Не прощай мне измену (СИ)

Глава 37

Сижу у иллюминатора, глядя на крупные капли дождя, слушаю, как работают двигатели, смотрю на тёмные тучи и не верю, что это всё происходит со мной. Вылет два раза переносили из-за погоды, но обошлось без отмены. В ногах кофр с оптикой, в багаже — чемодан с летними вещами. Стюард-милаха размахивает руками во время предполётного инструктажа. Прислушиваюсь:

— В крайне маловероятном случае аварийной посадки и эвакуации под сиденьями расположены спасательные жилеты, аварийные указатели направят вас к ближайшему аварийному выходу…

Грустно улыбаюсь.

У нас есть семейный секрет, который, конечно, секрет Полишинеля, но обсуждать его не принято. Я же говорила, что Тим не летает?.. В первую нашу весну приятели предложили присоединиться к ним в поездке на Пивной фестиваль в Прагу. Это главный конкурент Октоберфеста, правда длится он больше месяца и можно неспешно пробовать разнообразные извращения пивоваров со всей Европы. В общем, мы, как заправские алкоголики, согласились.

Муж любит путешествия. Он месяца за два до отпуска начинал присматривать, например, коттеджи в Карелии или апартаменты в Казани. Деталь за деталью собирал нам идеальный отпуск, спрашивая моё мнение по разным нюансам, но обязательно что-то утаивал, чтобы сделать на месте сюрприз. Он любил наблюдать, как я застываю с открытым ртом у окна, заворожённая видом, или пробую что-то непривычное. Вместе пили эти эмоции.

Мы объездили солидную часть России и немного Европы. На машине. Муж обычно сразу после выезда начинает рассказывать какие-то подробности о первом месте остановки. Это переключало с рабочих и бытовых тем, нам обоим нравился дух приключений. Но в то утро, когда такси везло нас на рейс в Прагу, где уже ожидали друзья, Тим был молчалив и даже слегка раздражителен. Хмурился, иногда сжимал кулаки, но уверял, что всё в порядке.

Он отстал по пути со стоянки такси до аэропорта. Позвонил Королеве Марго, успокоить, что мы вовремя и благополучно доехали, чего сроду не случалось, потом проверил надёжность ручек и колёсиков на чемоданах, снова набрал кого-то из офиса напомнить, где оставил документы для проверки. Рамку на входе в здание он проходил без кровинки в лице. Я смертельно перепугалась, когда он, позеленев, сполз на кресло в зале ожидания, бормоча что-то очень нецензурное.

Весь холодный, с мокрой спиной, хриплым дыханием и зашкаливающим пульсом он ледяной ладонью с дрожащими пальцами держал меня за руку, чтобы я не сорвалась на поиски врача. Тим старался не двигаться, но было видно, как борется со спазмами и тошнотой. Когда он рефлекторно начал держаться за сердце, я бросилась вызывать скорую. Это были самые страшные минуты моей жизни. Тим посмотрел на меня глазами, в которых зрачок почти полностью затопил радужку, и попросил:

— Не надо врача, Сим-Сим, вызывай такси домой. Не сработало…

Тогда я узнала, что у мужа аэрофобия, и перед выездом он две недели тайком пил курс успокоительного. Оказывается, консультировался с психологом, которого посоветовала Лада. За моей спиной! Тот сказал, что шансов на успех немного, но можно попытаться. Тим решил, что получится.

Пока я, намертво прилипнув, обнимала его по дороге домой, он гладил меня по спине, и, пряча свою уязвимость, оправдывался куда-то в макушку, мол, слышала ли я, как скрипит самолёт, а у пассажиров нет ни одного парашюта, и в двигатель в любой момент может попасть птица, пилоты через одного умеют вручную сажать воздушные судна, а из инструментов у них только инструкции. Как им вообще доверять?! И помню ли я, сколько раз у обычных компов выпадает синий экран, а вся авионика — это то же программное обеспечение, только немного другое… На борту кормят фигней — можно отравиться, и хоть бывают симпатичные стюардессы, но всё равно любой корабль лучше самолета, потому что плавать он умеет, а летать нет. В воде он меня спасёт, а в воздухе — всем хана… Жалась тогда к нему и была счастлива, что это аэрофобия, а не что-то непоправимое, и я его не потеряю.

С тех пор тема любого крылатого транспорта была закрыта, больше эти эмоции не хотелось переживать никогда. Нам хватало и четырёх колёс, чтобы добраться до впечатлений. Так что аэропорты — это чисто моя тема. Хотя все рабочие и творческие поездки всё равно подготавливал Тим. Он распечатывал подробные памятки когда и куда заселяться — это были приличные гостиницы или уютные апартаменты, расположенные недалеко от мест, где происходили выставки, конференции и прочие события, которые нужно было посетить. Если не предоставляли трансфер, то он вёл меня к такси, и всегда был на связи, убеждаясь, что со мной всё благополучно.

А теперь сама. Как бы ни храбрилась, но внутри всё равно холодок паники. Я не сама, я одна.

Самолёт медленно трогается. В очередной раз мысленно перебираю по списку, всё ли взяла, хотя, конечно, уже бесполезно, но не могу перестать, потому что собиралась я, мягко говоря, в спешке. Три дня назад, позавтракав с Тимом, поехала на встречу к Сизову. Он уже ждал меня за тем же столиком и перед ним лежали два пухлых конверта разного размера. Один большой с документами по гранту, а второй… Карта и договор аренды на небольшую квартиру в районе Потсдамской площади, недалеко от Новой национальной галереи Берлина, где нам придётся бывать чаще, чем в университете.

В итоге первый конверт уехал со мной, а второй остался у Вячеслава Игоревича. Мне и гранта — с головой. И да, трусишка Сима едет на три месяца с возможностью остаться ещё на два, если будут силы и желание. Лучше так, чем быть отчисленной за нарушение условий гранта. Сизов отдельно обратил внимание на те абзацы, где прописаны неприятные санкции в. А мои привилегии распространяются только на попадание в команду выигравших, и дальше всё как у всех. То есть не всё — проживать мне предложили отдельно, с повышенным комфортом, но как у всех, значит, как у всех.

И дальше понеслось.

Паника. Доверенность юристу на представление меня во время развода и срочное оформление кое-каких документов, страховка. Паника. Новый счёт в банке, карточки, валюта, автоплатежи. Непростая беседа с Боречкой. Паника. Сбор вещей и аптечки. Что вообще в неё должно входить, кроме лейкопластыря и нурофена? Паника. Визит к прекрасной Лере. Я не знаю, как это обычно объясняют люди, когда идут к стилисту подстричься, а выходят с цветными прядями на голове. Психанула?

Лада всю дорогу к родителям восхищённо ахала и умилялась. Мама же оглядела, цокнула, улыбнулась и промолчала. Просто обнимала дольше обычного. Они с папой уже знали, что я подала на развод, и стойко держали при себе своё мнение. Известие об отъезде их ошарашило, но в итоге пришли к соглашению, что так будет лучше. Надо сказать, из Лады всегда был отличный парламентёр, тогда как я не сильна в разговорах даже с собственной семьёй.

Самолёт ускоряется. Капли дождя на стекле превращаются в мокрые дорожки, будто город плачет, отпуская меня. Хочется верить, что это слёзы радости, хватит грустить. Сбрасываю непонятно какой по счёту звонок Тима. Значит, узнал. Час назад. Интересно от кого. Судя по молчанию Королевы Марго, точно не от родителей.

После того завтрака мы лично больше не виделись. Уходя, он прижался к виску губами, а потом пристально посмотрел в глаза, погладил большим пальцем подбородок и тихо сказал:

— Развода не будет, Сим-Сим, я дождусь.

И ушёл, оставив ошеломлённую Симу, которая была уверена, что уведомление с Госуслуг он не получил.

Эти дни Тим по-прежнему приезжал вечерами, но не поднимался. Как обещал, ждал, когда буду готова поехать домой, но я не была готова там оказаться, даже чтобы взять вещи в поездку. Купила новые.

За окном серая мрачность. Достаю ноутбук, буклеты с описанием университета и отзывами людей, прошедших программу. Пытаюсь проникнуться атмосферой. На это у меня три с половиной часа полёта и следующие три месяца.

В какой-то момент самолёт выныривает из облачной пены, вокруг всё пронзительно голубое и мы летим навстречу солнцу. Радужные блики на прохладном стекле маленького окошка иллюминатора делают картинку сказочной. Лёгкие раскрываются, дышу глубоко и спокойно. Кажется, даже паника взяла перерыв на кофе. И только сейчас понимаю, насколько огромный мир, сколько всего ещё ждёт впереди, и если у тебя вдруг пропали свои крылья, то стальные тоже подойдут. Хотя бы первое время.

Полетели, Сима.

Тим

— Потеря… л

Пытаюсь выговорить, но у этого долбанного слова всё время теряется последняя буква, придавая ещё больше драматизма происходящему. Врач скорой помощи рвёт узкий рукав рубашки, чтобы добраться до вены, и тихо уточняет у фельдшера тут ли мои вещи. Тот подтверждает, что сумку на носилки положила охрана. И врач, заканчивая вводить лекарство, громко, будто я одновременно слабослышащий и тупой, поясняет, — Всё на месте, не волнуемся, бережём сердечко, никто ничего не потерял!

— Потерял, — не соглашаюсь, но чувствую, как уплываю от инъекции.

Потерял и теперь бессилен.

Два часа назад по дороге на встречу раздался звонок с незнакомого номера. Жму ответить, и в салоне звучит хорошо поставленный голос Алёны. Тихо матерюсь.

— Здравствуй, Тимур.

Ни единой лишней эмоции, холодная доброжелательность. Мы это уже проходили. Ни капли личной заинтересованности в поведении. Сначала. А потом она превращается в танк, прущий к цели, невзирая на средства и сопутствующие потери. Какое-то время целью был я. Небезуспешно, о чем бесконечно жалею. Но с того вечера в “Сапоре” личных встреч у нас не было, да и той не должно было быть, конечно. Все деловые контакты я тоже обрезал, перевёл на Лёху, как и основной бонус по проекту. Он не жалуется.

— Здравствуйте, Алёна Вячеславовна. Вы, вероятно, ошиблись номером, набирая Алексея. Всего наилучшего… — жму отбой. Все известные её номера давно отправлены в блок, этот уйдет туда же.

Крепко сжимаю руль. Если по-честному, Алёна тут ни при чём, я сам всё проср@л, хотя Леха это назвал более ёмким словом. И я с ним согласен. Поэтому, когда вновь раздаётся звонок, собираю остатки вежливости и отвечаю почти без сарказма:

— Снова здравствуйте, Алёна Вячеславовна.

— Тимур, не бросай трубку. Это важно.

— Все важные и неважные вопросы решает Алексей, — тянусь к кнопке со значком красной трубки.

— Это не по проекту — начинает нервничать.

— А не по проекту у нас вопросов нет.

— Тимур! — срывается Алёна, — Она всё равно выбрала не тебя!

Это о Симе. Очень зря.

Алёна ревнивая и конфликтная женщина, особенно если у неё что-то не получается. А я не получаюсь. Теперь. И то, что было, считаю ошибкой, даже если до физической измены не дошло. Она разбирается в людях, предугадывает поступки, и меня просчитала, в своё время. Дождалась, когда я, кретин, начну делать ошибку за ошибкой. Сейчас делает их сама.

— А кого? — вкрадчиво интересуюсь я, наливаясь холодной яростью.

— Деньги, — выпаливает Алёна и продолжает частить, — Она выбрала деньги. Я знаю, что вы больше не вместе, Тимур, и давно. Давай встретимся, поговорим…

— Значит так, — перебиваю, пока окончательно не вывела этим бредом, — свои фантазии по поводу моей жены оставь, пожалуйста, при себе. — Делаю особое ударение на слове “пожалуйста”, стараясь тоном показать всю глубину последствий, которые обязательно будут, если она хоть слово ещё скажет о Симе. — Это последний вежливый разговор. Вместе мы с женой или нет — только наше дело. Не твоё. Это понятно?

— А ты спроси, где она сей…

— Всё! Нахрен! — бросаю трубку.

Неверяще усмехаюсь — надо же такое придумать… Еду дальше, а сомнения подтачивают… На что-то ж рассчитывала Алёна, когда сочиняла эту нелепую ерунду? Ведь я легко могу всё выяснить. Чутьё подсказывает, что какая-то правда в словах Алёны должна быть, но мозг отказывается верить в это индийское кино. Деньги или любовь? Лоб морщится — бред же собачий.

Но жене всё-таки звоню. Сбрасывает. Думал, что период, когда она не отвечала на мои звонки, прошёл… Набираю снова — то же самое. Наверное, рано беспокоиться, но неприятное предчувствие уже ворочается за рёбрами. Звоню отцу Симы, тесть сухо отвечает, что ничем помочь не может, и, думаю, не хочет. Правильно, папа Саныч, защищай свою дочь. На твоём месте я бы со мной вообще говорить не стал.

Остаётся Лада. У нас был тяжёлый разговор на крыше после концерта. Это странно, но несмотря на то, что тогда высказала Лада, а постаралась она от души, с оттяжечкой, надежда во мне окрепла. Вряд ли кому-то другому позволил бы вообще заикнуться, но благодарен подруге жены за поддержку. Это она забирала Симу после той фотосессии… Фото умирающей души Сим-Сим выжигали нутро, но я продолжал смотреть, пока не остался лишь пепел. Боль от собственных ошибок увеличивается кратно, когда понимаешь, что за них заплатил единственный близкий тебе человек.

— Лад, где Сима? — начинаю без предисловий.

— И тебе привет, — отвечает спокойно. Она, наверное, единственная знает, сколько мы значим друг для друга, поэтому всегда очень деликатна, — Сима сегодня улетает в Берлин, Тим.

— Какой, нафиг, Берлин? Она вчера вечером дома была… — в лобовое начинают бить капли дождя, застилая видимость, но у меня и без этого на глаза опускается пелена.

— Была. А сегодня не будет, — пауза, во время которой Лада явно набирается смелости, чтобы чем-то меня “обрадовать”, потому кое-как паркуюсь у обочины, пока не впилился куда-нибудь, — Тим, послушай, я никогда не лезла к вам, ты знаешь, но не сейчас. Не останавливай её. Симе нужно…

— Я тебя услышал, — прерываю её, потому что и так знаю, что хочет сказать. Симе, мать вашу, сейчас лучше без меня. — Что в Берлине?

— Грант Берлинского университета искусств. На три месяца, минимум… или на пять.

— …! Когда самолёт?

— Тим…

— Ладно, я понял.

Жму отбой.

Отсекаю хренову тучу вопросов о выборе, о деньгах, о гранте — всё потом. Пишу сообщение Сим-Сим, чтобы взяла трубку, а сам открываю расписание полётов. Прямых рейсов в Берлин сегодня два. Один через час. Срываюсь с места, проезжая на красный. Если поднажать, успею. Автоматически потираю большим пальцем обручалку. Сима тоже носит. Подала на развод, а носит. Держусь за это знание, как за спасательный круг. Что ты натворил, маленький? Я же тебя не потерял?

В последнюю нашу встречу она так и осталась стоять в прихожей, потерянная от моих слов о разводе. Думал, поймёт насколько нужна, думал, что всё ещё нужен ей. Весь вечер со мной была та же Сима. Раненая, настороженная, но моя, как раньше. На следующий вечер, паркуясь внизу, предложил опять вместе посмотреть кино, на расстоянии. С планшета отправил ссылку на фильм и увидел в окне, как опускается экран проектора. Неужели ошибся, что моя?

В аэропорт приезжаю за десять минут до завершения посадки на первый рейс. Как в прошлый раз, долбанная аэрофобия радушно встречает липкой испариной, тремором и болью в груди. Но сегодня во мне под завязку адреналина, на нём и функционирую.

Сима уже в самолёте, всё ещё рядом, трубку по-прежнему не берёт. Билетов на этот рейс, конечно же, не осталось. Сдали один на следующий, будет мой. Не отпускает чувство надвигающейся катастрофы. Кажется, связи, что несмотря ни на что сохранялись до сих пор, на расстоянии оборвутся. День-два и последствия будут необратимы. Я надеялся, что есть время, что постепенно смогу без следа стереть последствия того, что сделал, как того Тима на стене. Плана, как жить, если вдруг не получится, не было.

Сжимаю мутнеющую голову. На миг чудится, что вижу проходящую мимо Симу со своим несуразным зелёным чемоданом. Чувствую лёгкий аромат её духов и дёргаюсь в ту сторону, зову, но она не слышит, тащит эту громадину, а я не могу помочь — ноги не двигаются. Тру глаза, сбрасывая морок. Усилием воли заставляю себя подняться и иду к автомату с водой. Мысль, что через семь часов мы будем вместе в одном городе, держит на грани сознания.

Дёргаю тесный ворот рубашки, глотая бесполезную воду. Считаю замедляющиеся удары сердца, которое, кажется, саботирует работу. Эй! Хочешь к Симе? Тогда приказываю биться, нам еще долететь надо! Но боль в груди крепнет, распускаясь бордовым. Оседаю на пол рядом с автоматом. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Всё же не справился. Сквозь шум в ушах слышу крики — зовут охрану, врачей, господа бога… Пусть. Уже неважно.

И когда мир идёт крупными трещинами, распадаясь на части, я снова вижу Сим-Сим. Только светлую, домашнюю, открытую, с растрёпанными со сна кудряшками. Она жмётся, обнимая тёплыми руками, и тонкими пальчиками перебирает волосы на затылке. Притягиваю к себе, шумно вдыхая воздух, наполненный её запахом, и намертво прижимаю. А она тихо смеётся мне в шею… счастливая. Моя любимая женщина, которую я сегодня окончательно потерял.