Неотразимый соблазнитель

Глава 7

Фитиль почти догорел, а Брайс все смотрел, не отрываясь на женщину, лежавшую на его кровати. Стул скрипнул, когда он встал и, подойдя к кровати, осторожно сел на краешек. Вздох, вырвавшийся из полных приоткрытых губ молодой женщины, удивил Брайса.

Только час прошел с тех пор, как он принес ее сюда. Обработав руку, которую задела пуля французского шпиона, и не найдя никаких следов травмы головы, он использовал время, чтобы спланировать свои действия.

Откинувшись в кресле, он не мог оторвать взгляда от лежащей перед ним красавицы. Лежавшие на плече пряди волос в свете свечи отливали краснотой. Он слегка расстегнул ее корсаж, когда заметил, что он слишком тугой. Она лежала без чувств, и ее невинность взывала к его инстинкту защитника, но он подумал, кому будет принадлежать ее истинная лояльность, когда наступит рассвет. Длинные ресницы скрывали, он помнил, яркие ореховые глаза.

Ирония судьбы, он заставил камердинера обыскать все окрестности, а женщина, которую он искал, находилась у него в доме. Но почему она здесь и кто она? И почему-то ему не хотелось вызывать констебля. Ради чего? Когда она придет в себя, сама все ему объяснит.

Брайс с тревогой смотрел, как женщина перевернулась на здоровый бок и стала дышать глубже. Хотя он не был врачом, он точно знал, что она крепко спит.

Он обошел кровать с другой стороны. Ее раненая рука была вытянута поперек простыни, а голову она положила на другую руку. Во сне ее движения были грациозны, и, судя по волдырям на ее руках, она не привыкла к тяжелой работе. Она не была простой служанкой, в этом он не сомневался.

Рассматривая ее, Брайс заметил легкую синеву у нее под глазами. От чего? От тревоги? Усталости? Он провел по ее нежной щеке пальцем и снова опустился в кресло, любуясь ее округлым задом. Хватит, одернул себя Брайс и отошел в дальний угол комнаты. Возможно, она является частью кольца шпионов, посланных следить за ним. Чтобы прояснить голову и обуздать возбуждение, он открыл окно и глотнул свежего воздуха. Что же ему делать?

Устроить ей очную ставку или позволить ей и дальше играть в эту игру? Что она делала за его окном в ту ночь? Если шпионила за ним, то шпионка она никудышная. Но до тех пор пока он не узнает, какова ее цель, ему придется держать ее здесь.

Женщина застонала. Брайс обернулся и увидел, что она смотрит на него, прижимая простыню к груди.

— Что я здесь делаю? — спросила она, когда Брайс подошел к кровати. Она закрыла глаза, вспоминая падение с того проклятого дерева, и почувствовала болезненное жжение в левой руке.

Пейшенс открыла глаза и увидела, что граф с тревогой на нее смотрит. Она снова оказалась в комнате графа. Но как? Должно быть, он нашел ее в лесу, принес в дом и забинтовал ее рану. Сейчас он начнет задавать ей вопросы. Поинтересуется, кто она и каким образом оказалась в его комнате.

Как убедить графа в том, что она не совершила ничего плохого?

Пейшенс облизнула пересохшие губы и попыталась успокоиться. Могут ли ее посадить в тюрьму за то, что она притворилась служанкой? Вряд ли. Если граф узнает, что она шпионила за ним, как с ней поступит? Убьет ее и сбросит тело со скалы? Возможно, она могла бы уповать на его милосердие? Если оно у него есть.

— Как вы себя чувствуете? — Он склонился над ней, его внимательные глаза светились заботой.

— У меня болит рука. Что случилось? — едва слышно спросила она.

— Вам выстрелили в руку. Я принес вас домой в мою спальню, чтобы заняться вашей раной. К счастью, пуля лишь вскользь задела руку. Скорее всего, вы ушибли голову, когда упали с дерева. Она пробормотала:

— О-о… — стараясь не встречаться с ним взглядом. — Пожалуй, сейчас мне следует вернуться в мою комнату. Спасибо, что помогли мне. — Она начала подниматься с постели.

Граф мягко опустил ее назад.

— Полежите еще немного, хочу убедиться, что вы чувствуете себя лучше.

Он оставил ее, чтобы вернуться к камину.

— Я должен знать, что вы делали там этой ночью. Она не нашлась, что ответить.

— Я решила прогуляться и увидела возле дороги свет. Из-за всех этих слухов о шпионах я подумала, что дерево может быть безопасным местом, чтобы посмотреть, что происходит, но то, что я предположила, оказалось далеко от правды, — печально закончила она.

— Понятно. Простое объяснение. Вы решили, что подслушиваете шпионов, — с недоверием произнес он. — И, миссис Гранди, если это ваше настоящее имя, каким образом вы оказались в моем доме под видом горничной?

Момент поражения настал раньше, чем мысль осенила ее. Она вдруг обнаружила, какой красивый узор на одеяле.

— Видите ли, милорд, э-э… я… мой… мой брат… мой брат хочет выдать меня за человека, который мне отвратителен.

Откуда появилась эта история? Она торопливо продолжала:

— Он на десять лет старше меня. Я сбежала, и поскольку боялась, что брат меня найдет, то подумала, что лучше будет изменить внешность. — Она с мольбой посмотрела на него. — Надеюсь, вы можете пересмотреть свое решение уволить меня. — Голос ее дрогнул.

— Разумеется, неприятно, что вам пришлось прибегнуть к таким мерам, чтобы избежать нежеланного брака. Но вы можете оставаться под моей защитой так долго, как пожелаете.

Она удивленно заморгала. Он предлагает ей защиту, а ведь историю о браке она выдумала. Ну почему ей приходится снова лгать?

Его следующий вопрос застал ее врасплох.

— Как ваше настоящее имя? — спросил он, пристально глядя на нее.

— Пейшенс Симмонс, милорд, — ответила она, вспомнив фамилию, которую назвала мистеру Гиббсу при найме.

Через окно в комнату ворвался ветер. Пейшенс почувствовала холодок на груди и посмотрела вниз, обнаружив, что во время несчастного случая ее корсаж развязался и теперь верхняя половина ее груди обнажена больше, чем следует.

— Вы видели Гулливера? Уверена, он скоро поправится.

— А что с Гулливером?

— Мы с Лемом нашли Гулливера в лесу, его лапа попала в кроличий капкан. Мы отвезли его в конюшню и сделали все, чтобы привести лапу в порядок.

Брайс подошел к ней вплотную.

— Пойду, проведаю Гулливера. Спасибо, что обработали его раны.

В комнате снова воцарилась тишина. Под его настороженным взглядом она чувствовала себя полной дурой, а от боли в раненой руке темнело в глазах. Она отвернулась, с трудом сдерживая слезы.

— Я бы хотел, чтобы вы остались, помогли мне с моими книгами. Мой управляющий уволился. Это временная работа. Разумеется, при условии, что вы умеете читать и писать.

Она презрительно вскинула голову.

— Я достаточно хорошо образованна. Знаю историю, греческий язык, латынь и многое другое. Умею шить, прилаживать леску к удочке, заботиться о больных животных, владею французским.

— Вы забыли упомянуть, что играете на фортепьяно и поете, как ангел. — На его губах появилась легкая ухмылка.

Пейшенс отвела глаза.

— Ах, я не могу сказать, что пою и играю на фортепьяно. Это достоинства, но, как бы то ни было, мои родители полагали, что дети должны получить хорошее образование.

— Кто станет против этого возражать? Возможно, я попрошу вас заняться обучением Лема. Уверен, он даже не знает грамоты, а я не хочу, чтобы мои слуги были до такой степени невежественны.

Пейшенс изумленно смотрела на графа. Почему его заботит, что Лем не знает грамоты, или кто-либо другой из его слуг? Почему не отсылает ее прочь и даже допускает к своим книгам?

Она едва могла сдержать ликование. Не за горами тот день, когда Пейшенс получит интересующую ее информацию.

— Спасибо, что позволили мне остаться. Я знаю, что сегодня допустила ошибку, но впредь буду более послушной. — Она замялась. — Могу я теперь вернуться к себе?

Граф задумчиво постучал пальцем по подбородку.

— Позвольте, я приберу здесь и тогда провожу вас в вашу комнату. Вот что: я прикажу миссис Нокерсмит позаботиться о новом гардеробе для вас. — Он начал расстегивать рубашку.

Пейшенс кивнула.

— А что мы скажем остальным?

Брайс проигнорировал ее вопрос, снял окровавленную рубашку и бросил в огонь. Пейшенс словно завороженная смотрела, как граф выплеснул воду из таза в окно, налил чистой воды и стал оттирать запекшуюся кровь.

Тени от пляшущего пламени играли на рельефных мускулах его груди и рук. Пейшенс продолжала рассматривать его черные бриджи, облегавшие стройные контуры его талии, бедер и ягодиц. Пейшенс бросило в жар. Между ног слало влажно.

Вода брызнула из таза, когда он плеснул на свою почти безволосую грудь. Бросив на него взгляд, Пейшенс заметила, что он наблюдает за ней с заинтригованным видом и самодовольной ухмылкой.

— Если вы продолжите смотреть на меня вот так, мне может стать очень трудно, вернуть вас в вашу комнату, — сказал он ей с весельем в голосе.

Пейшенс отвернулась и судорожно сглотнула. Наконец, облаченный в халат, граф сел на край кровати, осторожно, чтобы не потревожить ее руку.

— Я сообщу всем, что вы будете больны ближайшие несколько дней, пока ваша рука не заживет. — Он склонил голову набок и внимательно посмотрел на нее.

— Если вы отвернетесь… я попробую… — Пейшенс хотела немедленно вернуться в свою комнату.

Он покачал головой.

— Хотя мне очень нравится видеть вас в моей постели, боюсь, что так ни одному из нас не удастся выспаться. — Граф склонился над ней и обернул ее одеялом, затем подхватил на руки и понес вверх по лестнице к ее спальне, которую она указала ему. Не будь она в полном изнеможении, не поддалась бы искушению положить голову ему на плечо.

Положив Пейшенс на постель, Брайс накрыл ее одеялом и положил ее очки на прикроватный столик. Он заметил, что одна ее грудь вот-вот выскользнет из тесного корсажа и простыни, которая соскользнула, когда он клал ее на узкую кровать. Он подтянул простыню, укрыл ее и тихонько вышел из комнаты.

Тихий стук в дверь разбудил Пейшенс. Спала она беспокойно. Судя по солнечным лучам, льющимся в окно, она решила, что уже полдень. Острая колющая боль пронзила руку, и она вспомнила, что произошло ночью.

Ее сердце учащенно билось, когда она сказала: «Войдите».

Пейшенс не была готова к еще одной встрече с графом. Услышав ответ с легким акцентом Колетт, она с облегчением вздохнула. После слова «войдите» горничная-француженка появилась в комнате.

— Ma cherie, я так беспокоилась за тебя. Его светлость сказал, что ты нездорова и несколько дней пролежишь в постели. Ты заболела? — Колетт поставила поднос с едой на противоположную кровать. — Что случилось? — спросила Колетт.

Пейшенс никому не собиралась рассказывать о том, что произошло.

— Спасибо тебе за заботу. Прошлой ночью я поранила руку, и его светлость был так добр, что помог мне. Он решил, что я должна немного отдохнуть.

Колетт поджала губы и наклонилась, чтобы осмотреть забинтованную руку Пейшенс, лежавшую поверх одеяла.

— Его светлость, похоже, очень озабочен твоим здоровьем. Он попросил меня принести тебе этот поднос. — Она помедлила. — Ты уверена, что ничего больше не хочешь мне рассказать о себе и хозяине? Ведь я несу за тебя ответственность.

Пейшенс округлила глаза. «Что за наглость!» — подумала она.

— Нет никаких причин задавать мне подобные вопросы. Его светлость просто помог мне, как хозяин помог бы служанке.

— Это хорошо, — улыбнулась Колетт. — Его светлость, несомненно, красив, в него можно даже влюбиться, но ты сказала, что ненавидишь его. Его светлость не был в постели моей хозяйки очень давно. Он словно забыл, что она здесь. Графиня и ее кузен подумывают о возвращении в Лондон, и мне придется последовать за хозяйкой.

Пейшенс вдруг захотелось прекратить этот маскарад. Захотелось, чтобы Руперт был свободен. Захотелось вернуться домой, к братьям, по которым она очень соскучилась.

Но все изменилось; она изменилась. Она жаждет чего-то большего, жаждет новой жизни. Возможно, по возвращении домой она убедит Луиса отвезти ее в Лондон.

Колетт прервала ее размышления:

— Мне сказали, что миссис Нокерсмит позаботилась о том, чтобы тебе сегодня доставили новые платья. А сейчас я должна вернуться к графине. Попозже вернусь за подносом.

Щелчок двери напомнил Пейшенс, как одинока она была в месте, где не могла быть собой и с тем, кто знает ее секрет. Как могла она продолжать эту шараду, как того просил его светлость — или, вернее, приказал? Она откинула одеяло и попыталась встать с постели. От резкого движения в голове появилась пульсирующая боль, вынудившая ее снова лечь. Усталость, беспокойство и боль затмили ее сознание и быстро увлекли в спасительное забытье.

Колетт подняла глаза от утреннего платья графини, которое гладила, когда в покои вошел капитан Килкенен.

Сразу же насторожившись, помня о противостоянии между графиней и этим человеком, она спросила:

— Что вы здесь делаете? Это будуар леди. Килкенен с сомнением поднял бровь и неспешно прошелся по комнате.

— Ты называешь эту мегеру, графиню Изабеллу, леди?

— Капитан, вы оскорбляете меня, отзываясь, таким образом, о миледи.

Капитан облокотился о большое кресло возле стола Колетт и стал пристально смотреть на нее.

— Графини здесь нет. Я должна попросить вас уйти. Это неприлично. — Колетт с трудом выносила этого праздного англичанина. Более того, он помешал ее работе.

Его пронзительные зеленые глаза оценивающе смотрели на нее.

— Ты приказываешь мне уйти? — спросил он с улыбкой.

Колетт помедлила, прежде чем ответить:

— Нет, не приказываю, а прошу.

— Где ее высочество? Я имею в виду, графиня? — спросил он, игнорируя ледяной взгляд Колетт.

— Я полагаю, она, и мистер Сансуш уехали в гости.

— А, в гости. Наверное, к другим французским лоялистам?

Колетт перестала гладить и ответила с нажимом:

— Капитан, я понятия не имею о пристрастиях графини. Я только знаю, что она очень рассердится, если обнаружит, что я не закончила работу.

— Она нужна Лондрингему. Придется сообщить ему, что она упорхнула из курятника вместе с французским петухом, — небрежно заметил Килкенен.

— Теперь, когда вы выполнили свое задание, вы, может быть, найдете дверь? — Этот человек тревожил Колетт, а она не могла позволить себе отвлекаться на него. Его поразительные зеленые глаза и резкие, словно рубленые черты на загорелом лице отвлекли от работы многих горничных, в этом Колетт не сомневалась.

— Мне кажется, я вам не нравлюсь. Почему? — весело спросил Килкенен.

Колетт возмущенно вытаращила глаза:

— Вы не можете заигрывать со мной, как вам, похоже, хочется. Я работаю на графиню, и это единственные услуги, которые я предлагаю.

Килкенен вздохнул, прежде чем подняться с кресла и подойти к Колетт. Он покачал головой.

— Ты не понимаешь, что чем больше сопротивляешься, тем мне приятнее. — Килкенен нежно поцеловал ее в щеку, убрал непокорный локон с ее лба и направился к двери.

Когда Пейшенс снова проснулась, уже наступила ночь. Она спала безмятежно и проснулась только от голода. С усилием привстав, она посмотрела на поднос, оставленный Колетт несколько часов назад. Еда выглядела даже более отталкивающей, чем раньше. Размышляя о том, где бы поискать съестное, она заметила новые платья, висевшие в шкафу. Серые. Они все были серые. Что же, не придется долго раздумывать, какое из них надеть.

Быстрый стук в дверь прервал ее размышления, и в дверь влетел Лем.

— Живете беззаботной жизнью, говорят, я слышал. Кухарка клянется, что вы просто пытаетесь увильнуть от работы. — Он подскочил к краю ее кровати, сел, скрестив ноги, и наклонил голову набок, сначала в одну сторону, потом в другую. — По мне, так вы не выглядите больной. Что случилось? Ведь вчера все было в порядке.

— Вообще-то я чувствую себя отлично, если не считать руки. — Она показала на повязку.

Лем смотрел на Пейшенс разинув рот.

— Да у вас рана, прям как у солдата. Вас подстрелили эти французы? Можно мне посмотреть? Вот бы меня тоже ранили! Тогда я показал бы всем, какой я храбрый. — Лем наклонился к Пейшенс и мягко взял ее руку в свои маленькие ладони. — Черт, эта повязка просто красота. — Он рассматривал ее со всех углов, а потом объявил произведением искусства.

— Как же так? Вы же не солдат, как я. — В его вопрос закралось подозрение.

Пейшенс старалась не улыбнуться его расспросам и попыталась отвлечь его внимание.

— Лем, ты мне нужен для особого задания. Я весь день ничего не ела. Не мог бы ты посмотреть, не осталось ли в кладовой чего-нибудь из еды? Только постарайся, чтобы тебя никто не видел.

Лем расплылся в улыбке. Он залихватски козырнул Пейшенс и поспешил прочь из комнаты.

Чуть позже они оба уже наслаждались хлебом и сыром и даже капелькой виски. Лем нашел его в буфете в столовой и решил, что всем раненым солдатам нужно виски, чтобы «укрепить дух».

После пары глотков Пейшенс закашлялась, к неописуемой радости маленького лакея. Он потчевал ее рассказами о Гулливере, который быстро поправлялся благодаря заботам ее и Лаки, так сказал его светлость. Меленрой по рассеянности испекла хлеб с сахаром вместо дрожжей. Лем сказал Пейшенс, что слуги болтают, будто кухарка сошла с ума.

— А мистер Гиббс? Меня беспокоит, что он дал тебе слишком много работы. — Когда она увидела боль в его глазах, ей захотелось прикусить губу. Что-то явно не так между мистером Гиббсом и Лемом. Дворецкий обходился с ним жестоко, и Пейшенс должна узнать почему.

— Извини, я не думала…

Резкий стук в дверь заставил друзей окаменеть. Пейшенс не знала, кого ожидать. Ее спальня в последнее время оказалась весьма популярным местом. Лем швырнул ей чепец и очки, которые Пейшенс напялила на нос. Мальчишка схватил поднос и засунул его под кровать. Наконец он с серьезным видом натянул одеяло ей на плечи и, кивнув на дерево, исчез за окном.

Жара в комнате казалась нестерпимой. Пейшенс едва слышно произнесла «войдите» и ждала, вцепившись руками в одеяло.

Брайс вошел, поставил поднос на кровать, пинком закрыл дверь и повернулся, чтобы осмотреть свою пациентку. Он помолчал, потом запрокинул голову и расхохотался. Она явно не ждала его в чепце, скрывающем почти все ее лицо, и нацепив на нос очки. Пейшенс выглядела очаровательно.

— Что вы находите таким забавным, милорд? — холодно спросила она.

— Вы явно не ждали гостей, должен сказать, что в будущем вам понадобится чепец поменьше. — С этими словами он сорвал чепец с ее головы и швырнул на стул.

Она поджала губы, от гнева или от страха, Брайс не мог решить. Подбоченившись, он осмотрел маленькую комнатку. Открытое окно, грязь на деревянном полу и полускрытая бутылка виски в складках ее одеяла. У нее недавно был гость, но кто? Его осмотр занял всего несколько секунд, прежде чем он придвинул стул к ее кровати и сел, ее узкая койка была слишком мала и тесна для них обоих.

Брайс откинулся на стуле, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. У него было довольно много вопросов к этой молодой особе, но что-то останавливало его. Он узнает о ней правду, всю правду. Но не сегодня.

От тепла в комнате ее щеки очаровательно порозовели, а ее губы были красными, когда она кусала их, вот как сейчас. Он заметил ее мелкие, ровные белые зубы, когда она кусала нижнюю губу. А когда ее язык выскочил, чтобы облизнуть губы, он поставил обе ноги на пол и приказал себе не замечать ее очарования.

Она — женщина. Следовательно, ненадежна, неверна и в высшей степени опасна для его благополучия.

Ее робость, невинность и естественная красота — часть расчетливой игры, которую она использует, чтобы манипулировать им. Возможно, ему удастся соблазнить ее, чтобы узнать правду? Удовольствие, которое он собирался доставить им обоим.

— Вы планируете охранять меня всю ночь? Убедиться, что я не убегу под покровом ночи со столовым серебром?

Ее сарказм заставил его улыбнуться. Отважная малышка, учитывая, что у него на руках все карты.

— Вообще-то я здесь с благородной миссией. Хотел перебинтовать вашу рану, чтобы предотвратить инфекцию. Все еще болит? — Он старался говорить легко и дружелюбно.

— Что? А, моя рука. Ну, я хорошо спала часть дня, но теперь рука снова разболелась.

— Виски не облегчило боль? — Он указал на бутылку, выглядывающую из складок одеяла возле ее ноги.

— А, я… я сделала всего несколько глотков, возможно, недостаточно для медицинских целей или чтобы вызвать пьяный ступор, — оправдываясь, ответила Пейшенс.

Прохладный апрельский ветерок наполнил воздух запахом жимолости и сирени. Время работать. Он внимательно посмотрел на ее строгую муслиновую ночную сорочку, прежде чем знаком приказать Пейшенс расстегнуть ее, чтобы он мог добраться до ее забинтованной руки.

С тяжелым вздохом она повернулась к нему спиной, пока расстегивала пуговицы, и осторожно вытащила поврежденную руку из рукава. Забавляясь, он наблюдал, как она прижимает к себе рубашку, явно не желая показывать больше, чем необходимо.

Брайс поставил поднос себе на колени и наклонился к Пейшенс. Пока он разматывал старый бинт, обрабатывал рану и делал новую повязку, каждый раз касаясь переда ее сорочки, он чувствовал ее затвердевший сосок.

— Ну, вот и все, — сказал он, перевязав рану. — Еще один день в постели, и боль пройдет. А если усилится, я пришлю лауданум.

— Уверена, что завтра я буду чувствовать себя гораздо лучше, и очень хотела бы приступить к своим новым обязанностям.

— Посмотрим, — уклончиво ответил Брайс, вспоминая о поцелуе на полу позапрошлой ночью. Интересно, помнит ли она. У него не было причин оставаться, но ему не хотелось уходить, не ощутив снова вкуса ее губ.

Она с готовностью приняла его поцелуй, но ему пришлось остановиться прежде, чем присоединиться к ней в постели, хотя Брайс знал, что они оба этого хотят.

Так и не придумав подходящего объяснений своему поведению, он судорожно сглотнул и выпалил:

— Я хотел посмотреть, так же ли сладок ваш поцелуй, каким он запомнился мне с позапрошлой ночи.

Потрясенная Пейшенс распахнула глаза. Он кивнул:

— Чем больше я практикуюсь, тем лучше целуюсь. Не так ли?

— Я попросила бы вас, милорд, найти себе другую партнершу для практики. Мне не нужен дальнейший инструктаж, и я не хочу его, — заявила Пейшенс, вскинув подбородок.

— А я уверен, что вам нужен… — он помолчал, — дальнейший инструктаж.

С этими словами он вышел из комнаты.