что, если бы у нее была чашка с чаем в руках, она бы не пролила ни капли. Рядом с Брентом она вдруг ощутила такую защищенность, как будто они давно знали друг друга.

Брент на руках внес ее в кабинет доктора Конвилля, словно она была двухлетним ребенком, и, положив ее на кушетку, сел рядом на стул.

Через несколько минут явился доктор. Маленький, подвижный, с шапкой седых волос, он был похож на доброго дедушку. Подтвердив диагноз, он предположил, что приступ случился из-за быстрой смены климата. Африка, Аляска, Вашингтон, Уэбстер. Через двадцать минут он уже проводил их до двери, вручив рецепт.

По дороге они заехали в аптеку, Брент купил лекарство и повез Эмму домой. Не больше часа потребовалось на все путешествие, но она была словно выжатый лимон и почти не помнила, как Брент совал ей в рот таблетки и укладывал в постель.

Через несколько минут ее потянуло в сон, но она еще почувствовала, как он коснулся ладонью ее лба. Ей не хотелось, чтобы он убирал руку, и она попыталась вырваться из тьмы, чтобы сказать это, но тут же провалилась в сон.

Этот день и следующий она провела в постели и была как в тумане. Брент все время оказывался рядом, когда ей хотелось пить или пора было принять таблетки, которые ей совсем не хотелось принимать, и настаивал на своем.

– Пейте, пейте. У вас прибавится сил, – просил он, поднося к ее губам чашку.

– Жаль, что у меня нет сил запустить ею в вас, – с напускным раздражением бормотала она.

– Ну-ну, Эмма. Не надо меня «благодарить».

Она не успевала придумать достойный ответ, как снова проваливалась во тьму.

Вечером второго дня лихорадка отступила, и Эмма проснулась с ясной головой, но совершенно ослабленная. Выглянув в окно, она подумала, что, если малярия будет посещать ее при каждой перемене погоды, ей предстоит нелегкий год.

Загрузка...