Не ломайся, девочка

Глава 42

Аглая

Кипяток и арктический холод сражаются за первенство у меня в грудной клетке.

Меня бросает в жар, меня же кусает холодом.

Голова кружится. Глаза Тихона — как пульсирующие, темные омуты. Он не сводит в меня взгляда, жадно скользит по лицу, сглатывает. Здесь курить нельзя, но он вертит между пальцев сигаретную пачку, вертит без конца. И только эти его мелькающие пальцы выдают волнение.

Подонок. Мерзавец. Негодяй!

Да он даже дышать со мной одним воздухом недостоин!

Отвожу взгляд в сторону, хватаюсь за бокал, он пуст.

Рядом сразу же появляется услужливый официант, подливает вина. Глотаю, не чувствуя вкуса…

Шея горит, лицо — тоже.

— В чем дело? — интересуется Аня. — У тебя был такой вид, словно ты мертвеца увидела.

— Нет. Или да. Мысленно… Я его много раз похоронила.

— Ого… Пропавший без вести?

— Да нет же! — отмахиваюсь.

— Не томи!

— Ааа… Это просто сосед, — бормочу едва разборчиво.

— Сосед? Хм…

Аня оборачивается, разглядывает Тихона с интересом.

— Никогда не видела. Не знала, что у тебя такой сосед.

— Не сейчас. В прошлом.

— Красавчик.

— На вид опасный тип! — возражаю.

— Ух… Он на тебя смотрит. Жарко! Это так заводит… — продолжает трепаться. — Я бы его объездила! Если бы не мой парень, конечно… У тебя с ним что-то есть?

— Нет, — отвечаю резко. — Ничего нет и ничего не будет!

— И не было? — продолжает меня пытать.

— Вот что ты пристала, а? Как пиявка! Мудак он!

Последнее я выпалила в сердцах громче, чем следовало, чем привлекла внимание других посетителей ресторана.

Отвечаю возмущенным взглядам вежливой улыбкой.

— Почему ты вообще меня именно сюда притащила? — шепчу. — Почему именно сюда, Аня?!

Она хлопает глазами, я давлю взглядом. Приучилась. Я давно не та простушка Глаша, которая не могла вынести прямых взглядов в глаза и тушевалась при давлении. Я сама давить научилась и отстаивать интересы. Я и за бизнес закуситься не побоялась, всем рискнула… И дочку оставила вопреки…

— Аня… — почти рычу.

— О черт, — она бледнеет. — Постой. Ты…

Она еще раз оборачивается, смотрит на Тихона и быстро поворачивается ко мне, трет нос салфеткой.

— Боже, это он… Тот самый, да?! Ты нам его ни разу не показала. Я его в глаза не видела. Отец Никуши?!

— Замолчи! — шиплю.

Хотя это не имеет значения. Я никогда не делала секрета из того, что у меня есть дочь. Я люблю и горжусь ей, да у меня в рабочем профиле ссылка на личный, и там полно наших фото и видео. А еще я полюбила фотосессии с Вероникой, отмечая быстро летящее время…

— Я не знала, — оправдывается Аня. — Я просто прочитала на той открытке время и место, позвонила. И все… я же как лучше хотела. Думала, тот тайный поклонник не зря за тобой полгода бегает, уламывает. Я же не знала… Не знала, что здесь тот самый подлец окажется!

— Довольно. Я ухожу. А ты… если он тебе так понравился, можешь присесть к нему на член. Встряхнешься! Он, знаешь ли, тот еще самец, у него баб немерено, на всех добра хватит!

Знаю, я несправедлива. Аня точно не желает мне зла, но я не могу спокойно реагировать! И не выношу, когда мою жизнь за моей спиной устроить пытаются. Просто не выношу!

Рассерженно поднимаюсь, схватив сумочку.

Тихон тотчас же встает и бросается ко мне.

— Глаш. Глаша… Аглая… Прошу. Давай поговорим?

У него трясутся губы. Они бледные и тонкие, как нити. Глаза безумно и жадно скользя. Пальцы хватают за кисть, обжигают.

Жадно скользит выше, до локтя, снова к кисти спускается, к кончикам пальцев.

— Не трогай меня, ничтожество. Не трогай.

— Глаш, я не мог. Я все объясню. Не мог… Нельзя было. Давай поговорим? Не здесь, — просит. — Я… Я все про знаю. И про дочь. Нашу… Тоже!

Если бы он просто про меня трепался своим лживым языком, я бы еще молча могла сбежать. Но он самое святое, самое дорогое мое посмел тронуть. МОЮ ДОЧЕНЬКУ.

— Это моя дочь, а ты — просто ошибка. Просто преждевременный эякулят, понял?! Ты… Отойди! — мой голос гремит. — Отойди и не смей упоминать мою дочь, потаскун, блядь. Враль. Вали к невесте, к вашему ребенку! Гнус.

— Не было у меня никогда невесты. Не было. И не рожала она. Я все объясню, сейчас… есть возможность. Я чист, я ни с кем. Я… Я люблю тебя!

Вокруг стихло. Даже музыканты перестали играть, разинув рты, смотрят.

— Не смей говорить о любви, потаскун вонючий! Ни одному твоему слову не поверю, слышишь? Ни одному! — выкрикиваю.

Потом приглядываюсь к тому, во что этот гнус одет.

— И костюмчик мой. Тот самый!

Я киплю.

Теперь-то я знаю, кто мой тайный клиент, кто бешеные деньги отваливает на свой гардероб, кто самые дорогие варианты заказывает. Тот самый потребитель эксклюзива и, буду честна, всегда оплачивает намного больше, щедро!

— Ах ты негодяй. Гнусный, подлый, вонючий негодяй! — меня трясет. — Не смей носить мои костюмы. Не смей!

Распахиваю сумочку, там у меня лежат красивые серебряные ножницы с позолоченной ручкой и гравировкой моего имени на рукояти.

Вчера подарили, сегодня я взяла их похвастаться Ане.

Вынимаю их и щелкаю, приблизившись к Тихону.

Хватаю его за галстук, начиная кромсать, делаю пару рывков.

Потом, словно мне не хватает испорченного галстука, я дырявлю воротник и рубашку.

— Не смей. Слышишь меня?! НЕ СМЕЙ! Больше ни за что… Никогда… И деньгами, и заказами подавись!

На моих плечах стискиваются его пальцы. Я выворачиваюсь, взмахнув ножницами, острие чиркает по груди, в прорехе, оставив красный след.

Отшатываюсь назад, понимая, что это перебор!

Запнувшись, рухнула на стул.

— Глаша!

— Уйдиии! — кричу, швырнув в него тарелку.

Он прикрывается, но вторая тарелка угодила в голову и рассыпается брызгами осколков во все стороны.

Тарелки здесь — тяжелая ресторанная утварь. По правой части лба Тихона потекла струйка крови.

Кругом начинаются крики, посетители вскакивают со своих мест, заметалась охрана.

Выплескиваю остатки вина из бокала в лицо Тихону, который все же пытается пробиться ко мне сквозь летящие в его сторону снаряды.

— Глаша, я виноват, признаю, но… Гла-ша!

— ЧТО ЗДЕСЬ, ЕБ ТВОЮ МАТЬ, ПРОИСХОДИТ?! — гремит низкий, хриплый голос мужчины. — КЭП, ЧТО ЗА ХУЙНЯ?!

Я застываю.

Голос кажется знакомым.

Посмотрев на того, кто произнес эту фразу, направляясь в нашу сторону впереди вереницы охраны, я сразу же узнала того мужчину, из прошлого. Он однажды приходил на квартиру, когда я еще снимала ее с Тихоном на пару.

Тогда я испугалась, подумав, что за абрек криминальной внешности! Кавказец и сейчас выглядит… так же опасно. Лицо, как у зверюги, таким детишек пугать можно!

Сейчас он выглядит более лощеным и холеным, сытым каким-то. За ним, юркая между охранниками, спешит та самая девушка.

Александра Ставрина, очень известный фотограф! Та, что заказывает у меня наряды, она и бутылку шампанского презентовала, ее супруг — хозяин этого ресторана.

Стоп! Ее супруг — этот кавказец?!

И Тихон их знает, потому что спешит в его сторону.

— Все норм, Рас. Расул, я заплачу.

— За что ты мне заплатишь, а?! У меня приличное заведение, а не сральня, где можно разборки устраивать. Сегодня замминистра культуры с супругой миловался. Ебать, ты культурную программу им подвез! Ты… С бабой своей разобраться не можешь?!

— Я не его баба! — возражаю устало. — Его бабы… рангом пониже, шлюхи! — кривлю губы. — Простите. Я возмещу убытки. Выставите счет на мое имя.

— Рас, все норм. Я заплачу, виноват! Я… — оправдывается Тихон.

— Тихо! — рявкает.

— Расул, ты не слишком… — интересуется его супруга, коснувшись напряженного плеча ладонью.

— Не слишком! Они репутацию, нарабатываемую годами, могут за один, сука, вечер, мне угробить! — возражает резко.

После этих слов Расул разворачивается, бросив охране:

— Обоих в мой кабинет.