Не могу отвести глаза

Глава 27

Шелби сидела на диване, сбросив туфли, и наблюдала, как Куинн готовит ей чай.

Он выглядел таким привлекательным, домашним. Привлекательным мерзавцем. Домашним лжецом. Заботливым, любящим и невероятно сладким. И лживым, гадким су…

— Два кусочка сахара, правильно? — спросил Куинн, ставя на кофейный столик черный пластмассовый поднос, на котором пронзительно-розовыми буквами было написано «Любить в Мэриленде приятнее». Похоже, Бренда и Гарри пытались любить друг друга во многих местах. — И еще я заправил тостер. Думаю, тебе следует поесть что-нибудь легкое?

Удивительно, но Шелби поймала себя на том, что извиняется. Она уже и так провела всю свою жизнь, извиняясь за то, что несовершенна. Да, закоренелые привычки ломать трудно.

— Спасибо, как это мило. Извини, что доставляю тебе столько хлопот.

Куинн подал ей дымящуюся кружку, сам взял вторую и сел по-турецки перед диваном.

— За что же ты извиняешься? За то, что на тебя чуть не напали? За то, что остановила этих двух недоделанных панков, когда они хотели надуть Тони? За слезы, столь свойственные человеку? Думаю, ты чертовски восхитительна, если хочешь знать.

У Шелби по спине побежали мурашки.

— Ты прав. Я, наверное, не должна извиняться. Ладно, я заберу свои извинения и заменю их, просто сказав «большое спасибо за то, что сегодня спас меня. Дважды».

Улыбка заиграла на губах Куинна, и на нее откликнулось сердце Шелби.

— Да, я тоже чудесный, правда? Мы с тобой пара героев и заслуживаем награды.

Шелби смотрела на Куинна, пораженная тем, до чего же ей хочется поцеловать его, оказаться в его объятиях, заняться с ним безумной, страстной любовью… и все это, несмотря на то, что она знает — он обманул ее, страшно обманул.

— Награды?

Куинн взял у Шелби кружку и помог ей встать на ноги.

— Да, Шелли, награды, поскольку я уже уверен: сейчас ты скажешь мне, что чувствуешь себя обязанной выйти на работу завтра, в свой выходной, поскольку должна отработать за сегодня…

— Конечно, — ответила Шелби, эта женщина, которая никогда не давала обещаний, не заключала никаких сделок, если не была убеждена, что обязательно выполнит все. Но откуда Куинн знал это про нее? Откуда она знала, что он поступает точно так же? Именно так Куинн приехал в Восточный Вапанекен. Взялся за работу телохранителя одной из Тейтов, а теперь заканчивал эту работу. И для него это до сих пор работа? Способен ли человек сделать любовь «работой»?

Многие смогли бы. Куинн, вероятно, нет. Определенно, нет, если бы Шелби подумала как следует, не поддаваясь горевшей в ней злости.

Это значит, что она ему нравится. Она не просто работа, а гораздо больше, чем работа. Шелби улыбнулась, не сознавая, что Куинн наблюдает за ней, и внезапно почувствовала себя гораздо лучше.

Но все равно, он солгал ей. И продолжал лгать. Так же как Шелби продолжала лгать ему. Да как же им обоим выбраться из этой жуткой ситуации?

— Шелли? Ты где-то далеко отсюда. — Куинн сжимал ее ладонь. Он поцеловал бы Шелби, но шестое чувство подсказывало ему: с тех пор как они занимались любовью, что-то в их отношениях изменилось. Они, естественно, стали ближе, но вместе с тем и дальше.

Он не мог этого объяснить, но в Шелби появилась какая-то настороженность, хотя она явно чувствовала себя уютно в его обществе. Как человек склонный к определенности, Куинн был не на шутку озадачен, ибо пытался разгадать женщину, которую так внезапно полюбил.

— М-м? — отозвалась Шелби, все еще мысленно прокручивая свои затруднения и решая, так ли уж плохо заниматься любовью с мужчиной, когда они оба знают, что каждый из них играет свою роль. Если это, конечно, игра. Что, если их отношения зашли дальше всех игр, правил и дурацких ограничений? И что, если в это уравнение каким-то образом проникла любовь?..

Однако сейчас они были в равном положении, каждый знал многое о другом, даже если Куинну это еще невдомек. И пока это казалось вполне справедливым.

— Я сказал, что раз завтра ты пойдешь на работу, может, устроим пикник в парке сегодня? Вдвоем.

— Что ж. — Шелби сделала шаг вперед, поскольку размышления побудили ее сдаться любви, по крайней мере в данный момент, и обняла его за шею. — Или можно просто остаться здесь, — предложила она, целуя Куинна в шею.

Куинн закрыл глаза, застигнутый врасплох острым желанием. Он вдруг заподозрил, что Шелби, влюбляется в того, за кого она его принимает, а не в того, кто он на самом деле. От этой мысли ему стало плохо, от правды будет еще больнее, а он должен выложить Шелби правду сейчас, а потом ждать или пощечины, или прощения.

Куинн ощутил губы Шелби на своей коже, кончик ее языка рисовал узоры на его шее. Мог ли он оттолкнуть Шелби, усадить на диван, признаться в том, что ее брат нанял его следить за ней? Сказать, что он не писатель, а самый настоящий мерзавец, но что любит ее и просит прощения? Сделать ее и без того плохой день поистине отвратительным?

Или ему следует пойти на поводу у ситуации в надежде, — что Шелби действительно влюбляется в него, а не в мечту, приключение? Второй раз заняться с ней любовью — это будет или двойным преступлением, или Куинн поможет ей понять, какого рода чувство она испытывает: любовь, желание или даже физическую разрядку после двух последних травм?

— О, какого черта… — пробормотал он, так и не задав вопроса: разум Куинна, к счастью, умолк, когда Шелби просунула ногу между его ног и слегка нажала на ту часть тела, которая заставила Куинна забыть обо всем, а только реагировать.

Он обнял Шелби, нашел ее губы. Мгновенная вспышка страсти, испытанная Куинном минуту назад, сменилась новым ощущением, ни разу не изведанным им, пока он не занялся любовью с Шелби Тейт.

Да, страсть здесь присутствовала. Безумное желание тоже. Но было что-то еще, какая-то неясная, смутная разница в его реакции на губы Шелби, на сладкий аромат, свойственный только ей.

У Куинна возникло желание защитить, добиться совершенства в их отношениях, поставить ее наслаждение выше своего. Ему хотелось лелеять Шелби, убедить, что он никогда не обидит ее и всегда будет любить, даже если они проживут сто лет.

Шелби так прекрасно подходила ему. Идеально, словно они были созданы друг для друга.

Ладони Куинна прикоснулись к ее телу, и Шелби тихо застонала, приветствуя его прикосновение, зная, что до того, как он прикоснулся к ней, полюбил ее, она была жива лишь отчасти. Если им не суждено быть вместе всегда, если правда, которую они в конце концов скажут друг другу, разрушит то, что сейчас происходит между ними, кто осудит ее за то, что она берет то, что может, отдает то, что необходимо отдать?

На глазах у Шелби выступили слезы, когда она и Куинн опустились на колени на ковер, все так же крепко обнявшись, не отрывая ни рук, ни губ друг от друга.

«Я хочу, хочу, хочу», — мысленно повторяла Шелби с восторгом, жадно впиваясь в губы Куинна. Он отвечал ей тем же.

«Сейчас и всегда. Сейчас.. , с надеждой на вечность… « — говорил себе Куинн, когда наконец опустил Шелби на спину, пристально посмотрел в ее влажные глаза, почувствовал, что задыхается от эмоций и становится от этого неловким, словно впервые оказался с женщиной.

В каком-то смысле это соответствовало действительности. Их первый вечер был волшебным, но сейчас все стало совсем по-другому. Лучше. Сладостнее. Больше страсти. Больше нежности. Воспоминание об этом останется навсегда, даже если между ними никогда больше ничего не произойдет.

Ее кожа с чуть выступавшими под ней ребрами была теплой на ощупь. Куинн провел ладонью по восхитительному телу Шелби, запустил руку в трусики, ища и обретая. Боготворя ее.

Она приподнялась ему навстречу без всякого стыда, сожаления, хватаясь за это мгновение и беря все, что он мог ей дать, отдавая все, что у нее было, даже больше.

В едином стремлении они касались друг друга, гладили, целовали, возясь с пуговицами и молниями, горя желанием поскорее освободить пылающую, изнывающую под одеждой плоть.

Вместе они искали разрядки, завершения. Вместе поднимались на волнах опьяняющей страсти, и каждая волна оказывалась все выше и выше, страсть становилась все более ненасытной.

Шелби вонзила ногти в голую спину Куинна и сдалась, позволив ему увлечь себя в заоблачные выси, а потом сбросить вниз.

Какое-то время единственными звуками в комнате были их тяжелое дыхание и мурлыканье Принцессы, которая пару раз подтолкнула Куинна, прежде чем прыгнуть ему на спину, а оттуда на диван, где и заняла свое любимое место возле подушек.

Шелби, наблюдавшая за перемещениями Принцессы, засмеялась и спросила:

— Как ты думаешь, мы подорвали ее моральные устои? У кошек есть моральные устои?

— Не знаю. Вот когти у них есть, точно. Я говорил, что люблю тебя? Потому что это так, — добавил Куинн, целуя Шелби в лоб и глядя на нее. Их тела, все еще соединенные, никогда больше не будут единым целым одно без другого.

Улыбка Шелби померкла. Правду ли он сказал? Проклятие, ей не следовало снова заниматься с ним любовью. Она так ясно мыслила до этого. Куинн сказал, что любит ее, но утаил правду. Скрыл, что знает, кто она. Шелби хотела полюбить кого-то, кто полюбил бы ее ради нее самой, а не ради ее наследства.

— Шелли? — промолвил он, поскольку она не ответила. «Куинн даже не называет меня моим именем, хотя и знает его».

— Я хотела бы встать. — Шелби слегка оттолкнула его. Куинн понимал, когда надо настаивать на ответах, а когда ждать другого момента. Он чувствовал, когда человек темнит, а когда делает все, чтобы уклониться от прямого ответа. Вероятно, Шелби ничего не скажет ему сейчас только потому, что он спросил ее. Разумеется, она не спешит произнести «Я тоже тебя люблю, Куинн», поскольку он глупо и нелепо признался ей в любви.

Куинн не сомневался, что Шелби не доверяет ему. Он отказывался верить в то, что она, пусть и с запозданием, раскусила в конце концов его историю прикрытия. Спроси же он, почему Шелби внезапно так охладела к нему, она уклонилась бы от ответа или солгала.

Хотя Куинн с радостью предпочел бы ложь, если бы из правды явствовало, что он не более чем часть ее приключения. Если он часть чего-то, что Шелби хотела себе «доказать», а теперь, когда доказала, Куинн вот-вот услышит:

«Спасибо, было очень весело, надеюсь, мы останемся друзьями». Именно это случается с парнями, играющими не по правилам, разрушающими радость побега, говоря разные глупости, например, «я тебя люблю».

Куинн натянул брюки, стараясь не смотреть на одевавшуюся Шелби, зная, что теперь она расценит его взгляд, как посягательство на ее личную жизнь. Для любящей, щедрой и страстной женщины Шелби была очень стыдлива, из тех, кто считает, что любовью надо заниматься в темноте, на настоящей кровати. Теперь она в ужасе от собственной разнузданности, от того, что голышом валялась на ковре в гостиной, забыв всякий стыд.

Шелби была его возлюбленной, его леди. Всегда леди, даже когда становилась бесстыжей в его руках. Боже, как же Куинн любил эту удивительную женщину!

Он обулся и встал. Как много мыслей! Как много противоречий! Шелби Тейт состояла из массы противоречий. Холодная блондинка-наследница. Хостесса у Тони. Женщина, которая вчера впала в панику при виде мыши, а сегодня в одиночку справилась с возможным похитителем и двумя малолетними хулиганами. Женщина, которая мгновение назад пылала в его объятиях, а теперь превратилась в снежную королеву, явно желающую, чтобы он побыстрее покинул ее квартиру.

Шелби стояла к нему спиной, подняв руки к узлу волос ка затылке и вынимая из него оставшиеся заколки.

— Кажется… э… сегодня мне стоит заняться… домашними делами, да, делами… которые я забросила. — Она распустила волосы, провела по ним ладонями и повернулась к Куинну. — Ничего, ладно?

Куинн хотел сказать — нет, не ладно. Он хотел обнять Шелби, посадить на диван и во всем признаться, даже рассказать о самой настоящей опасности… пусть он и сам не до конца в это верит. Никто никогда не убивает курицу, несущую золотые яйца. Никто, кроме идиотов. Но если он расскажет ей? Что тогда?

Ну, во-первых, Шелби, наверное, даст ему пощечину, что он и заслужил. Во-вторых, она, вероятно, поспешит скорее вернуться в особняк Тейтов и выйти за Паркера Уэстбрука Третьего, отказавшись увидеть Куинна, поговорить с ним, дать ему несколько минут, чтобы он на коленях умолял ее полюбить его.

Время! Ему нужно время. Время, чтобы Грейди провел свое расследование, а Шелби поверила, что Куинн на самом деле любит ее. Время набрать столько плюсов, чтобы минусы причинили боль совсем ненадолго, а потом были прощены.

Куинн притянул ее к себе и поцеловал.

— Извини меня, Шелли. Я не должен был ничего говорить. Я слишком тороплюсь, да? Мы увидимся сегодня вечером?

Она покачала головой, избегая его взгляда.

— Мне… мне действительно нужно какое-то время побыть одной, Куинн. — Шелби погладила его по щеке. — Но завтра, у Тони, я увижу тебя?

Он взял ее руку, пока она не успела опустить ее, и поцеловал в ладонь.

— У Тони, на луне. Где будешь ты, Шелли, там же буду и я.

— О, Куинн! — Ее голос дрогнул. Она высвободилась и бросилась из гостиной в убежище своей спальни.

Куинну не пришлось полагаться на инстинкты копа или специалиста по безопасности, чтобы понять: ему пора удалиться. Он нагнулся, быстро почесал мурлыкающую Принцессу за ушами и вышел из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь.

Когда стук в дверь и выкрикиваемые приветствия разбудили его несколько часов спустя, Куинн бросил затуманенный взгляд на часы и увидел, что уже больше восьми. Он встал и приоткрыл дверь. Затем снова устремился к дивану и упал на подушки.

— Давай, Гарри, заходи, чувствуй себя как дома. Там еще много пива. — Куинн мотнул головой в сторону пустых коричневых бутылок, выстроившихся в ряд на полудюжине вязаных салфеточек.

Куинн был пьян, чертовски пьян, но это не значило, что он не боялся миссис Бричта, которая могла обнаружить белые пятна от воды на своей мебели. Пьян, да. Но не совсем дурак.

— Ничего себе, — удивился Гарри, — какой грузовик тебя переехал?

— Так плохо, да? — Куинн запустил пальцы в волосы и заправил выбившуюся из под брюк спортивную рубашку. Если он вообще заправлял ее, уходя от Шелби… по ее настоятельному требованию. — Может, мне принять душ?

Гарри пожал плечами и, усевшись на обитый ситцем стул, взял пульт от телевизора.

— Как знаешь. А я пока посмотрю «Филадельфийцев», Кстати, девочки пошли в кино. На один из этих слезливых женских фильмов, где в конце кто-то обязательно умирает долгой, мучительной смертью, и это называется очищением. Никогда этого не пойму. Во всяком случае, до десяти их не будет, а может, и позднее, если они потом зайдут поесть мороженого, а я уверен, зайдут. Ты ужинал? Нет, видимо, нет. Я закажу пиццу.

Куинн поднялся, кивнул и вышел из комнаты, на ходу стаскивая рубашку. Компания ему была нужна не больше нового пива, но приветливый Гарри, похоже, думал, что ему здесь рады, как цветам в мае. Куинн не знал, как развеять его иллюзии.

Через пятнадцать минут, все еще с мокрыми после продолжительного и в основном холодного душа волосами, он вернулся в гостиную и увидел, что Гарри, потягивая пиво, подался вперед и полностью поглощен бейсболом.

— Удар? — взорвался он мгновение спустя, обращаясь к телевизору. — Разве это удар? Зона удара находится на уровне его колен, ты, придурок, а не лодыжек!

Куинн поднес руки к голове, чтобы проверить, на месте ли она после бурного всплеска Гарри. Если в этом городке хочешь утопить свое горе в одиночестве, надо сначала найти старое бомбоубежище, оставшееся от шестидесятых, и запереться там.

— Гарри? Ты уже заказал пиццу?

Жених Бренды, разменявший в этом качестве уже тринадцатый год, посмотрел на Куинна так, словно только что вспомнил, где находится.

— А? А, конечно, конечно. Будет минут через десять. Ты выглядишь лучше. Немного, но лучше. В чем дело, вы с Шелли поссорились?

— Поссорились? — повторил Куинн, садясь на диван, — Нет, а почему ты спрашиваешь?

Одним глазом поглядывая на экран, Гарри ответил:

— Не знаю. Просто Бренда едва пустила меня в квартиру, вытолкала, когда я попытался заговорить с ней, а потом я на секунду увидел Шелли, и у нее был такой вид, словно она плакала. Ну а ты напился. Это еще одна причина, по которой я… Ну наконец-то! Давно пора! — Его кулак взмыл к потолку. — Давайте, «Филлиз»!

Куинн решил, что дюжина таблеток аспирина чревата самоубийством, и пошел на кухню принять три.

То ли аспирин, то ли первая настоящая еда за весь день помогли ему избавиться от жуткой головной боли как раз к тому времени, когда «Филлиз» обставили «Пиратов». Куинн внезапно понял: он совсем не хочет, чтобы Гарри ушел, оставив его в одиночестве.

Ему нужно с кем-то поговорить. Грейди недосягаем. Мейзи тоже. Бренда даже не рассматривалась. Оставался Гарри.

Он посмотрел на простое, открытое лицо парня, на его постоянную улыбку. Гарри Мэк, здоровый, большой, мускулистый медвежонок, — жених Бренды. А у Бренды, говоря словами бабушки Куинна, «язык без костей».

Бренда знала про Шелби. Куинн мог бы побиться об заклад. А если знала Бренда, голову на отсечение — знал и Гарри. И, ведя ниточку, если Гарри знал, то мог помочь ему. Или хотя бы выслушать.

— Гарри, — начал Куинн, взяв пульт и выключив программу, начавшуюся после игры, — можно я кое-что тебе расскажу? Разумеется, мне не нужно, чтобы ты клялся на крови, но могу ли я рассчитывать на то, что мой рассказ останется между нами?

Гарри несколько секунд бессмысленно смотрел на него, потом пожал плечами.

— Конечно.

— Ты не расскажешь Бренде?

— Бренде? Не-ет. Если я расскажу ей, она начнет задавать вопросы, а потом разозлится на меня, потому что я не сообразил задать эти вопросы. Потом я спрошу, уж не считает ли она меня дураком, а Бренда скажет, конечно, ты не дурак, но точно тупой, и все закончится большой ссорой. Я многого не говорю Бренде, Куинн. Так проще. И потом она разговаривает за двоих.

И Куинн рассказал ему. Он по-прежнему был настолько пьян, что поведал Гарри все, затем откинулся на спинку дивана и стал ждать реакции собеседника.

Ждать пришлось долго, но ожидание того стоило.

— Телохранитель, говоришь? — наконец промолвил Гарри. — Ну, там пушки, бронированные автомобили, террористы и все прочее? Да, так и должно быть. Здорово.

Куинн пожал плечами и улыбнулся. Очевидно, Гарри еще не понял сути. Но он верил, что этот человек рано или поздно до нее доберется.

Поэтому Куинн молчал, а Гарри размышлял.

— Не знаю, этично ли спать с девушкой, которую ты должен охранять. По мне, так это очень опасно, если она узнает. Ты, конечно, уже думал об этом… поздновато, но подумал. Боже, да если Шелби хоть чуточку похожа на Бренду, ты покойник, приятель.

— Спасибо. — Куинн стал ждать дальше.

Гарри Мэк был настоящим чудом. Куинн невооруженным глазом видел, как шевелятся его мысли, медленно собираясь в кучу, и, только накопив их, Гарри приходил к заключению. Это был медленный процесс — с такой же скоростью течет к горлышку бутылки черная патока, — но завораживающий.

Гарри смотрел на свой пальцы, загибая их по одному, подсчитывая факты, очищая и сортируя.

— Как она может не верить, что он ей врет, если он врет ей? Как она может сказать, что она ему не врет, если она ему врет? И этот Паркер? Что, если он — плохой парень, а не просто болван, не заслуживающий ее? А если нет?

Пока Гарри молчал, покусывая нижнюю губу, Куинн поднялся и принес ему еще пива.

— Не может сказать, что он любит ее, опасаясь, что это тоже ложь. Он должен охранять ее, следить за ней. — Гарри покачал головой. — Не надо было заниматься с ней любовью. Не надо было ничего говорить о любви. Да еще она уезжает в пятницу, после ужина в честь этого мемориала. Ну и ситуация. Не знаю…

— Постой-постой, Гарри. — Куинн подался вперед. — Шелби уезжает после ужина в пятницу? Ты уверен?

Гарри хлопнул себя по рту ладонью и в отчаянии закатил глаза.

— Мне, кажется, не следовало этого говорить. Да, точно, не следовало. Но я обещаю, Куинн, что не допущу той же ошибки с Брендой. Обещаю.

— Я верю тебе, Гарри, — сказал Куинн, ничуть не полагаясь на него. — И когда ты ничего не скажешь Бренде, предупреди, чтобы ничего не говорила Шелби, если поверит, что я действительно люблю ее, хочу жениться и женюсь на ней. Хорошо?

Повторяя про себя слова Куинна, Гарри водил глазами из стороны в сторону.

— Будь спокоен, — заверил он его наконец. — А мне точно нужно выпить пива, потому что я это понял.