Нектар любви

Глава 7

— Я имею в виду… довольно, в самом деле! — запротестовала она. — Что вы делаете?

У Даниэля хватило такта выглядеть слегка пристыженным.

— Я давал Камилле урок гармоничных отношений, — с достоинством пояснил он. — А почему бы и нет? Ведь мы кузен и кузина, в конце концов, — добавил он. — Целующиеся кузен и кузина!

— Не будь таким отвратительным! — довольно мягко сказала Памела, хотя в ее глазах горела ярость. — Однажды кто-нибудь неправильно поймет тебя, Даниэль, и что тогда будет?

— Что же, в самом деле? — кротко спросил он.

— Довольно, Памела! — резко встрял пожилой мужчина, который вылез из машины вместе с Памелой.

Я почти не заметила его присутствия и теперь впервые взглянула на него. Он был очень сутулым и почти коричневым от постоянного пребывания на солнце. На контрасте его седые волосы выглядели весьма привлекательно. У него было усталое, печальное выражение лица, от глаз разбегались лучики морщинок, казавшиеся совсем белыми на загорелой коже.

— Мистер Лонквет? — робко спросила я, чувствуя себя более смущенной, чем раньше, когда я все еще ощущала власть губ Даниэля над собой и не замечала того, что происходит вокруг.

— Это я, — отрывисто сказал он. — Я полагаю, вы Камилла Айронсайд?

Я кивнула, покраснев под его проницательными глазами, и мы серьезно пожали друг другу руки.

— Я надеюсь, моя жена оказала вам достойный прием, — официально произнес он. — Я полагаю, что Даниэль как раз собирался показать вам поместье?

— Да. — Больше я не смогла выдавить из себя ни слова. Я была слишком поглощена наблюдением над Даниэлем и Памелой, которые обменивались испепеляющими взглядами. Они точно влюблены друг в друга, уныло подумала я и повернулась к ним спиной. — Может, вы сами все покажете, раз вы уже приехали? — попросила я.

— Нет, я предоставляю это Даниэлю. Он знает это место так же хорошо, как и я, и вы можете обсудить между собой, как вы будете управлять поместьем и все такое. Нет, Памела и я пойдем домой и приготовим вам что-нибудь выпить к тому времени, когда вы вернетесь. Вы ели что-нибудь с тех пор, как приехали?

Я покачала головой, но он уже потерял ко мне интерес и повернулся к свой дочери, взял ее руку и решительно увлек ее за собой.

— В хорошенькую ситуацию ты меня поставил! — сердито взглянула я на Даниэля. — Это было так уж необходимо?

Он ухмыльнулся.

— А мне понравилось! Тебе не стоит беспокоиться по поводу старика, — сказал он. — У него более широкий взгляд на вещи, чем у его жены.

— Дело не в этом, — горько покачала головой я. — Неужели ты считаешь, что мне тоже должно это нравиться?

Он взял меня за руку и повел по дорожке.

— А тебе не понравилось? — хитро спросил он.

Между нами воцарилось напряженное молчание. Как он осмелился? Как он посмел? Но я была нормальная и здоровая девушка, и, конечно, мне это понравилось. Что мне не понравилось, так это негодующие глаза Памелы и то, что у нее были все основания для недовольства.

— Я думаю, что ты должен сказать ей, что это больше не повторится, — наконец сказала я таким тихим голосом, что ему пришлось нагнуть голову, чтобы расслышать мои слова.

Он непонимающе посмотрел на меня.

— Миссис Лонквет? — спросил он.

— Нет, Памеле, — раздраженно пояснила я.

— А, понятно. Я подумаю об этом. Но скажи мне, как мы можем гарантировать, что это не случится опять?

— Разумеется, нет! — твердо отрезала я.

Он улыбнулся:

— Может, и нет, но предположим, что это случится? Может, мы не сможем устоять?

— Не будь смешным! — огрызнулась я.

— Я называю это реалистическим подходом, — ответил он.

Он выглядел таким же непринужденным и расслабленным, как и всегда. Я, недоумевая, задавала себе вопрос, как я могла позволить ему поцеловать себя. Этого не случилось бы, если бы… Я резко оборвала себя. Такие мысли были опасны. Будет лучше, если я сосредоточусь на делах и все свое внимание обращу на производство сахара. Но это было нелегко, когда он стоял так близко и я видела его широкие плечи и его улыбку, а более всего меня волновал глубокий, затаенный блеск глаз, значение которого я почти угадала и который я хотела видеть снова и снова, даже если он и принадлежит Памеле, даже если на это у меня не было никакого права, даже если он просто хотел преподать мне урок, который, по каким-то причинам, не получился, воспламенив наши души.

— У них нет в поместье своей фабрики, — сказал Даниэль, его голос звучал отстраненно и очень формально. — Они используют мою. Я покажу ее тебе как-нибудь в другой раз. Она гораздо меньше, чем рафинадная фабрика, которую ты видела, — это скорее похоже на небольшой домик, где тростник измельчается, отделяется от сока, который затем выпаривается в сахар, моласс и сироп на разных этапах.

— Оттуда сахар-сырец поступает на рафинадную фабрику? — предположила я.

Он кивнул:

— В общем, да. Но в основном его грузят на пароходы и везут на обработку за границу. Здесь его только выращивают и срезают. Лонкветов это вполне устраивало. Они вполне справлялись со своей частью обязанностей, а потом за дело брался я.

— Я полагаю, что в будущем мало что должно измениться? — агрессивно поинтересовалась я.

— А зачем? — спросил он.

— В самом деле, зачем? — повторила я. Потому что я не хочу, чтобы поместьем управляли так, как это было раньше! Потому что теперь оно становилось моим, а не его, и я хочу, чтобы все было по-моему, даже если я и наделаю ошибок. Ведь я покупала это поместье на свои деньги, не так ли? И поэтому я имела право на свое слово в управлении поместьем!

— Все будет совсем не так плохо, как ты думаешь, — сказал он. — С чего бы ты хотела начать осмотр?

Я небрежно указала на ряд зданий. Разве так важно, с чего мы начнем? Мне было все равно, если даже я больше не увижу ни одного сахарного растения в моей жизни!

— Может, начнем оттуда? — равнодушно спросила я.

Я с удивлением обнаружила, что в офисе поместья шла бурная деятельность. У каждого рабочего, который когда-либо работал здесь независимо от продолжительности, была своя карточка, по которой легко можно было отличить хорошего работника от плохого, едва взглянув на эту карточку, в которой также помечалось, сколько тот заработал. Мне их зарплата показалась удивительно низкой, но я вспомнила, что деньги здесь обладали большей покупательной способностью, чем в Англии, к тому же здесь было полно безработных, чья жизнь была намного хуже, чем тех, кто работал.

Сам офис был маленьким и вполне симпатичным. Здесь всем заправлял мистер Лонквет, который предпочитал работать в помещении, а не на раскаленных плантациях. Там прекрасно справлялись его помощники, а он навещал их только по необходимости.

— Ты думаешь, ты могла бы управлять этой работой? — спросил Даниэль, пока я разглядывала офисное оборудование и убеждалась, что система учета отвечает самым современным требованиям.

— Думаю, что да, — хмыкнула я.

Я нашла карту, на которой указывалось, сколько урожая собрали с каждого акра на всех полях, которые принадлежали поместью, и теперь тщательно изучала ее.

— Тебе придется гораздо больше поливать эту сторону, — указал Даниэль на карту. — Возможно, на дальней стороне понадобится дренаж. Там немного тяжелая почва. Я так и не смог убедить мистера Лонквета в том, что это необходимо, но это могло бы повысить урожай довольно значительно.

— Ага, — мрачно кивнула я.

Против своей воли я начинала интересоваться захватывающими графиками, которые были развешаны по стенам офиса, я поняла, что если я захочу, чтобы к моим словам стали прислушиваться, то мне придется сначала многому поучиться.

Мы вышли из офиса и стали осматривать домики, в которых жили постоянные работники. Маленький мальчишка, распевающий тонким фальцетом новую песенку, услышанную им по радио, приветствовал нас у ворот. Он закатил глаза при виде Даниэля, но песню петь не перестал. Из одежды на нем была одна-единственная вещь, которая едва держалась у него на поясе, но это его совершенно не смущало, он повсюду следовал за нами, не переставая повторять одни и те же слова песенки.

Домики располагались вокруг центральной площадки; каждый был снабжен водопроводом и маленьким садиком. Они были очень маленькими, и внутри, должно быть, было невыносимо тесно, но все были безукоризненно чистыми, а садики так и пестрели экзотическими овощами и цветами.

Посреди домиков находилась маленькая медицинская клиника, в которой постоянно дежурила медицинская сестра и принимал доктор. Мне показалось, что она хорошо оборудована, а Даниэль сказал, что она вполне соответствует медицинским стандартам, учитывая, насколько удалено это место от крупных больниц. Небольшая очередь из беременных женщин, нескольких индусов и негров с любопытством наблюдала за нами, пока мы осматривали маленький домик с верандой, в котором размещалась клиника. Даниэль обратился к ним и рассказал, кто я такая, а они тут же расплылись в широких, счастливых улыбках и стали тепло приветствовать меня.

Сразу за домиками начинался сахарный тростник. Он простирался прямыми рядами во все стороны. Где-то посередине плантаций находилась граница между владениями Хендрикса и этим поместьем, но отсюда эта граница была незаметна, а был виден только сахар, колышущийся взад и вперед под ветром, с нежным шелестом напевающий свою песенку в теплом, сладко пахнущем воздухе.

Мы бродили по сахарным полям до тех пор, пока солнце не закатилось. Здесь и там виднелись поля, которые уже начали убирать. Чтобы убирать груды тростника, применялись не только тракторы, но также подводы с впряженными в них волами. Все это имело очень живописный вид. Угольно-черные листья тростника, зеленые стебли, красно-ржавая земля — все это словно отражалось на красноватом вечернем небе, а яркие разноцветные рубашки мужчин и мальчишек в последних лучах солнца выглядели особенно пестро. Я с удивлением заметила, что некоторые мальчики, выполнявшие эту тяжелую работу, были еще совсем маленькими. Они бегали по полям, широко улыбаясь каждому, кто встречался им на пути; но когда начиналась работа, то их маленькие руки вздымались и опускались в одном ритме со взрослыми, мужскими руками.

— Почему тростник режут вручную? — спросила я Даниэля, внезапно раздражаясь оттого, что эти маленькие мальчики вместо того, чтобы ходить в школу, вынуждены так тяжело работать.

— Можно и машинами, — сказал он. — Но они вырывают с корнем много тростника, поэтому, соответственно, возрастают затраты на производство.

— Но эти мальчики…

— Они приносят неплохие деньги в семейный бюджет, — напомнил он мне. — Многие не смогли бы выжить вообще, если бы весь сезон не убирали тростник.

Внезапно я представила собственную семью, которая выходит на плантацию и трудится так же тяжело, как и эти люди. Срезать тростник и доставлять его на фабрику, и все это в основном вручную — а в результате получать так мало.

— Здесь работал дядя Филипп? — спросила я сквозь зубы.

— И Уилфред, и Губерт, — безжалостно сказал он. — Только не в этом поместье, они работали в поместье Хендриксов наравне с остальными.

— И ты это допустил? — горько спросила я.

Он кивнул:

— Я не только допустил это, я приветствовал это. Ведь им надо было как-то зарабатывать на жизнь, не так ли? Это все, что я мог сделать для них.

— Но они могли работать в офисе, делать всю эту работу…

Он выпрямился, прекращая разговор властным кивком.

— Твои кузены, — холодно отрезал он, — совершенно необразованны.

— Я этому не верю! — закричала я на него. — Я не верю этому! Более того, я никогда не поверю этому!

Он пожал плечами:

— Ты сама это увидишь. Пойдем назад?

Я плелась за ним всю дорогу до дому. Как он смел говорить такие вещи о моей семье? Были моменты, когда я просто ненавидела Даниэля! Я ненавидела его прирожденное высокомерие, но больше всего я ненавидела его из-за того, что он был, возможно, прав.

Пока мы шли по дорожке, последние лучи дневного света угасли. Щебетание птиц сменили ночные звуки; где-то заухала сова, а маленькое ночное животное опрометью бросилось через поле, надеясь достичь безопасного убежища до того, как какой-нибудь хищник заметит его. Дом выделялся на фоне темнеющего неба, его причудливый китайский силуэт был более необычен, чем при дневном свете. Потом кто-то включил свет в одной из комнат, затем в другой, и вскоре весь дом был освещен изнутри, а его внешний силуэт уже более не выделялся на фоне горизонта. Я внезапно испугалась, что Даниэль не станет заходить внутрь вместе со мной и что мне придется одной общаться с Лонкветами.

— Даниэль… — начала я.

Его рука тут же протянулась к моей и успокаивающе пожала ее.

— Все в порядке, — сказал он. — Я тоже приглашен на ужин.

Я с облегчением вздохнула, хотя и стыдясь, что мои чувства были так очевидны.

— Я только… только подумала…

— Да? — его веселье было оправданно, хотя и с трудом переносимо.

— Ну, ты знаешь… — пробормотала я. — Я не думаю, что миссис Лонквет высокого мнения об Айронсайдах. Может возникнуть неловкая ситуация.

— Я польщен, что ты нуждаешься в моей поддержке, — непринужденно сказала он. Он по-прежнему выглядел чрезвычайно довольным собой.

— Я хочу делать только то, что идет на пользу моей семье! — настаивала я.

— О, разумеется! — согласился он.

Он толкнул входную дверь и пропустил меня вперед.

— Мистер Лонквет присмотрит за тобой, — сказал он. — Тебе не о чем беспокоиться. Он хороший человек.

Немного успокоенная, я уже не возражала, когда Памела выбежала нам навстречу и увела меня на второй этаж, где мне была приготовлена комната.

— Я надеюсь, что Даниэль не слишком утомил тебя! — выдохнула Памела. — Наверное, тебе все вокруг кажется довольно странным. Это, должно быть, так непохоже на житье в Лондоне!

— Это правда, — коротко подтвердила я.

— Ты должна как-нибудь рассказать мне о Лондоне, — тут же сказала она, но мне показалось, что она была не слишком заинтересована. — Моя мать родом из Мэриленда, — добавила она. — Мы живем то здесь, то в Штатах.

— Тебе повезло, — ответила я. — Я всегда хотела увидеть Нью-Йорк и Вашингтон…

— Я полагаю, что Порт-оф-Спейн кажется тебе таким маленьким! — болтала она. — Я хочу сказать, что общество здесь довольно ограниченное и все такое.

— Я не заметила, — честно призналась я. — Я ведь не очень-то вращалась в свете в Лондоне. Большую часть времени я проводила, зарабатывая себе на жизнь…

— Но ведь ты богата! — воскликнула она.

— Я выиграла определенную сумму, — сухо согласилась я. — Но до этого у меня ничего не было кроме того, что я зарабатывала.

— О боже! — Ее глаза округлились от волнения, и я подумала — хотя и слишком поздно, — стоило ли говорить ей это, но ведь это было правдой и как это могло мне навредить?

— Я думала, ну то, что ты привезла с собой Пейшнс и все такое, что ты привыкла к богатству! — пробормотала она. Но тут ей пришла в голову другая мысль, и она быстро повернулась ко мне: — А Даниэль знает об этом?

— Да, конечно знает!

— Как странно, — медленно сказала она. — Видишь ли, я и Даниэль всегда были в подобных отношениях друг с другом, если ты понимаешь, что я имею в виду…

Я понимала слишком хорошо, но ничего не сказала, раздумывая, к чему она клонит.

— Я подумала, что он так суетится вокруг тебя из-за твоих денег. В конце концов, это поместье граничит с его, а он всегда хотел объединить их. Между нами, он был очень разочарован, когда мои родители решили продать поместье именно сейчас. Он был уверен, что оно пойдет мне в приданое — ну, может, мне не стоило говорить тебе это, но ведь мы хотим стать друзьями, не так ли?

— Надеюсь на это, — просто сказала я.

— Я имею в виду, это было бы так здорово, не правда ли? Знаешь ли, — захихикала она, — я не очень верю, что тебе на самом деле нравится Даниэль. Он очень плохо к тебе относился?

— Разумеется, нет! — грубовато ответила я.

Я хотела, чтобы она поскорее ушла, но она и не собиралась. Она открыла дверь в мою временную спальню и втолкнула меня внутрь, так быстро закрыв за мной дверь, что я почувствовала себя в западне. Нигде я не заметила присутствия Пейшнс, а мне так недоставало ее грубоватого юмора и так хотелось обсудить с ней поместье. Памела была не слишком хорошей заменой Пейшнс, и я боялась, что не выдержу и так и скажу ей об этом.

— Скажи мне, — говорила она, присев на край моей кровати, поджав под себя ноги, — что это вы делали с Даниэлем, когда мы подъехали с отцом?

— А на что это было похоже? — холодно сказала я.

— Несносная! — смеясь, закричала она. — Я слишком хорошо знаю Даниэля, не забывай об этом! Его с трудом можно назвать романтичным!

Меня это не слишком успокоило.

— Я думаю, что мне нужно переодеться, — быстро сказала я.

— Я знаю, — мило согласилась она. — Просто не нужно воспринимать Даниэля слишком серьезно! Никто из нас так не делает!

Я закрыла за ней дверь с тяжелым чувством. Она была такой милой, внимательной, хорошенькой, что она не могла мне не нравиться, по крайней мере, так я уговаривала себя. Кроме того, если она мне чем-то и не нравилась, то я честно должна признаться, что это только из-за того, что я ревную ее. Как будто я не знала, что они с Даниэлем были в таких отношениях друг с другом! Как будто это не было очевидно! Зачем тогда он поцеловал меня и все для меня испортил; просто из-за того, что досадовал на меня? Почему?

Я вытащила из чемодана чистое платье и разложила его на кровати, сожалея, что не привезла ничего с более длинной юбкой, гораздо более длинной юбкой. Все, что я имела, было короткое и вызывающее. Такие платья хорошо смотрелись на мне, и у меня не было необходимости прятать свои ноги. По крайней мере, я всегда так считала. Но сейчас после замечаний Даниэля я уже стала сомневаться. Если он еще раз назовет меня «Длинные Ноги», я просто закричу! С другой стороны, если он этого не сделает, что я тогда буду делать? Я всхлипнула еще и еще, сама испугавшись, что готова плакать из-за такой ерунды. Я обрадовалась, когда стук в дверь возвестил о приходе Пейшнс, и крикнула, чтобы она вошла. Она тут же появилась на пороге, сияя своей обычной улыбкой.

— Я была занята внизу, — сообщила она мне радостно. — Если мы остаться здесь жить, то мне надо все скрести!

Она по-хозяйски осмотрела комнату.

— Лучше, чем некоторые другие! — объявила она, фыркнув. — Но кухня очень плохая, мисс Милла, очень плохая!

Я позволила ей стащить с меня испачканное платье, наслаждаясь тем, что за мной ухаживают.

— Вы купаться сейчас? — спросила она.

Я кивнула, и она поспешила прочь, чтобы наполнить ванну и убедиться, что полотенца и совершенно нетронутый кусок мыла ждут меня.

К тому времени, когда я была одета и готова спуститься вниз, я уже немного успокоилась хлопотами Пейшнс и великолепной горячей водой; я даже на несколько минут забыла, что голодна как волк. Я почувствовала уверенность, зная, что выгляжу наилучшим образом, хотя я и не могла соперничать с очевидной миловидностью Памелы Лонквет.

Я спустилась по лестнице с высоко поднятой головой. Я должна признаться, что была рада, когда увидела в гостиной только двух мужчин. Мистер Лонквет спросил меня, что бы я хотела выпить, порекомендовав пунш собственного приготовления. Я приняла напиток, хотя и знала, что его основной ингредиент — неизбежный ром; так и было, хотя он и был щедро сдобрен соком цитрусовых.

— Ну, моя дорогая, что ты скажешь? — спросил он меня.

— О поместье? — Я не хотела показывать ему свое замешательство от собственного невежества. — Мне оно очень понравилось… Особенно этот дом. В нем такая дружелюбная атмосфера.

Мистер Лонквет улыбнулся.

— Я был счастлив здесь, — сказал он. — Я не уверен, что сахар — это женское занятие. Моя жена считала, что здесь довольно скучно, так мне казалось.

— А Памела? — не смогла удержаться я от вопроса.

— Памела работала на фабрике вполне успешно. — Он взглянул на Даниэля в ожидании подтверждения. — Это совсем другое, нежели проводить время одной в этом доме.

— Я, наверное, тоже буду работать, — просто сказала я.

— О, в самом деле? — он выглядел удивленным. — Из слов Памелы я понял, что вы были светской дамой, — сказал он с добрым юмором. — Чем же вы занимались в прошлой жизни?

Я рассказала ему о бюро путешествий, после чего Даниэль рассказал ему свою версию: и о том, как он пропустил свой самолет, и как он до сих пор считает, что в том была и моя вина.

Мы все еще спорили по этому поводу, когда Памела и ее мать наконец присоединились к нам. Они были одеты как близнецы — в одинаковые платья из мягкой голубой материи. Из-за этого они были, как никогда, похожи друг на друга, но меня сильно удивило то, что миссис Лонквет было приятно, что ее так откровенно будут сравнивать с дочерью.

Миссис Лонквет так и не простила мне родственной связи с дядей Филиппом. Как только в разговоре возникала пауза, я чувствовала, что она так и сверлит меня глазами, однако она почти ничего не говорила. Только один раз, когда мы усаживались за стол, она вновь коснулась этой темы.

— Ты знал, — спросила она мужа, — что теперь Филипп Айронсайд будет жить здесь?

— Да, знал, — ответил он.

Она сердито заерзала на месте; то же самое проделала Памела, сидевшая с ней рядом.

— Я полагаю, что мне этого не сказали, чтобы я не могла воспрепятствовать сделке? — резко осведомилась она.

Ее муж рассмеялся:

— Не совсем так, моя дорогая. Я подумал, что, так как мы собираемся поселиться в Штатах, тебе будет уже безразлично, что происходит здесь. Кроме того, довольно глупо так беспокоиться о Филиппе. Такое могло случиться с кем угодно, а не только с ним.

— Но случилось только с ним! — сказала миссис Лонквет деревянным голосом.

Ее муж пожал плечами.

— Давай оставим эту тему, — спокойно попросил он и нарочито повернулся к Даниэлю: — Вы обошли все поместье? Посмотрели все, что хотели?

— Думаю, что да, — ответил Даниэль.

Он бросил на меня вопросительный взгляд, надо отдать дань его хорошим манерам, и я кивнула, хотя все, что я увидела, совершенно смешалось у меня в голове. Весь день был заполнен сахаром, но я так толком ничего и не узнала о нем.

— Значит, вы завтра свяжитесь с Аароном? — настаивал мистер Лонквет.

— Думаю, что позвоню ему сегодня вечером, — ответил Даниэль.

Все семейство Лонквет обменялось успокоенными взглядами. Неужели им так не терпелось уехать? Я удивилась — почему? Даже Памела вдруг стала более оживленной, как будто ей на самом деле хотелось побыстрее покончить со всем. Но ведь именно в этом месте заключалось ее будущее. Не в этом доме, это правда, но там, где сосредоточивались интересы Даниэля, а это была рафинадная фабрика и поместье Хендриксов.

Это был необыкновенный ужин. Я так хорошо не ела с тех пор, как приехала на Тринидад, так как хотя Пейшнс и была совершенством во многих отношениях, но ее кулинарное воображение было во многом ограничено. Миссис Лонквет, несмотря ни на что, держала великолепный стол, и я начала думать, что недооценивала ее; что, возможно, она не так уж презирала меня, как на то указывало ее поведение. На ужин было собрано все лучшее, что могла предложить кухня Вест-Индии, и она явно приложила максимум усилий, чтобы угодить всем присутствующим.

Мы начали со знаменитого супа — калалу, приготовленного из крабов, окры, томатов и лука и приправленного тимьяном, лавровым листом и молотым перцем чили. Миссис Лонквет пространно рассказала мне, что этот суп послужил прототипом знаменитому новоорлеанскому супу из крабов и окры.

— Мы, американцы, не любим признаваться в этом, — доверительно сказала она, — но тем не менее это правда. Я считаю, что это король всех креольских супов, хотя Памела и не очень его любит, не так ли?

Памела скорчила гримаску, пытаясь определиться, нравится ей суп или нет.

— Я не в восторге от морской еды, — наконец сказала она.

А я пришла к заключению, что я в полном восторге от морепродуктов. Я никогда не пробовала более вкусного супа, и к тому времени, когда на стол подали сочные стейки с крохотным зеленым горошком и картофельной запеканкой, а затем запеченные бананы с кокосовым кремом, я уже вполне примирилась с жизнью. Стоило поголодать целый день, когда тебя ждало такое вознаграждение!

Даниэль ухмылялся мне через весь стол.

— Спорю, что ты никогда не пробовала такую еду раньше! — поддразнивал он меня.

— Мне так все понравилось, — восхищенно призналась я. — В Порт-оф-Спейне мы довольствовались в основном кукурузой и сладким картофелем!

— Но это очень нездоровая пища! — упрекнула меня миссис Лонквет, словно ее задели за живое.

— Приближается очередной сезон уборки тростника, — веско вставил ее муж. — Полагаю, что это как-то связано с этим.

Я была рада, что они думали именно так, хотя когда я просматривала счета по хозяйству, которые я полностью оплачивала, то я часто размышляла, куда идут деньги.

— Вы что-нибудь выращиваете в собственном саду? — спросила я.

— Практически все, — ответила Памела. — Разве Даниэль не показал тебе наши фруктовые сады? Мы едим свои фрукты.

При мысли о собственном саде я почувствовала легкое волнение. Я хотела бы посмотреть сад и огород, где выращиваются овощи. Я бы хотела подольше задержаться в цветнике перед домом и насладиться хрупкой красотой экзотических растений, которые там росли. Но мы были заняты только сахаром. Но очень скоро — так я думала — все это место станет моим, и я уже представляла, как буду выходить из дома ранним утром и собирать апельсины с собственных деревьев, еще теплых от утреннего солнца, у них будет совершенно особенный вкус, так как это будут мои апельсины!

— А у вас много апельсиновых деревьев? — мечтательно спросила я.

Мистер Лонквет рассмеялся:

— Порядочно. Я никогда не считал их. Я слишком занят пересчитыванием сахарного тростника!

Но у меня все будет по-другому, поклялась я про себя. Они пусть занимаются своим сахаром, а я буду заниматься апельсинами и другими благословенными фруктами в своем саду. И вдруг я почувствовала настоящую радость оттого, что буду жить здесь.

— Почему бы тебе не позвонить Аарону прямо сейчас? — предложила я Даниэлю и совершенно не обиделась, когда он рассмеялся над моей горячностью.

— Хорошо, я позвоню.