Непристойное предложение

Глава 10

Так как я не исходила из того, что Фриц станет контролировать наше поведение и контакты два вечера подряд, то на следующий вечер взяла телефонную карту Оливера, отправилась к описанной уже телефонной будке и позвонила домой. Было чуть больше десяти часов вечера, на улице еще не совсем стемнело, но, похоже, в белой гостевой комнате уже горели белые свечи, создавая романтический полумрак.

Весь день было довольно жарко, лишь к вечеру немного похолодало. Впрочем, термометр на лоджии все еще показывал около тридцати градусов. Довольно жарко, чтобы кувыркаться в кровати.

После третьего гудка Эвелин сняла трубку.

— Мне очень жаль, что беспокою так поздно, — недружелюбно сказала я. — Но мне совершенно необходимо еще раз переговорить со Штефаном. Относительно нашего налогового инспектора, это очень важно.

— Мне тоже очень жаль, — в тон мне ответила Эвелин. — Но Штефана не-е-ет рядом.

Кто бы поверил! Я сделала вид, что не поняла.

— Тогда позови его, пожалуйста! Это действительно очень важно, — угрюмо проговорила я.

Преимущество нашего старого телефона заключалось в том, что его нельзя было носить по дому. И Штефану придется встать с белоснежной кровати, чтобы поговорить со мной. Может быть, он уже успел снять пижаму и швырнул ее рядом с кроватью. Тьфу!

— Я не могу его позвать, Оливия, — нетерпеливо возразила Эвелин. — Его нет дома.

— Да? А где же он?

— Он сказал, что должен еще поработать, — ответила Эвелин. Я форменным образом слышала, как она пожимает плечами. — Позвони ему в офис.

Ха! Дешевый трюк. В трубке я отчетливо слышала посторонний шум. Вероятно, Штефан пытался отыскать свою пижаму.

— Да, я так и сделаю, спасибо, — ледяным тоном заметила я. Она должна осознать, что я в курсе всего. — И извини еще раз за поздний звонок.

— Ничего, — сказала Эвелин. — Господин Какабульке и я все равно еще заняты работой. Он монтирует новые дверцы на кухонные шкафы, а я подбираю подходящий тон краски. Я думаю, что чисто-белый будет слишком ярок, поэтому скорее всего остановлюсь на ванильном, ты не возражаешь?

Я думала совершенно о другом.

— Господин Кабульке все еще на работе? — недоверчиво спросила я. — В такую пору?

Часы на аптеке напротив показывали 22.20, мне хотелось задушить Эвелин.

— Не беспокойся, — успокоила меня она. — Он делает все бесплатно. — Она понизила голос. — Я думаю, ему не очень хочется идти домой: его жена — настоящая ведьма. — На заднем фоне послышалось какое-то бормотание. — Все в порядке, господин Какабульке?

— Мне осталось только снять п-п-подоконник, — раздалось в трубке нечто, очень похожее на г-г-голос господина Кабульке. — Но это мы сейчас од-д-долеем.

Или они используют имитатор голосов, или господин Кабульке действительно еще был там и занимался дверцами.

— Ну, тогда приятного вечера. — Слегка обескураженная, я повесила трубку.

Несколько минут я задумчиво смотрела на аппарат, затем решительно набрала номер офиса. Однако там работал лишь автоответчик.

«Вы позвонили, когда наш рабочий день уже закончился, — услышала я голос Штефана. Несмотря на сухость и официальность текста, звучал он очень сексуально. Я, полная страстного желания, слушала его. — Вы можете сообщить свое имя, цель звонка и контактный телефон, и мы обязательно перезвоним вам в ближайшее время».

Ах нет, нет. Цель звонка была не до конца ясна и мне самой. Если бы Штефан снизошел до того, чтобы ответить лично, я скорее всего просто сказала бы ему: «Я очень хотела услышать твой голос».

Где же его носит? Может быть, играет со своим другом Адамом в сквош? Но на улице все еще было тридцать градусов. Жарковато для сквоша.

На карте еще оставались деньги, и я решила позвонить Элизабет. К счастью, она не улеглась спать. Неудивительно при такой температуре воздуха.

— Что ты делаешь? — плаксиво спросила я.

— Мы с Ханной сидим в детском бассейне и пьем розовое вино, — сказала Элизабет. — Мы решили переночевать прямо здесь.

— Звучит освежающе.

— Да, заходи, — предложила Элизабет. — Еще одно место у нас найдется. И есть еще достаточно колотого льда. Мы бросаем кубики в бокалы и в купальники.

— Друг другу?

— Нет, каждая себе, — ответила Элизабет и хихикнула.

Я вздохнула:

— Элизабет, Штефана нет дома, и в офисе его тоже нет.

— Да, но это совершенно ничего не значит, — ответила Элизабет. Похоже, розовое привело ее в прекрасное расположение духа. При прочих условиях она бы уже начала нервничать и злиться на меня, едва услышав имя Штефана. — При такой жаре он совершенно спокойно мог предпринять вылазку на Баггерзее. Ох, ты думаешь, что он отправился в путь с Эвелин?

— Нет, — сказала я. — Она с господином Кабульке продолжает делать ремонт у нас на кухне.

— Тогда тем более все прекрасно.

— Нет, не прекрасно, — всхлипнула я. — У меня такое чувство, что Штефан вообще не хочет больше со мной общаться. Я даже не знаю, где он проводит сегодняшний вечер. Может быть, Эвелин солгала и он все-таки дома, но не захотел со мной разговаривать. У него, мне кажется, возрастной кризис.

— Ах, я так не думаю. Он просто мужчина, а мужчины время от времени начинают дурить, — заметила Элизабет. — Кризис наступает позже, правда, Ханна?

— Мужчины — те еще бестии, — услышала я голос Ханны. — Они появляются только тогда, когда вся работа уже сделана.

— Она немного перебрала, — пояснила Элизабет. — А Эвелин, значит, ремонтирует вашу кухню? Ненормальная. Но тебе действительно повезло.

— Да, но за это я, кажется, скоро потеряю мужа.

— Не оставляй своего мужа, он скоро опять будет в моде! — захохотала Ханна.

— Она как раз не собирается его оставлять, Ханна.

— Это хорошо, потому что женщина без мужчины — все равно что рыба без трактора, — выдала Ханна и икнула.

— Велосипеда, Ханна, велосипеда.

— Зачем я в это ввязалась? — вздохнула я. — У меня с самого начала было плохое предчувствие. Из-за этого миллиона у меня разрушится семья.

— Ты все видишь в черном цвете, — сказала Элизабет. — Есть тысячи самых убедительных причин, позволяющих объяснить отсутствие Штефана дома.

В трубке что-то пискнуло.

— Телефонная карта кончилась, — сообщила я. — Только, пожалуйста, назови мне хоть одну причину из этой тысячи, тогда я успокоюсь.

— Итак, — произнесла Элизабет, но в этот момент в трубке наступила тишина.

Я опечаленно повесила ее. Ах, что же со мной стало! Я чувствовала себя, как бедный муж Деми Мур, когда он осознал, что миллиона ему не видать.

Но в следующий момент у меня возникла спасительная мысль: а что, если Штефан совсем не собирался ложиться с Эвелин в постель, а так же, как и я, отправился на поиски телефонной будки, из которой мог бы мне позвонить? Довольно логично, не так ли?

Двое мужчин, стоявших на противоположной стороне улицы у входа в ирландский паб, показались мне подозрительно знакомыми. Да, конечно, блестящая в свете фонаря загорелая лысина одного и огромные уши другого не узнать было невозможно. Я стремительно направилась в сторону дома.

— Выглядишь отвратительно, — заявила Петра на следующее утро.

Было все еще нестерпимо жарко. Воздух за ночь не успел остыть. Никто в Германии не спал в эту ночь нормально, за исключением тех немногих счастливчиков, у которых дома были кондиционеры. Сама Петра выглядела так, словно медленно таяла на этой жаре. Было еще только половина девятого, а тушь на ее ресницах уже начала расплываться. И настроение у Петры было отвратительное.

— В самом деле. Суперотвратительно, — настаивала она. — Тебе следует сделать что-то со своими волосами.

— Да, при первой же возможности ты отведешь меня к своему парикмахеру, — предложила я.

У нее на голове снова была целая гора детских косичек.

— А еще обувь. В этой у тебя будет невероятный запах от ног! Ужас!

Ну, предположить, что при такой жаре мои ноги будут благоухать ароматом роз в течение всего дня, было верхом глупости. Но для решения этой проблемы в конце концов есть душ. Петра же, похоже, выливала на свои ступни и утром и вечером литры всяких средств от запаха пота, потому что весь магазин пропах этими ароматами.

— Я никак не могу понять, что находит в тебе твой муж, — сказала она, возвращая меня к теме моих страданий.

Штефан, конечно, не пытался позвонить мне, какая разница, что мои размышления на этот счет были так логичны. Оливер подтвердил, что телефон за весь вечер не позвонил ни разу. Я легла в постель в ярости.

— Женщины вроде тебя — позор всего женского рода, — заключила Петра.

Так дальше продолжаться не могло.

Я прошла мимо Петры в кабинет. Штефан сидел перед компьютером. Я была по горло сыта необходимостью его расчетов! Но на экране монитора не было и следа какой-нибудь бухгалтерской программы. Только информация о какой-то вакансии. Кто-то искал руководителя в отдел маркетинга своей фирмы, если я точно успела разглядеть текст на экране.

— Что это значит? — спросила я вместо приветствия.

Штефан обернулся ко мне.

— Закрой, пожалуйста, дверь, а то весь горячий воздух пойдет сюда.

Я толкнула дверь ногой, чтобы она захлопнулась сама. В кабинете царила приятная прохлада, потому что работал вентилятор.

— Где ты был вчера вечером? — спросила я.

— Вчера вечером? — Штефан посмотрел на меня как на инопланетянку. — Во сколько?

— В… это не важно, где ты был?

— В доме нечем было дышать от запаха краски, и я вышел на воздух.

— И куда?

— Олли, что это значит? Ночью было нестерпимо жарко, и мне был нужен свежий воздух.

— Где ты был?

Штефан покачал головой.

— Ты больна, знаешь ли!

— В кабинете тебя, во всяком случае, не было. Я звонила туда.

— Однако я был здесь, — сказал Штефан. — Просто не подходил к телефону. Но если бы я знал, что это ты…

— Кто же это еще мог быть? — ехидно спросила я.

— Может быть, тот, кому захотелось после восьми вечера сюда просто так позвонить, — резко сказал Штефан. — Чтобы просто так проиграть миллион евро. Ты действительно сошла с ума — звонить мне сюда в такое время! Ты же знаешь, что наши старые мешки везде и всюду имеют глаза и уши. Речь идет не о тебе одной, а о нас всех, ты понимаешь?!

Ему удалось победить меня моим же оружием. Я почувствовала себя отвратительно. Да, я не имела права звонить.

— Я так тосковала, — жалобно произнесла я, что, впрочем, было наполовину ложью.

Лицо Штефана несколько смягчилось.

— Ах, пышечка, ну надо немного потерпеть. Еще четыре месяца, и мы сделаем это.

— Да, — вздохнула я.

— Мы начнем совершенно новую жизнь, — сказал Штефан. — Ты и я — мы совершим новый прорыв.

— Да, — неуверенно сказала я.

Что он имел в виду, говоря это? Немного обновить жизнь — да, это соответствовало моим представлениям.

Мой взгляд упал на монитор. На экране появилась заставка: компьютерные рыбы, плавающие туда-сюда.

— Почему ты ищешь новую работу? — спросила я.

— Работу вообще, ты имеешь в виду? — уточнил Штефан. — Нет, я пока не ищу, просто оцениваю свои шансы.

— Но почему?

— Олли-Молли, я не раз объяснял тебе ситуацию: этот магазин скорее мертв, чем жив.

— И совсем не мертв, — гордо возразила я. — Как только Оливер запустит в производство свое новое шоу, у нас будет самый лучший питомник в Германии. Мы тогда сможем организовать собственную службу рассылки посадочного материала.

— Ах, Олли, — заметил Штефан, — как же ты наивна! Идут небеспочвенные разговоры о том, что наш строительный супермаркет откроет будущей весной отдел садоводства. И если это правда, ни одна свинья к нам не пойдет. Это же глупо держаться за то, чему уже вынесен смертный приговор. У тебя это никак не укладывается в голове.

— Даже если отдел откроется, это ничего не означает, — парировала я. — Ты же сам знаешь, как все бывает в этих строительных супермаркетах: плохое качество, никаких консультаций и примитивный набор посадочного материала в виде двух облезлых терракот, — ни один из наших постоянных клиентов туда не пойдет.

Штефан удрученно посмотрел на меня.

— Ты просто не хочешь посмотреть реальности в лицо, — вздохнул он.

— Нет, — запротестовала я. Такой реальности в лицо я смотреть действительно не хотела. — Послезавтра мы с Оливером идем к руководителю телекомпании. Я должна туда пойти, чтобы ответить на чисто специальные вопросы. Там же полнейшие дилетанты, которые не могут отличить грушу от яблони. И если нам удастся окончательно убедить директора программ, то уже этой осенью будет готов пилотный выпуск. И это не утопия. Может быть, я даже получу гонорар как консультант.

Но Штефана моя речь нисколько не впечатлила.

— Я надеялся, что ты проявишь больше благоразумия, — только и сказал он.

— А я думаю, ты останешься в дураках, — сказала Эвелин.

Она бесшумно проникла в кабинет, вся словно сошедшая с картинки модного журнала в белоснежном летнем платье и сандалиях а-ля Римская империя.

— Ты что, не могла постучать? — довольно грубо спросил Штефан.

— Но это в большей степени вопрос желания, а не возможности, — ответила Эвелин.

— Это в большей степени вопрос вежливости, — уточнил Штефан.

Я переводила взгляд с одного из них на другого. Что, черт возьми, между ними произошло? Они о чем-то поспорили?

— Я хотела кое-что тебе показать, — обратилась ко мне Эвелин.

— Я предупреждаю тебя, Эвелин, — строго произнес Штефан и скрестил руки на груди.

— О чем? — спросила я. — Что Эвелин не должна мне показывать?

— Кухню, — сказала Эвелин и коварно улыбнулась. — Не беспокойся, Штефан, ее я покажу только тогда, когда она будет готова. Нет-нет, я лишь хотела показать Оливии мои томаты.

У Штефана глаза полезли на лоб.

— Томаты?

— Да, томаты, — ответила Эвелин и уставилась на Штефана.

Я почему-то была уверена в этот момент, что оба скрывают от меня что-то. И речь здесь шла вовсе не о кухне.

— О, они уже зацвели, твои томаты? — спросила я.

— Еще как, — подтвердила Эвелин. — И это упоительно.

— Я иду, — объявила я, бросая последний долгий взгляд на Штефана.

Он выглядел озабоченным. Он боялся, что Эвелин попытается мне рассказать об их связи? Ну, тогда это еще вопрос, кто из нас больше боится, он или я.

Эвелин взяла меня под руку. Когда мы проходили через торговый зал, Петра снова держала в руках баллончик с дезодорантом.

— Разве вы не знаете, что эта штука очень токсична? — спросила Эвелин.

— Я не вдыхаю пары.

— Это хорошо, — сказала Эвелин. — Нет ничего глупее, чем продолжать шепелявить в солидном возрасте, да к тому же иметь такой отвратительный вкус в отношении одежды.

Мы уже успели выйти за дверь, прежде чем Петра сообразила, что ее только что откровенно поставили на место. Если она вообще это сообразила.

— Это было очень жестоко, — заметила я.

— Хотела бы на это надеяться, — ответила Эвелин.

В оранжерее номер пять нас встретил резкий пряный запах. Большинство кустов стояли в полном цвету. Это были невообразимо красивые красно-коричневые цветки — множество на каждом кустике. Я осторожно прикоснулась кончиком пальца к одному из них.

— Скоро, — сказала Эвелин, — скоро они созреют. Тогда их надо будет срезать и высушить.

— Я не думала, что тебе это удастся, — сказала я. — И что все пойдет так быстро.

— А я не понимаю, почему люди этим не занимаются, — проговорила Эвелин. — Оранжерея или старая теплица, несколько хороших светильников, и дело пойдет. Все могли бы стать миллионерами.

— Если бы не было этих глупых, глупых законов, — вздохнула и указала рукой на цветущую клумбу. — Сколько ты думаешь получить за это?

— Три тысячи евро за килограмм, — сказала Эвелин. — Если я продам все оптом. Если бы у меня была смелость продавать по граммам, то под конец сумма удвоилась бы.

— Я имела в виду не деньги, — уточнила я, — а срок. На сколько лет тебе здесь наросло?

— Ах ты об этом? Ну, я думаю, что пришлось бы немножко побродить по тюремной камере, — весело прощебетала Эвелин. — И тебе тоже. Не хочешь ли посмотреть кухню? Она почти готова. Господин Кабульке работает там день и ночь. Но зато даже его жена признала, что все сделано мастерски.

— Его жена была здесь?

— Она приходит чаще, чем раньше, чтобы посмотреть, чем занимается ее муж, — ответила Эвелин. — Мне кажется, она немного ревнует. Но она оказалась очень милой женщиной. Ты знала, что в свободное время она расписывает керамику?

— Нет, — призналась я.

— Ну вот, должна тебе сказать, это выглядит довольно оригинально. Может быть, несколько кричаще, но сделано очень качественно. Я думаю привлечь госпожу Кабульке во время ремонта вашей ванной комнаты.

Мне лишь осталось спросить про себя, откуда у Эвелин такое количество энергии.

Директор программ переносил заслушивание нашей с Оливером концепции раза четыре, но наконец назначил точную дату. Я полностью освободила этот день, чтобы быть рядом с Оливером в качестве эксперта, если возникнут вопросы, чисто профессиональные, на которые смогу ответить только я. Я надела черный брючный костюм, подходивший по стилю в любых обстоятельствах, и черные туфли на высоких каблуках, которые позволяли мне казаться не такой маленькой.

— Ты выглядишь потрясающе, — сказал Оливер, когда парковал машину на стоянке рядом с телецентром. — Впрочем, к сожалению, не очень похожа на садовода.

— Если директор программ мне не поверит, я покажу ему свои бицепсы, — сказала я. — И ногти, это убедит кого хочешь. Ты волнуешься?

— Немного, — признался Оливер. — А ты?

— Только за тебя, — сказала я. — Я знаю, что концепция очень хороша, и надеюсь, что и Дюрр это признает.

Секретарша директора, очевидно, была поклонницей творчества Оливера, а также иностранных слов, которые она вставляла в разговор слишком часто и не всегда верно.

— Мой самый любимый корреспондент, господин Гертнер! Вчерашний вечер снова был, о да, exorbitant![23] Впрочем, и ваше садовое шоу тоже меня очаровало. Я уже несколько раз копировала вашу концепцию и один экземпляр утащила домой!

— Спасибо, — смущенно произнес Оливер.

— Вы знаете, у меня тоже есть небольшой садик, который срочно требует преобразований, — сказала секретарша и засияла. — Что я могу для вас сделать?

— У нас назначена встреча с господином Дюрром, на одиннадцать. По поводу нашего шоу.

— О, мне очень жаль, но господина Дюрра нет в офисе. — Секретарша открыла календарь встреч, лежавший перед ней на столе. — Когда вы уточняли с ним дату встречи?

Я смотрела на нее с легким недоумением, но Оливер, казалось, хорошо ее понимал.

— На прошлой неделе.

Секретарша сочувственно покачала головой:

— Мне так жаль, но вы далеко не первый, с кем происходит нечто подобное. Он действительно настоящий гений, корифей в своей области. Но вряд ли разумно оговаривать встречи с ним персонально. Он в большинстве случаев забывает сообщить мне об этих договоренностях, и я не заношу их в календарь встреч. А то, что не попадает в календарь, можно считать несуществующей договоренностью. Это было что-то важное?

— Конечно, — сказала я.

Этот «корифей» сначала постоянно переносил встречи, а затем просто о нас забыл.

Оливер лишь удрученно смотрел на секретаршу.

— Гм, — произнесла она. — Раз уж вы здесь, я дам вам один совет: шеф после обеда будет находиться в студии номер три на записи программы. Там у вас может появиться возможность между делом переговорить с ним.

— Спасибо, — сказал Оливер. — Я подумаю над, этим предложением.

— Над чем тут думать? — спросила я его уже в коридоре. — Это был действительно неплохой совет. И если «корифей» сам не идет к Гертнерам, то Гертнеры придут к «корифею».

Оливер рассмеялся:

— Хорошо. В крайнем случае хоть посмотришь, как выглядит телевизионная студия изнутри.

Но пока мы дошли до студии, мои ноги, не привыкшие к таким высоким каблукам, начали гореть от напряжения. Коридоры телецентра казались бесконечными.

— Я не думала, что у вас такая большая телекомпания, — устало сказала я.

— Не маленькая.

Студия номер три располагалась в огромном некрасивом зале, и мы долго блуждали там среди осветительных приборов, кулис, кабелей, трибун и бесконечного множества людей. Оливер, казалось, знаком с большинством из них. Он отвечал на приветствия справа и слева, сопровождая возгласы одним им понятными жестами.

Операторы, кабельщики, рабочие за кулисами, режиссеры, редакторы, осветители, ассистенты, гримеры — всех мы успели поприветствовать, а они успели поприветствовать нас, только директора нигде не было видно.

Я бросила исполненный тоски взгляд на красный угловой диванчик, стоявший на сцене и окруженный бумажными кулисами.

Сесть на него и спокойно наблюдать за всем происходящим было куда приятнее, чем быть составной частицей этого бесконечного броуновского движения.

— Но он же должен быть где-то здесь, — сказал Оливер.

Однако ни один из пяти операторов, стоявших рядом с пятью огромными камерами, не видел директора.

Оливер выглядел расстроенным.

Из одной кулисы вышел светловолосый мужчина с оттопыренными ушами. Несмотря на свои уши, он мог бы выглядеть очень привлекательно, если бы не толстый слой грима у него на лице.

Он показался мне очень знакомым.

Оливер определенно хорошо знал этого человека.

— Привет, Джо.

Джо, Джо — знала ли я кого-нибудь по имени Джо? Иоахим? Иоганн? Йозеф?

— Привет — стресс, стресс, стресс! — простонал загримированный. — Через час начинается съемка, хаос, хаос, хаос. Полностью обновленный ток-концепт, новая студия, новая команда, а мы еще не сделали ни одного пробного дубля. Что ты здесь делаешь? Тоже привлекли?

— Я ищу Дюрра, — сказал Оливер. — У нас с ним назначена встреча.

— Дюрр недавно просвистел куда-то, — сказал загримированный. — Он, конечно, хотел присутствовать при этом, такой важный день для моего шоу. Поэтому отменил все свои встречи. Но мы должны были начать еще несколько часов назад.

— В самом деле! — с возмущением произнесла я. Этот программный директор, как мне казалось, совершенно не считался со временем других людей.

Загримированный оценивающе посмотрел на меня.

— Вы — мой оппонент?

— Нет, — ответила я. Что он хотел сказать этим «оппонент»? — Но я откуда-то вас знаю.

— Ах нет! — Это прозвучало весьма невежливо.

— Конечно, ты его знаешь, — сказал Оливер и успокаивающе улыбнулся мне. — Джо Линдер — «Шоу в одиннадцать».

Я покачала головой:

— Нет-нет, я знаю его откуда-то еще.

Загримированный уже давно повернулся к своим людям и кричал на них:

— Что на этот раз? Если я сейчас же не начну, то войду в кадр совершенно неподготовленным. Это что — умысел? Куда подевались оппоненты? Я сейчас уйду в гримерную еще на десять минут, и когда вернусь сюда, в этом кресле будет сидеть мой первый оппонент. Или я отверну вам всем головы. Ясно?

С развевающимися на ходу ушами он снова исчез за кулисами.

— Замечательно, — пробормотал один из операторов.

— Да, и про меня он совсем забыл, — пробурчала молодая дама со стянутыми в хвост волосами и тотчас исчезла за кулисами.

— Про меня тоже. Меня он и в прошлый раз оскорбил и спрашивал, не настали ли мои критические дни, — сказала вторая дама и последовала за первой.

— Дерьмо, — сказал второй оператор. — Сегодня все катится в тартарары. И у всех баб — критические дни.

— И среди зрителей одни полумертвые пенсионерки. — Первый оператор оценивающе бросил взгляд на трибуну. Затем его взгляд остановился на мне: — Слушайте, а как насчет вас? Не могли бы вы быть столь любезны и стать оппонентом Джо Линдера для пробы? Только для пробы?

— Но мы здесь для того, чтобы найти директора программ, — смутилась я.

— Потрясающе, вы даже говорить умеете, — сказал первый оператор. — Без диалекта. И у вас во рту нет этой дурацкой резинки. Идите же, Гельмут пристегнет вам микрофон.

— Программный директор все равно куда-то убежал, — сказал Гельмут.

— Но… — пыталась протестовать я.

Однако Оливер сказал:

— Все нормально. Из нашей встречи сегодня все равно ничего не получится. А кресла там такие удобные.

Гельмут закрепил у меня на брюках маленький передатчик, а милый оператор тем временем объяснил мне тему сегодняшнего ток-шоу:

— Мы рассуждаем о детях и карьере и как женщинам удается совмещать то и другое и при этом быть счастливыми. Вы можете выбрать, кем бы вам хотелось быть — истинно деловой женщиной с пятью детьми, одним из этих глупых политиков, которые даже не умеют толком говорить по-немецки, есть еще вариант экс-модели, которая, нарожав детей, ушла из модельного бизнеса и работает служащей патентного бюро или чего-то там еще. Кем вы хотите представиться?

— Тю, — сказала я и втянула живот, пока Гельмут просовывал под блузкой провод от микрофона. — Уж если я могу из чего-то выбирать, то политик из меня никогда не получился бы. Я думаю, мне больше подойдет роль бывшей модели, которая стала служащей.

Гельмут подвел меня к креслам на съемочной площадке.

— Скажите что-нибудь просто так, — попросил он меня.

— Я должна смотреть в камеру?

— Не думайте о камере вовсе — мы делаем собственную пробу. Вам нужно лишь мило болтать с Линдером, — сказал первый оператор. — А пока его нет, вытяните ноги и посидите спокойно.

Это предложение пришлось мне очень даже по душе. Я вздохнула полной грудью. Кресла были очень удобные.

Оливер расположился за камерой и подмигнул мне.

— Ты ведь не уйдешь? — обеспокоенно спросила я его, и в этот момент осветитель навел на меня софиты.

— Конечно, нет, — уверил меня Оливер. — Дюрр рано или поздно должен здесь всплыть.

Я едва успела убрать ноги с пуфика, когда Гельмут подвел к креслам девицу, которая должна была изображать деловую даму. Девица вынула изо рта жвачку и тихонько прилепила ее на спинку кресла, словно думая, что никто ее в этот момент не видит.

И тут снова появился Джо Линдер с развевающимися ушами.

— Ну, итак, — произнес он, едва увидев меня сидящей в кресле, и расправил в руке колоду карточек с вопросами. — Если вы все еще мечтаете о спокойной жизни, то можете смело идти прочь отсюда.

О спокойной жизни мечтал лишь молодой человек с волосами, стянутыми хвостом на затылке, профессиональную принадлежность которого я снова успела забыть. Зрители на трибуне расселись по своим местам и замерли в ожидании начала съемки.

Линдер натянул на лицо дежурную улыбку и обратился в сторону камер с пожеланием доброго вечера. Я поискала лицо Оливера за камерами и выпрямилась в кресле.

Линдер озвучил тему сегодняшнего шоу, обращаясь к зрителям в студии, и опустился в кресло, стоявшее напротив моего.

Мы сердечно пожали друг другу руки.

— Не-е, — сказал Линдер в сторону режиссера. — Эту сцену с рукопожатием мы, пожалуй, отставим. Смотрится несколько натянуто, тем более сидя.

Затем он снова мне улыбнулся. Я зачарованно смотрела на слой пудры, покрывавший его нос. Мне этого не полагалось, я была всего-навсего куклой для репетиции.

— Мы с вами поговорим сегодня о том, как человеку удается быть успешным в своей профессии, ведя при этом полноценную жизнь в качестве матери и заботливой жены.

Я от души рассмеялась.

— Да, тогда вы обратились именно к тому человеку.

— Некоторые из наших гостей убеждены, что возможно добиться успеха лишь в чем-то одном: или дети, или карьера. Но вы — жизненный пример того, что и то и другое реально совмещать. — Линдер бросил взгляд в свои карточки, — Вы выглядите словно фотомодель и в свои тридцать четыре года не боитесь, осуществлять столь смелый эксперимент в области международного права — это цитата из «Зюддойче».[24]

— Возможно, — скромно ответила я.

— Среди ваших клиентов — крупнейшие корпорации планеты, и когда вам приходится решать вопросы в их интересах, то, по вашим собственным словам, вы работаете по двадцать четыре часа в сутки. Как же вы успеваете при этом заботиться о своих дочерях, одной из которых всего годик, а другой едва исполнилось три?

Я вздохнула:

— Ну, я думаю, что вопрос будет куда правильнее, если прозвучит так: как я вообще сумела завести детей при таких обстоятельствах? Ничего подобного нет в ваших шпаргалках?

Публика засмеялась.

Линдер посмотрел на меня уничтожающим взглядом. Ведь это он собирался на мне упражняться, а не я на нем.

— Ну, не преувеличивайте.

— Да, но если кто здесь и преувеличивает, — заявила я, — так это как раз вы! Ни один человек не сможет работать неделями по двадцать четыре часа в сутки, выглядеть при этом как фотомодель и вести к тому же счастливую семейную жизнь!

Линдер напыщенно ухмыльнулся:

— Значит, по-вашему, вы совсем уж не такая суперженщина, как об этом пишут наши средства массовой информации?

Ну, мне совсем не хотелось, чтобы меня уличили во лжи.

— Я — профессионал в своем деле, — энергично возразила я. — В вопросах — как бишь там у вас написано? — слияния корпораций, тра-та-та, я ориентируюсь как рыба в воде. Любой знает, что если женщина способна зарабатывать такие хорошие деньги, как я, то она на своем месте во много-много раз превосходит в профессиональном плане любого мужчину. Потому что, даже получая вполовину меньше денег, чем мужчина, за аналогичную работу, женщина будет работать в два раза лучше.

Публика снова засмеялась.

— К счастью, все не настолько сложно, — добавила я и сама улыбнулась этому пассажу.

Публика и люди, работавшие в студии, оживились. Я поискала глазами Оливера. Он по-прежнему стоял за одной из камер, скрестив на груди руки, и выглядел, на мой взгляд, слишком серьезно. Я улыбнулась ему.

Линдер закашлялся.

— Но почему женщины, делающие свою работу так хорошо, как вы, должны непременно еще иметь и семью?

— Кто-то должен служить целью для траты тех больших денег, которые я зарабатываю, — сказала я. (Ах, до чего же это было хорошо — хоть на время побыть кем-то другим, а не самой собой.) — У меня же совершенно нет времени на то, чтобы тратить их на себя.

— Но у вас нет времени и заботиться о детях, — сказал Линдер. — И многие очень важные моменты в жизни малышей проходят мимо вас: первое слово, первый шаг…

— Сейчас я заплачу, — съязвила я и посмотрела на Оливера.

Он в этот момент был еще серьезнее, чем минутой раньше. А рядом с ним стояли двое мужчин, одетые совсем не так, как персонал в студии. Это были люди в костюмах и галстуках. Один из них положил руку на плечо Оливера. Может быть, это был тот самый вечно пропадающий директор программ? Я строго посмотрела в сторону этого субъекта. Что, неужели именно так: выглядят эти «корифеи»?

— А вы можете припомнить первое слово вашей старшей дочери? — спросил меня в этот момент Линдер.

— Конечно же, — ответила я. — Первое слово моей старшей было «Chop suey»! Вероятно, мы слишком часто брали ее с собой, общаясь с китайцами.

Публика захихикала, но Линдер нервно заерзал. И я поспешила добавить куда более серьезным тоном:

— Конечно, иногда это бывает сложно — сознавать, что не я окажусь рядом, когда ребенок встанет на ножки или опрокинет на себя тарелку с кашей в первый раз. Но и быть одной из тех, кто по тридцать раз на дню поет своему ребенку «пись-пись» или не может разлепить пальцы от его какашек, тоже, по-моему, неправильно. У детей есть еще и отцы — я имею в конце концов мужа, не так ли? И разумеется, няни. Конечно, у каждого ребенка — своя. Их зовут Ханни и Нанни.

Линдер не рассчитывал, что я зайду в своей игре так далеко.

— А кто встает по ночам, когда кто-то из девочек плохо спит или нездоров? — довольно нахально спросил он. — Вы же не можете взваливать на себя и эту ношу, потому что должны рано вставать.

— Ерунда! — триумфально воскликнула я. — Потому что я как раз всю ночь не сплю, а работаю.

— Да, но я так работать не могу, — строго произнес Линдер и сердито посмотрел в сторону режиссера и операторов.

Позади камеры номер один обозначилось явное беспокойство. Оливер и два его собеседника тихо беседовали друг с другом, не выпуская при этом меня из виду.

— Мне очень жаль, но я вынуждена прервать интервью, — заявила я, обращаясь к Линдеру. Черт, откуда же я знаю этого парня? — Дела зовут.

Линдер бросил взгляд на студийный монитор.

— Хорошо, — сказал он. — Только еще один совет для наших зрителей. Что надо делать, чтобы стать таким успешным человеком, как вы?

Я уже поднялась в этот момент с места.

— О, это совсем просто, — проговорила я, беспокойно разыскивая глазами Оливера. Куда он исчез так внезапно? — Нужно просто быть влюбленным в свое дело, это самая главная тайна.

Линдер скорчил гримасу. И внезапно я осознала, почему этот человек показался мне таким знакомым.

— О, теперь я вспомнила, откуда вас знаю! — облегченно воскликнула я. — Мы вместе ходили на занятия, когда готовились к конфирмации. У пастора Зейцингера! Йохен! Ты был тем самым мальчиком, у которого все время бурчало в животе!

Все зрители в студии покатились от смеха.

— Спасибо за беседу, — вяло произнес Линдер.

— Не за что, Йохен! — Я весело смотрела на него.

Кто бы мог подумать, что вечно пукающий Йохен станет таким известным человеком! Я обязательно позвоню своей приемной маме, чтобы поделиться с ней этой новостью.

— Кто-нибудь снимет с меня этот микрофон?

Гельмут хлопнул меня по плечу.

— Вы были сверхартистичны. Подлинный талант.

Оливер стоял поодаль со своими собеседниками и улыбался мне.

— Великолепно! — произнес один из них, казавшийся более высоким и толстым.

Оливер взял меня под локоть.

— Позвольте представить? Оливия Гертнер, эксперт и соавтор моей концепции. Владелица великолепного питомника. Оливия, это господин Дюрр, директор программ, а это господин Киммель, режиссер программы Линдера.

— А в скором времени и режиссер программы с участием госпожи Гертнер, — добавил Киммель.

— Очень рада, — сказала я.

Значит, толстый и был Дюрр — это было забавно и сразу заметно. Неужели сказанное означало, что они в самом деле решили делать программу?

— Гертнер! — восхищенно повторил толстый Дюрр. — Знаете, то, что у вас такая фамилия, придает делу совершенно новый оборот.

— У меня, между прочим, такая же фамилия, — напомнил ему Оливер.

Директор наморщил лоб.

— Правильно, Оливер, правильно. Это случайность, или вы родственники?

— Мы — породнившиеся, — сказала я дружелюбно.

— А вы проделали свою работу там, на площадке, великолепно, — сказал режиссер. — Вам палец в рот не клади.

— Ни в коем случае, — вставил директор. — Итак, еще раз: мне действительно очень жаль, что я забыл про нашу сегодняшнюю встречу, Оливер, без моей секретарши я бы пропал. Кроме того, мы должны были сегодня побеспокоиться о Линдере. Он совсем сдал и рискует потерять гонорар, а это было бы катастрофой. Но все в конце концов разъяснилось, не так ли? Все, кто получил проект, были очарованы идеей вашего шоу. Ведь людей, имеющих собственные участки, на самом деле куда больше, чем можно себе представить. А сейчас, после того как я познакомился с вашей партнершей, у меня исчезли последние сомнения. Вы вдвоем прекрасно сможете создать эту программу.

— Что, и я тоже? — вырвалось у меня.

— Безусловно, — сказал Дюрр. — Вы — именно то, что мы ищем: дитя природы, сексуальны и остроумны — идеально для этого шоу. Не так ли, Киммель?

— Безусловно, — согласился Киммель. — Женщины, умеющие браться за дело обеими руками, — подлинный клад. У вас есть рабочий комбинезон?

— Да-а, — выдохнула я.

Конечно, у меня был целый гардероб комбинезонов.

— Ну, великолепно! С этого момента можете считать это своей рабочей одеждой! — Директор программы сиял. — Я словно вижу вас в этом комбинезоне, испачканном садовой землей, под которым больше ничего не надето, с загорелыми плечами под бретельками… Люди будут сходить с ума от одних только ваших губ. Садоводство станет главным хобби для молодежи, популярнее любых компьютерных игр! — Он пожал Оливеру руку. — Свяжитесь со мной на следующей неделе, Оливер, и мы согласуем детали. Я думаю, пилотный выпуск мы сделаем уже в этом году, до наступления зимы. — После чего он пожал руку и мне. — Идею с ограниченным бюджетом я нахожу просто гениальной: всего за десять тысяч евро совершенно новый сад, в это невозможно поверить.

— Невозможно? — А я-то боялась, что они найдут расходы чересчур завышенными.

Да даже за половину этих денег можно было достичь такого… Но уж за десять тысяч мы с Оливером сотворим настоящее чудо.

— Вы знаете, сколько я вынужден был выложить в прошлом году за переустройство нашего приусадебного участка? — спросил Дюрр. — Моя жена пожелала этакий садик в японском стиле с ручейками и камнями. И прочей ерундой. За эти деньги я смог бы купить недвижимость на Балеарских островах.

— Охотно верю, — сказала я. — Но ведь куда привлекательнее, если человеку постоянно подбрасывают идеи, которые по карману и, главное, по душе любому обывателю, не так ли?

— Именно так, — подтвердил Дюрр. — Это будет абсолютный прорыв! Правда, Киммель?

— Мы сделаем это, — согласился Киммель и пожал нам обоим руки.

— Да, мы сделаем это, — повторил Оливер, продолжая держать меня за локоть.

Мы дождались, пока оба господина исчезнут за кулисами, и бросились друг другу в объятия.