Нежные сумерки

5

Тело Гатри было сильным, удивительно крепким. Дороти прильнула к нему, смущенная своими слезами, но бесконечно благодарная, что он позволил ей найти опору в его объятиях.

— П-прости, — пробормотала она сквозь слезы. — Прости меня…

— Ты цела? — Голос его был твердым, но она услышала в нем тревогу и нежность.

Она кивнула головой.

— Д-да.

— Дороти, где ты была?

— Я не знаю, — ответила она сквозь слезы, не отнимая головы от его плеча. — Я зашла очень далеко и была слишком сердита, чтобы замечать дорогу. — Она вздрогнула, вспомнив свое путешествие, и прижалась к нему еще крепче. — Я думала, что с легкостью найду протоку, но я пошла не в том направлении. Я думала, мне никогда не удастся выбраться оттуда. — Она горько вздохнула. — Мне было так страшно! Ты был прав, здесь мне совсем не место. Гатри вздохнул.

— Я был просто в плохом настроении, Дороти. Ты должна знать, что я не имел в виду и половины из того, что сказал.

— Ты имел это в виду, — ответила Дороти приглушенно.

— Ну, хорошо, прости меня, — ответил Гатри. — Я потерял контроль над собой и сорвал на тебе зло. Я чуть с ума не сошел от беспокойства, что с тобой могло что-то случиться, укоряя себя за то, что отпустил тебя в таком состоянии.

— Ты не виноват, — пробормотала она. Слезы на ее глазах уже высохли, но покидать его объятия она не торопилась. — Я опять сделала из всего трагедию, как всегда. Ты был прав и здесь. Терпеть не могу эту твою вечную правоту, — добавила она, и эта фраза была так характерна для нее, что Гатри невольно улыбнулся.

— Наши отношения стали несколько натянутыми в последнее время, не так ли?

— Было лучше, когда мы не были так вежливы друг с другом. — Его крепкая грудь и ровное дыхание успокаивающе действовали на Дороти, но неожиданно охватившая ее застенчивость не давала поднять глаза. И что такое на нее нашло, что она вдруг так по-детски расплакалась?

— Ну, это легко исправить, — заметил Гатри с веселой ноткой в голосе. — Давай теперь договоримся быть невежливыми.

— Прекрасно, — пробормотала Дороти. Она ожидала, что он оттолкнет ее после этих слов, но Гатри словно бы и вовсе забыл, что обнимает ее. Он опустил подбородок на ее спутанные волосы и рассеянно поглаживал рукой по спине. Дороти почувствовала себя как-то странно расслабленной. Пальцы ее дрожали от желания погладить его широкую мускулистую грудь, к которой она так отчаянно припала сначала. Страх, усталость и напряжение прошли, и она подумала, что стоит ей лишь чуть-чуть приподнять голову, и она коснется губами его шеи, вдохнет его запах. А если и он опустит свое лицо…

Было уже почти совсем темно. Попугайчики скрылись наконец в своих гнездах, и воздух был тих и прохладен. Мир для Дороти заключался сейчас в биении ее собственного сердца и мерном дыхании Гатри. В его руках она чувствовала себя в полной безопасности, как в теплом и уютном доме…

— Ну что, теперь лучше? — спросил он, словно очнувшись.

Дороти нехотя кивнула, и он разжал объятия и мягко отстранил ее от себя. Последовала неловкая тишина.

— Ну, кто первый начнет грубить? — произнес, улыбнувшись, Гатри.

— Что-то меня не тянет грубить сейчас, — призналась Дороти, глядя на носки своих туфель.

— В таком случае ты действительно плохо себя чувствуешь!

Она покачала головой.

— Я чувствую себя глупо.

— Пойдем, ты замерзла, — заботливо проговорил Гатри. Он открыл дверь и нахмурился, заметив, как она хромает. — А что у тебя с ногой?

Дороти рассказала, как она перелезала через валуны.

— И ты шла с подвернутой щиколоткой? — с удивлением проговорил он. — Как ты умудрилась забрести так далеко?

— Не знаю, — честно призналась девушка. — Но теперь мне до конца жизни хватит впечатлений от австралийской провинции, на которую я сегодня насмотрелась!

— Да что ты, ты ничего еще здесь толком не видела, — сказал Гатри, когда дверь захлопнулась за ними. — Думаю, пора мне показать тебе настоящую Биндабурру. Ребята, похоже, вполне справятся пару дней без повара. Завтра я возьму тебя и покажу, что тебе все-таки досталось в наследство.

— А нам придется идти пешком? — с опаской поинтересовалась Дороти. После сегодняшних приключений она сомневалась, хочет ли она еще бродить по окрестностям.

Улыбка Гатри блеснула в полутьме.

— Да нет, если мы пойдем пешком, мы немного увидим, — сказал он. — Особенно с твоей больной ногой. Ты умеешь ездить верхом?

— Нет, — твердо ответила Дороти. Однажды она попробовала прокатиться на лошади, больше она такого не сделает.

— Ну в таком случае мы отправимся на моем мини-тракторе, — сказал Гатри, но потом засомневался. — Впрочем, если ты не хочешь, мы можем остаться дома.

Дороти остановилась, пораженная открытием, что ей было все равно, где находиться, лишь бы только Гатри был рядом. Радуясь, что темнота скрыла выражение ее лица, она сделала глубокий вдох, пытаясь прийти в себя.

— Нет, я поеду, — сказала она, наконец.

Они выехали на следующее утро после завтрака, когда солнце было еще невысоко над горизонтом. Дороти вела себя тихо под впечатлением вчерашних переживаний и неожиданно открывшейся ей глубиной новых чувств к Гатри. Она никак не могла избавиться от воспоминания о том, как спокойно и уютно было ей в его объятиях. Вновь и вновь она повторяла себе, что это явилось просто результатом пережитого испуга и нервного истощения, но этим нельзя было объяснить то жгучее желание поднять голову и прикоснуться к нему губами. Дороти сопротивлялась этим воспоминаниям, но в конце концов, была вынуждена признаться себе, что хотела тогда, чтобы Гатри поцеловал ее. Она хотела этого больше всего на свете.

А сейчас она сидела возле него в кабине трактора, повторяя про себя, что теперь при свете дня все будет по-иному. Невозможно было представить, что не прошло еще и двух недель с тех пор, как она сидела в этой кабине в первый раз, не подозревая, какие чувства разбудит в ней этот человек. Неужели вообще были такие времена, когда она не знала Гатри, не знала, как сильны и нежны его руки, как теплы его губы?..

Как и обещал, Гатри показал ей Биндабурру, которая сильно отличалась от той, которую она видела вчера. Или все показалось ей в ином свете лишь потому, что он был рядом? На целые мили вокруг тянулась та самая каменистая равнина, но если вчера она была унылой и сумрачной, то сейчас глаза Дороти наслаждались захватывающей панорамой бескрайних просторов, залитых солнечным светом. Огромное небо пылало синевой, а солнце отражалось ослепительными бликами на камнях. Островки крошечных диких цветочков пестрели среди голубовато-зеленой травы. Дороти увидела небольшое стадо пятнистых черно-белых коров. Гатри остановил трактор и стал оживленно рассказывать, как содержится скот в Биндабурре. Дороти кивала с умным видом, стараясь не обращать внимания на то, как тень от шляпы падала на его лицо.

Затем они поднялись на одну из дюн. Издали дюны казались небольшими красноватыми холмами, отороченными внизу поясом трав, расцвеченных желтыми маргаритками, и Дороти была удивлена их настоящими размерами. Дюны поднимались высоко в небо, и требовалось немало усилий, чтобы добраться до их вершины. Зато теперь Биндабурра была видна как на ладони. Гатри с гордостью оглядел обширные земли поместья и взволнованно сказал:

— Это и есть Биндабурра!

— Она так много для тебя значит? — Дороти уловила волнение в его голосе.

Гатри, усевшись на песке и подперев голову рукой, устремил глаза вдаль.

— Я вырос на рассказах о Биндабурре, о том, как много приходилось работать ее обитателям, чтобы выжить в этих краях, — произнес он задумчиво. — Биндабурра всегда была для меня чем-то особенным. Мой отец приобрел другое имение, после того как дед продал Биндабурру. Но он не мог примириться с тем, что Биндабуррой владел Стив, а не он. Некогда они были друзьями, но затем поссорились и никогда больше не разговаривали. У них обоих был тяжелый, упрямый характер. — Гатри покачал головой при воспоминании. — Мой отец все время тосковал по Биндабурре и мечтал вернуть ее. Некогда это было одно из самых богатых имений Австралии. Стив любил Биндабурру так же, как и любой из О'Нилов, но у него не хватало денег, чтобы сделать ее вновь процветающей. У меня есть деньги, и я верну Биндабурре ее былую славу.

Дороти сидела возле него на мягком песке и глядела в сторону усадьбы. Конечно, она не испытывала таких чувств, как Гатри, но после его слов она впервые почувствовала, что значит владеть Биндабуррой. Гатри дал ей старую широкополую шляпу ее дяди, чтобы спрятаться от жгучих лучей солнца, правда, легкий ветерок смягчал жару, и погода напоминала один из пригожих летних деньков в Англии. Дороти лениво просеивала сквозь пальцы горстку песка, и странное ощущение тихого приятного покоя разливалось по ее телу. Она сидела, прислушиваясь к звонкому пению птиц высоко в небе, Гатри полулежал рядом, его профиль резко выделялся на фоне бирюзового неба.

Это счастливое ощущение покоя не покидало ее и во второй половине дня, когда они колесили по пыльным проселкам, время от времени поднимая брызги в лужах, оставшихся местами в колеях в память о дождях. Они остановились у небольшого пруда, окруженного величественными эвкалиптами, которые теперь уже казались Дороти такими же привычными, как некогда красные двухэтажные лондонские автобусы и тикающие счетчики такси.

Выбравшись из душной кабины, она почувствовала сильное желание искупаться: вода в пруду манила своей прохладой.

— У вас тут нет крокодилов?

— Крокодилов? — Гатри, возившийся в кузове трактора, поднял голову. — Нет, здесь чисто. А что?

— Я подумала, может, мне искупаться?

— Не советую, — отозвался Гатри. — Вода холодная.

— У нас в Англии, — напомнила Дороти, — купаются только в холодной воде.

— Лучше тебе просто ополоснуться из этого. — Он передал ей красное пластиковое ведро. — Я так обычно делаю. Если ты подождешь, я разведу костер и подогрею для тебя воду в котелке.

— Нет, я искупаюсь, — решила все-таки Дороти.

Гатри усмехнулся с недоверием, как ей показалось.

— Что ж, поступай как знаешь, но если ты передумаешь, то предложение остается в силе.

— Я не передумаю, — ответила она упрямо. — Мы, англичане, крепче, чем ты думаешь.

Она не догадалась захватить с собой купальник, и, хотя ей хотелось сбросить с себя всю одежду, мысль о глазах Гатри, могущих следить за ней, остановила ее: Дороти отправилась купаться в футболке.

У самого берега она обнаружила естественную площадку, образованную искривленными корнями деревьев и набившимися между ними песком и сухими листьями. Спустившись вниз, она заметила Гатри, набиравшего воду. Он был раздет до пояса, и Дороти залюбовалась его гладкой, коричневой от загара спиной, сильными мышцами, напрягшимися, когда он доставал ведро.

При ее приближении он обернулся, и его взгляд, в свою очередь, упал на ее стройные ноги. Дороти с независимым видом подошла к краю берега и попробовала воду. Она была не просто холодной, она была ледяной.

— Ты точно не передумала? — спросил Гатри с иронией, заметив, как она невольно вздрогнула от соприкосновения с водой.

— Передумала? — смело отозвалась девушка. — Конечно нет!

И прежде чем она действительно могла бы передумать, Дороти нырнула в воду. В первую секунду у нее перехватило дыхание. Она могла только лишь беспорядочно бултыхаться, отчаянно хватая ртом воздух.

Гатри обливал себя на берегу из ведра.

— Ну как водичка? — крикнул он, усмехнувшись.

— Прелестно, — сумела выдавить из себя Дороти, не желая уступать ему. — Весьма освежает!

Гордость заставила ее оставаться в воде все время, пока Гатри не закончил свою процедуру и не начал вытираться. Она так замерзла, что, пожалуй, и не смогла бы самостоятельно выбраться на берег, если бы Гатри не протянул ей руку.

— Я сдаюсь, — проговорил он, набрасывая на нее полотенце и энергично растирая. — Забираю обратно все свои слова насчет того, что ты недостаточно крепка. Я думал, что ты не продержишься и десяти секунд!

— Мне показалось, прошло десять часов! — призналась Дороти, стуча зубами. Но интенсивные растирания Гатри постепенно согрели ее.

Она села у костра и принялась расчесывать волосы; Гатри готовил чай. Он снял котелок с огня, бросил туда несколько чайных листов и оставил возле огня завариваться.

Согревшись и обсохнув, Дороти почувствовала прилив сил и бодрости. Воздух был чист и свеж, с привкусом эвкалиптовых листьев, что валялись во множестве под ногами, и кострового дымка. Попугайчики покрикивали и посвистывали над головой, а по озеру величаво плыл пеликан.

— Красиво здесь, — проговорила Дороти, когда Гатри стал разливать чай в эмалированные кружки. — Я только сейчас поняла, как здесь красиво.

— Это и есть настоящая Биндабурра, — сказал Гатри, протягивая ей кружку. Дороти приняла ее и подула на чай.

— Похоже, я все время думала, что бы приготовить на десерт и не подгорело ли что-нибудь в духовке.

На самом деле большую часть времени она думала о самом Гатри, но вряд ли стоило говорить ему об этом.

— Бедная Дороти! — Гатри присел возле нее на поваленный ствол дерева, аккуратно проследив, чтобы случайно не коснуться ее. — Дома, наверное, ты не раздумывала подолгу, что приготовить на десерт?

— Нет, — неторопливо ответила Дороти. Ее лондонская жизнь показалась ей вдруг странно далекой и нереальной. Прихлебывая чай, она смотрела на воду, в которой отражалась ясная синева неба.

— Должно быть, тебе здесь очень скучно, — в голосе Гатри прозвучала странная нотка. — Готовка да уборка, наверное, не могут сравниться с актерской жизнью в Лондоне. Мне казалось, что ты должна рваться домой, к своему романтическому образу жизни.

— Все думают, что актерская жизнь полна романтики, но это не совсем так, — ответила Дороти. — Конечно, прекрасно, когда ты задействована в хорошей постановке, да и просто играть на сцене доставляет огромное удовольствие, но я большую часть времени просиживаю у телефона в ожидании звонка от агента или торчу часами на съемочной площадке, где ставят какую-нибудь «мыльную» оперу, чтобы сыграть случайную роль. На самом деле, все это весьма скучно. — Эта мысль только сейчас пришла Дороти в голову, и она очень удивилась ей.

— А я представлял, как ты продираешься к машине через толпу поклонников, чтобы пронести ночь в каком-нибудь шикарном клубе после очередного аншлага.

— Я тоже частенько такое представляю, — казала Дороти, слегка устыдившись. — Я притворяюсь, что я известная актриса, но это совсем не так. Вершиной моей карьеры явилась второстепенная роль в пьесе, которую свернули через две недели. — Она посмотрела в свою чашку, вспоминая, как разнесли эту постановку критики. — Это было просто ужасно.

— Ты меня удивляешь, — проговорил Гатри, изучая ее профиль. — Уж чего-чего, а умения держать публику в напряжении тебе не занимать, как я погляжу.

Дороти покачала головой.

— Это я в жизни актриса, а на сцене, по правде говоря, я не так уж хороша. Мой агент однажды сказала мне, что я растратила свой актерский талант за пределами сцены. Удивительно, как я только прошла в драм-школу, хотя мне там очень нравилось. Отец хотел, чтобы я занялась чем-нибудь более серьезным, например, поступила на курсы секретарей, но не думаю, чтобы из меня получился хороший секретарь.

Улыбка затеплилась в уголках рта Гатри.

— Да, для секретарши ты слишком взбалмошна.

Дороти покачала головой.

— Я была бы очень рада получить роль, — проговорила она, — хотя бы для того, чтобы доказать, что я чего-то стою. Между ролями мне приходится подрабатывать официанткой.

— Официанткам не по карману прыгать в самолет и мчаться в Австралию, — заметил Гатри.

— Отец одолжил мне денег, я уже говорила. Он сказал, что я должна поехать посмотреть Биндабурру, как того хотел дядя Стив. Пьесу как раз прикрыли, и на примете вроде бы ничего не было, так что я села на первый самолет и прилетела. Честно говоря, я была рада сбежать оттуда. Ясно было, что мне не суждено стать большой звездой.

Солнце потихоньку садилось, окруженное ореолом багрового и золотого цветов, светлая кора эвкалиптов окрасилась в нежно-розовую. Некоторое время они сидели молча, следя за двумя пеликанами, скользящими по водяной глади.

— Ну, по крайней мере, Ральф считает тебя звездой, — произнес Гатри как-то неохотно.

— Нет, это Ральф — звезда, — сказала Дороти уныло. — По крайней мере, будет ею. Он на самом деле хороший актер. — Она помолчала, разгребая носком туфли сухие листья. — Я не знаю, почему я сказала тебе, что он еще любит меня. Это было глупо с моей стороны. Я… Я думаю, что я просто не могла смириться с тем, что он больше меня не любит…

Дороти замолчала. Гатри, не глядя на нее, поправил костер.

— А что произошло между вами?

— А, обычная история. Ральф получил роль в популярном сериале и стал здороваться со звездами первой величины. Я больше не соответствовала его имиджу. — Дороти вздохнула. — Обиднее всего было то, что он завел роман с одной из актрис, участвующих в тех же съемках. У него не хватило духу сказать мне об этом самому. А когда я вывела его на чистую воду, он обратил все в шутку. Он сказал, что это ничего для него не значит, но этим сделал только хуже.

— И ты до сих пор чувствуешь себя преданной и оскорбленной?

— Да, — островок под ногой Дороти, свободный от листьев, становился все больше и больше. — У Ральфа была репутация Легкомысленного человека, и все мои друзья предупреждали меня об этом, но я была так уверена в себе, что не стала их слушать. Я говорила всем, что докажу, что они не правы, и было ужасно обидно признавать, что ошиблась все-таки я. — Дороти помолчала, вспоминая те горькие дни. — Да, преданной и оскорбленной, именно так я себя и чувствовала. — Она взглянула на Гатри. — А как ты догадался?

— С лучшими из нас случается подобное, — ответил он с кривой улыбкой на устах.

От мысли, что у него тоже был роман с какой-то женщиной, сердце Дороти сжалось. Что это могла быть за женщина, которую он любил и которая, судя по всему, тоже бросила его? Любит ли он ее до сих пор?

Дороти посмотрела на огонь.

— Ты поэтому еще не женился?

— Отчасти. Как и Стив, я понял, что это удачный выход.

— И ты еще любишь ее? — спросила Дороти у языков пламени.

— Нет. — Она почувствовала на себе его взгляд. — А ты еще любишь Ральфа?

Дороти подняла глаза и встретилась с его.

— Нет, — сказала она. — Больше нет.

Сумерки вокруг них сгущались. Дороти придвинулась поближе к огню. На ней был джемпер, но все равно холод давал о себе знать. Увидев, что она зябко ежится, Гатри принес свой толстый шерстяной свитер.

— Вот, надень, — сказал он. — Я так и знал, что ты не возьмешь с собой ничего теплого, и прихватил один из моих свитеров.

Дороти с благодарностью натянула его. Он был теплым и длинным, и она сразу почувствовала, как согревается в нем.

— Прекрасный свитер, спасибо. — Дороти неожиданно почувствовала какую-то необъяснимую застенчивость. Она поправила на себе свитер, представляя, как он выглядел бы на высокой худощавой фигуре Гатри. При этой мысли она посмотрела на него и заметила растерянность, тревогу и смущение — чувства, очень знакомые ей в последнее время.

Гатри разгреб угли, пристроил на них чугунную сковороду и принялся жарить бифштексы. Затем он снова развел костер, и они ели, глядя на языки пламени. Дороти была мало занята едой, она думала, как тепло и комфортно в его свитере и как еще теплее и комфортнее было бы в его объятиях.

Затем они сидели и смотрели, как из-за горизонта с удивительной быстротой поднималась луна, как ее плоский желто-золотой диск постепенно становился все четче и ярче. За пределами пространства, освещенного дрожащими языками костра, было совсем темно. Чувства Дороти обострились невероятно. Она смотрела, как хлопотал у костра Гатри, устанавливая котелок, чтобы вскипятить еще воды, и когда он поднял лицо, сердце девушки сжалось от внезапной ужасной мысли — она была влюблена в него.

Это было вовсе не безрассудное увлечение, которое охватило ее с Ральфом. Это была спокойная уверенность, что вот тут, возле костра, на берегу тихого озера, она нашла свою вторую половину. Глубина этого чувства потрясла Дороти.

— Что-то ты молчишь? — Голос Гатри вернул Дороти к действительности. — О чем ты думаешь?

О тебе! О том, как сильно я люблю тебя. О том, как я хотела бы лечь прямо на твердую землю возле тебя, обнять, и чувствовать, как твои руки ласкают меня, чувствовать вкус твоих губ на своих. Я хочу, чтобы ты обнял меня и сказал, что никогда не отпустишь.

— Я… Я думала, хорошо бы, чтобы дядя Стив был здесь, — соврала она.

Гатри подбросил в огонь еще одно полено.

— Он бы обрадовался, узнав, что ты приехала.

— Трудно поверить, что ты знал его лучше меня, — проговорила Дороти, вертя в руках листик. Сможет ли она признаться Гатри, что любит его? Сможет ли когда-нибудь?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь по-настоящему знал Стива. Я был знаком с ним только в течение последних полутора лет. Я впервые увидел его после смерти отца, и мы стали со Стивом партнерами. Только тогда я понял, какой он хороший человек. — Он помолчал, потыкав палкой угли. — Он, кстати, просто обожал тебя.

— Так если ты знаешь, что он обожал меня, почему ты не допускаешь, что он хотел оставить мне Биндабурру?

Гатри кинул свою палку на угли и поднялся.

— Нет, — сказал он. — Прости Дороти, но Стив этого не хотел. Он собирался оставить Биндабурру мне.

Дороти тотчас пожалела, что затронула эту тему. Она забыла, что представляла реальную угрозу планам Гатри. Он мечтал, чтобы Биндабурра полностью стала его собственностью, но этого не могло случиться, пока она останется тут.

Как она могла остаться, зная, что он мечтает, чтобы она уехала?

Как она могла уехать, зная, что никогда больше не увидит его?

Дороти лежала в спальном мешке, разглядывая ночное небо. Никогда еще она не видела столько звезд. Их было так много, и они были так ярки! Млечный Путь тянулся, словно светящаяся дорожка, прекрасный, таинственный, но невероятно далекий и равнодушный к ее отчаянию. Дороти заметила его слабое отражение в водной глади озера.

Гатри лежал неподалеку, за ним призрачно возвышались бледные стволы эвкалиптов. Трудно было сказать, спал он или нет. Было слышно только ровное мерное дыхание.

Почему именно он? Почему на его месте не мог бы быть кто-нибудь, вроде Ральфа, чей мир она могла разделить, для кого она не был бы помехой, кто любил бы ее и заботился, кто не оставил бы ее лежать тут в одиночестве под звездным небом…

Далеко вверху вспыхнула падающая звезда, Дороти закрыла глаза и загадала желание: проснуться утром, свободной от этой любви к Гатри. Но тут же ей захотелось, чтобы он повернулся и протянул с улыбкой руки навстречу ей, чтобы он притянул ее к себе, и они занимались любовью под луной, а потом она заснула в его объятиях, чувствуя себя в покое и безопасности.

Где-то далеко завыл динго, и вдруг Дороти показалось, что ее желание вот-вот сбудется: Гатри поднял голову и поглядел на нее. Пусть он улыбнется, молила она про себя. Пусть он протянет руки ко мне и притянет меня в свои объятия;

Но он только лишь слегка приподнялся на локте.

— Тебе хорошо? — тихо спросил он.

Дороти разочарованно вздохнула.

— Да, все прекрасно, — проговорила она с трудом.

— Ты не замерзла?

— Нет.

Ей показалось, что Гатри собирался сказать еще что-то, но в конце концов он улегся обратно, и снова воцарилась тишина.

Почему она ничего не сказала ему? Дороти повернулась на бок и подумала, что все к лучшему. Она не могла навсегда остаться в Австралии, к тому же было очевидно, что Гатри не испытывал к ней особо нежных чувств. Так какой смысл в ее признаниях? Так хотя бы ее гордость не пострадала. Но эта мысль не сделала Дороти счастливее. Она солгала, когда сказала Гатри, что все было прекрасно. Все было очень плохо.