К скуле нежно прикасались теплые мужские пальцы. Знакомое ощущение. Давно забытое. Давным-давно. Открыв глаза, я обнаружила в десятке сантиметров прямо над собой лицо Тарновского. Льдисто-синие глаза смотрели с нежностью, губы слегка улыбались, а огромная лапа пребывала в еще более интимной близости от моего лица.
— Ты что делаешь? — отпрянув, выпалила я. Поняв, что не слышу себя, я вспомнила о наушниках и вытащила их. Поймала на себе взгляды, сидевших по диагонали от нас пассажиров. Видать слишком громко крикнула. Нервно улыбнувшись, снова перевела взгляд на Тарновского. Гневный взгляд, на который он, естественно, не обратил ни малейшего внимания.
— Сейчас снижаться начнем, Ален, — невозмутимо произнес мужчина. Словно это совершенно нормально приближаться ко мне на расстояние поцелуя. — Решил тебя разбудить до того, как это сделает стюардесса.
— Угу, — сипло хмыкнула я.
Выпрямила спинку кресла, затянула потуже ремень безопасности. Потерла лицо, прогоняя сонливость. Ой, мамочки, на ресницах же тушь. Включив фронтальную камеру на телефоне, провела кончиками пальцев под глазами. Ну, как-то так. Надо было умыться перед вылетом, но я не успела.
Объявили посадку. И я прилипла к окну, пытаясь в кромешной темноте разглядеть, как мы приближаемся к родным “Жулянам”. Естественно, кроме огней, было особо ничего не видно.
Когда вышли из самолета, я поежилась от холода. Улетали мы из жаркого лета, а прилетели в весьма прохладную осень. Парочка сотен километров всего и на тебе.
— С первым днем осени, — сказал Богдан.
Первое сентября. Это сегодня. Лето закончилось. И очень символично пришла осень, принеся с собой пробирающую до костей сырость и моросящий дождь. Несколько секунд и на мои плечи легла теплая и мягкая ткань, а нос окончательно и бесповоротно заполонил запах туалетной воды Тарновского.
— В рукава надевай, — скомандовал он, кутая меня в свое худи на молнии. Сам надел на меня капюшон отцовским жестом. А вот взгляд был совсем не отцовский. Так смотрят перед тем, как поцеловать. От такого взгляда ускоряется пульс и сбивается дыхание, заставляя приоткрыть губы, чтоб глотнуть воздуха.
— А на будущее бери в самолет теплую одежду. Что глазами хлопаешь? Идем, трансфер ждет!
Трансфером был, конечно же, не обычный автобус, который возит простых смертных от трапа самолета к зданию аэропорта, а новенький седан. Три минуты и мы оказались на паспортном контроле в сухости и тепле.
Эскалатор. Вестибюль.
Взгляд сразу же выхватил из толпы встречающих Димину фигуру. Он мерял шагами помещение, держа в руках букет хризантем в целлофановой обертке. Сонный, растрепанный, на косухе, надетой поверх худи с капюшоном, капельки воды.
При виде меня на лице мужчины расцвела улыбка. Но сразу же завяла. Черт. Худи Тарновского. И он сам с таким видом, словно мы…
— Здравствуй, Дима, — металлическим голосом отчеканил Тарновский, буравя Диму убийственным взглядом и протянул руку.
Дима пожал ее, отведя взгляд.
— Добрый вечер, Богдан.
Отнял руку и протянул мне букет, а когда я взяла его, сразу заключил в объятия. Поцеловал в губы нарочно долгим и страстным поцелуем. Стало неловко. Вокруг люди, а нам с ним все-таки уже не по двадцать лет. Улучив момент, я вывернулась из Диминых рук и отступила на шаг.
— Спасибо, милый, цветы очень красивые, — широко улыбнувшись, чтоб сгладить этот жест, сказала я. Взяла букет в одну руку, а второй расстегнула “молнию” на худи, намереваясь отдать его Тарновскому.
— Завтра, то есть уже сегодня в офисе отдашь, — увидев это, сказал он. — Можешь приехать на час позже, но не более того. Все, до встречи.
А потом обогнул нас и размеренным шагом направился к выходу из аэропорта.
— Какой заботливый руководитель, — скривился Дима.
— Дима, погода резко изменилась. А я не взяла с собой ничего теплого и он отдал мне свою кофту. Что здесь такого-то? Простая вежливость.
— Да ничего. Если бы я с какой-то телкой был так же просто вежлив, то ты бы тоже только обрадовалась этому, ага. Ладно. Идем уже в машину. Спать охота.
— Мог бы меня не встречать, если так сильно устал, — выпалила я, разозлившись.
На него, на Тарновского, на себя. Надо было не додуматься снять дурацкое худи раньше, м? Или, еще лучше, собственную шмотку на случай изменения погоды взять!
— А что такое? Хотелось еще немного времени побыть рядом со своим бывшим, да? Ой, прости, просто руководителем!
Дождь успел стать уже вполне себе полноценным. Потому от дверей аэропорта к машине, мы бежали. Это слегка отвлекло, остудило пыл и дало возможность немного взять себя в руки.
— Дима, я сказала тебе, что готова уволиться, — проговорила я, когда Дима, положив чемодан на заднее сиденье, следом за мной забрался в салон. — Ты — что не надо этого делать потому, что трудно будет найти такую же работу, а нам нужны деньги на оплату квартиры. Так было или нет?
— Я ж не думал, что и ты не против…
— В смысле не против? — я чувствовала, что снова завожусь, но пытаться взять себя в руки не хотелось, — Из-за дурацкого худи такой вывод? Ты в своем уме вообще?!
— Так, ладно, поехали…
— Нет, Дим! Не ладно, — понесло меня, — Ты бросаешься беспочвенными обвинениями в то же время используя меня.
— Используя? — крикнул он, сверкая глазами.
— Тебе удобно, что мы платим вдвоем за аренду квартиры, а иногда это делаю и вовсе только я. Как, например, в этом месяце из-за сережек, “гигантскую” стоимость которых ты решил для меня уточнить! Удобно, что все себе сама покупаю и тебе при надобности докидываю на ремонт тачки и бензин. Я пашу как ломовая лошадь, при этом еще за домом слежу. Жрать готовлю и убираю.
— Типа я ничего по дому не делаю!
— Делаешь, почему же! Раз в месяц или в два! Но даже не об этом речь сейчас. Дальше что будет? Тарновский мой начальник, а значит мы будем сталкиваться. И в командировки вместе тоже ездить будем. Я что за каждую мелочь буду виновата, да? Но при этом ты будешь против, чтоб уволилась?
Дима растер побагровевшее лицо, еще сильнее взлохматил волосы на голове.
— Алена, я очень хочу дать тебе все лучшее. И все услилия прилагаю для этого, — глухо сказал он, после паузы. — Но пока, к сожалению, сам не тяну. Хочу, но не могу. Желания мало, нужна возможность, а ее пока нет. Мне противно что не могу тебя полностью обеспечить, но это временная мера, которая нужна чтоб на свой угол собрать. На наш с тобой угол. Где мы детей растить будем.
Детей. Он хочет завести со мной детей. А я как дура цепляюсь к каким-то мелочам… Стало очень стыдно. До злых слез. Я настоящая идиотка.
— Извини, если я как-то неправильно сказал… С этими сережками. Я очень хотел тебе приятное сделать и последние деньги отдал. Насчет работы… Ты права. Абсолютно права. Я неправильно реагирую, цепляюсь к ерунде. Но это потому, что боюсь тебя потерять, ревную…
— Дим, — я обхватила ладонями его лицо, — я же не против жить так, как мы живем хоть вообще всегда. Это же не главное. Но мне обидно, что ты обвиняешь меня в несуществующих вещах.
— Я больше так не буду, — сказал он и прижался к моим губам своими. Обнял, крепко прижимая к себе. — Прости меня пожалуйста.
— И ты меня прости, — всхлипнула я.
— Ну плачь, пожалуйста, — он стал целовать мои скулы, собирая слезинки. — Не плачь. Давай поедем домой? Я нам ужин приготовил. Картошку с курицей. Поедим и спатки. Тебе нужно отдохнуть с дороги, на работу ведь завтра.
Очень стараясь не разрыдаться от эмоций, я глубоко вздохнула и села ровно в кресле. Пристегнула ремень. Дима завел мотор и мы покатили по ночной дороге. В груди щемило, но в то же время было сладко. Он меня любит. Хочет детей. Это самое важное. А с остальным как-нибудь разберемся, ничего страшного. Главное желание, а оно есть у нас обоих.