Непреодолимо

Глава 6 Мак

Метель разыгралась по полной. Дороги были ужасны, и движение было затруднено. Обычно дорога между моим домом и Кловерли занимала всего пятнадцать минут, но сегодня она заняла почти два часа. Я сжимал руки в кулаки и бормотал проклятия. Не только снег и лед замедляли движение, мне дважды приходилось останавливаться и помогать другим водителям. Одна женщина застряла в канаве, а какой-то парень выехал на обочину, пытаясь слишком быстро войти в поворот.

К тому времени, когда я въехал в гараж на заднем дворе дома, где мы жили, маленький "Фольксваген" Фрэнни уже приткнулся к обочине, а я был напряжен, раздражен и голоден.

Но как только я шагнул через заднюю дверь, запах вывел меня из равновесия. Когда я вдохнул, мой желудок заурчал от предвкушения.

— Папа! — крикнула Фелисити, подбегая ко мне. — Ты дома! — Она обхватила меня за талию и прижалась ко мне.

Несмотря на то, что на полу лежал снег я обнял ее в ответ, не попросив подождать, чтобы я мог снять пальто, сапоги и перчатки. Всякий раз, когда я опаздывал, девочки реагировали таким образом, и я часто думал, не было ли это отчасти беспокойством, о том что я не вернусь домой, не брошу ли я их так, как, по сути, бросила их мать.

— Я дома. Ух ты, как здесь вкусно пахнет.

— Мы приготовили чили. Фелисити подняла на меня глаза и улыбнулась. — И макароны.

Макарон, — сказала Фрэнни стоя у плиты с преувеличенным французским произношением. И если ты не перестанешь называть их макаронами, я больше никогда не приду их готовить.

По тому, как девочки захихикали все сразу, а это был мой самый любимый звук в мире, я понял, что это уже была какая-то шутка между ними. Мое настроение еще больше поднялось. — Что бы это ни было, оно так хорошо пахнет, что мой живот рычит как медведь.

Фелисити прижала свое ухо к моему животу. — Так и есть. Ты прав. Затем она посмотрела на Фрэнни. — А ты знаешь, что у моего папы есть волосы на животе?

Фрэнни разразилась смехом, а я задумался о том, чтобы задушить своего среднего ребенка. — Спасибо, Мэвис. Я уже говорил, тебе сегодня, что у тебя дурацкая стрижка?

Она покачала головой. — Нет.

— Ну, так и есть. А теперь дай мне снять сапоги и пальто, чтобы я мог поесть, хорошо?

— Хорошо.

Я снял сапоги и оставил их на ковре в прихожей рядом с четырьмя другими парами обуви, бросил перчатки и шапку на маленькую скамеечку возле двери и повесил пальто. Пока меня никто не видел, я провел пальцами по волосам, пытаясь восстановить ущерб, нанесенный двухчасовым ношением шапки.

Когда я вошел на кухню, Уинни сразу захотела меня обнять. — Привет, папочка.

— Привет. Давно не виделись. Я взял ее на руки, и прижал к груди.

Через ее плечо я с недоверием осмотрел место происшествия. На кухне было гораздо чище, не такой я оставил ее сегодня утром. Никто не смотрел в экран телевизора. На кухонном столе, за которым сидела Милли, стояла тарелка с бледно-желтыми пирожными макаронс.

— Эти штуки потрясающие, — сказала она мне с набитым ртом. — И они без глютена! Мы использовали миндальную муку.

— У меня была миндальная мука? — спросил я, с удивлением.

— Мы с Уинни заехали в магазин по дороге сюда, — сказала Фрэнни, помешивая чили.

Мой желудок снова заурчал. — Дай мне знать, сколько я должен тебе за продукты.

— Не беспокойся об этом. Она подмигнула мне через плечо, отчего я весь задрожал.

— Папа, а ты знаешь, что у макарон есть ноги? — спросил Уинни, заставив Фрэнни рассмеяться.

— Представляю себе, — сказал я, усаживая ее на пол. — Девочки, вы уже поужинали?

Милли кивнула, закатив глаза. — Да, и я сделала домашнее задание и позанималась на пианино.

Фрэнни стояла ко мне спиной, и я наблюдал, немного пораженный, как она кладет чили в тарелку. — Где мои настоящие дочери и кто эти самозванки? — спросил я.

Она повернулась ко мне, на ее лице была улыбка, а в руках — дымящаяся тарелка.

— Вот. Это для тебя.

— Спасибо. Выглядит потрясающе. Взяв тарелку у нее, я обошел стойку и опустился на стул рядом с Милли.

— Могу я предложить тебе что-нибудь выпить? — спросила Фрэнни, положив передо мной салфетку и ложку.

На самом деле мне хотелось пива, но я подумал, что лучше не пить, так как мне придется везти ее домой. — Может, воды, но я могу взять. Я снова начал вставать.

— Принесу. Садись. Она сочувственно посмотрела на меня. — Ты только что приехал, и поездка должно быть была стрессовой.

— Да.

Забыв на мгновение о том, что я голоден, я смотрел, как она берет стакан из буфета и наполняет его, выглядя совершенно по-домашнему на нашей кухне. Она поставила воду передо мной, пока Уинни и Фелисити прыгали по кухне, рассказывая мне обо всем, что они приготовили.

— Я помогала нарезать болгарский перец, — с гордостью сказала Фелисити. — А в чили есть тыква!

— Я посеяла муку, — объявила Уинни.

— Просеяла, — поправила Фрэнни.

— А я отделила желтки от белков для макаронс, но я испортила первую пару и потратила несколько яиц, — сказала Милли с виноватым выражением лица.

— Все в порядке, Милли. — Фрэнни оперлась локтями на столешницу напротив нас и улыбнулась моей старшей дочери. — Это сложно и требует практики. Раньше я тоже постоянно ошибалась. А ты отлично справилась, убедившись, что тесто достаточно перемешано. Наше безе было идеальным, а это большой подвиг для первого раза.

Она переоделась из рабочей рубашки в свободный серый свитер, который как бы спадал с одного плеча, обнажая что-то белое и кружевное под ним.

Я быстро опустил глаза на свою еду и сосредоточился на ней. На самом деле, я набросился на первую тарелку чили, которую дала мне Фрэнни, так быстро, что обжег язык, но мне было все равно. Оно было горячим и вкусным, с курицей и овощами.

— Папочка, можно мы посмотрим Энди Мака? спросила Милли, спрыгивая со стула. — Фрэнни сказала, что мы должны подождать, пока ты вернешься домой, чтобы посидеть перед телевизором. Я кивнул девочкам. — Все в порядке.

Дети ушли в гостиную и включили телевизор, пока я выскребал дно своей тарелки. Когда все до последнего кусочка было съедено, я отложил ложку и положил руки на живот. — Боже, это было вкусно.

— Есть еще, — предложила Фрэнни.

— Продано. Схватив свою пустую тарелку, я соскользнул со стула и обошел стол. Еще одну тарелку, а потом я отвезу тебя домой.

— О, тебе не нужно везти меня домой, — сказала она, когда я шел мимо нее к плите, стараясь, чтобы мое тело не касалось ее.

— Я обещал твоей маме, что привезу тебя. Я снял крышку с кастрюли с чили и зачерпнул еще в свою тарелку. И за рулем сейчас сложно. Я бы не хотел выпускать тебя на дорогу, особенно когда ты так много для меня сегодня сделала. Хотя меньше всего мне хотелось снова выезжать на дорогу. Мне пришлось бы взять с собой девочек, так как из-за метели дорога была слишком долгой, и я не мог оставить их одних.

— Ничего особенного. Я наслаждалась этим. Мои дни на работе могут быть довольно однообразными, особенно зимой, когда в гостинице малолюдно.

Я положил крышку на кастрюлю и снова обошел ее, заняв свой стул. — Тебе нравится работать на ресепшен? Есть ли в Кловерли другая работа, которая тебя интересует?

Она пожала плечами и снова облокотилась на столешницу. Хлоя предложила мне управлять дегустационным залом в Траверс-Сити, но на самом деле я не так уж много знаю о вине. Мне лучше работать в гостинице. Мне нравится работать с едой, особенно с выпечкой.

— Судя по тому, что я слышал, у тебя это замечательно получается — и судя по тому, что я пробовал, конечно. Ты когда-нибудь думала об открытии пекарни?

Ее глаза опустились на руки. — Немного.

— И?

Она не ответила сразу. — Не знаю. Чтобы начать бизнес, нужно много времени и денег, а я не очень… авантюрная. Не думаю, что из меня получится хороший предприниматель.

— Я думаю, ты сможешь сделать все, что захочешь, — сказал я ей.

— Правда? — Она подняла глаза и мягко улыбнулась, заставив мое сердце пропустить несколько ударов.

— Правда.

— Думаю, я могла бы поговорить с отцом, — сказала она со вздохом. — Но у моей мамы будут проблемы с этим.

— Почему?

Она выпрямилась и прислонилась спиной к острову, слегка закатив глаза. — Ничего особенного, на самом деле, но я родилась с пороком сердца, из-за которого у меня немного повышен риск сердечного приступа, веришь или нет, поэтому она всегда беспокоится о стрессе и его влиянии на меня.

— Я этого не знал, — сказал я, понимая, что, вероятно, есть много вещей о ней, которые я не знал, но хотел бы знать. — Ты сейчас в порядке?

— Да, у меня были операции, чтобы исправить проблему, когда я была моложе, но моя мама всегда была чрезмерно заботливой — оба моих родителей, на самом деле. Хотя врачи говорят, что я в порядке, мне кажется, что родители смотрят на меня и видят больного ребенка.

Положив ложку в пустую тарелку, я отнес ее к раковине. — Как отец, я могу это понять. Мы не можем не видеть в наших детях невинных, беспомощных младенцев, которые нуждаются в нашей защите.

— Ну, я не ребенок, — огрызнулась она. И я не хочу, чтобы со мной обращались как с ребенком.

Я повернулся и удивленно посмотрел на нее. Я никогда не слышал, чтобы она говорила сердито. — Прости меня, Фрэнни. Я не имел в виду, что ты ребенок. Я имел в виду, что отцу трудно отпустить ребенка. Мысленно мы понимаем, что не нужны нашим детям, хотим чтобы они могли проложить свой собственный путь в мире, но в душе мы не можем прекратить попытки уберечь их от ошибок. Мы никогда не хотим, чтобы дети пострадали.

Она вздохнула. — Прости. Я не хотела срываться на тебе. Я поссорилась с мамой, и… я просто немного устала от того, что меня все время воспринимают как ребенка. Я хочу, чтобы меня воспринимали как взрослого человека, способного принимать собственные решения. Понимаешь?

В тот момент я понял, как хорошо она выглядела, стоя на моей кухне, вздорная и взвинченная, немного розового на ее щеках, немного кожи, показавшейся там, где ее топ соскользнул с плеча. Я хотел укусить ее.

Я прислонился спиной к раковине, ухватившись за край столешницы. — Я тебя понимаю.

— Я имею в виду, мне двадцать семь лет. Она сделала шаг ближе. — Разве ты не думаешь, что я должна иметь право на несколько ошибок?

Поговорим об ошибках. В два шага я мог бы преодолеть расстояние между нами. Взять ее на руки. Прижаться губами к ее губам и почувствовать, как ее грудь прижимается к моей. Но я не стал этого делать.

Может, она и не была ребенком, но ей было всего двадцать семь — на целых десять лет моложе меня. Она была дочерью босса. Она была няней. Она была здесь, делая мне одолжение.

И она доверяла мне.

У меня не было не единого шанса.