Нежная дикарка

Глава 5

— Келси, Маршалл приехал! Келси и без матери знала об этом. Она слышала, как прошелестели по гравию дорожки колеса его машины, но решила, что ни за что не бросится к нему со всех ног, будто школьница на первом свидании. С этой минуты она решила сохранять спокойствие и держать его во всех смыслах на расстоянии.

Вчера она от усталости буквально провалилась в сон и, проспав до позднего утра, проснулась от звука дождевых капель, тихонько стучавших в оконное стекло. Лежа в блаженном полузабытьи и прислушиваясь к памятному с детства бодрящему перезвону церковных колоколов, доносившемуся издалека, она стала размышлять о происшедшем, сопоставляя факты и отыскивая в них хоть какую-то логичность.

Теперь, когда у нее появилось время для того, чтобы осмыслить вчерашние события, ей пришлось признать, что предложение Маршалла было и великодушным, и своевременным. В один миг он спас ее от страшных неприятностей, причем так, что не пострадали ни ее гордость, ни чувство собственного достоинства. Он ясно дал ей понять, что рассматривает их помолвку как нечто временное, ее можно расторгнуть по обоюдному соглашению в любое удобное для них время, а пока у нее есть чем заняться. О таком шансе ее подруги на работе могут только мечтать. Перепроектировать интерьеры целого дома! Большинство дизайнеров получают такой заказ, если только он вообще выпадает на их долю, имея за плечами лет этак двадцать работы. Внезапно Келси нахмурилась. Придется как следует потрудиться. Необходимо, чтобы он за свои деньги получил достойную работу.

Проникшие в комнату соблазнительные запахи ростбифа и йоркширского пудинга подняли Келси с постели. Она быстро приняла душ и натянула чистые джинсы и пушистый теплый джемпер. Стоял сентябрь, и после грозы заметно похолодало. Келси расчесывала волосы до тех пор, пока они не легли по плечам блестящей волной, а затем, слегка тронув веки серыми тенями, а ресницы — тушью, спустилась вниз помочь матери приготовить завтрак. Если учитывать ее душевное состояние, она позавтракала с отменным аппетитом, а затем, уговорив мать подремать в гостиной, Келси убрала со стола и принялась мыть посуду. Наведя в кухне обычный образцовый порядок, она тихонько проскользнула к себе в комнату, написала заявление об увольнении с работы и села на кровать ждать Маршалла. Ждать его внизу было нельзя. Келси понимала, как не терпится Рут узнать всю подоплеку ее скоропалительной помолвки, а маминого допроса с пристрастием ей сейчас не вынести. Сегодня вечером она возвращается в Лондон, и если удастся оттянуть расспросы до этого момента…

— Келси! Ты меня слышишь? Приехал Маршалл.

Она бросила взгляд на золотые часики. Три минуты. Это вполне приличная пауза. Теперь можно спускаться. Она сумеет встретить его достойно.

Не ответив матери, она молча спустилась по лестнице, внешне спокойная, но внутри вся как сжатая пружина. Из гостиной доносился его голос, и она похолодела. “Прекрати, — раздраженно приказала она себе. — Он тебя не съест”.

— Добрый день. — Входя в гостиную, она сдержанно улыбнулась, и Маршалл, улыбнувшись в ответ, скользнул по ее лицу пытливым взглядом. Он не ответил на приветствие, а продолжал молча жечь ее глазами, и ей скоро стало не по себе. — А я как раз заканчивала писать заявление об уходе.

— Само собой, — медленно протянул он. — Правда, я об этом уже позаботился. У меня с отцом Грега деловое знакомство; когда я позвонил ему и рассказал о нашей помолвке и моих проблемах с особняком в Португалии, он с превеликим удовольствием рассчитал тебя в ту же минуту.

— Ты это сделал? — От гнева Келси даже стала заикаться. — А не кажется ли тебе, что это несколько.., чересчур…

— Чересчур самонадеянно? — (Так, значит, и он через столько лет не забыл об их столкновении в саду?) — Ничуть. Со вчерашнего дня ты находишься под моим покровительством, и я буду поступать, как сочту нужным. Боюсь, с этим тебе придется смириться. — Он не повышал голоса, но в его темно-карих глазах она безошибочно прочитала предостережение.

— Может, поедем куда-нибудь проветриться? — При матери она не могла высказать все, что думает о его самоуправстве, но, казалось, еще немного — и она просто лопнет от возмущения.

Едва они оказались в машине, как она коршуном налетела на него:

— Я вполне в состоянии улаживать свои дела сама, Маршалл! Не вздумай больше поступать подобным образом, не посоветовавшись со мной.

Он уже завел было двигатель, но, выслушав ее нагоняй, тут же снова его заглушил.

— А я-то думал, что это за уловки такие? — проговорил он с насмешливой улыбкой. — Мне уже даже начало казаться, что тебе не терпится остаться со мной наедине.

— Я не шучу! — (Ему не удастся сбить ее с толку.) — Я…

— Погоди! — Улыбка сбежала с его лица, оно стало холодным и жестким, а в голосе зазвучали такие нотки, от которых перед глазами Келси всплыло лицо Анны. — Во-первых, ты нисколечко не способна сама улаживать свои дела. А во-вторых, не знаю, как ты обычно разговариваешь со знакомыми мужчинами, но, если я еще хоть раз услышу от тебя что-нибудь в подобном тоне, ты очень скоро поймешь, что много на себя взяла. Вчера я говорил о вежливом обращении, и я не шутил. Понятно?

В ее глазах застыла ярость, щеки залила обжигающая краска.

— Понятно. Значит, мне не дозволено ни возражать тебе, ни иметь о чем-либо собственное мнение?

Он шепотом выругался, с тихим вздохом откинулся на сиденье и слегка покачал головой, при этом скользнув взглядом по ее сердитому лицу.

— Нет. Я не это имею в виду, и ты, черт возьми, сама отлично это знаешь. — Он не скрывал своего раздражения. — Ты можешь говорить мне что угодно, однако я рассчитываю на вежливый тон. Кроме того, было бы неплохо, если бы ты перестала видеть в каждом моем поступке злой умысел, но я не собираюсь требовать невозможного. Ну так как, ты серьезно хочешь покататься или, может быть, вернемся в дом?

Изо всех сил стараясь взять себя в руки, она пожала плечами:

— Делай что хочешь.

— Ты лучше так не говори, — медоточивым голосом возразил он. — Если бы я стал делать то, что хочу, я бы тебя сейчас крепко-крепко поцеловал, как и положено поступать с девушкой, с которой ты только что обручился.

В ответ она в замешательстве вытаращила на него глаза, и он тихо рассмеялся:

— Ну, ты и злючка…

Они неторопливо проехались по обсаженной деревьями главной улице маленького городка, который по размерам лишь ненамного перерос деревню. Выехав за черту города, Маршалл на перекрестке свернул с шоссе, которое вело к Лондону, и прибавил скорости.

Проехав некоторое время в полном молчании, они оказались на маленькой площади, бывшей центром крохотной деревушки; здесь Маршаллу пришлось притормозить, чтобы пропустить перебегавших дорогу детей, как вдруг из живописной старинной церкви напротив на улицу высыпали люди: здесь была свадьба.

— Ой, они хотят сфотографироваться на природе! — воскликнула Келси, видя, что кортеж располагается под раскидистым вишневым деревом, росшим на газоне в центре площади. — Давай посмотрим?

— Как пожелаешь, — согласился с принужденной улыбкой Маршалл, плавно свернул и поставил лимузин на обочину.

Невеста была одета в нечто воздушное из белого шелка, отделанное прозрачной светло-розовой кисеей и розочками того же цвета; легкий ветерок играл ее фатой, и было слышно, как она громко расхохоталась, когда один из гостей что-то ей крикнул.

— Какая хорошенькая, правда? — восхищенно прошептала Келси; Маршалл не ответил, и она повернулась к нему, намереваясь повторить вопрос, но стоило ей увидеть его потемневшее лицо, как слова замерли у нее на языке. — Маршалл? — Она схватила его за руку. — Что с тобой?

Он повернулся к ней — глаза расширены, зрачки тускло мерцают, лицо такое свирепое, что она в ужасе отшатнулась и прижалась к дверце машины.

— Маршалл?! — При звуке ее голоса его глаза сосредоточились на ней, и ей почему-то показалось, что он возвращается откуда-то издалека: выражение лица стало постепенно меняться, ярость и злобу сменили горечь и презрение. — С тобой все в порядке? — Она не знала, что еще сказать. Больше всего ей хотелось выскочить из машины и бежать куда глаза глядят!

— Конечно. — Он справился с собой, и его лицо снова приняло обычное насмешливое выражение, но Келси все еще с сомнением вглядывалась в него, сама не зная, чего ищет. — Просто эта женщина мне кое-кого напомнила — кого-то, кого я знавал давным-давно.

Слова Маршалла ошеломили Келси. Вся похолодев, она повернулась и еще раз посмотрела на невесту. Хотя лицо девушки нельзя было назвать красивым, оно, бесспорно, было миловидным, большие дерзкие голубые глаза жизнерадостно сверкали, а мягкие белокурые волосы легкими волнами обрамляли узенькое личико. Она явно старалась извлечь из этого самого великого дня своей жизни максимум удовольствия и, похоже, считала застенчивость излишней: смеясь, заговаривала то с одним, то с другим гостем, без тени смущения кокетничала с ними и тут же, привстав на цыпочки, целовала жениха в щеку и шептала ему на ухо что-то такое, от чего его красивое лицо расплывалось в широкой улыбке.

— Кого? — Она не могла удержаться и спросила, хотя и понимала, что он предпочел бы, чтобы она промолчала.

— Лору, мою бывшую жену. — Его голос был теперь совершенно бесстрастен, но, когда она отвернулась, чтобы снова взглянуть на невесту, к ее горлу опять подкатила дурнота.

— Она была такая же хорошенькая? — Келси с трудом удавалось скрыть свое волнение.

— Думаю, да, — спокойно ответил он. — У Лоры были такие же глаза и волосы, и еще она была такая же энергичная и жизнелюбивая, как, кажется, и эта девушка.

Стоило Келси услышать это имя, и ее сердце снова бешено забилось.

— Где она теперь? — осторожно спросила она, стараясь не глядеть на Маршалла. Несмотря на бесстрастный голос и холодное лицо, она инстинктивно чувствовала, что причиняет ему своими расспросами страшную боль.

— Она умерла. — Его слова повисли в неподвижном воздухе.

— Умерла? — От потрясения Келси побледнела и повернулась к Маршаллу. — Ой, Маршалл, прости, мне об этом никто не говорил.

— А к чему им говорить? — спросил он с кривой усмешкой, глядя все так же безучастно. — Она умерла через каких-нибудь девять месяцев после нашей свадьбы. Пара лет — и почти никто уже не помнил, что я когда-то был женат.

— Но это же ужасно! — Она умерла! Его жена умерла?

— Нет, именно этого я и хотел. — Он внезапно завел мотор. — Нужно всегда двигаться по главному фарватеру жизни, Келси, иначе увязнешь на мелководье. — Такого сурового выражения лица она у него еще не видела.

— Да. — Смысл его слов был непонятен, но внезапно, сама не зная почему, она почувствовала себя очень несчастной. Столько лет она считала его холодным, бессердечным эгоистом, которому на всех и все наплевать, а он оплакивал свою умершую жену, с которой прожил так мало.

Она вся похолодела. — Ты, должно быть, очень ее любил, — горестно сказала она.

Перед тем как вывести машину на дорогу, он бросил на Келси еще один беглый взгляд.

— Мои чувства к Лоре так же неизгладимы, как незабываемы мои воспоминания о ней. — Он произнес эти слова без всякого выражения, но ее они потрясли. Такая любовь.., знала ли его жена, какое счастье ей выпало? Какое великое, немыслимое счастье?

— И тебе никогда не хотелось снова жениться? — Задавая этот вопрос, она посмотрела на его суровый профиль и увидела, что он сжал губы так, что рот превратился в тонкую белую черту. От боли, решила она.

— Нет, — резко бросил он в ответ. — Я не видел в этом необходимости.

В напряженной тишине она откинулась на спинку сиденья огромного автомобиля, который продолжал глотать мили. Свежий ветер унес тучи, небо очистилось, и неяркое осеннее солнце залило все вокруг теплым золотистым сиянием, но она не замечала красоты леса, через который они ехали: она ушла в себя.

Как я ошибалась, терзалась Келси. Все эти годы я считала его бессердечным повесой, способным испытывать не более чем физическое влечение, а он тосковал по жене, которую потерял, и заполнял пустоту чередой любовниц, которые, по-видимому, нисколько не трогали его разбитого сердца. Она, наверное, умерла совсем молодой, какая трагедия! А вдруг он ее все еще любит? От этой мысли у Келси все внутри перевернулось и кровь застыла в жилах.

— И о чем это так задумалась эта умненькая головка? — чуть насмешливо спросил Маршалл, и Келси возблагодарила небо, что он не может читать ее мысли.

— Ни о чем. — Она выдавила из себя улыбку. — Куда мы едем?

— Я знаю здесь неподалеку отличную маленькую чайную, — отрывисто проговорил он. — Теперь, когда мы уже сто лет как обручились, думаю, мы можем себе позволить такие светские развлечения, как ты думаешь?

— Возможно. — Она старалась не смотреть на него.

Он рассмеялся:

— Что ж, учитывая то, что в некоторых других привилегиях мне будет отказано, я решил, что мне нужно попробовать немного подправить свой имидж.

— Все равно у тебя ничего из этого не выйдет, — огрызнулась Келси, тряхнув головой, и он, негромко рассмеявшись, весело глянул на нее искоса.

— Похоже, с вами не соскучишься, мисс Хоуп, — в вас есть гораздо больше интересного, чем одно хорошенькое личико. — Он шутил над ней, она это понимала и, желая поддержать взятый тон, так же шутливо заметила:

— А я не буду спешить с выводами и посмотрю, смогу ли сказать то же самое о тебе.

Он снова рассмеялся с явным удовлетворением, расправил плечи и быстро провел рукой по коротко подстриженным черным волосам. Как ей хотелось бы, чтобы он не был так высокомерен и красив, как хотелось, чтобы мужская сила, исходившая из всех его пор, била чуть меньше выражена, как хотелось… Внезапно она оборвала себя, смутившись и испугавшись направления, которое принимали ее мысли. Что это ей вдруг захотелось от него такую чертову уйму и все сразу?

— Я бы хотел, чтобы мы уже к концу недели были в Португалии.

Она бросила на него быстрый взгляд:

— Мы? Ты что, собираешься в это время там жить? — При этой мысли Келси охватила паника.

— А что, это так ужасно? — Он одарил ее быстрой язвительной улыбкой. — Нет, конечно, но я буду заскакивать по выходным посмотреть, как идут дела.

— Заскакивать? — (Он говорил об этом так, будто хотел пойти к соседям одолжить чашку сахара.) — Но ведь это будет страшно дорого?

— А что, мне следует быть экономным, по-твоему? — сухо ответил он.

Она залилась горячей краской — надо же было сморозить такую глупость! Он, конечно, может это себе позволить, и ей это отлично известно.

— Твоя чайная, должно быть, какое-то чудо; мы уже, кажется, проехали не один десяток миль, — сказала она, когда воцарившаяся в машине тишина стала бить ей по нервам. — Нам еще далеко? — Она оглядела свои джинсы и джемпер. — Меня туда вообще-то пустят в таком виде?

— Ты бы прекрасно выглядела в чем угодно.., или даже вообще безо всего, — опасно пошутил он. — Да, мы уже приехали. Минута-другая — и мы на месте.

С этими словами он въехал в высокие чугунные ворота, примыкавшие к узкой проселочной дороге, на которую они перебрались с шоссе несколько минут назад. Машина прошелестела по тщательно выметенной дорожке, и, когда они повернули за угол, у нее перехватило дыхание от удивления и восторга. Перед ней высился огромный трехэтажный особняк — он стоял в окружении высоких, грациозных сосен над маленьким озером, в прозрачной воде которого отражалась каждая мельчайшая деталь его фасада — была видна каждая клеточка свинцовых оконных переплетов, каждый закопченный старинный кирпич.

— Какая красота! — задохнулась от восторга Келси. — И здесь поят чаем? Как ты узнал об этом местечке? Я не видела никаких вывесок. — Она вопросительно взглянула на него, но его лицо ничего не выражало.

— Я знаю владельца этого заведения, — бесстрастно ответил он, плавно затормозив у главного входа, перед массивными дубовыми дверьми с роскошными медными ручками.

Когда Маршалл помог ей выйти из машины, из небольшой рощицы, окаймлявшей с одной стороны ухоженную площадку перед домом, до них донеслось мелодичное воркование лесного голубя. Келси замерла и, склонив голову набок, зачарованно прислушалась.

— Какая здесь тишина, — прошептала она едва слышно, хотя размеры и великолепие импозантного особняка невольно заставили ее пожалеть, что она не одета более респектабельно.

Он взял ее за руку и открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг одна из тяжелых дверей отворилась и на пороге появилась невысокая стройная женщина лет шестидесяти; ее лицо лучилось улыбкой.

— Мне послышалось, что вы подъехали, мистер Хендерсон, и я не ошиблась, — радостно сказала она. — А это, должно быть, ваша молодая леди? Не думала я, что так скоро ее увижу.

— Я тоже, миссис Рук, — непринужденным тоном ответил Маршалл. — Экспромт чистой воды. — Келси заметила, что он прячет от нее глаза.

Не успел он умолкнуть, как раздался оглушительный взволнованный лай, и из дома пулей вылетел огромный зверь, а за ним пара собачонок поменьше.

— Подлиза, лежать!

Добежав до Келси, громадный ирландский волкодав рухнул на землю, закатил глаза и, смешно перебирая лапами, пополз к Келси, всем своим видом выражая дружелюбие.

— Прости, Келси. Совсем забыл про собак. Они тебя не напугали? — Он одарил ее лучезарной улыбкой, но это на нее не подействовало: от гнева ее щеки стали пунцовыми.

— Маршалл Хендерсон! Так это что, ваш собственный дом? И вы привезли меня сюда под ложным предлогом? — прошипела она.

— Виноват, каюсь.

Взяв ее под руку, он помог ей подняться по лестнице, но, как только они оказались в огромном холле, она вырвалась и, повернувшись к нему спиной, стала разглядывать толстые, ворсистые ковры нежно-голубого цвета и развешанные по кремовым стенам великолепные картины.

— Не могли бы вы нас чем-нибудь угостить, миссис Рук? — невозмутимо спросил Маршалл, вводя Келси в просторную комнату слева от холла. — Не найдется ли у вас пары кусочков вашего неповторимого шоколадного торта? — Гнев Келси, видимо, нимало его не смутил.

— Пожалуй, кусочек найдется, — рассмеялась миссис Рук, — хотя ума не приложу, как вы еще можете что-нибудь есть после такого сытного обеда. — С этими словами она закрыла за собой дверь, и они остались вдвоем.

— Почему ты мне не сказал, что мы едем сюда? — сердито спросила Келси, когда Маршалл жестом предложил ей сесть на кресло или диван, которых в огромной комнате было превеликое множество.

— А если бы я это сделал, ты бы поехала? — спокойно спросил он, и от удивления она даже заморгала.

— Может быть, и да, — вызывающим тоном ответила она.

— Сомневаюсь, — усмехнулся он, — даже при наличии такой превосходной дуэньи, как миссис Рук.

Стараясь не показывать внешне своего восхищения, Келси окинула осторожным взглядом роскошно убранную комнату. Во всем чувствовался самый изысканный вкус: тяжелые бархатные портьеры были того же мягкого серого оттенка, что и серый с кремовыми разводами ковер, который особенно хорошо смотрелся на фоне нежно-розовой обивки мебели.

Ей и раньше было известно, что Маршалл богат, но только теперь она получила ясное представление, насколько. При таком-то богатстве и исключительных физических данных стоило ли удивляться, что у него от женщин отбою не было?! Ее сердце учащенно забилось, и она потихоньку глубоко вздохнула, призывая свои расшалившиеся нервы к порядку. Это просто дом, и не более того, а Маршалл — всего лишь человек, чуть более энергичный и волевой, чем большинство, но все-таки всего лишь человек.

Собаки, как оказалось, последовали за ними в комнату, и когда Келси внезапно почувствовала, как в ладонь ей тычется теплый нос, она удивленно опустила глаза и встретилась со взглядом огромных печальных глаз самой маленькой из них.

— Какая ты миленькая! Как тебя зовут? — Келси присела на корточки, и собачка протянула ей для пожатия мягкую лапку.

— Ее зовут Бархоткой из-за этих глаз, — пояснил Маршалл. — Несколько лет назад один мой приятель нашел ее и ее дружка Паука брошенными в старом фургоне. Там еще были щенки, но они не выжили, а вот маму с папой нам удалось выходить. — (Услышав свое имя, песик подошел поближе, но он, видимо, был не такой общительный, как его подружка.) — Подлиза взял их под свою опеку, и теперь они втроем — большие друзья.

Келси внимательно посмотрела на Маршалла поверх собачки.

— Ты живешь здесь один? — Она не могла представить его без женской компании.

— Если не считать гарема наверху, — ответил он с кривой усмешкой, отлично поняв по ее лицу, что она имеет в виду. Глаза Келси в ответ негодующе сверкнули, и он негромко рассмеялся:

— Прости, но я ждал подобного вопроса. Да, я живу здесь один, если не считать собак, хотя миссис Рук с мужем занимают квартиру за домом, над гаражами. Они предпочитают жить сами по себе.

— А ее муж тоже у тебя работает?

— В некотором смысле да, — спокойно ответил Маршалл. — Он уже несколько лет болен, но тем не менее он присматривает за садом и вообще следит за порядком в доме и на прилегающей территории.

— Понимаю. — Она с любопытством посмотрела на его суровое лицо. — Похоже, у тебя здесь приют для убогих и бездомных?

— Сомневаюсь, чтобы миссис Рук понравилось, что ее мужа величают убогим, но собакам, полагаю, все равно. — С этими словами он рассеянно погладил волкодава по огромной голове. Как только Маршалл сел, тот расположился у ног хозяина с комически важным видом, претендуя на особое положение в доме, с чем остальные две собаки, видимо, безропотно согласились.

— А я и не думала, что ты филантроп, — сказала она с улыбкой, но его лицо осталось серьезным.

— Мне отлично известно, какого ты обо мне мнения, пчелка моя.

На мгновение их взгляды встретились, и казалось, между ними проскочила электрическая искра.

— Ты считаешь, что в этом моя вина? — вызывающе спросила она.

Он молча посмотрел на нее, и его суровое лицо тронула веселая усмешка.

— Так, значит, ты этого не отрицаешь? Она грациозно пожала плечиками:

— Мне не совсем понятно, в чем ты меня обвиняешь, а значит, отрицать что-либо было бы просто глупо, разве не так?

— Туше, мисс Хоуп. — Он негромко рассмеялся. — И когда же вы наконец поднимете свое забрало?

— Не знаю, о чем ты, — поспешно ответила она, и он снова рассмеялся, но тут открылась дверь, и миссис Рук вкатила в комнату сервировочный столик, заставленный лакомствами.

— Боже правый, миссис Рук, похоже, вы решили нас сразить наповал, — ласково заметил он, и в ответ маленькая женщина улыбнулась; в ее карих глазах ясно читалось обожание.

— Да ведь и вы не каждый день привозите сюда молодых леди, так ведь, сэр? — негромко ответила она и с приветливой улыбкой на круглом личике обернулась к Келси. — Я и мистер Рук, мы хотим вас поздравить, мисс Келси. Я так давно ждала этого дня. — Говоря это, она ободряюще кивнула головой, будто маленькая добрая фея, и не успела Келси придумать, что ответить, как миссис Рук выскочила из комнаты; ее туго завитые кудряшки при каждом шаге вздрагивали. Келси вопросительно приподняла бровь.

— Я сообщил ей сегодня утром, — вполголоса ответил Маршалл на ее молчаливый вопрос. — Тебе придется ее простить; она смотрит на меня как на сына, которого у нее никогда не было, и проявляет повышенный интерес к моей личной жизни. — В его голосе не сквозило недовольство, и Келси снова удивилась этой новой для нее стороне его характера. Стоит ей только решить, что она знает его как облупленного, как он тотчас преподносит ей сюрприз! Должно быть, ее состояние отразилось на ее лице, потому что он улыбнулся и его карие глаза лукаво сверкнули, — Что же я опять натворил?

Она не знала, что ответить, и просто напустила на себя невинно-простодушный вид и непонимающе пожала плечами, а сама изо всех сил старалась заставить себя не реагировать на последовавший за вопросом негромкий смешок. Вот уж действительно непонятный человек этот Маршалл! Безусловно, он способен на очень глубокое чувство, если вспомнить его слова о жене, но, с другой стороны, какое безжалостное и циничное, граничащее с жестокостью обращение с женщинами, подобными Анне или Джейд! А теперь он сидит перед ней — такой спокойный, домашний. Келси не знала, что и подумать. Она запуталась в этих противоречиях, но интуитивно понимала, что ее ждет еще немало сюрпризов, и от этого у нее не стало спокойнее на душе. В Маршалле уживались сразу несколько человек с прямо противоположными чертами характера.

После чая с замечательным шоколадным пирожным — изделием миссис Рук — Маршалл повел ее осматривать сад; собаки весело трусили рядом. Едва они вышли из дома, он взял ее под руку, и хотя она едва заметно напряглась, он сделал вид, что не замечает этого. Через несколько минут она расслабилась, так как он завел с ней легкую беседу на отвлеченные темы, показывая и объясняя по дороге названия различных кустов и цветов.

— Это атемисия, — негромко сказал он, когда Келси высказала свое восхищение султанами мелких цветов, красиво серебрившимися на фоне темно-зеленой живой изгороди. — Когда я сюда въехал, я сам ее посадил; она цветет, не переставая, многие месяцы.

— Только не говори, что ты к тому же еще и садовод! — воскликнула она с долей сарказма, и он примирительно улыбнулся:

— Не совсем. У меня нет на это времени.

— Сплошная работа и никаких развлечений? — В ее голосе звучало недоверие. Уж ей-то хорошо известно, как он развлекается!

— Именно так, — спокойно согласился он и остановился, чтобы привлечь ее внимание к золотистому сиянию цветущего майорана на аккуратной грядке в крошечном огородике миссис Рук.

Когда они повернули домой, уже начало смеркаться; стоило тусклому осеннему солнцу опуститься за горизонт, и над ними нависло низкое свинцовое небо. Келси вдруг зябко поежилась, и Маршалл внимательно посмотрел на нее с высоты своего роста.

— Тебе холодно? — Он вдруг привлек ее к себе и легонько провел рукой по ее волосам. — Если бы ты позволила, я бы мог тебя согреть.

— Не сомневаюсь. — Она постаралась сказать это как можно беззаботнее, но, когда он, едва касаясь, обвел пальцем контур ее губ, на лице у него было такое выражение, что у Келси перехватило дыхание.

— Твои губки просто молят о поцелуе. Тебе об этом известно?

От звука его низкого, сочного голоса сердце у нее забилось еще сильнее, а кровь в жилах просто закипела. Она открыла рот, чтобы ответить, но он быстро наклонился и приник к ее губам жгучим поцелуем, который, казалось, пронзил ее насквозь.

— Ммм… — пробасил он, подняв голову, — пчелка дает мед.

Ей больше не было холодно.

— Маршалл?..

— Нет. — Он приложил палец к ее губам. — Ни слова. Разговоры нас до добра не доводят. Я поведу, а ты следуй за мной.

Именно шутка, а не его ласки, вдруг подхлестнула ее мысль, когда он снова привлек ее к себе и покрыл ее губы короткими жадными поцелуями. Она его любит! Его губы выделывали что-то невероятное с ее ушами и шеей, ее тело слепо отвечало, и теперь она с ужасающей ясностью поняла, что, сама того не сознавая, любит его уже долгие годы. Вот почему ласки других мужчин никогда не зажигали огня в ее крови, между тем как от одного лишь взгляда этих сверкающих карих глаз у нее подкашивались ноги. Какая слепота! Какая идиотская, опасная слепота — влюбиться не в кого-нибудь, а именно в него!

Он не должен догадываться о ее чувствах; этого унижения ей не вынести. Она совершила эту страшную глупость — согласилась провести ближайшие шесть месяцев в непосредственной близости от этого ужасного человека, который чувствует к ней не более чем легкое расположение, основанное главным образом на сильном физическом влечении, и, насколько ей известно, за ним гоняется целый табун опытных в любовных делах женщин, способных дать ему куда больше, чем она, и все они с превеликой охотой согласятся провести с ним время. Поцелуй затянулся, и она почувствовала, как напрягаются кончики ее грудей, прижатых к его стальному торсу.

— Маршалл, пожалуйста! — Келси резко отстранилась, но теперь, когда рядом не было тепла его тела, она, как ни странно, почувствовала себя в чем-то обделенной.

С деланно-сокрушенным видом он уронил руки по швам.

— Знаю, знаю, нас ничто не связывает. Но ты ведь такая соблазнительная, сладкая моя.

Ласковое имя, начинавшее уже входить в привычку, резануло ее слух как ножом. Если бы только все это было по-настоящему! Но он всего лишь предложил, как ему казалось, достойный выход из сложной ситуации, отлично зная, что в конце обговоренного времени она исчезнет из его жизни безо всяких осложнений и с минимумом потерь.

На обратном пути она была очень подавлена и не раз чувствовала на себе его внимательный взгляд; говорил он очень мало, ограничиваясь общими фразами, на которые она отвечала односложно. Когда они подъехали к ее дому, уже стемнело и переменчивая погода преподнесла приятный сюрприз: на очистившемся от туч ясном небе сияли звезды, а воздух после грозы был прохладен и чист.

— Через неделю мы вылетаем. — Она бросила на него испуганный взгляд, и он ответил привычной сардонической улыбкой. — Ну-ну, Келси, глядишь, все и образуется. Я давно заметил: если что-нибудь волей-неволей приходится выносить долгое время, постепенно к нему привыкаешь, и оно становится уже как бы по душе. Ты же не знаешь, может, в Португалии тебе даже понравится. — (Она натянуто кивнула.) — Даю неделю на приведение всех твоих дел в порядок, и учти: вернешься ты не раньше Рождества.

— Я все еще не могу поверить, что это не сон. — Вид у нее был совершенно беспомощный: теперь, когда она разобралась в своих чувствах, в его присутствии у нее слова застревали в горле.

— Возможно, вот это хоть немного убедит тебя в обратном, — сухо ответил он, вынимая из кармана маленький бархатный футляр. — Я хотел отдать это раньше, но к тебе было просто невозможно подступиться.

Она взяла футляр; в темно-желтой глубине ее расширенных глаз пряталось беспокойство.

— Открой, он тебя не укусит, — повелительным тоном произнес Маршалл; в его голосе вновь сквозило раздражение.

— Нет-нет, Маршалл, я не могу это принять! — запротестовала Келси, едва подняв крышку и увидев лежавшее в футляре сверкающее чудо. Кольцо было потрясающе красивым и, без сомнения, баснословно дорогим: три крупных бриллианта в витой золотой оправе. — Оно слишком дорогое. — Она отодвинула футляр от себя, и его лицо потемнело.

— Почему это среди всех моих знакомых женского пола ты единственная, кто поднимает шум всякий раз, лишь стоит мне сделать маленький подарок? — холодно спросил он, демонстрируя свою неизменную выдержку.

— И это ты тоже называешь “маленький подарок”? — Она дотронулась до крошечной брошки-пчелки, которую, одеваясь утром, приколола к джемперу. — Да это моя зарплата за несколько месяцев. — Она не будет его игрушкой! Пусть не надеется.

— Едва ли. — Его голос был по-прежнему спокоен. — А кольцо тебе придется принять, Келси. Если так тебе будет спокойнее, считай, что это просто необходимый реквизит в том маленьком спектакле, который мы разыгрываем.

— Какое там “спокойнее”! — Она бросила на него сердитый взгляд. — Неужели ты не мог подыскать что-нибудь подешевле? Теперь я все время буду дрожать, что потеряю его и не смогу вернуть.

— Кто сказал, что его нужно возвращать? — На этот раз звучавшее в его голосе раздражение переросло в гнев. — Пропади все пропадом, Келси, это кольцо — подарок. Тебе, и только тебе, решать, что с ним делать, когда мы расстанемся: можешь продать, можешь оставить себе, но оно твое. Понятно? — Он угрюмо положил футляр ей на колени и с силой придавил рукой.

Глядя на футляр, Келси молча втянула в себя воздух. В эту минуту ей больше всего хотелось умолять его избавить ее от этой ужасной ошибки, но это был бы губительный шаг, и поэтому, придав лицу как можно более бесстрастное выражение, она спокойно кивнула.

— Право, это очень любезно с твоей стороны, Маршалл. Не понимаю, почему ты доставляешь себе столько хлопот.

— Об этом мы уже говорили, — отрезал он. — А теперь надень эту ерундовину на средний палец левой руки, и дело с концом. Должен заметить: покупая кольцо, я не предполагал, что мне придется заставлять тебя надевать его силой. — Судя по голосу, он был крайне раздражен, и, глубоко вздохнув, она надела кольцо и протянула ему руку.

— Ну как? — Кольцо непривычно сжимало палец.

Вместо ответа он повернулся на сиденье и запечатлел на ее мягких губах короткий крепкий поцелуй.

— Отлично. — Он говорил не о кольце, и она слабо улыбнулась. — Ты — женщина, которую нужно целовать, — задумчиво произнес он, глядя в ее удивленные янтарные глаза и таинственно улыбаясь. — Тебе кто-нибудь об этом говорил? — Она покачала головой, и он снова улыбнулся. — Вот и хорошо. И в обозримом будущем пускай воздержатся от таких высказываний.

Протянув руку, он запрокинул ей голову и, едва касаясь губами, обвел поцелуями контур губ; от этого у нее заныло внизу живота, а голова пошла кругом. Когда его губы властно сомкнулись на ее губах, все тело пронзило неописуемое наслаждение; от неожиданности она задохнулась и часто задышала ему в лицо. Через минуту он со вздохом сожаления откинулся на спинку сиденья.

— Ты слишком соблазнительна, — произнес он. — Я, кажется, говорил тебе, что ты будешь укладывать поклонников одной левой, не так ли?

Она слабо улыбнулась. Как опасно, оказывается, вот так оставаться с ним наедине; в голову приходят всякие немыслимые желания — к примеру, чувствовать рядом его большое тело и слушать, как он шепчет ей на ухо слова любви. Хоть бы он поскорее уехал. Он в последний раз окинул ее долгим, пристальным взглядом, затем резким движением открыл со своей стороны дверцу, обошел машину и бережно помог ей выйти.

— Может, и неплохо, что через несколько дней между нами будет океан, — заметил он. — Это чрезвычайно поможет мне играть непривычную для меня роль галантного рыцаря. — Его лицо ясно выражало циничное веселье. — А тот, кто сказал, что воздержание благотворно действует на душу, точно не держал тебя в объятиях. По мне, уж лучше власяница.

Келси не знала, что ответить, и поэтому промолчала; он легонько поцеловал ее в лоб, повернулся на каблуках и снова скользнул в машину:

— Завтра я заеду к тебе на квартиру. Если не ошибаюсь, тебе понадобится кругленькая сумма, чтобы оставить ее за собой на ближайшие шесть месяцев? — (Она безмолвно кивнула.) — А если бы ты еще перестала смотреть на меня так, будто я — все твои кошмарные сновидения в одном лице, это было бы совсем неплохо. — При этих словах она вытаращила от удивления глаза, а он лихо развернул фырчащую машину, чуть раздвинув губы в улыбке, небрежно махнул рукой из окна и исчез из виду.

После его исчезновения она добрых пять минут стояла и ждала, пока прохладный ночной воздух не вернет нормальный цвет ее раскрасневшимся щекам, а сердце не перестанет бешено колотиться. Он считает, что безразличен ей, — эта мысль ее немного успокоила. Ей было бы невыносимо видеть, как снисходительная ирония в его карих глазах сменится на раздражение или, хуже того, на жалость. С первой минуты, когда она много лет назад обратила на него внимание как на мужчину, он не скрывал от нее, что его взаимоотношения с противоположным полом — это непродолжительные и чисто физические связи, которые могут быть разорваны и рвутся без секунды сожаления с его стороны. Возможно, он просто из породы однолюбов, его жена забрала всю любовь, на которую он был способен, и его сердце умерло вместе с ней.

Она несколько раз с силой вдохнула прохладный ночной воздух и постаралась привести в порядок расстроенные нервы. С этой минуты она будет осторожна, очень осторожна. Она сыграет свою роль как нельзя лучше, до конца и сделает из его дома конфетку, а когда наступит время расставаться, она будет небрежно-дружелюбна и ни за что на свете ни на одно мгновение не выдаст того, что он разбивает ей сердце. Он был к ней добр, когда она попала в беду, и она не отплатит ему за великодушие тем, что станет для него обузой, но как ей хочется — ой как хочется! — чтобы она никогда его больше не видела.