НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной»

Глава 6 Пара

Ну вот, теперь мы официально были парой. Я говорю «официально», но это не значит, что мы где-то поставили отметку об этом или в наших отношениях что-то кардинально изменилось. Мы стали проводить вместе больше выходных, благо наши семьи и общественные обязанности это позволяли. В остальном мы продолжали видеться, трахаться до бесчувствия, если было время и соответствующая обстановка, переписываться по электронной почте и эсэмэсками, обсуждая политику и телевидение, и, при случае, в течение дня болтали по телефону о жизни.

Не появлялось причин для истерик и переживаний, не нужно было беспокоиться, позвонит ли Адам, или искать в его словах скрытый смысл, потому что он был настолько искренним, что и отвечать ему хотелось тем же. Мы говорили обо всем и про все: про наши семьи, про неприятности на работе (включая и то очень сложное время, когда я, как и большинство работающих в области журналистики, последние несколько лет рисковала попасть под сокращение штатов), о том, как хотели прожить свои жизни. А еще мы очень откровенно говорили о сексе, гораздо откровеннее, чем с кем бы то ни было раньше. Знаю, вы напуганы. Но, в любом случае, вряд ли я буду подробно говорить на эту тему заранее.

Хотя это раскрепощало — иметь бойфренда (несмотря на то, что это звучит несколько по-детски, но называть его просто «партнер» как-то язык не поворачивается), который не только восприимчив к моим сексуальным особенностям, но и упивается этим. Он любил рассказывать мне о том, что меня заводит. Когда потом я мастурбировала ночью в постели, я думала об этом. Я рассказывала ему все. Такое, от чего сама краснела. Такое, от чего становилась влажной. Фантазии настолько мрачные, что я, скорее всего, никогда не воплотила бы их в жизнь, но мы могли перешептываться о них под покровом темноты, не только потому, что были в безопасности, зная, что не осудим друг друга, но и потому, что считали их возбуждающими. Раньше я много размышляла о том, как найти парня, который не взбесился бы от моей, мягко говоря, темной сексуальности (хотя я до сих пор убеждена, что, по общим меркам, я не особенно развратная, просто немногие из нас решаются говорить об этом открыто), что теперь было просто поразительно иметь возможность наслаждаться этой стороной жизни с Адамом, а потом вместе пересматривать «Чужой среди своих» на DVD, печь оладьи в смешных формочках или до утра играть в скребл [6].

Мы погрязли в повседневности, и это было прекрасно. Но однажды, незадолго до пасхальных каникул, мне позвонила мама. Она плакала. Моя мама никогда не плачет, что бы ни случилось. Объявления или те жуткие передачи, которые специально снимают для телевидения и показывают после обеда на Пятом канале — все сплошь про родителей-алкоголиков или детей, заболевших раком, — это да, но в реальной жизни она самая сильная и наиболее самостоятельная из всех женщин, которых я знаю.

Случилось несчастье: выгребая листья из канавы, она сломала колено. Ее положили в отделение экстренной хирургии, но что будет дальше, она не знала.

В обычное время это не было бы проблемой. Мои родители женаты уже почти сорок лет и до сих пор преданы друг другу. Но в это утро папа улетел на неделю в деловую поездку по Гонконгу, а подготовка к ней занимала месяцы. Обычно в таких случаях на помощь приходит мой брат — хотя бы потому, что он живет ближе, — но он был на месячной стажировке в Штатах, серьезно работая над продвижением по службе. Мама, которая никогда в жизни ни для кого не была обузой, пришла в смятение от одной мысли попросить кого-нибудь из них изменить планы.

Я необыкновенно привязана к своим близким. У меня даже вопросов не возникло, что я должна делать. По счастью, мне предстояли несколько нерабочих дней, уже отведенных под долгие выходные, и достаточно часов сверхурочной работы (а также достаточно любезный редактор отдела новостей), так что после небольшой перестановки у меня вдруг оказалось девять полных свободных дней, чтобы вернуться в родительский дом. Я заскочила домой взять немного одежды, туалетные принадлежности и ноутбук и задержалась ровно настолько, чтобы успеть позвонить папе и брату, дать им знать, что с мамой все будет нормально, а я уже по дороге в больницу и буду с мамой после того, как ей сделают операцию. Еще я позвонила Адаму, чтобы предупредить, что наши непристойные планы на выходные откладываются. И отправилась в путь.

Что касается операции — это просто многочасовое ожидание. Не помня себя, я ворвалась в приемное отделение больницы, и тут выяснилось, что мама не покинет операционную по крайней мере несколько ближайших часов. Я сидела в комнате ожидания, в голову лезли тревожные мысли, напряжение нарастало, и — наконец, наконец — кто-то подошел и сообщил, что операция закончилась. Думаю, что я выглядела так, как будто свихнулась, потому что мне сказали, что когда мама отойдет от наркоза и ее на ночь перевезут в палату, мне разрешат повидаться с ней, невзирая на то, что приемные часы уже закончились.

Увидеть ее было блаженным облегчением. Внезапно я осознала то, что приходит в голову, только когда вплотную столкнешься с чем-то подобным: и я, и мои родители стареем, и, возможно, уже недалеко то время, когда их не будет рядом. Я держала ее руку, а она сонно улыбалась мне, бледная и слабая, но мне достаточно было света ее глаз, чтобы мои страхи развеялись. Я нежно поцеловала ее и отправилась на ночь в отчий дом, чтобы обзвонить членов семьи и друзей и сообщить об изменениях в мамином состоянии (в какой-то момент мне захотелось, чтобы мама зарегистрировалась на Фейсбуке — как бы это облегчило работу!). Я собрала ей на утро сумку и начала готовить дом к ее возвращению, чтобы ей легче было справляться.

Ее выписали раньше, чем я ожидала. На мой взгляд, слишком рано, но я не могу жаловаться на качество медицинского обслуживания в больнице только на том основании, что ее, казалось, стремились вышвырнуть, чтобы положить на это место другого человека. Через два дня после операции я уже помогала ей — ох, как медленно — дойти на костылях до машины и везла домой, проклиная каждый ухаб, на котором машина подпрыгивала, и мамино колено дергалось так, что она вздрагивала. Ей было очень больно, и она принимала пять видов обезболивающих в разных сочетаниях четыре раза в день. Было больно ходить, больно сидеть, и даже лечь или встать с кровати она не могла без посторонней помощи. Она то раздражалась от своей беспомощности, то рыдала от благодарности, потому что знала, что ничего не смогла бы без меня.

После операции, в первые беспросветные дни, мы были единым целым. Я спала рядом — так у меня была возможность помочь ей ночью спуститься с кровати и добраться до ванной, когда было нужно. Я просыпалась, когда просыпалась она, и шла в кровать, когда она это делала (хотя спать я не могла — сон не приходил подолгу), готовила ей еду, подавала лекарства, беседовала, несмотря на ее перепады настроения, утирала слезы, успокаивала, если она переживала, когда что-то не получалось. Это было изматывающе, и говорю я это не ради красного словца. Единственное, что я поняла за неделю, так это то, что, невзирая на всю мою любовь, я не прирожденная нянька. Я слишком нетерпелива и легко выхожу из себя. А недостаток сна делал меня вообще сумасшедшей.

На развлечения и фривольности не хватало времени. Даже моя одержимость текущими событиями куда-то улетучилась, и я обнаружила, что читаю газеты после десяти вечера, если читаю вообще. Пару раз ночью я коротко разговаривала по телефону с Адамом, но поймала себя на том, что слишком подробно и со слезами рассказываю, как тяжело водить маму туда-сюда в ванную и вдобавок следить за приемом таблеток. После этого я решила больше не грузить его своими проблемами, потому что ему нужно работать, отдыхать и вообще жить нормальной жизнью. К тому же, если быть честной, меня напугало, насколько один звук его голоса заставил меня смотреть на все проще. Не та это ситуация, когда я должна рассчитывать на его помощь. Я должна быть способна справиться сама. Ну, по крайней мере, я так думала.

Это давало мне силы.

Со временем дела пошли на лад. Мама начала делать успехи. Она уже увереннее наступала на ногу. Путешествия на костылях по лестнице вверх и вниз стали быстрее. Она начала выздоравливать, и боли уже не так ее мучили, а это означало, что она возвращается к своей обычной самостоятельности. Ее аппетит возрос, так что я уже не чувствовала себя кандидатом в шеф-повара, чьи кулинарные творения, в которые он вложил душу, выбрасываются после пары ложек. А потом вернулся домой папа, и на лице мамы отразились радость и облегчение.

К тому времени, когда я загрузила машину и поехала домой, готовая к возвращению на работу, я была истощена. Напряжение не ушло, я все еще беспокоилась за бедную маму. А когда зашла в квартиру и увидела в раковине немытую посуду девятидневной давности и рабочую одежду, ожидающую стирки, у меня оборвалось сердце. Я набросилась на домашние дела и пошла спать, ругая себя за неорганизованность, только в час ночи, притом что вставать надо было в семь утра.

Но все к лучшему. Никогда после выходных я не возвращалась на работу с облегчением, но в тот раз это было именно так. Когда я вернулась к повседневной работе, напряжение, которое поселилось во мне, почти спало. Тем не менее случилась одна странная вещь, я никак не могла разгадать, когда, где и почему это произошло, но начинала беспокоиться.

Я — чрезвычайно сексуальная особа. Эта книга — лучшее тому доказательство, даже с оговоркой, что она вообще о моей сексуальной жизни, а не о чем-то другом, чем я занимаюсь (я могла бы написать книгу о том, как люблю пить чай, разгадывать судоку или по нескольку раз пересматривать передачу про теорию большого взрыва, но не думаю, что она имела бы широкую популярность). С тех пор, как у меня появилась возможность видеться с Адамом, нам удавалось заниматься сексом по крайней мере дважды в день, когда мы были вместе, а иногда и больше. Но даже когда я не встречалась с определенным мужчиной, у меня всегда был рядом кто-нибудь, кто шел со мной в ногу на этом фронте, и это было обычное дело. Каждую ночь, лежа в постели, я вызывала у себя оргазм перед тем, как уснуть. Вы можете выпить чашку горячего молока или подсчитывать овец, или делать еще что-то, что делаете вы; но для меня намного более надежный способ проспать всю ночь — это оргазм.

Все эти дни у меня не было оргазма. Я пересчитала их. Девять дней. Вначале это было потому, что я спала на одной кровати с мамой, и это было бы, мягко говоря, вызывающе. Но даже потом, когда она достаточно поправилась и я перебралась в свою старую детскую, у меня его не было. Я валилась на кровать обессилевшая, спала чутко, но даже когда пыталась, ничего не получалось.

Я отнесла это на счет стресса и напряжения и старалась не переживать по этому поводу. Но однажды, после возвращения домой и через пару дней после выхода на работу, я перепробовала все уловки (горячая ванна, бесстыдная книга на планшете, фривольные письма Адама), и ничего не сработало. Все это было необыкновенно занятно, но ни к чему не привело. Я мастурбировала точно так же, как и всю свою жизнь, каждую ночь (за исключением общих спален и прочих неудобных или неподходящих обстоятельств), буквально с тех пор, как стала достаточно взрослой и открыла для себя оргазм, но неожиданно мое тело стало как будто чужим. Ничего не помогало.

Девять дней превратились в десять. Одиннадцать. На двенадцатый я ударилась в панику. Это было не похоже на меня. И дело было не только в том, что на работе я была раздраженной и сонной оттого, что проходила вечность, пока я засыпала; меня больше волновало другое. Хотя я знала Адама достаточно хорошо, чтобы понимать, что наши отношения состоят не из одного секса, он все же составлял одну из фундаментальных основ. Что произойдет, если твоя девушка не может испытывать оргазм?

Мне предстояло скоро это узнать.

Я все рассказала ему по телефону. Однажды он позвонил, чтобы узнать, как мои дела. Это было редкостью, потому что обычно мы общались посредством текста: электронными письмами или телефонными сообщениями, приберегая разговоры для выходных дней или случайных ночей в течение рабочей недели, когда мы были вместе (хотя последние сумасшедшие дни на работе означали, что он не скоро появится среди недели). Было такое удовольствие слышать его голос, хотя, надо сказать, я была напугана: как скажешь своему парню, что из высоколибидной, одержимой экстравагантным сексом эротической писательницы я превратилась в нечто, которое не может получить оргазм уже добрые две недели? И возможно ли вообще это сделать без слез? В моем случае, нет. Я рыдала перед ним и чувствовала себя мелодраматической идиоткой. А он так сердечно отнесся к этому, что сделал меня еще более сентиментальной.

Он приказал мне перестать пытаться мастурбировать, попытаться перестать переживать и приехать к нему на выходные, которые начинались уже этой ночью. Его сосед собирался уезжать до позднего вечера воскресенья на мальчишник, так что у нас появлялось место для встречи. Он бы немного присмотрел за мной, а я могла бы просто отоспаться, отдохнуть и попытаться восстановить равновесие.

Честно говоря, я не была уверена, что это сработает, но никаких планов у меня больше не было.

Я прибыла к его дому расстроенная и, буду до конца честной, уже сердитая. Работа была напряженной, а рабочий день переполнен досадными неприятностями. Значительная часть послеобеденного времени была посвящена обсуждению жалобы героя моей статьи, которая вызвала множество читательских откликов. Я смогла доказать, что он сказал то, что сказал, и я ничего не переврала. Но усилия, которые я потратила на розыски диктофонной кассеты, а потом проигрывание ее сначала моему редактору, потом главному редактору, а потом составление ответа на жалобу привели к тому, что когда я вышла с работы, то просто жаждала выпить бокал красного вина. Дома, наедине с собой, я много раз представляла нашу встречу и хотела быть общительной, дружелюбной, веселой и не выглядеть идиоткой хотя бы потому, что мы не виделись почти три недели.

Не уверена, что у меня было хоть одно из этих качеств, когда я пришла, но Адам действительно налил мне большой бокал красного вина. Глядя, как он открывает дверь, я почувствовала, что внутри у меня что-то поднялось. Это была не только обыкновенная похоть, но и теплое чувство привязанности. Я навалилась на него, заталкивая обратно внутрь квартиры, а он в это время крепко схватил меня, наклоняясь для пылкого приветственного поцелуя, открыл мой рот, чтобы проникнуть языком глубже…

Адам уделил мне много внимания и хлопотал вокруг меня. Он приготовил сосиски в тесте и картофельное пюре с горчицей — самый подходящий ужин для прохладного пятничного вечера. Мы говорили о пустяках, и было видно, что Адам старается рассмешить меня. Он предложил мне шоколадный мусс (и было бы невежливо отказаться) и хороший портвейн, и мы с бокалами устроились на диване смотреть фильм. Прошли минуты, я начала чувствовать усталость и пристроила голову у него на груди. Он прижал меня к себе, и все стало как надо. На самом деле, прекрасно.

Когда фильм закончился, он взял меня за руку и отвел в спальню. Я нервничала, но не по поводу наших обычных игр. Думаю, это было проявление тревожности. Я разрывалась. Это был Адам, милый, сексуальный, замечательный Адам, которого я не видела целую вечность. Мне хотелось слиться с ним воедино, но в то же время я отчаянно размышляла, смогу ли я оправдаться сонным состоянием или притвориться уставшей, чтобы избежать неминуемой неловкости от того, что может произойти дальше.

Он обхватил меня руками и снова принялся целовать. Прикосновения его губ, мягкие и нежные вначале, постепенно переросли в страстный поцелуй, язык пробрался ко мне в рот, а руками он гладил мне спину.

Он отстранился, чтобы через голову снять с меня футболку, а потом опять прижал, чтобы целовать снова, как будто не хотел останавливаться, пока не будет вынужден это сделать, или боялся разрушить чары. Я никого не целовала так сильно, как целовала Адама, и это было прекрасно, романтично и нежно. Наши губы оставались вместе и тогда, когда он расстегивал мой лифчик. А когда его руки добрались до моей талии, я повторила за ним это движение, и, все еще не отрывая губ, мы расстегнули друг другу джинсы.

Он еще раз прервал поцелуй, чтобы стянуть с меня лифчик и снять через голову собственную футболку. Я не могла перестать улыбаться ему, как будто пьянела от его наготы, и последнее, что я видела, прежде чем он вернулся к поцелуям, это его улыбка — отражение моей, — направленная на меня.

Он проводил меня спиной вперед, пока я не наткнулась на кровать, а потом нежно надавил на плечи, сначала посадив, а потом и уложив меня. Пока я шла задом наперед, он следовал за мной, и головка его члена щекотала мне бедра, заставляя вздрагивать.

Когда наши губы, наконец, разъединились, он поцеловал меня в щеку, а потом взял зубами мочку уха, нежно покусывая, перед тем как спуститься ниже. Он целовал мне шею и плечи, заново знакомился с грудями, лаская их, неторопливо сосал и лизал соски.

Он продолжил и дошел до низа живота, убедившись, что не пропустил ни сантиметра моей кожи. Я протянула ноги в непристойном приглашении, но вместо этого он продолжал двигаться вниз, целуя мои бедра с внутренней стороны. Я стонала от удовольствия, но и от разочарования тоже. Я чувствовала, что влажнею (это было хорошим началом, правда?), и мне хотелось, чтобы он попробовал меня на вкус.

Целуя, он добрался до колена и, перейдя на другую ногу, двинулся в обратном направлении. Когда он приблизился к тому месту, которое так отчаянно жаждало его, я затаила дыхание. Влажной кожей я почувствовала его теплое дыхание, и по мне побежали мурашки. Я дрожала от предвкушения и, в конце концов почувствовала, как его язык прикоснулся ко мне. Одно длинное движение вдоль всей щели до клитора. Я почти кричала от радости и облегчения.

Он не торопился и лизал всей поверхностью языка снова и снова, пока не начал водить его кончиком по моим нижним губам верх и вниз. А потом он проник языком внутрь. Я закрыла глаза и откинула голову, когда он туда пробрался и пролез языком так глубоко, как только было возможно, а он прижимался ко мне лицом, утопая в моих соках.

Он двигал языком, и этот интимный поцелуй был отголоском другого страстного поцелуя, который минутой раньше оставил мои губы вспухшими. Это было великолепно, чувственно, я была потрясена тем, как это повлияло на мои ощущения. Я была невероятно влажной, звучно влажной. Мысль об этом могла заставить меня покраснеть вечером, чуть раньше, но я пыталась гнать ее прочь, чтобы просто лежать на спине и отдаваться тем прекрасным ощущениям, которые он во мне вызывал.

Не знаю, сколько это продлилось, знаю только, что долго, хотя мне все было мало. В конце концов он отнял рот и начал лизать клитор. Он лизал и сосал, и его действия становились все напористее. Я чувствовала, что подхожу к оргазму все ближе и ближе, но… вдруг в одно мгновение посторонние мысли заполнили голову, и чувства так же быстро рассеялись. Все тяжелые думы, которые постоянно крутились у меня в голове, снова были при мне: и беспокойство о том, сработает ли метод Адама, и бесконечная усталость. Я поняла, что не смогу кончить, и не имела понятия, почему так произошло и как это преодолеть. Я чувствовала, что разочаровала его, и ненавидела себя за это, потому что он был таким любящим и сделал все, что мог, чтобы эта ночь была особенной, но этого не хватило. Мне хотелось плакать.

Я отстранилась от него, и в первый раз за все время это была не игра и не каприз — это было по-настоящему. Я просто не могла. Но Адам был увлечен и не заметил изменений в моем сознании, а поэтому последовал за мной губами. Я толкнула его в плечо и приказала остановиться. Он посмотрел на меня, совершенно сбитый с толку.

— Извини. Я просто думаю, что не смогу. Не то чтобы я не хотела. Боже! Я на самом деле хочу, правда, хочу, только не могу, — мой голос срывался, а глаза были полны слез. Было нелепо так расстраиваться, но я была уставшая, вымотанная, неудовлетворенная и искренне озадаченная тем, что первый раз в жизни я оказалась не способной управлять ни собственными эмоциями, ни собственным телом.

Адам медлил и, казалось, что-то прикидывал, глядя на меня. Вдруг он изменился в лице. Оно больше не выражало удивление и озабоченность. Неожиданно Адам стал жестким и свирепым. Я знала этот взгляд. Но что за…

В одно мгновение он схватил мои волосы и хлестнул по лицу. Я была потрясена. Это была та самая первая пощечина, которая всегда опускала меня. В ней было что-то первобытное. Что-то содержащее не просто физическую встряску, но оскорбляющее и унижающее человеческое достоинство. В первые секунды после того, как звук шлепка разнесся по комнате — или это у меня в ушах зазвенело? — тишина показалась оглушительной, хотя все было по-прежнему. Мы просто смотрели, измеряя друг друга взглядами. Моя голова еще была переполнена тревогами, но они отступили назад, теснимые волной адреналина, которую я ощущала всегда, как только мы начинали этот танец.

— Не тебе решать, когда ты будешь кончать, а когда нет, — прошипел он.

Я злобно смотрела на него.

— Ты серьезно считаешь, что сейчас подходящее время превращаться в такого сверхчеловека? После…

Он заткнул меня поцелуем, но если перед этим он целовал меня чувственно и страстно, то теперь это был яростный, посягающий на мои права поцелуй. Его язык влез глубоко мне в рот, заставляя меня чувствовать мой собственный вкус на нем. Это смутило меня. Я почувствовала, как заливаюсь краской.

Пока Адам вторгался в мой рот, его рука насильно раздвигала мне ноги. Я попыталась скрестить их и зажать ее между бедер. Он зарычал от неудобства и раздражения. Затем прервал поцелуй и снова дал мне пощечину.

— Как ты смеешь! Раздвигай ноги, или, клянусь, ты пожалеешь об этом.

Выражение его лица действительно меня напугало, не потому, что я считала, что он по-настоящему способен нанести мне вред — я безоговорочно ему доверяла, — но мне показалось, что он действительно раздражен до крайности. Притом что это, несомненно, было в наших отношениях впервые, я решительно оставила ноги сведенными. Он пронзительно посмотрел на меня.

— Либо ты используешь стоп-слово, либо делаешь, что сказано. Нечего попусту тратить мое время.

Мне была ненавистна сама мысль разочаровать его. Я не хотела использовать стоп-слово. Неохотно я раздвинула для него ноги, и он принялся грубо тереть между ними.

Потом лег рядом и перевернул меня на бок, обхватив своим телом; со стороны эта поза могла показаться интимной и безобидной, но предплечьем он передавил мне горло, а его шепот на ухо обрушил на меня шквал грязи и оскорблений. Время нежных поцелуев, казалось, ушло безвозвратно.

Он говорил оскорбляющие и унижающие слова — слова, от которых, он знал точно, я влажнею. Он заводил меня. Называл меня шлюхой, шалавой, говорил, что только он может приказать мне кончать или не кончать, что у меня нет права выбора. А затем последовали слова, которые переполнили меня страхом.

— Я собираюсь считать до пяти, и когда я досчитаю, ты, сука, кончишь, или я не знаю, что с тобой сделаю.

Я больше ни о чем не могла думать, всецело сосредоточившись на картине, которую он обрисовал словами: его рука между моих ног, в ушах отдаются числа, пока он считает. За неуловимо короткое время все, что роилось в моем мозгу, притихло. Были только я, он и счет. И это поглотило меня.

Как только он сказал «пять», все произошло. Честное слово, я не ожидала. Я уже начинала беспокоиться, как буду наказана за отсутствие оргазма, и пыталась к этому подготовиться, как вдруг оргазм поразил меня, как кувалдой. Я открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука. На несколько секунд я окаменела, а потом меня стало трясти. Освобождение было неправдоподобным. У меня промелькнула мысль, что могут лопнуть кровеносные сосуды.

Я не знала, провалилась ли я в сон или просто была не в состоянии сосредоточиться и слушать, но первое, что я начала воспринимать после этого, снова был голос Адама в моих ушах. В этот раз он был мягкий и успокаивающий, спрашивающий, все ли хорошо со мной, рассказывающий, как я была прекрасна. Он снова гладил мои бедра, а рука, которая перед этим придавливала мою шею, теперь нежно ласкала мои соски.

Я повернулась и спрятала лицо у него на груди, не в состоянии смотреть на него в эти минуты, просто потому, что была переполнена всем вместе — и воздействием, и исцелением. Я благодарила его, что-то бормотала у него на груди, пытаясь скрыть то обстоятельство, что от облегчения плачу.

Он тихо засмеялся:

— Милая, за что ты меня благодаришь?

Он потянул одеяло, укрыл нас и, крепко прижав меня, поцеловал в макушку. Его тепло было таким приятным. Впервые за двухнедельный срок я чувствовала себя счастливой и таинственно-умиротворенной.

Когда я проснулась, свет все еще горел — должно быть, Адам уснул вместе со мной, вместо того, чтобы рискнуть выбраться из моих рук и выключить свет. Я не могла бы сказать, сколько проспала, но догадывалась, что немного. Я высвободила его руку из-под себя, полагая, что она может вскорости онеметь, если не восстановить кровообращение.

Пока он спал, я его рассматривала. Без очков он выглядел моложе, удивительно непорочным, совершенно определенно без комплексов — тот, временами безжалостный, мужчина, к которому я пришла, чтобы познать. Никогда до этого я не замечала, какие длинные у него ресницы. Мне стало смешно. Однако я почувствовала себя виноватой — он знал, как помочь мне кончить, хотя я даже не представляла, что это подействует, а я отблагодарила, уснув на нем, безо всяких попыток сделать что-нибудь для него. Я подумала, что для восстановления равновесия может потребоваться время. Но нам надо было кое-что наверстать, и, честно говоря, ни какие-либо мои стойкие опасения насчет способности получать оргазм, ни что угодно другое не было препятствием для того, что было у меня на уме.

Я осторожно скатилась с кровати. Задержавшись рядом с талией, я поцеловала Адама прямо в пах, а потом туда же с другой стороны. Он не шевельнулся. Я поудобнее устроилась на четвереньках и взяла губами член, работая языком по его нижней стороне. Он начал расти у меня во рту, и Адам пошевелился, тихо застонав сквозь сон. Я двигала ртом вперед и назад, ударяя языком по головке члена и нежно гладя пальцами яички.

Он дотронулся рукой до моего бедра, и я немного испугалась. Не выпуская его изо рта, я увидела, как Адам сонно улыбается мне. Я улыбнулась в ответ, насколько это можно было сделать с полным ртом.

Его палец заплясал у меня между ног и проскользнул внутрь меня, как только я взяла член глубоко в горло. Я подавилась им и рефлекторно сжала его пальцы — цепная реакция, которая меня смутила. Я стала быстрее двигать ртом.

— Подожди, — хрипло сказал он.

Я подняла глаза вверх, смущаясь и, буду честна, неохотно. Я получала удовольствие.

— Не так. Возьми меня.

О! Прекрасно. И я снова заулыбалась.

Я опустилась на него и наклонилась поцеловать, одновременно с тем, как наши бедра ритмично задвигались. Вдруг он прервал поцелуй и приказал мне сесть. В этом не было ничего нового, он любил смотреть на меня, играть с грудями и видеть мою улыбку, адресованную ему.

Когда я села и выгнулась назад, он потянулся вперед и, вставив палец между нашими телами, начал нежно массировать клитор. Я застонала и стала настойчивей двигать бедрами.

Затем он вынул руку и схватил меня за запястье. Не сильно, но чувствительно. Он опускал его, пока моя рука не оказалась рядом с тем местом, где только что была его. Он смотрел прямо мне в глаза, и его намерения стали ясны. Он хотел, чтобы я ласкала себя, пока он будет наблюдать.

Я делала некоторые постыдные вещи с ним и для него, но интимность этого действия, близость Адама, вплотную наблюдающего за моим лицом, когда я буду касаться себя, вызвали во мне сопротивление. Взгляд его был неумолим, хотя бедра замерли, пока я делала выбор.

Я очень стеснялась, но знала, какое удовольствие он получит, наблюдая за моими действиями, и это стоило первобытного смущения. Посмотрим правде в глаза, когда вы делаете что-то по-настоящему радующее, это действительно небольшой проступок в общем порядке вещей. К тому же, в свете предыдущих деяний, было бы немного грубо не сделать этого.

Я начала тереть клитор. Адам убрал руку. Он все еще не двигал бедрами, но был глубоко внутри меня, и это было замечательно. Я закрыла глаза, сосредоточившись на прекрасных ощущениях и отсутствии стеснения от того, что он смотрит, как я мастурбирую.

А потом он заговорил со мной. Он шептал неприличные вещи. Не унижающие отвратительные мерзости, как перед этим, а фантазии, которыми мы делились, те, которые меня заводит. Я терла себя все сильнее и чувствовала, как новый оргазм зреет внутри меня.

Я пересилила себя, открыла глаза и посмотрела на него.

— Я сейчас кончу, — сказала я, наполовину изумляясь, наполовину спрашивая разрешения.

Он улыбнулся, и кивнул мне, и неожиданно начал двигать тазом вверх-вниз, сильно трахая меня. Я видела, как его сразил оргазм, и чувствовала, как он пульсировал внутри меня. Ощущения довели меня до грани, мои бедра плотно сжали бока Адама, и я снова закричала.

После того, как мы стали дышать ровнее, я сползла на кровать и поцеловала его. Он обвил руками мою шею, и так мы лежали некоторое время и не хотели отрываться друг от друга. И в тот миг я поняла, что сделал Адам. Я изо всех сил старалась довести себя до оргазма и переживала, что никогда не смогу. Когда D/S способом он сумел заставить меня кончить, то хотел показать мне, что я все еще способна делать это. Я поцеловала его в ключицу. Мой совершенный, умный, восхитительный мужчина.

На следующее утро после самого крепкого за последние недели сна я лежала в постели, слушая его спокойное дыхание, и понемногу размышляла о разном. Почему я не воспользовалась стоп-словом? В тот момент возникла сложная смесь из нежелания разочаровываться в себе, нежелания разочаровывать его и желания узнать, чем все может кончиться. Внутренне я доверяла ему, и мне было интересно посмотреть (хотя, надо сказать, в тот момент я уже отчаялась), что еще он собирается сделать. Тот факт, что в ситуации, когда ничего не помогало, я среагировала на D/S секс, немало удивил меня. Это могло быть тревожным знаком, если бы очень скоро после этого мы не подтвердили, что я еще не перешла ту грань, когда D/S-окрашенный секс стал единственным видом секса, на который я реагирую, — чего я совершенно не хотела, так же как не хотела и того, чтобы Адам заработал связанное с поркой заболевание суставов или что-то подобное.

При этом я поняла еще кое-что, а именно — насколько хорошо Адам знал меня, как он учитывал мой характер и индивидуальность в действиях, которым я раньше не придавала особого значения. Причины, почему он был таким вызывающим, когда доминировал, несомненно, крылись в том, что он без риска мог совершенно точно угадать, как я буду реагировать в каждый определенный момент, что для меня окажется трудным и раздражающим, а что перенесу легче. Но я была не в состоянии оценить в полной мере его способность направлять эти знания в нужное русло и помочь мне.

С тех пор не однажды бывали случаи, когда по разным поводам я была выбита из колеи и секс казался затруднительным. Если я по какой-то причине чувствую себя не способной к сексу, Адам не встречает трудности с каменным лицом, доминирует и добивается своего любой ценой. Все совсем не так, все происходит по-другому. Бывают случаи, когда кто-нибудь из нас болен или переутомился — тогда мы просто берем паузу. Но есть и другие случаи, когда невозможно легко избавиться от того, что засело у меня в голове и портит мое либидо. В этих случаях D/S — как слабительное, прекрасное и временами жестокое — способно пробить и прочистить мне мозги. Ненадолго я перестаю беспокоиться. Я перестаю задумываться над списком дел, которыми должна заняться, не пытаюсь предугадать, как будут развиваться события; я просто реагирую. Терплю. Наслаждаюсь. И это чертовски прекрасно.