Неотразимый обольститель

Глава 10

Понедельник и шесть часов утра наступили слишком быстро. Заспанная Присцилла, спотыкаясь на каждом шагу, спускалась по лестнице. На ней было платье из желтой кисеи с такого же цвета льняным передником, отделанным крошечными бордовыми анютиными глазками. Беатрис едва сдержалась, чтобы не отправить племянницу назад, переодеться во что-нибудь более подходящее. Но, напомнив себе, что обучение здравомыслию и есть цель предстоящего мероприятия, она воздержалась от комментариев и предложила племяннице стакан свежевыжатого апельсинового сока.

– О нет, – Присцилла сморщилась, – я не могу в такую рань.

Беатрис улыбнулась, выпила свой сок, надела шляпку и повела девушку к входной двери. На улице они увидели только что прибывшего Джеффри, который явился верхом на лошади, одетый в брюки для верховой езды, соответствующий твидовый пиджак и шелковый цилиндр. Джеффри пояснил, что ему удалось так рано покинуть дом и маму только под предлогом утренних уроков верховой езды. Он привязал лошадь позади кареты и занял место в экипаже, поприветствовав Присциллу улыбкой мученика, а Беатрис – кивком. Спустя полчаса они подъехали к трехэтажному кирпичному строению, все окна которого отличались по стилю и типу и располагались в неожиданных местах. «Вудхалл», когда-то обычный пансион, с тех пор несколько раз достраивался, чтобы вместить постоянно растущее число женщин с детьми, нуждавшихся в жилье. Результатом и явилось это необычное произведение архитектуры.

– Это здесь? – спросила Присцилла, выглядывая из окошка и держа наготове надушенный платочек.

– Здесь. – Беатрис протянула руку и удержала Джеффри, готового выпрыгнуть из экипажа. – Я надеюсь, что вы будете старательно выполнять все, что вам поручат, и окажете проживающим в «Вудхалле» уважение и помощь, которых они заслуживают. А в ответ, как вы скоро поймете, они очень многому могут вас научить.

Дверца кареты открылась, за ней стояли два краснолицых типа в совершенно новой одежде и с блестящими набриолиненными волосами.

– Вот эти джентльмены, мистер Молден и мистер О'Ши, будут контролировать вашу работу и ежедневно докладывать мне о ваших успехах.

Джеффри в ужасе посмотрел на Присциллу, потом снова на громил и проговорил, тыча в них пальцем:

– Я их знаю, они...

– Когда-то были наняты тобой, – сказала Беатрис, – а теперь работают на меня.

– За мной не будет шпионить пара... это невыносимо! – вскричал Джеффри.

Глаза Беатрис сузились.

– Не более невыносимо, чем выслушать обвинение в суде и быть наказанным по всей строгости закона.

В доме их встретила высокая крепкая женщина в простом сером платье с обеспокоенным выражением лица.

– Миссис фон Фюрстенберг, слава Богу, что вы пришли. А это, должно быть, наши новые добровольные помощники?

– Присцилла Люччиано, моя племянница, – представила их Беатрис, – и Джеффри Грэнтон. А это мисс Ардис Герхардт, хозяйка пансиона «Вудхалл».

– Вас просто сам Бог послал. – Мисс Ардис повела их в конец холла, по дороге объясняя: – Сегодня мы в крайне тяжелом положении. Одна из наших кухарок вчера сбежала, а у двух других заболели дети. Работников не хватает. Обычно я сама помогаю, но сегодня утром у меня собрание правления, а днем важное чаепитие с пожертвователями.

Она провела их через большую столовую, заставленную длинными столами, с которых убирали посуду ребятишки в комбинезонах. Когда Ардис повернулась, чтобы рассказать помощникам о распорядке работы столовой, ее взгляд упал на Диппера и Шоти, которые плелись позади. Удивленное выражение ее лица заставило Беатрис объяснить:

– Это мистер Молден и мистер О'Ши. Они тоже добровольцы.

И грозно посмотрела на приятелей, пока те не поняли намека и не закивали. Как только все вошли на кухню, стало понятно, что ситуация действительно критическая. Миски и блюда, подносы с хлебом, только что из пекарни, мешки с картошкой, луком и морковью громоздились на длинных рабочих столах, посреди грязных кастрюль, чайников и бесконечных стопок тарелок после завтрака. Пар вздымался от огромных чайников, кипевших на гигантской плите в конце комнаты, а из-за столов доносились разговоры и звон посуды.

– Нора! – обратилась Ардис к толстой краснолицей женщине, которая отдавала приказы паре молодых женщин и мальчишке, вздрагивавшим от окриков. – Я привела тебе помощников!

Беатрис вместе с Ардис Герхардт удалилась на безопасное расстояние и от дверей наблюдала, как Присцилла и Диппер получили указание делать бутерброды с сыром, а Джеффри и Шоти было предписано заняться мойкой посуды. Улыбаясь, Беатрис уносила в памяти картину: ее изящной племяннице и грубо скроенному, коренастому Дипперу надевают фартуки. Для Присциллы это будет незабываемое впечатление.

Позднее вечером, собрав нескольких членов исполнительного комитета Всеамериканской женской суфражистской ассоциации, Беатрис провозгласила, что ей удалось приобрести кандидата в конгресс, согласившегося поддержать женское движение.

– Просто удивительно, – сказала Лейси Уотермэн, пока небольшая группа дам прихлебывала послеобеденный кофе в гостиной Беатрис. – Как, каким образом ты смогла отыскать кандидата, желающего постоять за права женщин?

Все видели, что Беатрис довольна собой, и чувствовали – истории будет продолжение. Невозможно, распространяя брошюрки или просто предложив чашку чая, убедить многообещающего кандидата в конгресс поддержать суфражисток. Хотя дамы должны были признать, что если кто и способен на такой подвиг, так только Беатрис фон Фюрстенберг.

– Скорее это он «отыскал» меня, – улыбнулась Беатрис. – Как я и говорила на прошлом заседании исполнительного комитета, надо только узнать, что требуется политику, и предоставить ему это.

– И чего же требуется этому Коннору Барроу? – спросила Франни Эксцельсиор.

Беатрис тихо рассмеялась.

– Ну конечно, чтобы его избрали. От нас он ждет помощи, а в ответ пообещал высказаться в поддержку женщин, добивающихся права голоса. Простой и честный обмен – услуга за услугу. Никакого грязного барыша.

– Повтори-ка, где ты с ним встретилась? – вежливо допытывалась Лейси, скрывая неистовое любопытство. Она обладала сверхъестественной способностью выявлять в любой ситуации даже малейший намек на личную заинтересованность.

– Не помню, чтобы я об этом говорила. – Беатрис спокойно смотрела на Лейси, одновременно лихорадочно пытаясь найти подходящее объяснение. – Вообще-то все произошло в офисе Объединенной благотворительной организации. Он там выступал с речью, а я... помогала главе Общества Магдалины организовать сбор пожертвований.

– Общество Магдалины? – спросила Эстер Роуз. – Это они занимаются «спасением» проституток?

– Да, – ответила Беатрис. Она действительно недавно встречалась с главой общества и с директорами других благотворительных организаций, чтобы разработать финансовое планирование и сбор пожертвований.

– Не знала, что ты такой добрый самаритянин, – проговорила Лейси, наклоняя голову и скептически глядя на Беатрис.

Та почувствовала, что ее лицо горит.

– Я считаю, что женщинам надо помогать при любых обстоятельствах.

– Когда мы с ним встретимся? – Франни потирала руки.

– Первые дебаты назначены через три дня... в четверг вечером. Думаю, надо пригласить Сьюзан Энтони, Элизабет Кэди Стэнтон, Кэрри Кэтт и остальных членов комитета пойти вместе с нами.

И тут до них донесся звук захлопнувшейся двери.

– Ванна! Мне нужна ванна!

После этого послышалось, как что-то швыряют на мраморный пол. Беатрис немедленно поднялась и поспешила к двери, а все остальные последовали за ней, чтобы узнать, в чем причина суматохи. Присцилла, с взлохмаченными волосами и в очень грязном желтом платье, стояла посередине холла. Ее нарядная шляпка лежала в отдалении на полу, рядом с босоножками на каблуках. Все смотрели, как девушка сорвала испорченный фартучек, скомкала его и яростно отшвырнула прочь. Это, казалось, забрало у нее последние силы, и она обернулась к Беатрис, тяжело дыша, с поникшими плечами.

– Они налетели роем, как саранча, – Присцилла приподняла замаранный подол, – набросились на еду, расплескивали... Я думала, меня вытошнит... А когда мы наконец все убрали... они снова явились... хватая и пожирая. – Изображая, как это происходило, она с широко раскрытыми глазами издавала хлюпающие и причмокивающие звуки. – Вонючий старый лук и картошка... еще лук и картошка... опять лук... горы лука... сплошной лук! Ви-и-идите?

Присцилла размахивала забинтованным пальцем, чтобы всем все сразу стало ясно. Потом, подхватив испачканный кисейный подол и пытаясь сохранить остатки достоинства, босиком поплелась вверх по лестнице, бормоча что-то себе под нос. Когда она исчезла, ошеломленные дамы обернулись к Беатрис. Та глубоко вздохнула и, провожая гостей назад в комнату, пояснила:

– Это был ее первый урок по кулинарии.

В Четвертом округе первый из дебатов предвыборной гонки проводился в четверг вечером в Восточном районе города. Администрация утверждала, что главный зал Каттерз-Холла вмещает сто пятьдесят человек, если они дружелюбно настроены или достаточно выпили, чтобы чувствовать себя уютно в любых условиях. Беатрис и ее делегация прибыли пораньше, чтобы занять места получше. Тем не менее им пришлось придерживать шляпки, когда мимо них протискивались грузчики в безрукавках, приподнимать юбки, чтобы те не попали под тяжелые башмаки строительных рабочих, и задерживать дыхание, когда мимо них с извинениями проскальзывали кожемяки, мясники и торговцы из таверн. Политика считалась в Четвертом округе занимательным зрелищем. Дамы заняли места сбоку от сцены, задрапированной звездно-полосатой тканью. Вскоре вокруг них сидели продавцы, слесари, водители омнибусов, профсоюзные деятели, плотники, извозчики и банковские служащие. Неподалеку расположился священник с группой женщин, у которых на груди были значки с надписью «Трезвость». Направо несколько «патриотов» держали лозунги: «Америка для американцев» и «Нет – иммиграции». В самом конце зала собрались опоздавшие – багроволицые мужчины в грубой одежде, говорившие с сильным ирландским акцентом. Их сопровождали женщины в крикливых, безвкусных нарядах.

Беатрис не была готова к тому, что появление Коннора Барроу произведет на нее такое впечатление. Он чувствовал себя уверенно и приветствовал всех, кого видел, обращаясь к каждому по имени. Одетый в черный костюм, рубашку непорочной белизны и серый шелковый галстук, он, казалось, озарил весь зал, когда вошел. В то время как остальные дамы подталкивали ее локтем и выспрашивали, не он ли их кандидат, Беатрис могла лишь кивнуть в ответ. Председателем собрания был широко известный издатель газеты «Сан» Чарлз Андерсон Дана. Он призвал собравшихся к порядку и представил обоих кандидатов на место в конгрессе от Четвертого округа.

– Нам требуется реформа выборов, – хорошо поставленным голосом провозгласил Незертон.

– Он бы этого не говорил, если бы надеялся победить, – с ухмылкой отреагировал Коннор, вызвав общий смех.

– Стране нужны профессиональные политики, а не люди, одной рукой держащиеся за собственный бизнес, а вторую запустившие в общественную кассу, – настаивал Незертон.

– Неужели он бы предпочел держать одну руку в общественной кассе, а вторую в своем собственном кармане? – обеспокоенно поинтересовался Коннор и неверяще покачал головой.

Так и продолжалось – Коннор высмеивал все предложения Незертона. Сьюзан Энтони, нахмурившись, взглянула на Элизабет Кэди Стэнтон; та выразила взглядом недовольство, повернувшись к Франни Эксцельсиор, которая, в свою очередь, с гримаской подозрения посмотрела на Лейси Уотермэн. Беатрис, сидевшая рядом с Лейси, уловила их сомнения и почувствовала неловкость. Тут священник, вместе со своим обществом трезвости занимающий самый первый ряд, неожиданно вскочил на ноги и произнес:

– Всеобщая трезвость – вот что должно стать первоочередной задачей государства. Федеральное правительство должно издать такой закон, который положил бы конец греху пьянства и алкоголизма!

Это выступление было встречено свистом и улюлюканьем.

– Тише, тише! Преподобный отец поднял очень важный вопрос, – сказал Коннор, жестом пытаясь успокоить грубиянов в задних рядах. – Пьянство – причина многих пороков. Но ни один закон, изданный в Вашингтоне, не заставит бутылку или стакан выпасть из рук пьяницы, который сидит в таверне Хаггарти. – Он посмотрел на священника, который пытался понять, что означают слова Коннора – поддерживает он сухой закон или нет. – Ведь так, преподобный отец?

Святой отец заколебался, потом решил согласиться.

– Ну да...

– Какие-то слова, записанные в старом, пыльном своде законов в Вашингтоне, – что они могут изменить в жизни парня, сидящего «У Мерфи», или в «Бочонке и клевере»? – Коннор льстиво подмигнул задним рядам. – Господь наш дал нам десять заповедей, и они нарушаются каждый день. Если Всемогущий не может заставить людей следовать тому, что им написано, то что же можем мы?

Хохот разнесся по всему залу, заглушая попытки Незертона успокоить преподобного отца, который, покраснев, обрушился на клеветника с обвинительной речью. Беатрис посмотрела на своих коллег по исполнительному комитету и обнаружила, что те не сводят с нее мрачных взглядов. Чем больше они слышали, тем меньше оставалось надежды на то, что этот кандидат поддержит женское суфражистское движение. Беатрис вскочила на ноги.

– Скажите нам, мистер Барроу: каково ваше отношение к праву голоса для женщин?

Шум моментально стих.

– Право голоса для женщин? – Коннор обошел подиум и в упор посмотрел на Беатрис и ее решительно настроенных компаньонок. – Очень интересный вопрос. Миссис фон Фюрстенберг, если я не ошибаюсь? Значит, вы хотите голосовать?

– Конечно, хочу, – ответила она, жестом торопливо поднимая остальных. Франни, Лейси, Сьюзан и Элизабет поднялись и встали рядом, плечом к плечу, единым фронтом, ожидая, когда же он провозгласит, что поддерживает суфражисток. – Мы все хотим голосовать. Мы все граждане нашей страны и имеем право высказывать свое мнение о том, как ею управлять. – Адвокат изучающе оглядел Беатрис и ее подруг, а потом заговорил с улыбкой, способной вывести из себя кого угодно: – Я бы, конечно, одобрил, если бы право голоса предоставили вам, миссис фон Фюрстенберг. Я бы и сам проголосовал за то, чтобы вы смогли голосовать два раза... шесть... дюжину раз за одни выборы. – Он взглянул на мужчин, собравшихся в зале, и подмигнул им. – А вы, джентльмены? Неужели бы вы не хотели увидеть, как миссис фон Фюрстенберг опускает свой избирательный бюллетень в вашу урну?

Беатрис покраснела, услышав хохот зала и несколько вульгарных предложений заняться «засовыванием бюллетеня в урну». Как смеет этот адвокатишка использовать такие пошлые намеки, чтобы высмеять и ее, и дело, которое она защищает? Как низко он может пасть?

– Я задала серьезный вопрос, мистер Барроу, – запальчиво проговорила она. – И ожидаю серьезного ответа. Вы за или против предоставления женщинам права голоса?

– Женщинам вообще? Всем женщинам?

– Конечно, всем женщинам! Не увиливайте, сэр!

– Значит, вы спрашиваете, поддержал бы я, если бы право голоса предоставили... ну, скажем... Перли Куинн? – Он указал в конец толпы, на сильно накрашенную пожилую особу в наряде из полинявшего атласа и перьев. Услышав свое имя, та взвизгнула от восторга, продемонстрировав дырки от выпавших зубов, и принялась размахивать изрядно облысевшим боа, тыча им в смеющиеся лица вокруг.

Беатрис разозлилась. Он нарушал их соглашение, и как раз в присутствии Сьюзан, Элизабет и остальных членов комитета!

– А вон тот яркий представитель мужского населения Америки, что стоит рядом, – он имеет право голоса? – Беатрис указала на седого старичка возле боевой мисс Куинн.

– А как же! – заявил дедок, горделиво выпятив грудь. – Я вообще голосовал целых девять раз на последних выборах!

Раздался еще один взрыв хохота, сопровождавшийся негодующими замечаниями со стороны суфражисток.

– Значит, и Перли Куинн заслуживает такого права! – громко произнесла Беатрис, когда шум стих. – Что вы на это скажете, мисс Куинн? Вы заслуживаете право голоса?

– А как же! – вслед за своим приятелем повторила Перли. – Я бы голосовала за Коннора Барроу. – Она повернулась к старичку. – Десять раз!

На этот раз, когда смех прекратился, в наступление пошел Коннор:

– И что же дамы будут делать со своим правом, миссис фон Фюрстенберг? Что они могут сделать такого, чего мужчины еще не сделали за них?

– Прежде всего, – Беатрис уперла руки в бока, испепеляя его взглядом, – они могут выбрать честных политиков и представителей, которые умеют держать данное ими слово!

По толпе пронесся ропот. Беатрис долго не сводила с Коннора горящего взгляда, решая, стоит ли прямо сейчас обнародовать его обещание поддержать суфражисток.

– Не могу себе представить мужчину, который не сдержал бы данное вам слово, миссис фон Фюрстенберг. Вы, похоже, очень решительная женщина.

Она почувствовала дрожь, пробежавшую по спине. Праведное негодование, не иначе.

– Вы по крайней мере восприимчивы, мистер Барроу, – ответила она. – Я действительно решительная. Так вы поддерживаете суфражистское движение или нет?

– Я мог бы... если бы меня убедили, что женщины воспользуются своим правом голоса лучше, чем за них это сделали мужчины. – Коннор оглядел ее с улыбкой, которая становилась все шире. – Как насчет этого, миссис фон Фюрстенберг? Сможете вы убедить меня?

Прерывистый мужской смех донесся из конца зала, и вновь установилась долгожданная тишина.

– Прекрасно! – Щеки Беатрис пылали. – Если вы хотите узнать, что получат женщины с приобретением права голоса, я приглашаю вас сопровождать меня во время посещения пансиона «Вудхалл», чтобы ознакомиться с жизнью женщин вашего района.

Из задних рядов донеслись улюлюканье и крики «Раздобудь себе мужика!» и «Ступай домой и приготовь мне обед, женщина!». Коннор поднял руки, призывая к тишине, но позднее время и продолжительность собрания уже сказывались на толпе. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным:

– Я всегда рад ознакомиться с жизнью людей, которым намереваюсь служить. Принимаю ваш вызов, миссис фон Фюрстенберг. Предполагаю, что это касается и моего оппонента, мистера Незертона.

Кандидат от реформистов, казалось, был удивлен, что вспомнили о его присутствии.

– Ну конечно же, я приду, – быстро согласился он. – Реформы, которых мы добиваемся, затрагивают вопрос о правильном представительстве. Один человек, – он поднял палец, – один голос!

– Слышишь, сестренка? – послышались голоса с дальнего конца зала. – Один человек! Нечего бабам голосовать! Отправляйтесь по домам, к плите и детишкам, – там ваше место!

Даже священник, требовавший всеобщей трезвости, повернулся к суфражисткам и обвиняюще грозил им пальцем.

Дрожа от гнева, Беатрис едва замечала, что Лейси и Франни решили взять все в свои руки, подхватили ее сумочку и потащили подругу по рядам к ближайшему выходу. Это отняло у них некоторое время, но им удалось протиснуться через забитый проход, протолкаться мимо грубиянов в задних рядах и выйти наружу. Холодный ночной воздух отрезвил Беатрис. Она остановилась на тротуаре, поправила сбившуюся шляпку и собралась с силам, чтобы выслушать порицание, которое ей, конечно же, выскажут члены комитета. Но Сьюзан Энтони, вышедшая из зала, только взяла ее за руку и обнадеживающе пожала.

– Вот чего стоят все обещания политиков, – с тусклой улыбкой сказала Сьюзан. – Старая история, моя дорогая. Не переживай по этому поводу. Видела, с кем он прибыл? Сам Ричард Крокер пожаловал, со стаей своих помощников и порученцев. Барроу – верный пес «Таммани Холла». – Она печально покачала головой. – Он никогда не будет другом для женщин.

Беатрис вздрагивала, пока Кэрри Кэтт, Элизабет Кэди Стэнтон и Белва Вандербильт пожимали ей руку или прикладывались щекой к ее щеке, перед тем как направиться к своим экипажам и каретам. Но неожиданное понимание и успокаивающие слова со стороны подруг только больнее уязвляли ее самолюбие.

– Как он посмел так поступить со мной? Пообещать поддержку, а потом...

– Проклятый мужчина! – проворчала Лейси, беря Беатрис под руку.

– Повесить его мало, – заявила Франни, хватая ее за вторую руку, чтобы проводить подругу до кареты.

– Он за это заплатит! – Сила собственного гнева удивила Беатрис. Слишком глубоким и слишком личным было это чувство, вызванное обычными политическими манипуляциями, которые Коннор сегодня продемонстрировал. – Я заставлю его изменить свое мнение и публично поддержать женское движение – или мое имя не Беатрис фон Фюрстенберг!

– Да брось ты, Биби, – уговаривала Франни, остановив ее. – Это же значит просто метать бисер перед свиньями. Перед свиньей!

– Красивой и красноречивой, – с ленивым интересом заметила Лейси, – но все равно свиньей.

– Но вы же знаете, что происходит с каждой свиньей, – сузив глаза, ответила Беатрис. – Рано или поздно она становится беконом.

Через два часа после окончания дебатов поздравления все еще звучали в ушах Коннора. В зале действительно присутствовал его яркий, скандальный босс – Крокер, а вместе с ним были кандидат в мэры Томас Гилрой, Большой Тим Салливэн, по кличке Барон Притонов, и энергичный руководитель предвыборной кампании Коннора Чарлз Ф. Мерфи. Вся компания решила отметить победу в дебатах выпивкой у О'Тула.

– Вряд ли тебе потребуется участвовать еще в трех дебатах, – заявил Крокер. – И одного хватит, чтобы прикончить старину Незертона. Видели, каким он был сегодня? Позеленел, бедняга. Я уж решил, что его сейчас вытошнит.

– А как ты разделал эту суфражистку, – добавил Большой Тим, – просто блеск! Я думал, лопну от смеха над старушкой Перли Куинн!

Босс тоже посмеялся, но потом посерьезнел.

– Нельзя не замечать этих помешанных на голосовании дамочек, Барроу, но и не стоит уделять им слишком много внимания. Не то люди решат, что ты увлекся этой суфражистской чепухой.

– Вы же знаете, босс, что я отдам правую руку за вас и за партию, – смеясь, ответил Коннор. – Но вы просите меня не уделять внимания женщинам... есть же вещи, которые мужчина не в состоянии контролировать. – Он поиграл бровями, и вся компания разразилась хохотом. – Я пойду, навещу их пансион, – продолжал Коннор, улыбаясь своей порочной улыбочкой, – изображу озабоченность... выслушаю дам... поцелую пару младенцев. Можно прихватить репортера из газеты, а то и двух, и сделать так, чтобы пресса нас поддержала.

Крокер хлопнул его по плечу.

– Молодец, парень! Все предусмотрел.

Сейчас, сидя в карете и направляясь домой, Коннор наконец имел возможность спокойно насладиться сегодняшней победой. Закрыв глаза, он положил голову на вытертую кожаную спинку и снова слушал аплодисменты и ощущал невидимую мощную волну, которая шла из зала и дарила ему небывалую энергию. Затем перед его глазами появилась она, такая, какой была сегодня в зале. Гордая, не теряющая головы, женственная. С прекрасной фигурой, пухлыми алыми губами и дымчатыми изумрудными глазами, выдающими страстность ее натуры. Он тотчас понял, зачем она пришла, – этого и стоило ожидать, и он смог бы все предотвратить, если бы не был так зол три дня назад, когда покидал ее дом. Все, чего он тогда хотел, – это скрыться от нее как можно дальше. Ему и в голову не пришло, что она буквально на следующем публичном выступлении ожидала от него немедленной, полной поддержки женского движения... перед лицом босса Крокера и половины «Таммани Холла». Она что, вообще ничего не понимает в политике?

Кеб остановился, и Коннор открыл глаза, ожидая увидеть свой дом. Он потянулся к дверной ручке, но та повернулась до того, как он прикоснулся к ней. Дверца распахнулась. Какой-то человек запрыгнул в карету и прижал Коннора к сиденью.

– Какого черта...

В экипаж ввалился второй, и адвокат оказался пригвожденным к своему месту двумя парами локтей и коленей. Его держали за руки, и хотя он сопротивлялся, но не мог упереться в пол или в сиденье, чтобы сбросить нападавших. Потом чья-то рука накрыла его рот, а знакомый голос с ирландским акцентом успокаивающе произнес:

– Простите, господин.

Налетчики забарабанили в крышу кареты, и они снова тронулись. Свет уличного фонаря упал на лицо одного из противников, и Коннор узнал Диппера Молдена.

– Она послала нас за вами. Сказала, чтобы мы не слушали никаких отговорок.

Адвокат посмотрел на второго напавшего – это был Шоти О'Ши, усердно кивающий в подтверждение слов друга. Коннору не надо было спрашивать, кто такая «она».