Нечаянный поцелуй

Глава 13

Большой зал Ганлингорна звенел весельем. Обитатели замка ели, пили, болтали и развлекались, кто как мог. Раф со слипающимися глазами сидел, прижавшись к Дженове. Его маленькое теплое тельце служило ей напоминанием о том, какая она счастливая. И какой счастливый Раф, что ему не довелось иметь отца, подобного Болдессару!

Она взглянула в сторону Генри. Пребывая в благодушном настроении, он слушал, что говорила ему Агета. Сегодня вечером он уже заставил Дженову покраснеть, когда похвалил фиалковое мыло Агеты. Хотя он и адресовал свою чарующую улыбку и слова Агете, его глаза искали Дженову, и, когда нашли, в них вспыхнул жаркий блеск, предназначавшийся ей, и только ей.

«Я никогда больше не смогу вдыхать запах фиалок, не твердея», – признался он ей после совместной ванны. Дженова рассмеялась и предложила в другой раз испытать ее собственное мыло с ароматом розы. Как будто он собирался здесь поселиться. Как будто впереди у них была целая вечность.

Теперь Дженова не стала бы утверждать, что он такой, как Мортред, в глубине души она всегда знала, что это не так. Он честный, благородный, надежный, словом, такой, каким должен быть настоящий мужчина. Он добрый и щедрый, предупредительный и надежный, готовый защитить ее, Рафа и Ганлингорн. Ей очень не хотелось, чтобы он уезжал.

Дженова вздохнула. Она испытывала непреодолимую потребность высказать ему свои нарастающие сомнения насчет Болдессара, однако не решалась. Генри мог подумать, что она просто хочет удержать его при себе. Он знал, что она в состоянии сама за себя постоять. Ведь она леди Ганлингорн. Но Дженова и вправду чувствовала тревогу, и причиной ее был Алфрик.

Несмотря на все ее ухищрения, он все же умудрился в этот день сказать ей несколько слов наедине. Агета оставила их на некоторое время одних, сославшись на срочную работу, – девушка, по всей видимости, считала, что помогает своему кумиру, – и Алфрик разразился пространной речью о том, что безумно любит Дженову.

– Я не изменю решения, Алфрик. Мне жаль. Простите меня, если я вас обидела.

Молодой человек побледнел.

– Я могу вас простить, но мой отец – никогда. Он вынудит нас сочетаться браком, миледи, – добавил он пылко. – Поверьте мне, будет лучше, если вы станете моей женой по доброй воле. Вряд ли вам понравится то, что сделает мой отец.

Дженова поднялась и, глядя на него сверху вниз, спросила:

– Вы мне угрожаете, Алфрик?

Он покачал головой. В его глазах блестели слезы.

– Нет, миледи, я пытаюсь помочь вам.

Не добавив больше ни слова, он тоже поднялся и, поклонившись, покинул ее.

Дженова осталась стоять. Ее тревога усиливалась. Даже спустя несколько часов она продолжала чувствовать волнение. Если верить словам Алфрика, Болдессар собирался вынудить ее обвенчаться с его сыном. Что за нелепость! И все же Алфрик не сомневался, что отец приведет свой план в исполнение.

Что заставило ее в свое время принять решение выйти замуж за Алфрика? О чем только она думала? Какая же она дура! Она рассчитывала отомстить памяти Мортреда, а вместо этого подвергла риску себя и всех, кто от нее зависел.

– Дженова?

Генрих наклонился в ее сторону. Его глаза блестели любопытством.

– У тебя такой серьезный вид, – заметил он. – Что-то случилось?

– Ничего. – Она встряхнулась и придала лицу беззаботное выражение. – Тебе нравятся лицедеи?

Генрих бросил мимолетный взгляд на актеров, наряженных в диковинные костюмы. Судя по всему, они должны были изображать сарацин, но больше походили на банду оборванцев. Яркий взгляд Генриха снова вернулся к Дженове, и, казалось, заглянул ей в самое сердце.

– Мне нравятся лицедеи. Мне все нравится в Ганлингорне.

Это правда? Неужели он больше не скучает по Лондону? Дженова поверила, что он не покривил душой. Его лицо светилось открытостью. Может, Ганлингорн очаровал и его наконец. Но хватит ли его чар, чтобы удержать Генри?

– Болдессары вернутся? – спросил он, нарушив ее размышления. – Я в прошлый раз решил, что они уехали навсегда. Неужели мы и вправду больше их не увидим?

О визите соседей ему стало известно лишь после их отъезда. Настойчивость Алфрика, казалось, его позабавила. Но теперь в его голубых глазах плясали искры раздражения.

Дженова пожала плечами:

– Они мои соседи. Я не могу отказывать им в гостеприимстве только потому, что они вызывают у меня досаду.

– Почему бы и нет? – возразил Генри. – Повесь на воротах список людей, которых не принимают, потому что они зануды.

– Генри…

Раф хихикнул.

– Ты могла бы включить туда имя мастера Уилла, мама. Он слишком громко говорит и не слышит ни слова из того, что пытается сказать ему собеседник.

Мальчик повторял то, что когда-то сказала ему сама Дженова. Она укоризненно покачала головой, едва сдерживая смех.

– И лорда Болдессара. Он смотрит на замок так, словно уже планирует, как бы устроить здесь все по-своему.

Дженова не догадывалась, что Раф так проницателен. Для своего юного возраста он слишком хорошо все подмечал. Сидевшая рядом с ней Агета раздраженно прищелкнула языком, отказываясь потешаться над семьей Алфрика. Как жаль, подумала Дженова, что Агета не так благоразумна, как Раф. Вдруг она вспомнила, что Рона просила ее передать кое-что Генри.

Рона вернулась сразу, едва Алфрик покинул Дженову в большом зале. С пылающим лицом, она выглядела взволнованной и ничуть не походила на обычную сдержанную Рону. Ошеломленная, Дженова не поняла, что сказала Рона.

– Леди Дженова, у моего отца есть сообщение для лорда Генриха. Он просит передать ему, что у них есть общий друг. Некто, кому известно о Шато-де-Нюи.

– Прошу прощения? Я не поняла.

– Мне нужно идти. – Глаза Роны полыхали огнем. – Вы передадите ему то, что я просила?

– Шато-де-Нюи. Конечно. Но что это значит?

Однако Рона уже ушла, торопливо последовав за братом, оставив Дженову в состоянии растерянности и тревоги.

Шато-де-Нюи? Странное имя и какое-то неприятное. Из уст Генриха она никогда его не слышала. Удивительно, что Болдессар счел нужным передать сообщение Генриху, которого ненавидел. Не затевает ли он какую-то игру? Дженова поначалу решила ничего не говорить Генри, но не в ее правилах было скрывать информацию, предназначавшуюся не ей.

– Генри, когда здесь была леди Рона, она кое-что упомянула. Название какого-то небезызвестного тебе места. Она сказала, что у тебя и у ее отца есть общий друг.

Генрих с улыбкой посмотрел на нее. Он так напрягся, что даже челюсти свело.

– О!

– Оно какое-то необычное. Название замка.

– Наверно, это еще одно поместье, которое, как утверждает Болдессар, я у него похитил. У меня такое чувство, что я должен отдать ему все свои владения до последнего акра, чтобы наконец избавиться от него. Итак, как называется замок, Дженова?

– Шато-де-Нюи. Ты слышал о таком?

Улыбка все еще играла на его губах, он не сводил глаз с Дженовы, но его самого здесь не стало. Словно из него вынули душу и осталась одна оболочка. Генрих перестал существовать, остался лишь один мускул на щеке, подергивавшийся в неистовом тике.

– Генри? – Дженова протянула к нему руку.

Но момент замешательства миновал. Генрих хмуро уткнулся в свой винный кубок, и упавшая на лоб прядь волос спрятала его глаза.

– Это имя мне неизвестно, может быть, я и слышал его когда-нибудь, но забыл. Леди Рона не сказала, что имела в виду?

– Кажется, она обмолвилась о вашем общем друге, твоем и ее отца. Сказала, что это очень важно, но вела себя как-то странно. Думаю, ее что-то сильно встревожило, когда она…

Генрих покачал головой, не отрываясь от кубка:

– Нет, милая, мне это ни о чем не говорит. – Он поднял на нее глаза и широко улыбнулся. – Я и не подозревал, что у Болдессара есть друзья!

Она рассмеялась, но задумалась.

«Он назвал меня «милая». Он никогда не называл меня так при всех. Должно быть, расстроился. Что это может значить? Что это за место такое, этот Шато-де-Нюи?»

– Раф, – обратился Генрих к мальчику. – Расскажи маме, что сегодня делала Рейвен.

Раф просиял, стал сбивчиво рассказывать матери длинную историю о черной кошке с котятами. Дженова притворилась, будто слушает, но не могла избавиться от мысли, что Генри нарочно сменил тему разговора, стараясь взять себя в руки. Краем глаза она наблюдала за ним. Его лицо покрывала мертвенная бледность. Губы были плотно сжаты, щеки прорезали глубокие морщины.

Впервые за все время знакомства Генрих вдруг показался Дженове постаревшим и отчаявшимся.

Дженова взяла себя в руки. Нет, он не мог совершить ничего такого, о чем не решился бы ей рассказать. Он не скрывал, что имел множество женщин. Что был рыцарем и участвовал в бессчетных битвах, убивал врагов. Он наверняка вел с королем какие-то тайные дела, от которых зависело благополучие королевства и участь тех, кто мог причинить ему вред.

Но все это не могло лишить его самообладания.

Шато-де-Нюи.

Что это значит? Генри сказал, что впервые слышит это название, однако по его виду Дженова поняла, что это не так. Генри был в шоке. Проклятый Болдессар! Никак не оставит их в покое.

– Мама? Ты меня не слушаешь!

Раф нетерпеливо дергал ее за рукав. Дженова извинилась и пообещала впредь быть внимательной. Но когда взглянула на Генриха, увидела в его глазах отстраненное выражение. Словно они были чужими.

Генрих стоял на крыше главной башни замка Ганлингорн, устремив взгляд через сочные выгулы и заливные луга, через леса, что входили во владения Дженовы, туда, где начиналось море. Из-за туч, скрывавших луну, он не мог видеть в темноте холодные вздымающиеся волны, но знал, что море там. Шато-де-Нюи тоже был там, на задворках его памяти. В ожидании, вечном ожидании.

Он надеялся, что этот период его жизни кончился, но чувствовал, что он висит над ним как дамоклов меч и опустится ему на голову, когда он меньше всего будет этого ждать. Но откуда Болдессар знает это имя? Кто мог ему сказать? Что за безымянная тварь вдруг вспомнила о Генрихе и открыла его страшную тайну? Главная опасность состояла в том, что рано или поздно Болдессар воспользуется этим обстоятельством.

Тогда король Вильгельм отвергнет своего друга. Но как ни странно, Генрих сейчас думал не о короле, а о Дженове. Что подумает она, когда узнает подробности, связанные с этим злосчастным местом.

Она больше не сможет к нему прикоснуться, поцеловать. Не сможет улыбнуться ему. Ничего этого не будет, когда она поймет, что лорд Генрих, покоритель женских сердец, умница лорд Генрих, с острым языком и тонким умом, не что иное, как фасад, за которым скрывался настоящий Генри, мальчишка с размазанными по лицу слезами и дрожащими губами, который продирался тайком через лес, окружавший Шато-де-Нюи.

Этот мальчишка был незнаком Дженове. Генрих постарался, чтобы его никто не узнал. Но Болдессар, видимо, что-то пронюхал. И этого было достаточно, чтобы бросить в его адрес завуалированную угрозу. Теперь Генрих ломал голову, нет ли способа узнать, что именно узнал Болдессар. Лишь после этого мог он решить, какой предпринять следующий шаг. Еще он хотел выяснить, преследует ли Болдессар какую-то цель, или же ему просто доставляет удовольствие мучить Генриха, чтобы отомстить за причиненное ему зло и пренебрежение, с которым Генрих к нему относился.

Впрочем, Болдессар ничего не делал просто так. Им всегда двигали корысть, жадность и зависть.

Генриху оставалось лишь ждать и наблюдать.

И надеяться, что удастся предотвратить грядущую катастрофу.

– Он убьет нас. Я знаю. Мы никогда не избавимся от него.

Рона оглянулась на сгорбленную фигуру брата – тень в темноте. Его слова отозвались эхом в ее голове. Она должна успокоить его. Раньше ей это всегда удавалось. Но сегодня она никак не могла взять себя в руки. Рона боялась не меньше Алфрика. Слишком многое от нее теперь зависело, но она сомневалась, что в состоянии справиться с возложенной на нее задачей.

Она вспомнила, как, получив отставку от Дженовы, они вернулись в замок Хиллдаун, сделав вид, что добились успеха. Отец рвал и метал, полыхая яростью, которую не могли смягчить даже увещевания Роны. Она попыталась было, но поняла, что отец все знает.

У него был в Ганлингорне шпион, шпион все видел и слышал. Сомнений быть не могло. Дженова окончательно отказала Алфрику.

– За что покарал меня Господь столь никчемным отродьем?! – орал Болдессар, потрясая кулаками. – Я обратился с одной-единственной просьбой! Одной!

Алфрик всхлипнул и прикрыл голову руками, предвидя, что за этим последует. Отец метнул в сына кубок, потом второй, потом кувшин с вином. Вино растеклось по волосам и одежде Алфрика. Залившись лаем от возбуждения и испуга, его окружили домашние псы, приняв это за игру.

Болдессар стоял, тяжело дыша. Его лицо налилось кровью и стало багровым. Рона закрыла глаза в ожидании, что он пустит в ход кулаки. И вдруг услышала смех. Отец смеялся! Распахнув глаза, она уставилась на него. Кровь отхлынула от его лица, из глаз исчез блеск безумия. Алфрик все еще жался в угол, раскачиваясь и издавая стоны, а собаки его облизывали. Очевидно, вино пришлось им по вкусу.

Как ни странно, Рона не смеялась, слишком тяжело было у нее на сердце. Мысль лихорадочно работала. Неужели ее жизнь не изменится? И она будет жить в вечном страхе перед этим человеком? Нет, она этого не вынесет.

Словно прочитав ее мысли, отец пристально посмотрел на нее.

Вспоминая об этом теперь, Рона поежилась и обхватила себя руками. Она словно приросла к месту. Годы жизни в постоянном страхе лишили ее способности бежать, да и куда она могла податься? Где могла скрыться?

– Помоги мне погубить лорда Генриха и сосватать леди Дженову, и ты получишь все, что хочешь, Рона.

«Помочь тебе?» Она облизнула губы и судорожно сглотнула.

– Помочь вам? – выдавила она из себя. – Я пыталась, милорд. Что еще я могу сделать?

– Решай сама, – промолвил он холодно.

– Если я помогу вам, смогу ли я… смогу ли я получить свободу, милорд? Дом в Нормандии, например? И возможность жить там.

Некоторое время он смотрел на нее, потом улыбнулся. Неторопливой, хищной улыбкой, но не без налета гордости. Словно увидел в ней частицу себя.

– Отдельно от меня, ты хочешь сказать? Почему бы и нет? Дай мне то, что я хочу, Рона, а потом поступай как хочешь.

Ее ноги дрожали так сильно, что она боялась упасть. Но она сжала колени и выпрямила спину. Ее лицо покрыла мертвенная бледность.

– Вы сказали, что вам нужна леди Дженова, милорд. Вы хотите ее для моего брата или для себя?

Он застыл, застигнутый врасплох столь неожиданной мыслью.

Если Дженову обвенчать с Болдессаром, Алфрик обретет свободу от отца.

И они убегут из этого страшного места и от чудовища, которое здесь скрывается…

Взгляд Роны был прикован к отцу. На его лице отражались воодушевление, похоть, предвкушение и жадность. Особенно жадность, желание завладеть землями Дженовы и ее богатствами, ее красотой, ее телом. Сломить ее дух, превратив в одно из послушных созданий, которыми он привык помыкать.

Рона заронила зерно, и оно пустило ростки. Даст Бог, из него вырастет дерево, способное стать защитой для нее и брата. Это и только это имеет значение.

Болдессар кивнул:

– Ты права, как всегда. Я хочу ее для себя, дочь.

Рона медленно кивнула. На кону стояла ее жизнь.

– Я доставлю ее тебе, – пообещала Рона.

Отец метнул взгляд в сторону Алфрика:

– Уведи его отсюда.

Ему не потребовалось повторять это дважды. Рона бросилась к Алфрику, отогнала псов и что-то прошептала брату на ухо. Алфрик оперся о нее, и Рона увела его прочь из зала.

– Я ненавижу его, ненавижу! – причитал Алфрик, едва волоча ноги. – Я хочу применить это сейчас, Рона! Давай используем это сейчас и убежим!

«Это» было сонное зелье, которое они тайно хранили, чтобы пустить в дело, когда решатся на побег из замка Хиллдаун. Но никак не могли выбрать подходящее время, зная, что, выйдя из ступора, отец бросится за ними в погоню.

Рона сильнее сжала обнимавшую его руку.

– Я тоже, – прошептала она. – Но что за толк в сонном зелье, если он все равно найдет нас? Не отчаивайся, Алфрик. Я отведу тебя в твою комнату, чтобы ты отдохнул. Если мой план сработает, мы станем свободными.

– Свободными? – Он недоверчиво посмотрел на нее. – Напрасно надеешься.

«Нет, станем», – подумала Рона. Они обретут свободу. Навсегда. Есть человек, который им поможет.

Зимний восход растекался по горизонту размытыми красками бледно-голубых и розовых тонов. Направляясь в конюшни, чтобы подготовить лошадь лорда Генриха для утренней прогулки, Рейнард невольно остановился, залюбовавшись окружающей красотой. Но красота эта была холодной, суровой. Он предпочитал более теплые страны, жаркое желтое солнце и синее море с яркими домиками вдоль береговой линии.

– Рейнард!

Вытирая рукавом нос, ему навстречу шел один из грумов. Формак, человек, работавший прежде у Болдессара. Рейнард подозревал, что в глубине души он все еще оставался слугой прежнего хозяина.

– У меня для тебя новость, Рейнард. – Формак приложил палец к губам, его глаза смотрели жестко и понимающе. – Некая леди просит тебя встретиться с ней после обеда в башне Адера. Знаешь, что это? Разрушенный замок или что-то в этом роде в лесу на границе поместий Ганлингорн и Хиллдаун.

Башня Адера представляла собой гору обвалившихся балок и каменной кладки и пользовалась у местного люда определенной репутацией. Как место любовных свиданий. Однако Рейнард не обольщался.

– Некая леди? – спросил он бесстрастно, хотя его дыхание участилось и тело напряглось.

Формак пошарил за пазухой.

– У меня тут кое-что есть для тебя.

Он извлек маленький лоскуток ткани и развернул. Золотистый, как солнце, локон, о котором Рейнард только что мечтал. Мгновение он смотрел на него, затем протянул руку и зажал его в своей большой ладони.

– Леди сказала, что согласна на твои условия.

Рейнард кивнул, игнорируя любопытный взгляд конюха, и не двинулся с места. Формаку ничего не оставалось, как уйти. Открыв ладонь, Рейнард вновь уставился на мягкий золотистый локон. Ему показалось, что от него исходит нежный аромат духов.

Леди Рона. Она согласилась на его условия. Ее тело – за его душу.

Ему следовало бы обрадоваться и потирать в предвкушении руки. Он одержал победу. Ступил одной ногой во вражеский стан и получил шанс укротить заносчивую нормандскую гордячку. Но ему казалось, будто он вошел в бурлящее море и его относит течением все дальше и дальше от берега.