Пролог

Рози

Прежде чем начать, мне, наверное, нужно кое-что прояснить. Вы ждете счастливого конца? Его не будет. Это невозможно. Немыслимо. И неважно, насколько высоким, красивым или богатым окажется мой Прекрасный принц.

А моего Прекрасного принца можно с легкостью описать этими словами. И не только ими.

Вот только проблема в том, что на самом деле он не мой. А моей сестры. Но не спешите меня осуждать. Ведь я увидела его первой. И первой захотела принадлежать ему. Первой влюбилась в него.

Жаль, что это не имело значения, когда Дин «Рукус»[1] Коул прижимался к губам моей сестры прямо перед моим носом в тот день, когда Вишес залез в ее шкафчик.

В такие моменты трудно понять, начало это или конец. Жизнь словно замирает, вынуждая присмотреться к реальности. А реальность – отстой. Поверьте мне, я не понаслышке знаю, насколько она сложна.

Жизнь несправедлива.

Именно эти слова сказал папа, когда в шестнадцать лет мне вздумалось начать встречаться с парнями. Когда он решительно пресек это.

– Боже милостивый, нет.

– Но почему? – У меня даже глаз задергался от раздражения. – Милли встречалась с парнями, когда ей исполнилось шестнадцать.

И это правда. Мы тогда еще жили в Вирджинии, и сестра сходила на четыре свидания с Эриком, сыном нашего почтальона. Папа фыркнул и погрозил мне указательным пальцем, как бы говоря: «Хорошая попытка».

– Ты не твоя сестра.

– Что это значит?

– Ты и сама прекрасно знаешь.

– Нет. – Хотя на самом деле знала.

– Это означает, что у тебя есть то, чего нет у нее. Это несправедливо, но жизнь несправедлива.

Еще один факт, с которым я не смогла бы поспорить. Папа утверждал, что я притягиваю внимание не тех парней, хотя на самом деле он даже пощадил мои чувства. Я понимала, из-за чего появилось его недовольство. Хорошо понимала. К тому же я всегда была его Маленькой принцессой. Козявочкой Рози. Его любимицей.

Я обладала яркой внешностью. Хотя и не стремилась к этому. Временами это даже доставляло неудобства. Густые ресницы, каскад карамельного цвета волос, длинные ноги, молочно-белая кожа и пухлые губы, которые занимали едва ли не половину лица. Да и в целом хоть я и выглядела подростком, но уже «созрела». Словно куколка, украшенная атласным бантом, с притягивающим взгляды выражением, которое, казалось, навсегда застыло на моем лице, несмотря на все мои усилия стереть его.

Я привлекала к себе внимание. В лучшем из смыслов этого слова. И одновременно в худшем. Черт возьми, да во всех смыслах. Поэтому я убеждала себя, что если бы удалось отвлечься на других парней, то сердце бы не сжалось в груди, когда губы Дина и Эмилии соединились в поцелуе. Но это дозволялось только Милли.

К тому же сестра заслужила это. Заслужила его. Мама и папа уделяли мне больше внимания. Всегда. У меня было много друзей, а поклонники выстраивались в очередь у нашей двери. Так что все взгляды оказывались прикованы ко мне. В то время как на сестру никто не обращал внимание.

Конечно, в этом не было моей вины, но никак не уменьшало этого чувства. Ведь именно из-за моей болезни и популярности пострадала старшая сестра. Стала одиноким подростком, который прячется за своими красками и холстом. Который предпочитает молчать, выражая свое мнение через странную и чудаковатую одежду.

Так что я действительно радовалась за нее. Когда я впервые увидела Дина Коула в коридоре, пока шла от класса тригонометрии на английский, то поняла, что он легко мог стать чем-то большим, чем просто увлечение. Если бы он стал моим, я бы не отпустила его. И это само по себе пугало, потому что мне не следовало забываться.

Видите ли, мои часики тикали очень быстро. Я родилась не такой, как остальные. А с болезнью.

Иногда я побеждала ее. Иногда она побеждала меня.

Всеми любимая Роза увядала, и ни одному из цветов не понравится умирать на глазах у публики.

Так что все к лучшему, решила я, когда его губы оказались на ее губах. Вот только его глаза смотрели на меня. И от этого реальность стала еще сложнее и мучительнее, вызывая отчаянное желание убежать.

Но мне пришлось из первых рядов смотреть, как развиваются отношения сестры и единственного парня, при виде которого сердце начинало биться быстрее.

А мои лепестки опадали один за другим.

Потому что, хоть я и знала, что моя история не закончится словами «И жили они долго и счастливо», меня продолжал мучить вопрос… может ли она обрести счастье, хоть ненадолго?


Дин

Лето, когда мне исполнилось семнадцать, с самого начала не задалось, но я даже не предполагал, что оно закончится настолько ужасно.

Все указывало на предстоящую катастрофу. И хотя мне не удавалось понять, что именно подтолкнет меня к краю, я, наученный жизнью, готовился к сокрушительному удару, который отправил бы меня прямиком в ад.

И вот за несколько недель до окончания одиннадцатого класса все свелось к одному безрассудному, киношному клише. Все началось с нескольких бутылок Bud Light и сигарет. Мы развалились у бассейна Вишеса фигурной формы и пили выдохшееся пиво его отца, не сомневаясь, что нам ничего за это – господи, да за любую гребаную проделку – в стенах дома Барона Спенсера-старшего не будет. Нас окружали девушки. Которые уже успели накуриться.

В Тодос-Сантосе в штате Калифорния перед самыми каникулами вряд ли отыщешь много развлечений. На улице стояла жара. Воздух давил, солнце грело все сильнее, трава выцвела, а подросткам надоело вести себя как паиньки. Но при этом мы ленились гоняться за дешевыми острыми ощущениями, поэтому искали их, развалившись под палящим солнцем у бассейна на надувных матрасах в форме пончиков, фламинго и на итальянских шезлонгах.

Родители Вишеса отсутствовали – а они вообще бывали дома? – и все собрались здесь, рассчитывая, что я их развлеку. Я не любил разочаровывать людей, поэтому принес немного дури, которую все тут же расхватали и даже не поблагодарили, не говоря уже о том, чтобы заплатить. Они считали меня богатым обкуренным чуваком, которому деньги нужны так же, как Памеле Андерсон новая операция по увеличению груди, и в целом не ошибались. К тому же меня никогда не заботили такие мелочи, так что я не стал никому указывать на это.

Одна из девушек, блондиночка по имени Джорджия, щеголяла с новой камерой Polaroid, которую отец привез ей из последнего отпуска в Палм-Спрингс. Демонстрируя свое тело в маленьком красном бикини, она фотографировала нас – Джейми, Вишеса, Трента и меня, – после чего зажимала свежеотпечатанную фотографию между зубами и передавала нам изо рта в рот. Ее сиськи едва не вываливались из маленького бикини, как зубная паста из тюбика. Мне хотелось потереться членом между ними, и я не сомневался, что сделаю это к концу дня.

– Боже, боже, это будет здоооооорово. – Джорджия на несколько секунд растянула первую «о» в последнем слове. – Выглядишь невероятно сексуально, Коул, – промурлыкала она и навела на меня камеру, когда я поставил банку с пивом на бедро, сжимая между пальцами сигарету.

Щелк.

И доказательство моих грехов с провокационным шипением выскользнуло из ее камеры. Она обхватила уголок снимка губами, после чего наклонилась и потянулась ко мне. Я схватил его и засунул в карман. Ее глаза проследили за моей рукой, когда я слегка приспустил резинку шорт вниз, демонстрируя светлые волосы чуть пониже пупка и приглашая продолжить вечеринку в укромном месте. Она сглотнула, явно заинтересовавшись. Наши взгляды встретились, чтобы без единого слова обсудить место и время. А затем кто-то прыгнул в бассейн бомбочкой и окатил ее брызгами. Джорджия рассмеялась и покачала головой, после чего перешла к следующей фотомодели – моему лучшему другу Тренту Рексроту.

Конечно же я собирался уничтожить фотографию до того, как вернусь домой. Но, видимо, дурь отбила мне память. В итоге на этот снимок наткнулась мать. После чего отец прочитал одну из своих лекций, которые, казалось, разъедали мои внутренности, словно мышьяк. И знаете, чем все закончилось? Они отправили меня на летние каникулы к моему чертовому дяде, которого я терпеть не мог. И я знал, что лучше не спорить с ними. Потому что не собирался разбираться в этом дерьме и ставить под удар поступление в Гарвард за год до окончания школы. Я столько сил потратил ради этого будущего, ради этой жизни. И она раскинулась передо мной во всем своем богатстве, привилегированности и испорченности в виде частных самолетов, зарубежной недвижимости и ежегодных каникул в Хэмптоне. В этом все прелести жизни. Когда что-то хорошее попадает тебе в руки, ты не только вцепляешься в это всеми гребаными силами, но и сжимаешь так сильно, что едва не ломаешь.

Просто еще один урок, который я усвоил слишком поздно.

В любом случае, через пару недель я оказался в Алабаме, где два месяца перед выпускным классом вкалывал на гребаной ферме под палящим солнцем.

Трент, Джейми и Вишес все это время пили, курили и трахали девушек в Тодос-Сантосе. Я же вернулся туда с фингалом под глазом, великодушно подаренным мне мистером Дональдом Уиттекером, которого также звали Филин, после вечера, который изменил меня навсегда.

– Жизнь похожа на суд, – сказал мне Илай Коул, мой отец-адвокат, перед тем как отправить меня на самолет в Бирмингем. – Она не всегда справедлива.

Гребаная правда.

Тем летом меня заставили прочитать Библию от корки до корки. Филин был примерным христианином и постоянно обращался к Библии. Поэтому заставлял меня читать ее вместе с ним во время наших обедов. Ветчина на ржаном хлебе и Ветхий Завет даже стали для меня передышкой, потому что все отельное время этот придурок вел себя со мной просто ужасно.

Уиттекер был фермером. В те моменты, когда умудрялся протрезветь. Так что он назначил меня своим мальчиком на побегушках. А я не стал особо возражать. Главным образом потому, что по вечерам мог потискать дочку его соседа.

Та считала меня кем-то вроде знаменитости лишь потому, что я не разговаривал с акцентом южан и у меня была своя машина. Ну а мне не хотелось разрушать ее фантазии, ведь она так страстно желала получить первые уроки секса. Правда, это происходило после проповедей Филина, которые приходилось выслушивать, лишь бы не драться с ним на сеновале до потери сознания.

Думаю, отправив меня сюда, родители хотели мне показать, что жизнь не ограничивается дорогими автомобилями и каникулами на лыжных курортах. Филин и его жена будто сошли со страниц книги «Жизнь в бедности для чайников». Так что каждое утро я просыпался и спрашивал себя, что значат два месяца по сравнению со всей моей гребаной жизнью.

В Библии оказалось много безумных историй: про инцесты, целая коллекция упоминаний крайней плоти, Иакова, сражающегося с ангелом… Клянусь, уже во второй главе я задался вопросом, а действительно ли это религиозная книга. Но одна из историй запомнилась мне еще до встречи с Рози ЛеБлан.

Бытие 27. Иаков переехал к своему дяде Левану и влюбился в Рахиль, младшую из двух его дочерей. Рахиль была чертовски сексуальной, неистовой, грациозной, при виде которой сразу текли слюнки (да, это тоже указано в Библии, хоть и описано более скупо).

Леван и Иаков заключили сделку. Иакову предстояло проработать на Левана семь лет, чтобы жениться на его дочери.

Иаков исправно трудился все эти годы, надрывая задницу от зари до заката. А когда срок вышел, Леван наконец пришел к Иакову и сказал, что тот может жениться на его дочери.

Но привел на церемонию не Рахиль. А ее старшую сестру Лию.

Лия была хорошей женщиной. Иаков знал это. Она была милой. Разумной. Щедрой. С классной попкой и ласковым взглядом, (Здесь я тоже немного перефразировал. Ну, кроме глаз. Это тоже описано в Библии, представляете?)

Только она не была Рахиль.

Она не была Рахиль, а Иаков хотел Рахиль.

Всегда. Только. Чертову. Рахиль.

Иаков спорил и возмущался, пытаясь вразумить своего дядю, но ничего не вышло. Жизнь походила на суд даже в те времена. И как всегда оказалась какой угодно, но не справедливой.

«Проработай на меня еще семь лет, – пообещал Леван, – и я позволю тебе также жениться на Рахиль».

Так что Иаков ждал.

Затаился.

И тосковал.

Но это, как понимает любой, у кого есть хоть капля разума, только подстегивает наше отчаянное желание завладеть тем, что завладело нами.

Шли годы. Медленно. Болезненно. Оцепенело.

И Иаков проводил их с Лией.

Он не страдал. Совсем нет. Лия оказалась добра к нему. Беспроигрышным вариантом. Она даже родила ему детей, что, как впоследствии оказалось, с трудом удалось сделать Рахиль.

Иаков знал кого хотел. Да, возможно, Лия походила на сестру, возможно, пахла как сестра, и, черт возьми, даже ощущалась как сестра, но она не была Рахиль.

Иаков потратил четырнадцать лет своей жизни, но в итоге смог заполучить Рахиль.

Да, Бог не благословил ее. А благоволил Лие. Но это не имело значения.

Рахиль не нуждалась в его благословении.

Ее любили.

И в отличие от суда и жизни любовь справедлива.

Что еще? В конце концов любви оказалось достаточно.

В конце концов любовь, черт побери, затмила все.

Спустя семь недель с начала выпускного года очередное бедствие разразилось прямо у меня под носом. И имя этому бедствию Рози ЛеБлан с глазами, напоминавшими два замерзших озера на Аляске. Вот точно такого же цвета.

Я увидел ее впервые, когда она открыла мне двери дома для прислуги, расположенного на территории поместья Вишеса, и ощутил себя так, будто кто-то выкрутил мне яйца. Потому что она отличалась от Милли. Вернее, она походила на сестру – слегка, – но оказалась меньше ростом, с более полными губами, более выразительными скулами и маленькими заостренными ушками, как у озорной феи. А еще она не надевала странную одежду, как Эмилия. На ней была пара черных шлепанцев с морскими звездами, черные узкие джинсы с разрезами на коленях и поношенная черная толстовка с изображением незнакомой мне группы на белом фоне. Она явно старалась не привлекать к себе внимания, но, как я позже узнал, у нее это получалось так же успешно, как у гребаного маяка.

Стоило нашим взглядам встретиться, как по ее лицу и шее расползся румянец, не уступающий по цвету пламени ада. И это многое мне объяснило. Это для меня Рози оказалась незнакомкой, но мое лицо она прекрасно знала. Лицо, которое она рассматривала, знала и на которое смотрела не раз. Все это гребаное время.

– Мы участвуем в тайном соревновании по гляделкам? – Она не стала лезть за словом в карман. В ее хриплом голосе даже прозвучали какие-то неестественные нотки. Слишком низкие. Слишком хриплые. Слишком непривычные для нее. – Потому что ты уже двадцать три секунды смотришь на меня и все еще не представился. Правда, уже успел дважды моргнуть.

Вообще я пришел в дом прислуги, чтобы позвать на свидание Эмилию ЛеБлан. Вернее, загнать ее в угол, как напуганное животное, которому больше некуда бежать. Она не дала мне свой номер телефона. Но как охотник по натуре, я терпеливо выжидал, пока она не окажется достаточно близко, чтобы наброситься на нее. Хотя это не мешало мне время от времени пытаться подобраться к ней поближе. Но если честно, я начал преследовать Эмилию не потому, что так сильно заинтересовался ей. Сам процесс охоты вызывал у меня острые ощущения и покалывание в яйцах, а она, в отличие от остальных девушек, вильнула у меня хвостом прямо перед носом. Поэтому и стала новой жертвой для моего ненасытного хищника. Но я не ожидал найти это.

Это, черт побери, меняло все.

Я стоял перед ней, не произнося ни слова и сверкая своей издевательской ухмылкой, хотя на самом деле в каком-то смысле это она издевалась надо мной. И у меня в голове возникла мысль, что в этот конкретный момент, наверное, не мне досталась роль охотника. Наверное, на долю секунды я превратился в Элмера Фадда[2] с ружьем в лесу без единого патрона, перед которым вдруг вышла разъяренная тигрица.

– Оно вообще может говорить? – Светлые брови тигрицы сошлись над переносицей, когда Рози наклонилась вперед и ткнула меня в грудь своим маленьким когтем.

Она назвала меня «Оно».

Насмехалась надо мной. Подкалывала. Издевалась.

Натянув на лицо свое самое невинное выражение (что не так-то легко мне дается, так как я позабыл, что такое невинность еще до того, как мне перерезали пуповину), я стиснул зубы и отрицательно покачал головой.

– Ты не можешь говорить? – Скептически изогнув бровь, она скрестила руки на груди и прислонилась к дверному косяку.

Я кивнул, старательно скрывая расплывающуюся улыбку.

– Что за бред? Я видела тебя в школе. Дин Коул. Да это же тебя называют Рукусом. Ты не только можешь говорить, но и, кажется, большую часть времени не можешь заткнуться.

Черт побери, как точно сказано, маленькая фея. Собери-ка свою воинственность в бутылку и прибереги до момента, когда я завалю тебя на свои простыни.

Чтобы понять, насколько я удивился ее поведением, стоит сообщить, что ни одна девушка никогда так со мной не разговаривала. Даже Милли. А ведь мне казалось, что Милли единственная в школе, на кого не действует мое сексуальное обаяние настоящего американца «позволь мне сорвать твои трусики зубами». Проклятье, именно поэтому она и привлекла мое внимание.

Но, как я уже говорил, планы меняются. Не похоже, что у нас с ней что-то получится. Я несколько недель нарезал круги вокруг Милли в школе, размышляя, стоит ли добиваться ее, но сейчас, увидев, кого упустил из виду – эту маленькую петарду, – готов погреться в ее безумном пламени.

Я одарил Рози еще одной грязной ухмылкой. Именно благодаря ей я заполучил прозвище «Рукус» в коридорах Школы Всех Святых два года назад. И оно идеально мне подходило. Я создавал гребаные хаос и анархию везде, где только появлялся. И все об этом знали. Учителя, ученики, директриса Фоллоухилл и даже местный шериф.

Нужна хорошая дурь? Ты идешь ко мне. Мечтаешь покутить на отличной вечеринке? Ты идешь ко мне. Хочешь потрясающего секса? Ты идешь ко мне – запрыгиваешь на меня. И именно это моя ухмылка – та, которую я применяю с тех пор, как мне исполнилось пять, – говорила всему миру.

И если она вносит беспорядок, совращает или добавляет веселья – я в полном восторге.

А эта девчонка? Рози выглядела так, словно ее «падение» доставит мне очень много удовольствия.

Ее взгляд скользнул к моим губам. Тяжелый. Желающий. Опьяненный. Старшеклассниц так легко читать. Хотя та, что стояла сейчас передо мной, улыбалась не так широко, как остальные. И никак не проявила желания пофлиртовать со мной.

– Ты можешь говорить, – она практически выплюнула эти слова мне в лицо обвиняющим тоном.

Я же в ответ прикусил нижнюю губу, а затем отпустил ее. Медленно. Просчитано. Дразняще.

– Может, я знаю несколько слов, – выдохнул я Рози в лицо. – Хочешь услышать что-то определенное?

Глаза молили меня отпустить их в путешествие по ее телу, но мозг уверял подождать. И я решился прислушаться к нему.

Так что я расслабился.

Решил быть хитрее.

Хотя впервые за много лет понятия не имел, что мне делать.

А Рози в ответ одарила меня усмешкой, которая лишила меня дара речи. Как она умудрилась впихнуть так много слов в одно-единственное выражение лица? Оно говорило мне, что моя попытка подкатить к ней не произвела особого впечатления. Что я ей нравлюсь – ну конечно, – что она меня заметила – естественно, – но мне не удастся отделаться импровизированным и слегка идиотским флиртом, чтобы добиться ее внимания.

Но как бы ни оказалось сложно это сделать, я готов вступить на этот путь.

– Ты серьезно? – она заигрывала со мной, сама не понимая этого.

Я опустил подбородок и наклонился вперед. Высокий, доминирующий, уверенный в себе. И обожающий проблемы. Она, вероятно, слышала об этом, а если нет, то скоро узнает.

– Думаю, ты и сама знаешь ответ, – сказал я.

Две минуты назад меня переполняла решимость пригласить на свидание ее сестру – держу пари, старшую сестру, потому что стоящая передо мной цыпочка выглядела моложе и, кроме того, будь она старше, я бы видел ее, – но по воле судьбы она открыла передо мной двери и изменила мои планы.

Малышка ЛеБлан бросила на меня странный, но все еще призывный взгляд. Но только я открыл рот, как краем глаза заметил Милли, которая так быстро бежала в нашу сторону из душной гостиной большого дома, словно там развернулись боевые действия. Она прижимала к груди учебник, а ее глаза выглядели припухшими и покрасневшими. Она смотрела прямо на меня, и на мгновение мне показалось, что я получу по лицу этим дешевым учебником.

Если честно, сейчас я жалею, что Милли этого не сделала тогда. Это оказалось бы намного лучше, чем то, что она на самом деле исполнила.

Ведь Милли оттолкнула маленькую фею в сторону, словно и не заметила ее, а затем бросилась ко мне – с непривычной нежностью – и прижалась губами к моим губам, словно в нее вселился злой дух.

Проклятье!

Что же она натворила!

Только не поцелуй. Хотя, думаю, он оказался хорошим. Просто у меня не было возможности это осознать, потому что мой удивленный взгляд устремился к фее с острыми ушками. Она выглядела испуганной, а ее васильковые глаза смотрели на нас, и в них светилось то, что я еще не был готов принять.

Какого черта творила Милли? Еще несколько часов назад она старательно делала вид, что не замечает меня в коридоре, притворялась равнодушной и старалась поскорее скрыться с моих глаз. А сейчас прилипла ко мне, как сыпь после сомнительной связи на одну ночь.

Я медленно отстранился и обхватил ладонями щеки Милли, чтобы она не убежала от меня, но при этом между нами оказалось достаточно места, чтобы там поместилась маленькая фея. Мне не хотелось, чтобы Эмилия прижималась ко мне. И, черт побери, я впервые испытывал подобное по отношению к горячей цыпочке.

– Привет, – сказал я.

И тут же отметил, что в голосе не слышалось привычной игривости. Но и Милли никогда так себя не вела. Что-то случилось, и у меня имелись предположения, кто вызвал эту маленькую сцену. Кровь вскипела в венах. Я втянул воздух через нос, старательно сдерживая нарастающий внутри гнев.

– В чем дело, Мил?

Она посмотрела на меня таким пустым взглядом, что к горлу тут же подступила желчь. Я почти слышал, как бьется ее чертово сердце в груди. Мой взгляд скользнул к малышке ЛеБлан, молча спрашивая, как, черт побери, мне выпутаться из этой ситуации. Но Рози уже отступила от нас на шаг, а ее глаза неотрывно смотрели на расстроенную красотку, которая все еще пыталась меня обнять. Милли явно находилась в отчаянии. И я не смог ей отказать. Не в тот момент.

– Вишес, – сказала старшая из сестер, громко шмыгнув носом. – Со мной случился Вишес.

А затем она кивнула на учебник математики, словно это все объясняло. Мой взгляд неохотно вернулся к Эмилии «Милли» ЛеБлан.

– Что натворил этот засранец? – Я выхватил книгу у нее из рук и пролистал несколько страниц, в поисках непристойных комментариев или оскорбительных рисунков.

– Он взломал мой шкафчик и украл учебник, – она снова шмыгнула носом. – А затем набил его обертками от презерватива и прочим мусором.

Она вытерла нос тыльной стороной рукава.

Да чтоб этот идиот провалился ко всем чертям. Ведь именно его отношение к Милли стало еще одной причиной, из-за которой я решил начать с ней встречаться. Желание защищать бездомных животных терзало меня с самого детства. Это моя, мать ее, ахиллесова пята. Я не так плох, как Вишес, и не так хорош, как Джейми. Но старался придерживаться своего морального кодекса, и издевательства в них выделялись красной длинной кровавой чертой.

Вернемся к бездомным животным. Понимаете, в моих глазах Милли идеально подходила на роль дрожащего под дождем блохастого комочка, который нуждался в защите. Который терроризировал в школе и преследовал один из моих лучших друзей. Так что внутри меня все зудело от необходимости поступить правильно. Необходимости помочь ей, но, черт подери, я этого не хотел.

– Я разберусь с ним. – Я старался не показывать свою злость. – Возвращайся домой.

И оставь меня наедине со своей сестрой.

– Ты не обязан, правда. Но я рада, что ты здесь.

Я бросил украдкой взгляд на девушку, которой было суждено стать моей Рахиль. И в этот раз в моих глазах отразилась тоска. Потому что я понимал, что лишился всех шансов в ту же секунду, когда ее сестра поцеловала меня, чтобы отомстить гребаному Вишесу.

– Я думала о нас.

Милли быстро моргнула, настолько поглощенная собственными эмоциями, что даже не поняла, что я едва удостоил ее взглядом с тех пор, как она появилась в дверях. Слишком загруженная своими проблемами, чтобы заметить, что ее сестра находилась прямо, черт побери, здесь, в двух шагах от нас.

– И решила… почему бы и нет? На самом деле я с удовольствием пойду на свидание с тобой.

Она врала, и прекрасно знала об этом. Ей просто хотелось, чтобы я стал ее щитом. Милли нуждалась в рыцаре на белом коне.

А я сейчас нуждался в гребаном куреве.

Вздохнув, я притянул старшую из сестер в объятия и обхватил ее затылок, запутываясь пальцами в ее светло-каштановых волосах. Но все еще не мог отвести глаз от малышки ЛеБлан. Моей маленькой Рахиль.

«Я все исправлю», – пообещал я ей взглядом. Вот только и сам в это не верил.

– Тебе не обязательно идти со мной на свидание. Я помогу тебе и как друг. Только скажи, и я надеру ему задницу, – прошептал я в идеальное ушко Милли, пока сверлил взглядом ее сестру.

Но она покачала головой, теснее прижимаясь ко мне.

– Нет, Дин. Я хочу пойти с тобой на свидание. Ты милый, веселый и внимательный.

А еще в полном восторге от твоей сестры.

– Что-то я сомневаюсь, Милли. Ты отшивала меня несколько недель. И сейчас соглашаешься только из-за Вишеса. Мы оба это знаем. Попей воды. Подумай. А я поговорю с ним завтра на утренней тренировке.

– Пожалуйста, Дин, – ее голос больше не дрожал, когда она стиснула мою дизайнерскую футболку в кулачках, притягивая меня ближе к себе и в то же время отдаляя от моей новой яркой фантазии. – Я уже большая девочка. И знаю, что делаю. Так что давай не будем откладывать.

– Да, идите, – прошептала хриплым голосом малышка ЛеБлан, после чего махнула рукой в сторону двери. – Мне все равно пора делать уроки, а вы меня отвлекаете. Я обязательно окуну Вишеса задницей в бассейн, если увижу его рядом с ним, Милли, – пошутила она, делая вид будто разминает свои худые ручки.

Малышка ЛеБлан хреново училась и чаще всего получала тройки с минусом, но тогда я этого не знал. Она не собиралась заниматься домашкой. Она просто хотела, чтобы ее сестру спасли.

Так что я повел Милли поесть мороженое и в этот раз даже не оглянулся.

Я повел Милли, хотя должен был выбрать Рози.

Я повел Милли, а в голове строил планы, как убить Вишеса.

Загрузка...