Глава 12

Подобно грому, удар расколол тишину ночи. Голова Родриго чуть дернулась в сторону — единственная реакция, за исключением, может быть, того, что пальцы чуть сильнее сжали ее плечо.

Но гнев уже закипал внутри… Она сохраняет свою гордость, а вот его не первый раз пытается уязвить. Слишком уж долго злится! А если к тому же все еще винит его в смерти Марио ди Корсини, то не стоит тратить силы, пытаясь убедить ее в обратном.

— Как вы смеете! — голос Джульетты дрожал.

Губы Родриго сжались в тонкую линию, и даже в свете луны Джульетта видела, как побагровела его смуглая кожа там, где она ударила.

— Как смею целовать вас? Или не целовать?

Девушка снова замахнулась, но теперь он был готов и перехватил запястье. С поднятыми руками они застыли, свирепо глядя друг на друга.

— Вы, мадам, при всех ваших претензиях на голубую кровь, грубы и бесчувственны. Я не просто разочарован в дочери моего наставника, но и встречал крестьян с лучшими манерами.

Не дав ей времени на ответ, Родриго усилил атаку.

— А что, собственно говоря, вы делаете здесь в полночь, у выхода из потайного туннеля, предназначенного для использования в чрезвычайных ситуациях?

Джульетта освободила руку из тисков его пальцев, открыла рот, собираясь резко возразить, но застыла от следующего вопроса:

— Куда именно вы идете, моя нетерпеливая невеста? Уж кому, как не вам, знать, как опасно бродить в лесу?

Ирония последних слов не прошла мимо ушей Джульетты, и ее гнев начал уступать место настоящему страху, что Валенти станет между ней и приютом Санта-Лючия. Что бы она ни рассказала.

Такой Родриго да Валенти — твердый, жестокий — был незнаком Джульетте, и это заставило ее призадуматься. Она должна попытаться запугать его чем-нибудь и заставить отпустить ее. Хотя впоследствии это могут поставить ей в вину. Даже если Валенти ничего не расскажет о постыдном поведении Джульетты в ту ночь…

С достоинством императрицы Джульетта выпрямилась и подняла голову, не замечая грязных полос на лице, сухих листьев и колючек в растрепанных локонах. Глядя прямо в глаза жениху, девушка сказала:

— Я иду в Санта-Лючию, чтобы стать монахиней. И ни вы, ни кто-нибудь другой не остановите меня. Если попытаетесь, я убегу снова и в конечном счете мне это удастся, — или погибну при этом, добавила она про себя.

Последовала напряженная тишина. Родриго не знал, что делать: то ли рассмеяться, то ли положить ее через колено и хорошенько отшлепать. Наконец он ответил:

— А почему вы думаете, что добрые сестры из Санта-Лючии примут такую невоспитанную девицу, как вы? Конечно, деньги вашего отца…

Джульетта оказалась совершенно не готова к такому вопросу. Скорее, она ожидала полного несогласия.

— Так вы дадите мне пройти? — спросила девушка, стараясь не обращать внимания на странное ощущение от его оскорбительных слов, что она резко упала в его глазах.

Это не имеет значения!

— Я не только от всей души одобряю вашу идею, дорогая, но и буду счастлив лично доставить вас туда.

Без лишних церемоний он наклонился, ухватил ее под колени и перебросил через плечо, — так поступает крестьянин с мешком зерна, приготовленным для рынка.

Быстрота и внезапность, с которой это было проделано, так ошеломили Джульетту, что поначалу она не сопротивлялась. Кроме того, девушка так ударилась животом о плечо своего жениха, что с трудом могла дышать.

Родриго быстро шел к лесу, а Джульетта все еще не могла прийти в себя. Кровь приливала к лицу, что только добавило неудобств. Охваченная паникой, она обрушила град ударов на его спину, но быстро поняла, что это совершенно бесполезно. Ветки хлестали по лицу и рукам, цеплялись за волосы.

Не думая больше о степени своей вины, Родриго крепко держал беглянку, сжав ее бедра руками. Как бы ни был он зол, но вовсе не хотел, чтобы она упала головой на землю. Если девушка при этом получит несколько синяков и царапин, пусть. Но ведь может быть и хуже.

— Отпустите меня! — голос звучал слабо, придушенно.

— Тихо! — предупредил Родриго, слегка обернувшись и ткнувшись носом в мягкую плоть. И будучи не в силах противостоять соблазну, слегка похлопал пленницу по заду, дабы придать словам убедительность.

Ответом был приглушенный крик ярости, недостаточно громкий, чтобы сойти за большее, чем кашель. Родриго шлепнул посильнее, давая понять, что не шутит.

— Вы подвергаете свой побег опасности, — предупредил он. — Или вы этого и хотите? А может, желаете вернуться в Кастелло Монтеверди, чтобы там послушали ваш концерт? А заодно выставите меня негодяем и успокоите свою гордость.

Концерт? Как он смеет!

— Мне не нужно, чтобы вы шли вместе со мной! — возмущенно ответила девушка, подкрепляя свои слова ударом по его ребрам. Однако занимаемое ею положение отнюдь не придавало убедительности сказанному. Да и не настолько Джульетта была охвачена яростью, чтобы не понимать его правоты. Если крики потревожат обитателей замка, отвечать придется перед отцом, и не из-за стен Санта-Лючии, а стоя перед родителями в главной башне Монтеверди. И тогда ей никогда не удастся избавиться от Родриго да Валенти!

— Я могу идти, сеньор! — прошипела она, с трудом приподнимаясь и повернув голову. Бесполезно, увидела только затылок. Ясно, негодяй серьезно настроен отнести ее в Санта-Лючию, и на его условиях.

За всю жизнь ее никогда не подвергали такому унижению. Прикусив губу, чтобы удержать немногие бранные слова, запавшие в память с тех пор, когда она проводила время с Никко и Бернардо, Джульетта приняла решение: если у Родриго да Валенти был хоть малейший шанс завоевать ее признание, то теперь такая возможность полностью потеряна.

* * *

Справедливость восторжествовала — сестра Лукреция теперь мать-настоятельница. Триумф вызвал не столько радость, сколько чувство удовлетворения.

В конце концов, ей было предназначено стать во главе Санта-Лючии, это — меньшее из того, чем Бог мог вознаградить ее за все несчастья. Некоторые скажут, что Он испытывал ее. Но сестра Лукреция давно пришла к выводу — Бог мстителен и помогает только тем, кто силен сам по себе, невзирая на враждебность противников. Если не брать от жизни то, что тебе нужно, мало шансов, что ты это получишь.

Она умна и красива, в ее жилах течет голубая кровь. Если слепо следовать примеру большинства, то пожнешь лишь тупую, нудную работу. Сестра Лукреция заслуживала лучшего.

Руководствуясь подобными открытиями, она многого достигла. Разве больная сестра Анна, мать-настоятельница, не приняла ее под свое крыло, не одарила своим полным доверием (что позволяло Лукреции время от времени запускать руку в монастырскую казну, пополняя собственный запас золота) и не позаботилась о том, чтобы после ее смерти монастырь возглавила именно Лукреция? А разве не она наткнулась на Zingaro, пожелавшего информировать ее о некоторых вещах в обмен на золото? И, кажется, ему можно доверять, хотя для его рода это необычно.

Ее мать, красавица с каштановыми волосами, в свое время допустила ошибку — влюбилась в сводного брата Сальваторе Корсини и родила от него. Она всегда говорила дочери, что та — особенная, что ей уготована особая жизнь. Ты — Корсини, признают тебя таковой или нет. Терпение и ум — и все придет в свое время.

И как же права оказалась мать! Сначала потребовала у любовника изрядную сумму за обещание избавиться от ребенка, потом — за молчание о его рождении (ведь эти праведные Корсини остерегались бы любого ребенка, рожденного в результате инцеста[32]). Она внушила дочери, что придет день, когда появится возможность поддержать огонь вендетты и отомстить за сводного брата Лукреции, Марио ди Корсини.

С тех пор прошло немало времени. Лукреция сама познала науку жизни и наметила собственный план действий. Наступит время, она отправится в Рим и предъявит Габриэле ди Корсини голову убийцы ее сына на подносе… как когда-то Саломея голову Иоанна Крестителя.

О, да! У нее были амбициозные планы, как раньше у матери, умевшей предугадывать подобные события и, по доходившим до Лукреции слухам, тайно поклонявшейся Князю Тьмы.

И был еще могущественный Джироламо Савонарола, всегда жаждущий ее симпатии и поддержки и согласный иногда сделать то же для Лукреции. Подозревал ли он о ее истинных мотивах? Возможно, помогая ей, приор таким образом выказывал благодарность семье Корсини за значительные пожертвования Сан-Марко в прошлом? Если так, то он был бы потрясен, узнав о секретной переписке монахини с папой Александром, чрезвычайно интересовавшимся деятельностью Савонаролы. Его Святейшество, по всей вероятности, счел бы удачей освободиться от этой колючки, доминиканца, и такую возможность даст ему осуществление планов Лукреции. Стук в дверь прервал ее мысли.

— Мать-настоятельница? — позвал тихий, взволнованный голос.

Кто смеет беспокоить ее в этот час? — подумала Лукреция с внезапным раздражением.

— Да?

Дверь отворилась, и в комнату вошла возбужденная сестра София, привратница. Маленькая, болезненного вида, обычно спокойная женщина. Сейчас ее головной убор съехал на бок, четки и распятие сбились к спине.

Ясно, что-то случилось.

— Простите, сес… мать-настоятельница, но у нас посетители.

— Посетители? В такой час? — голос Лукреции прозвучал спокойно, лишь каштановые брови слегка изогнулись.

— Это… это… — сестра София замолчала, очевидно, не зная, как сказать.

Лукреция встала.

— Пойдемте, сестра. Встретим этих… посетителей, — она последовала за монахиней по узким коридорам Санта-Лючии. В коричневых рясах, подобно двум привидениям, они бесшумно шли через залы. В глубокой тишине ночи единственным звуком был шорох мягких кожаных туфель по каменным полам. Тысячи ног проходили по этим коридорам в поисках душевного покоя, и еще тысячи пройдут, надеясь отыскать отдохновение и прибежище от горьких разочарований жизни.

Но это уже не будет касаться Лукреции, она не будет свидетелем этих приходов и уходов. Где-то глубоко внутри зарождалось и набирало силу, угрожая разорвать сердце, предчувствие. Кто бы ни пришел на этот раз в Санта-Лючию, он станет вестником ее будущего.

Подойдя к решетчатой калитке входа, сестра София выудила из складок одежды большой ключ. Лукреция остановила ее, пытаясь рассмотреть во тьме две фигуры по ту сторону калитки.

Ночной ветер донес тихое, унылое звяканье языка колокола. Свисавшая веревка извивалась на ветру, как змея, а шипящее и постреливающее пламя единственного факела, освещавшего пространство у ворот, причудливо танцевало.

Сестра Лукреция не замечала этого. Все ее внимание было устремлено на двух посетителей, молча стоящих перед ней. Левую щеку мужчины пересекали красные полоски, похоже, что ему дали крепкую пощечину. От обоих гостей прямо-таки исходило возбуждение. Боже! Что может заставить женщину ударить такого мужчину?

В следующее мгновение Лукреция узнала их. Высокий мужчина, чей образ запечатлелся в памяти совсем недавно… женщина, которую узнала бы везде. Но эта девушка никому не нужна. Не от ее присутствия сердце Лукреции забилось как вытащенная из воды форель.

Какая бы причина ни привела его сюда, но, словно кролик из шляпы фокусника, на ее пороге стоял Родриго да Валенти!.

И тут же другая мысль ворвалась в ее сознание. Как жаль, что он такой красавец, его не портит даже злость. У нее захватило дух от одного его вида.

Почти божественно красив, чтобы умереть преждевременно. Но не слишком.

Родриго молча смотрел, как невысокая монахиня вставляет большой металлический ключ в замок и медленно поворачивает его. Петли оказались хорошо смазанными, и дверь открылась бесшумно. Он обратился к другой, более импозантной из двух женщин, полагая, что именно она старшая.

— Простите за вторжение… э… мать-настоятельница?

Та кивнула, и он продолжил, из-за возбуждения не обращая внимания не еле слышное инстинктивное предупреждение, зазвучавшее в глубине сознания:

— Мона Джульетта ищет убежище в Санта-Лючии, а я встретил ее…

Родриго искоса посмотрел на Джульетту, взволнованную, но молчаливую. Девушка во все глаза рассматривала мать-настоятельницу, в чьи руки собиралась передать себя. Девушка явно пыталась держаться спокойно перед двумя монахинями. Губы благоговейно приоткрылись, усиливая эффект невинно очаровательного профиля. Ему до боли хотелось коснуться ее лица пальцами… губами… когда она не толкает его на грань безумия.

Взяв себя в руки, Джульетта не дала своему спутнику продолжить.

— Этот человек похитил меня, мать-настоятельница! Он…

— А я-то думал, что спас вас от смерти, — прервал Родриго, насмешливо посмотрев на свою невесту, — когда вы появились из грязи и мусора. Вы ведь бежали из дома через туннель. Да я запросто мог отправить вас на тот свет, приняв по ошибке за вылезающего из укрытия разбойника.

С несвойственным ему удовлетворением Родриго наблюдал, как побледнело лицо девушки, затем перевел взгляд на сестру Лукрецию, казалось, ждавшую продолжения.

— Я решил сопровождать ее сюда, — твердо добавил он. — Джульетта решила поступить в монастырь, хотя эти намерения не согласованы ни с ее отцом, принцем Монтеверди, ни с ее женихом, — он поклонился. — Родриго да Валенти, к вашим услугам.

Когда он выпрямился, настоятельница заговорила с улыбкой, не затронувшей, однако, ее миндалевидных карих глаз.

— Я сестра Лукреция, это сестра София. Приветствуем вас в Санта-Лючии. Ни один из детей Господа не будет отринут отсюда, в какое бы время дня или ночи ни пришел. Входите и отдохните, пока мы все обговорим. Джульетта ожидала, что матерью-настоятельницей окажется какая-нибудь древняя и сварливая старуха. Увидев в этом звании духовного вождя Санта-Лючии довольно молодую монахиню, она была приятно удивлена. Несомненно, здесь она будет счастлива вне досягаемости и деспотичного отца, и Родриго да Валенти.

Пока они шли за сестрой Лукрецией в здание, девушка язвительно смеялась про себя. Но опять внутренний голос зашептал: деспотичный отец? Он так любит тебя, что оставил до замужества дома, сотню раз смотрел сквозь пальцы, когда ты делала такое, чего не осмелились бы сделать большинство других девушек. Он боготворит землю, по которой ты ходишь! Не знает он, что произошло ночью, когда ты потеряла туфельки и едва не потеряла девственность. И даже если бы отец знал, ты не можешь винить только Родриго да Валенти.

— Холодного сидра? — вежливо спросила сестра Лукреция.

Джульетта оцепенело кивнула. Как бы она хотела, чтобы весь этот вечер оказался лишь дурным сном. Вот она здесь, грязная, растрепанная, и Валенти притащился следом, хотя, наконец-то, тоже не выглядит хладнокровным и безупречным. Оба словно только что после тайной встречи в лесу. Когда же она от него избавится!

Приняв от сестры Лукреции чашу сидра, девушка бросила на своего спутника гневный взгляд и только потом выпила.

Некоторое время, пока гости утоляли жажду, все молчали, однако атмосфера в комнате предвещала грозу. Неожиданно для Джульетты сестра Лукреция обратилась к ней:

— Итак, что насчет вашего похищения сеньором да Валенти?

Девушка выпрямилась на жестком деревянном стуле и взглянула на монахиню.

— Я попыталась уйти из Монтеверди без разрешения отца, — краска залила ее лицо. — Он хочет, чтобы я вышла замуж, — она метнула сердитый взгляд на Родриго, — за него.

Лукреция удивленно вскинула брови, но в разговор вступил Валенти.

— Мать-настоятельница, этого не хочу я, так как вижу насколько… непригодна Мона Джульетта на роль жены.

Естественно, оскорбительное замечание только подстегнуло гнев дочери принца Монтеверди. Она одарила жениха убийственным взглядом, но тот спокойно продолжил:

— Решение принял Дюранте де Алессандро, а я согласился… по очевидным причинам. Богатство отца и, конечно, значительное… э… приданое за изнеженную избалованную девчонку (Джульетта с шумом втянула воздух, но он не обратил внимания). Но, кажется, дама предпочитает выйти замуж за Леона Сарцано. Она никогда не попыталась бы бежать, если бы принц пожелал отдать дочь за него.

Сестра София благоразумно отступила, когда Лукреция обратилась к Джульетте.

— Это правда, Джульетта де Алессандро? В этом ли причина вашего побега из Кастелло Монтеверди? Чтобы избежать выполнения воли родителей?

Джульетта открыла рот, чтобы подтвердить, но остановилась. Слишком уж некрасиво выглядели ее поступки в глазах монахини. Необходимо что-то сказать в свое оправдание, но не хочется лгать.

— Скорее, чтобы посвятить жизнь служению Господу, — ответила Джульетта и смиренно, как ей казалось, опустила глаза. Родриго допил сидр и откашлялся.

— Думаю, мать-настоятельница, скорее, чтобы избежать брака со мной, — и добавил, обращаясь к Джульетте: — Не добавляйте к числу ваших прегрешений еще и ложь матери-настоятельнице, bambina[33]. Уверен, прежде чем надеть одеяние послушницы, вам придется сознаться не в одном грехе.

Пальцы Джульетты невольно задрожали, чашка упала на каменный пол.

— Дети, дети! — проговорила наконец Лукреция, очевидно опасаясь, что за словами последуют действия. — Джульетта, почему бы вам не пойти с сестрой Софией умыться и лечь в постель? Возможно, будет лучше, если я побеседую с сеньором да Валенти наедине. А утром, дитя мое, поговорю с вами.

Девушка решила, что необходимо быть любезной и не обращать внимания на слово «дитя» — что-то в последнее время ее слишком часто так называют — и наклонилась за чашкой. То же сделал и Родриго. Их руки соприкоснулись, и Джульетта отдернула свою, будто ее ужалили.

Девушка выпрямилась и снова увидела перед собой смеющиеся голубые глаза. Второй раз за последний час ей захотелось дать ему пощечину.

Это желание, даже потребность, было несвойственно ей и унизительно, но в то же время настолько непреодолимо, что она встала, хотя предложение сестры Лукреции пришлось ей не по вкусу, и процедила сквозь зубы:

— Как пожелаете, мать-настоятельница.

Не имеет значения, как она сюда попала, думала Джульетта, следуя за сестрой Софией и полностью игнорируя стоившего молча Валенти. Главное — оказаться здесь, достичь своей цели.

У двери девушка остановилась и обернулась, отметив при этом, как странно, прищурившись, сестра Лукреция рассматривает Родриго. На мгновение ее охватило смутное беспокойство, но тут же прошло. Даже на монахиню производят впечатление такие, как Валенти.

— Мать-настоятельница, вы напишете в Кастелло Монтеверди?

Монахиня оторвала глаза от гостя и повернулась к Джульетте.

— Письмо будет отправлено после утренней молитвы, — и кивнула.

— Вы, конечно, понимаете, что ее отец не долго будет все это терпеть?

Нахмурившись и не поднимая головы, Родриго ответил:

— Ему не понравится, но я, как жених, могу сказать свое слово в данном случае, — он посмотрел на Лукрецию. — Мы должны пожениться весной. Думаю, ей будет полезно пожить в Санта-Лючии до этого времени.

Настоятельница кивнула.

— А если Алессандро потребует вернуть дочь домой?

Гость немного помолчал.

— Вы можете напомнить ему о неприкосновенности убежища в любом из домов Господа. Я поговорю с принцем, чтобы успокоить его, но давайте условимся, я выделю монастырю пожертвования, превышающие затраты на пребывание девушки, и буду единственным посетителем, которого она сможет принимать.

Видя, что собеседница колеблется, он добавил:

— В знак моей признательности такие же щедрые пожертвования будут поступать в Санта-Лючию каждый год после нашей свадьбы.

Делая вид, что последнее заявление очень интересует ее, сестра Лукреция ответила:

— Хотя мы и испытываем нехватку рабочих рук, я требую, чтобы при ваших встречах присутствовала одна из сестер.

У Родриго возникло неприятное ощущение, будто эта женщина видит его насквозь. Он покачал головой.

— В этом не будет необходимости, до свадьбы я не намерен обижать свою невесту. Как вы могли заметить, — гость дотронулся до щеки, — пока риску подвергаюсь только я. У этой дамы темперамент еще тот.

Сестра Лукреция, подперев ладонью подбородок, пристально рассматривала его своими кошачьими глазами.

Родриго многое бы дал, чтобы прочитать ее мысли. И еще было что-то неуловимо знакомое в ее чертах. Где же они встречались? Или просто похожа на кого-то?

— Если я соглашусь на ваши условия, то вы должны дать торжественную клятву христианина, что никоим образом не скомпрометируете Джульетту де Алессандро, пока та находится среди нас.

— Даю слово, сестра, но у меня тоже есть обязательное требование.

Лукреция смотрела на него, не выдавая ничем своих мыслей. Ни удивления его смелостью, ни досады. Но Родриго показалось, что за этими загадочными глазами скрываются тайны. Он подозревал, что сестра не совсем та, за кого себя выдает, и уже не удивлялся, что такой молодой женщине удалось стать игуменьей Санта-Лючии.

Однако его очень удивило, что она разгадала его истинные чувства к Джульетте де Алессандро вопреки язвительным замечаниям.

— Как я уже сказал, моей невесте будет полезно пожить здесь несколько месяцев… научиться послушанию и смирению, качествам, не получившим должного развития из-за излишней опеки отца. Я прошу обращаться с ней наравне с другими. В общем… — многозначительное молчание. — У нас есть лишь полгода, чтобы убедить девушку в преимуществах брака со мной перед жизнью в монастыре, — он пожал плечами. — Думаю, вы понимаете.

Монахиня медленно поднялась, вышла из-за стола и остановилась перед прекрасным распятием на лишенной других украшений стене.

— Сеньор да Валенти, быть послушницей нелегко даже при самых благоприятных обстоятельствах. Нужно подготовиться к служению Богу, что исключает все другие стремления.

По спине гостя пробежал холодок беспокойства. Да слушала ли она его?

Лукреция резко обернулась.

— Как вы можете знать, что брак с вами предпочтительнее служения Богу? — спросила она и снова отвернулась.

— Джульетта будет жить здесь до месяца нашей свадьбы, — спокойно сказал Родриго, игнорируя ее последний вопрос. — Как я уже сказал, ей будет полезен суровый режим, но ни при каких обстоятельствах она не останется здесь навсегда и не примет обряд пострижения, хотя ей не обязательно знать об этом. Уверен, что, по крайней мере, с этим принц полностью согласится.

Игуменья взглянула на него горящими глазами. И хотя злобный свет тут же погас, однако Родриго успел заметить его, как заметил и насмешливый изгиб рта. Под апостольником, как подозревал Валенти, она скрывала роскошные каштановые волосы, но скрыть в себе женщину не могла. Решено, нужно немедленно навести о ней справки.

Но он, видимо, чем-то обидел ее, а сейчас, когда Джульетта под опекой этой женщины, нужно быть осторожным. Ее слова подтвердили догадку:

— Я не глупа, condottiere, и не хочу ссориться с одним из самых могущественных людей в Тоскании. Такой метод убеждения использовали раньше наиболее терпеливые патриархи, хотя, должна признать, впервые сталкиваюсь с женихом, подобным образом убеждающим невесту.

Родриго не мог понять, чем так обидел сестру Лукрецию, но интуитивно чувствовал — мать-настоятельница Санта-Лючии может быть смертельным врагом. Под благочестивой внешностью таились странные и темные мысли. А это презрение к мужчинам, прорвавшееся через лед спокойствия?

— Простите, мать-настоятельница, если каким-то образом обидел вас, — извинился он, слегка улыбнувшись. — Предоставьте Дюранте де Алессандро мне. Если что-то пойдет не так, я приму всю вину на себя. Даю слово, — гость встал. — Навещу вас через две недели, хорошо?

Лукреция шагнула к нему, дотронулась рукой до щеки. Жест напомнил ему о Джульетте, хотя в сравнении с этой миловидной, но загадочной паучихой дочь принца казалась невинным младенцем. У нее были холодные, как у покойника, пальцы.

— Позвольте позаботиться о вашем лице… может быть, холодный компресс на щеку?

— Не нужно, спасибо, — ее рука упала, словно монахиня осознала непозволительность жеста. — Я сам найду выход.

Родриго холодно поклонился — шорох камзола нарушил тишину комнаты, — повернулся и вышел.

Пока он проходил через зал к двери, ведущей во двор, ему в голову пришла неожиданная мысль: откуда она знает, что он condottiere?

Действительно, для монахини сестра Лукреция очень хорошо информирована.

Загрузка...