Необязательные отношения

Глава 19

Приближался день рождения Никиты. Лаврова, потратив все накопленные ею деньги, купила ему горный велосипед. Она привезла его из спортивного магазина. Велосипед стоял у окна в гостиной и сверкал сбруей, как чистокровный арабский скакун. Тянь-Шаньские горы похожи на Альпы. Лаврова представляла, как Никита будет носиться на нем свободной птицей среди заснеженных вершин, темных ущелий, покрытых эдельвейсами плато. Любоваться радужными фейерверками далеких водопадов, сверкающими россыпями ледяных зерен фирна, пещерными друзами драгоценных кристаллов. Искать затерянные миры в охряных и иссиня-зеленых бездонных горных озерах. Ей так хотелось его порадовать. Не беда, что он еще мал, дети быстро растут.

Она позвонила Минотавру.

— Я купила Никите горный велосипед.

— Зачем он ему?

— Это подарок на день рождения. — Тебе незачем приходить на него.

— Там будет она?

— Кто?

— Снежана.

— С какой стати? Она никто. Приедут старые друзья нашей семьи.

Ей нечего там делать.

— А как же Никита?

— Никак. Не твое дело.

— Пожалуйста, разреши мне прийти.

— Нет. Я сказал, — грубо отрезал он.

— Скажи, что я прислуга, — униженно молила она. — Пожалуйста!

— Тебя противно слушать.

Лаврова заплакала, он бросил трубку. Лаврова рыдала, обхватив руками немой телефон.

В тяжелый сон врезалось заклинание «Аллах Акбар». Лаврова, шатаясь, вышла на балкон. Во дворе ее дома у погребальных носилок мулла нараспев читал суры Корана. Вокруг рядами стояли люди, низко склонив головы. На Востоке принято с уважением относиться к смерти. Мулла читал молитву, окруженный скорбящими людьми и торжествующей природой. В один момент в пространстве слились смерть и жизнь. Солнце щедро разбросало золотые шары на яблочно-зеленую, глянцевую листву, лилось сияющим водопадом окон, выкрасило стены домов соломенно-желтой краской, превратило крыши в песчаные пляжи, выискало сверкающие пириты на высохшей кремнистой земле. У балкона качались от ветра торжественные цветочные свечи на зеленом торте каштана, требовательно галдели голодные птенцы варакушки. Из соседнего окна доносились звуки легкого и чистого, как воздух, голоса, поющего на чужом языке вальс Джульетты из оперы Гуно.

Внезапно мир и покой солнечного утра разодрали надвое причитания женщин-плакальщиц. Протяжная, гортанная мелодия их голосов создавала величественный образ смерти. Ода смерти взлетала к небу громкими скорбными выкриками и падала к земле жалобным стоном. Печаль всего мира изливалась многоголосым реквиемом, разрывала душу и сердце, заставляя плакать даже посторонних, чужих покойному людей.

Восточная церемония прощания с покойным напряженная, красивая и трагичная. Соблюдение древних ритуалов позволяет верить, что за гранью жизни будет обретен покой. Лавровой и ее коллегам нередко приходилось убеждать верующих родственников разрешить вскрытие умерших мусульман для установления окончательного диагноза. Теперь она понимала, люди должны были проводить родного человека в последний путь достойно.

«Кто меня похоронит?» — подумала она.

Она вспомнила труп еще молодой женщины, практическое пособие для студентов. Они звали ее Наденька, Надежда. Они болтали ни о чем и ели пирожки рядом с ее растерзанным телом, несмотря на формалин — запах смерти лишних людей.

В свой день рождения Никита позвонил ей сам.

— Привет! — крикнул счастливый ребенок.

— С днем рождения, китенок!

— Я не китенок, а Никита!

— Хорошо. Никита.

— Знаешь, что подарил мне папа? Горный велосипед!

У Лавровой отнялся язык.

— Ты ко мне не приезжай на день рождения. Придут только дети, тебе будет неинтересно, — сказал не ведающий жалости маленький мальчик. — Ладно?

Лаврова кивнула, она не могла говорить, ее душили слезы. Никита подул в трубку и отключился. Лаврова подошла к окну и стала смотреть в никуда. У нее не было ни единой мысли. Ее взгляд упал на новенький, абсолютно ненужный горный велосипед. Она взяла его в руки, пинком раскрыла балконную дверь и швырнула бесполезный подарок через перила вниз. Скелет горного велосипеда рассыпался на хромированные блестящие кости.

— Вот и все, — решила она. — Я сама отпраздную день рождения.

Она надела свое единственное выходное черное платье. Торжественный и траурный наряд. Самый подходящий для ее случая. Порылась в шкатулке с украшениями. Среди них не было ничего ценного. Она нашла самое дорогое — грузинскую серебряную сережку с черным ониксом — и надела цепочку на шею. Подошла к зеркалу и посмотрела на себя.

У нее были глаза древней старухи, старше всего мира, старше вселенной. Лаврова закрыла их солнцезащитными очками и вышла из дома.

— Может, не будем обрезать такие роскошные волосы? — спросила ее парикмахер.

— Будем, — безучастно ответила Лаврова — Мне все равно.

Парикмахер вздохнула и стала резать ее длинные локоны. Живые змейки волос стекали по телу вниз, как блестящие струи дождя. Они падали на заплеванный, исхоженный, грязный пол, сворачивались клубочками и тут же умирали. Лаврова наблюдала за их жизнью и смертью отстраненно и бесстрастно, как ученый. Их не было жаль, они умирали молча.

Ей уложили волосы шапочкой.

— Где сделаем пробор? — спросила парикмахер.

— Не надо, — сказала Лаврова.

Ей необходимо было утаить свои старые глаза под вуалью. Пышная челка закрывала лоб и прятала глаза.

— Я оставила один длинный локон сзади. Он спускается по спине, закручиваясь внизу. Это так красиво, — парикмахер снова вздохнула. — Так жаль ваши волосы.

— Не жаль, — оборвала ее Лаврова.

— Заберете их?

— Нет.

Лаврова пришла в дорогой ресторан. У нее почти не осталось денег, потому она заказала любимый слоеный торт со взбитым творогом и «Советское шампанское».

В зале отмечали корпоративную вечеринку. Счастливые, беззаботные люди шумно праздновали торжество, но почему-то их лица оказались скрыты масками комедии дель арте. Среди них был глупый, жадный Панталоне, похотливо тянущий руки к хохотушке Коломбине, влюбленной в хамоватого весельчака Арлекина. Арлекин, строящий гримасы и сыплющий шутки, чтобы расшевелить Пульчинеллу. Несчастный, ревнивый Пьеро, с тоской и завистью наблюдающий за своим удачливым соперником. Хитрый и расчетливый Бригелла, прячущий кошелек подальше. Тарталья, обходящий после каждого тоста стол, чтобы чокнуться с каждым. Доктор с огромным клювом на месте носа, надоедающий всем бородатыми анекдотами. А во главе стола записной тамада — враль и фанфарон Капитан.

Лаврова не завидовала им, ей было их жаль. Радость — непрочное чувство. Оно быстро разрушается от любого внезапного удара или исчезает незаметно, словно исподволь, когда ты еще не готов к потере. Жизнь Лаврову опять обманула. Как оказалось, Лаврова к этому еще не привыкла.

Она пила шампанское, глядя на красное сердечко маленького мальчика. Солнцезащитные очки скрывали ее глаза, чтобы не было видно слез. На нее все смотрели: мужчины, женщины, — но никто не подходил. Воздух вокруг нее был отравлен горечью и одиночеством. Это страшно для счастливых людей. Можно заразиться.

Она расплатилась и вышла. Ее догнала Коломбина.

— Здесь все говорят о вас. Кто ваш стилист?

— У меня нет стилиста, — равнодушно ответила Лаврова.

— Где вы делали стрижку?

— В третьеразрядной парикмахерской. Задешево.

Она повернулась и вышла. Коломбина смотрела ей вслед.

Лаврова приехала домой. В кошельке остались две монетки на проезд.

«Не страшно. Завтра займу у Ильиничны», — подумала она.

Она отрезала локон и, не глядя, бросила его в мусорное ведро. Он не был нужен ни ей, ни кому другому.

На следующий день Лаврова пошла в контору по продаже недвижимости. Ей больше нечего было делать в этом городе. Через три дня к ней пришли мужчина и женщина.

— Какая прекрасная птица! — воскликнула женщина, указывая на хрупкую картину Кости. — Продайте за любые деньги. Прошу вас!

— Она не продается.

Мужчина и женщина ушли, не сойдясь с Лавровой в цене за квартиру. Лаврова сочла это добрым знаком.

«Значит, не все еще кончено, — решила она. — Красота ко мне обязательно вернется».

Она села на кровать, обхватила колени и стала ждать.

Через месяц ей позвонил Минотавр.

— Мы с Никитой завтра рано утром уезжаем на Корфу. На три недели. Приходи попрощаться.

— Хорошо, — ответила уставшая ждать Лаврова.

Ей было страшно ехать к ним, потому что слово «попрощаться» звучало неумолимо и безнадежно. Но ей отчаянно хотелось поехать, чтобы увидеть свою ускользающую красоту.

Зайдя к ним в дом, Лаврова обняла Никиту. Он так вкусно пах. Так могут пахнуть только родные.

— Как я соскучилась, — шепнула она.

— Я тоже, — ответил счастливый ребенок. — Расскажи мне какую-нибудь историю, — попросил он, взяв ее за руку.

Лаврова смотрела на его глаза цвета моря в Кринице. В их прозрачной голубизне плескались веселые золотые рыбки. У Никиты глаза были точь-в-точь как у ее мужа. Она глядела на мальчика и не могла наглядеться. От счастья у нее не было слов.

— Ладно. Как придумаешь, расскажешь. А я пока пойду к папе.

И он ушел к отцу в соседнюю комнату. Она слышала его голос и улыбалась. Наконец она снова счастлива. Пусть ненадолго, хотя бы до завтра.

Кто-то позвонил. Из комнаты донесся глуховатый голос Минотавра. Его перебил звонкий детский голос.

— Кто звонит?

— Снежана.

— Зачем? Она зовет летать?

— Нет.

— Пригласи ее к нам.

— Нельзя. У нас гости.

— Ну папа! Давай! — канючил мучитель.

— Нельзя. Мы пригласили Наташу.

— Я ее не приглашал. Если с ней нельзя, пусть уходит!

— Молчи!

— Пусть уходит! Пусть! — кричал ребенок, не ведающий жалости, как и все дети.

— Хорошо, мы сами поедем к Снежане. Успокойся.

Лаврова не могла дышать. В ее горле был огромный, туго сплетенный клубок тоски всего мира, невыносимой и страшной.

Лаврова вышла в холл. Там стояли Никита и его отец.

— Мы уезжаем, — не глядя на нее, бросил Минотавр.

Лаврова смотрела на Никиту и молчала. Он не поднимал глаз от пола. Она откашлялась и сказала:

— Я очень. Очень тебя люблю.

И ласково провела рукой по его смешному цыплячьему хохолку.

— Не трогай меня! — как безумный закричал любимый маленький звереныш. — Твои руки воняют мертвечиной!

Лаврова закрыла уши ладонями, но даже сквозь них она слышала страшный визг бархана, мокрого от ее слез.

Новый зеленый «Хаммер» долго не мог завести свое механическое сердце. А она ждала и ждала, когда же они наконец уедут. Ей нужно было сделать очень важное дело. Лишить людей памяти о себе, особенно — маленького мальчика, который ни в чем не виноват. Память нормальных людей отлично устроена. Она удаляет плохое и сохраняет хорошее до мельчайших деталей, будто это случилось вчера. Она даже приукрашивает, осветляет, расцвечивает плохие воспоминания, чтобы спасти человека от самого себя. Это лучшая выдумка бога.