Нет Адама в раю (Грейс Металиус) читать бесплатно онлайн полную версию книги

КНИГА ТРЕТЬЯ

Глава первая

Может быть для кого-то день 7 декабря 1941 года является днем траура, но когда Этьен де Монтиньи впервые услышал в воскресенье новости, он почувствовал себя как будто освобожденным от ноши, которую слишком долго тащил на спине. Впервые со времени женитьбы, он чувствовал себя как в добрые старые времена.

Наконец-то, подумал он, торжествуя. Наконец прекрасный повод для бегства. Для бегства с честью.

Он был крупным, здоровым и сильным, как бык. Военно-морские силы возьмут его, он знает, что возьмут, и тогда он сможет убраться к черту из Ливингстона и от своей семьи. От Анжелики, от ее молчащей матери и даже от детей.

Этьен помедлил секунду, когда подумал об Алане и Лесли. Ему показалось, что с детьми это не совсем так. Но он быстро перешагнет через это. Это было бегство, но не такое, как если бы он удрал от Анжелики много лет назад. А почетное, заслуживающее уважения бегство. На благо своей страны.

Этьен засмеялся, кажется, впервые за долгое-долгое время.

Он не скажет Анжелике, пока его не внесут в список. Да он и не мог сказать ей в эту минуту, даже если бы захотел, потому что, как обычно, ее не было дома. Дома были только он и Моника, а деточки играли на улице. Старая дама возилась на кухне, бормоча себе под нос, что часто случалось в последнее время, и, с точки зрения Этьена, ее не следовало оставлять одну с детьми.

— Боже мой, Анжелика! — кричал он жене. — Твоя мать не может даже вспомнить, куда она положила свои вещи. Какого черта ты думаешь, что она помнит, что около нее двое детей?!

— Не кричи на меня, — спокойно ответила Анжелика. Моя мать прекрасно может присмотреть за девочками. Если ты так не думаешь, ухаживай за ними сам.

— Ты ни к чему не годная сука! Ясно? — выкрикнул Этьен.

— А ты крикливый грубиян, — ответила Анжелика, уходя.

Ну что же, послезавтра ее маленькие крылышки будут подрезаны, с большим удовлетворением подумал Этьен.

Там, где ничего не могло помочь, возможно, изменит положение японская атака на Пирл Харбор. Она не посмеет больше оставлять детей одних или тем более с Моникой. Теперь ей придется оставаться дома и исполнять материнские обязанности впервые с тех пор, как она родила их первого ребенка.

Этьен снова засмеялся, и Моника, подойдя к двери комнаты, уставилась на него.

— Что с вами? — спросила она с раздражением.

— Ничего, — засмеялся Этьен. — Совсем ничего. У меня хорошее настроение, вот и все.

— Ну, я рада, что у кого-то оно хорошее, — ответила Моника, cнова исчезая в кухне. — А где Анжелика? — спросила она жалобным голосом, что теперь с ней бывало часто.

— Она скоро будет дома, — сказал Этьен и подоумал: "Ты чертовски прав, она скоро будет дома, теперь она вообще будет привязана к дому. Да благословит Бог Соединенные Штаты, Пирл Харбор и Японску империю. Любуйтесь, косоглазые ублюдки, идет Этьен де Монтиньи!"

В то же воскресенье во второй половине дня Анжелика де Монтиньи восседала на обитом зеленой тканью диване в гостиной Пегги Ховард. На ней было облегающее платье цвета тусклого золота, которое выигрышно смотрелось на зеленом фоне дивана. В этом платье ее белокурые волосы выглядели светлее обычного, а кожа была подрумянена холодным зимним воздухом.

Зимний воздух и два очень хороших дайкири, подумала Анжелика, улыбаясь своей загадочной легкой улыбкой.

Теперь она пила третий бокал и как раз думала, что надо его растянуть на некоторое время. Она видела, что Эд Миллер наблюдает за ней с противоположного конца комнаты, и ей не хотелось, чтобы он подумал, что она пьяна. Сегодня вечером хорошо было бы чуточку напиться. Она чувствовала себя великолепно. Она выглядела прекрасно и знала об этом, а также о том, что пройдет совсем немного времени, и Эд Миллер подойдет к дивану, сядет рядом с ней и пригласит ее пообедать. Она заставит его немного помучиться, а затем скажет "да", как бы с неохотой. Анжелика снова улыбнулась и отпила несколько глотков.

Самые лучшие вечера в Ливингстоне всегда давала Пегги Ховард. Не то, чтобы они могли сравниться с теми, на которых Анжелика изредка бывала в Бостоне или Нью-Йорке, но все равно это были хорошие вечера. В Ливингстоне существовала своя небольшая группа интеллектуалов, и их всегда можно было встретить у Пегги.

Вдруг без всякой причины Анжелика подумала, какие прекрасные вечера она могла бы проводить в Париже или в Лондоне, и настроение у нее немного ухудшилось. Она слегка нахмурилась, почувствовав себя обманутой.

У нее нет никакой возможности попасть в Лондон или Париж, пока она связана с Этьеном. У Этьена не только не было желания увидеть другие города, но он еще считал ее сумасшедшей, потому что она могла думать о таких вещах.

Если Этьен что-то сказал однажды, он мог повторять это миллион раз.

— Ради Бога, Анжелика. Кто мы, по-твоему? Я простой рабочий, а ты жена простого рабочего. Откуда у тебя такие сумасшедшие идеи? Лондон, Париж, Рим. Бог мой. Ты, наверное, думаешь, что ты миссис Вандербилд или кто-то вроде.

Господи, как она его ненавидела.

— Я стоял там и пытался вас понять, — сказал Эд Миллер, садясь рядом с ней. — Только что вы улыбались, а в следующую минуту уже нахмурились. О чем вы думаете?

Анжелика так удивилась, что чуть не разлила свой бокал.

— Ни о чем особенном, — сказала она и заставила себя засмеяться.

Эд Миллер может ей понадобиться, думала она. В Ливингстоне он недавно. Кроме того, он был не женат и по нью-гэмпширским стандартам достаточно состоятельным. Эд Миллер был биржевым маклером и уже одно это занятие придавало ему некоторый ореол героя в глазах Анжелики.

— Не обманывайте меня, — сказал Эд Миллер, улыбаясь ей. — Я наблюдал за вами, и у вас был отсутствующий вид.

— Ну ладно, — ответила Анжелика и снова засмеялась. — Если хотите знать, я думала о Париже.

— В самом деле? — спросил Эд Миллер. — Вы хорошо знаете Париж?

Анжелика сделала глоток.

— Было бы странно, если бы я с фамилией де Монтиньи не знала Парижа, не так ли?

— Да, конечно, — сказал Эд. — Ах, как я люблю этот город.

— Так вы там бывали?

— Два года. Сразу после окончания колледжа. Кстати, меня зовут Эд Миллер.

Анжелика протянула ему руку:

— Анжелика де Монтиньи.

Они сидели на зеленом диване и болтали почти целый час. Скорее говорил Эд Миллер, а Анжелика слушала.

— Знаете, — сказал он в конце концов, — это звучит чертовски банально. Но у меня есть несколько рисунков, которые я купил в Париже, не хотели бы вы их посмотреть? Может быть, мы могли бы вместе пообедать, а потом заехать ко мне?

Он задержал дыхание в ожидании возмущенного отказа. На самом деле это выглядело так, будто развратник приглашает молодую красавицу посмотреть на его гравюры. Но Анжелика не засмеялась и не обдала его холодом. Она посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась.

— С большим удовольствием.

— Я возьму ваше пальто, — сказал Эд.

Они стояли у парадной двери, прощаясь с Пегги, когда из библиотеки вышел мужчина по имени Тед Лэмбет и вошел в гостиную. Тэд был фотографом-любителем, поговаривали, что у него гомосексуальные наклонности. Кроме того, он слишком много пил, и поэтому сейчас, когда качаясь, он ухватился за дверной косяк, а лицо его было грязно-серого оттенка, все были уверены, что бедняга Тэд опять перебрал.

— Японцы только что бомбили Пирл Харбор, — сказал он.

Анжелика навсегда запомнит полную тишину, которая воцарилась в гостиной Пегги Ховард в первые мгновения. Никто не дышал. Никто не уронил бокал. Никто даже не пошевелился. А потом все разом задышали, задвигались, стали ронять вещи и заговорили одновременно.

— Когда?

— Ты снова напился, Тэд?

— Радио, — сказал он.

Все помчались в библиотеку Пегги, где у стены стояла большая радиола.

И тогда они поняли, что это правда. Анжелике показалось, что диктор был на грани истерики, он снова и снова повторял одно и то же. Она почувствовала как дрожит ладонь Эда Миллера на ее руке.

— Мне нужно срочно вернуться в офис, — сказал он. — Простите, Анжелика. Завтра рынок полетит к чертям.

Анжелика посмотрела на него с такой злобой, что на мгновение он почувствовал, как дрожь пробрала его до костей.

— Анжелика, — сказал он. — Америка вступила в войну.

Ну и что? Анжелике хотелось завопить. Какого черта?

Но она заставила себя посмотреть на него с волнением.

— Конечно, Эд, — мягко сказала она. — Я так расстроилась, что ничего не соображаю.

— Да, конечно, — сказал Эд и направился к двери.

Анжелика шла домой одна. Не было никакого смысла дольше оставаться у Пегги. Вечер был испорчен.

Будь все проклято, с яростью думала Анжелика, и горячие слезы гнева текли по ее холодным щекам. Пусть все катится к черту! Всегда что-нибудь случится, чтобы мне все испортить.

Глава вторая

На следующий день, когда Этьен де Монтиньи вышел во время обеденного перерыва из гаража, он не пошел как обычно в ресторан. Вместо этого он встал в длинную очередь, которая образовалась у ливингстонского почтового отделения, где расположились организации, записывающие новобранцев в Вооруженные силы. Как и многие мужчины по всей Америке он едва дождался заявления Президента об объявлении войны и пошел предлагать свои услуги своей стране.

В этот день ходило ужасно много слухов. Одни говорили, что не будут брать никого старше двадцати девяти лет. Другие утверждали, что не будут призывать женатых мужчин, в особенности тех, у кого есть дети, а третьи шутили, что у Соединенных Штатов так плохо с личным составом, что берут любого, лишь бы только он дышал.

Этьен решил, что запишется в военно-морской флот, и когда подошла его очередь, он постарался сделать так, чтобы его не забраковали. Он сказал офицеру, что ему двадцать восемь лет и что он не женат. Он был поражен тем, как это оказалось до смешного просто. Никто его ни о чем не спрашивал и ни у кого, казалось, не было никаких сомнений по его поводу.

Моряк в красивой форме заполнил несколько бланков, едва посмотрев на Этьена.

— Медицинский осмотр в Арсенале завтра утром в семь тридцать, сказал он, когда Этьен поставил свою подпись.

В этот вечер за ужином Этьен пребывал в очень хорошем настроении. Он даже улыбнулся, услышав, как Моника заговорила сама с собой, а Анжелика, зло посмотрев на него, спросила:

— Ты чего скалишь зубы?

Он пожал плечами:

— Ничего, дорогая. Ничего.

И позже, когда Анжелика оделась, он даже не спросил, куда она идет, Он просто взял газету и стал читать. Алана и Лесли в своей комнате играли в какую-то шумную игру, а Моника в кухне мыла посуду, бормоча себе под нос. Климакс, как же, думал Этьен, слушая Монику. Старуха совсем сбрендила. Многие были с ним согласны, в особенности его мать, Симона:

— Это никуда не годится, Этьен. Оставлять надолго двух маленьких девочек с сумасшедшей женщиной.

— Врач говорит, что она не сумасшедшая. — Он говорит, что это менопауза.

— Послушай, — сказала Симона. — Это просто другое название климакса. Я знаю многих женщин, которые прошли через это. Но ни одна из них не вела себя так, как Моника.

Когда Этьен сообщил это жене, Анжелика бросилась на него точно дикая кошка.

— Она не сумасшедшая, — кричала Анжелика. — У нее так проходит менопауза. Это пройдет. Она не более сумасшедшая, чем ты или я. И, кстати, не более сумасшедшая, чем твоя мать. Пусть Симона занимается своими делами. Она что, воображает себя врачом?

Однажды Этьен, вернувшись с работы домой, услышал, как Моника разговаривает с Аланой и Лесли.

— Вы должны понять, — говорила Моника, — что на самом деле я его не убивала. Я только давала ему немного выпить, чтобы снять боль, но это не значит убить кого-то.

— О чем, черт побери, вы тут говорите? — заорал Этьен.

— Бабушка рассказывает нам историю, — сказала Алана.

Но Лесли не сказала ничего. Ее маленькое личико было бледным, нижняя губка дрожала.

Этьен был взбешен.

— Что за чертовы истории вы им теперь рассказываете — воскликнул он. — Кого это вы не убивали?

— Дедушку, — спокойно ответила Алана. — Маминого папу. Его звали Арман.

Этьен отвел дочерей в комнату. Алана стояла рядом с его стулом, но он посадил на колени Лесли. Ребенок весь дрожал.

— Теперь послушайте меня обе, — сказал он. — Ваш дедушка был очень больным человеком. Он болел долго-долго, а затем пришел Бог и взял его на Небеса. Вот что произошло. Никто не убивал и не пытался убить его. Понятно?

— Но бабушка говорила… — начала Лесли.

— Никогда не обращай внимания на то, что говорит бабушка, — сказал Этьен. — Бабушка… — он почти сказал, что бабушка сумасшедшая, но вовремя удержался, — бабушка только сочиняет истории.

Когда Анжелика вернулась, он был еще в бешенстве.

— Ты бы лучше сделала что-нибудь со своей матерью, — сказал он жене. — Ты знаешь, какую историю она рассказывала сегодня детям?

Анжелика внимательно выслушала Этьена, а когда он кончил, отвернулась от него.

— Я поговорю с ней, — сказала она, наконец. — Нельзя допустить, чтобы она такое говорила при девочках.

— Она сумасшедшая, — повторил Этьен. — Говорю тебе, Анжелика, она совсем сумасшедшая.

— Нет, Этьен. Мама — она как я. У нее слишком много воображения и иногда оно выплескивается наружу. Вот и все. Я поговорю с ней об этом.

Этьен де Монтиньи от природы не имел привычки подслушивать, но в эту ночь он заставил себя стоять у двери спальни Моники, где проходило объяснение между дочерью и матерью.

Голос Анжелики был низким от злости и, хотя Этьен не мог расслышать каждое слово, ему было достаточно того, что он услышал.

— Что это с тобой? — скаазла Анжелика. — Ты хочешь, чтобы на наши головы свалилась полиция?

— Моника захныкала.

— В тюрьму захотела? — спросила Анжелика. — Или в сумасшедший дом?

Моника только твердила "нет".

— Тогда лучше заткни свой рот по поводу папы, понимаешь? Не смей никому и слова говорить про него. Ни детям, ни Этьену, ни твоей сестре, ни одной живой душе. Понимаешь?

Ответа не было, не было слышно вообще никаких звуков, кроме плача, а затем Этьен услышал звук сильной пощечины.

— Ты меня понимаешь?! — заорала Анжелика, и ее голос зазвенел.

Опять наступило молчание, другая пощечина, а затем повторяемое "да".

Этьен отошел от двери. Желудок его болезненно сжался. Он пошел в ванную, уверенный, что его вырвет, но ничего не получилось. Он сел на край ванны, онемевший и весь в поту.

После этого Этьен ст

ал наблюдать за Моникой еще пристальней, но она больше не рассказывала историй Алане и Лесли. Она продолжала бормотать себе под нос что-то бессвязное и лишенное смысла. Каждую неделю Анжелика водила мать к доктору, были таблетки и инъекции, и еще больше таблеток, так что временами она становилась спокойной и вполне разумной. Но часто по ночам Этьен слышал, как она рыдает в своей комнате, и Анжелике приходилось бежать к ней, чтобы она очнулась от очередного ночного кошмара.

В конце концов, Этьен, волнуясь за детей, пошел сам проконсультироваться с врачом. Его звали Майлс Гордон, Этьену он никогда не нравился. Доктор Гордон принимал Алану и Лесли и третьего ребенка тоже, их сына, который умер вскоре после рождения. Нет, Этьену совсем не нравился Майлс Гордон, и когда Анжелика спросила почему, Этьен смог назвать только одну причину, в которой был уверен:

— Он еврей, но пытается это скрыть.

— А какое это имеет отношение к чему бы то ни было? — спросила Анжелика.

— Если человек еврей, он должен вести себя соответственно. Ничего хорошего, если человек стыдится своей религии.

— Боже мой, — сказала Анжелика, с трудом сдерживаясь. — Посмотрите-ка на этого философа.

— Все равно, — ответил Этьен упрямо. — Это нехорошо, если еврей посещает протестантскую церковь, ест свинину и все прочее. Это вроде того, как если бы мы ели мясо по пятницам и не ходили к мессе.

— Ты говоришь в точности как твоя мать, — огрызнулась Анжелика.

— По крайней мере моя мать не стыдится себя.

На следующий день во время обеда Этьен пошел в кабинет доктора Гордона.

Майлс Гордон знал, что Этьен терпеть его не может, но из-за Анжелики был с ним всегда безукоризненно вежлив. Доктору Гордону нравилась Анжелика. Очень нравилась.

— Поверьте мне, мистер де Монтиньи, — сказал доктор Гордон, когда Этьен сел у его стола, — у вас абсолютно нет никаких оснований волноваться по поводу вашей тещи.

— Но она все время разговаривает сама с собой, — возразил Этьен. — Вы скажете, что это обычное явление для женщины?

— Нет, конечно, нет, — успокаивающе сказал доктор, — но беспокоиться здесь не о чем. У миссис Бержерон тяжело проходит менопауза. Но на самом деле она умственно так же здорова, как любой из нас.

Доктор продолжал уверенно улыбаться Этьену, вспоминая, что ему сказала Анжелика.

— Только попробуй упрятать куда-нибудь мою мать, — коротко сказала ему Анжелика, когда впервые привела ее. — Я вырву у тебя сердце.

— Но, мое дорогое дитя, — сказал доктор, — ее надо поместить в специальную клинику. Я не утверждаю, что она совсем нездорова, но ее нужно периодически помещать в санаторий, пока ей не стало совсем плохо.

— А теперь послушай меня, Майлс, — ответила Анжелика. — Ливингстон не такой большой город, где люди ни о чем не знают. Если ты думаешь, я допущу, чтобы мои друзья говорили, что у меня мать помешалась, то ты еще более сумасшедший, чем она. Никогда, пока ты жив, дорогой. Подумай об этом. Подумай серьезно и как следует.

— Ты угрожаешь мне, моя любимая?

— Ты чертовски прав, — ответила Анжелика. — Не забывай, что я знаю про твои тайные делишки.

И теперь, глядя на Этьена, доктор повторял:

— Вы напрасно беспокоитесь по поводу миссис Бержерон. Со временем ей станет лучше. Уверен, что новые таблетки, которые я ей дал на прошлой неделе, очень помогут.

— Что за таблетки? — с подозрением спросил Этьен. — Наркотик?

— Конечно, нет, — ответил доктор Гордон, надеясь, что Этьен, никогда не слышал о фенобарбитале. — В них содержится препарат, который должен помочь ей в этот тяжелый период, вот и все.

— Что это за препарат?

— Специальный витамин, — ответил доктор. — Особенно помогает при женских заболеваниях. И Этьен, который, как и миллионы других мужчин, испытывал благоговейный страх от слов "женские болезни", поверил Майлсу Гордону.

— Хорошо, — сказал он. — Надеюсь, Боже мой, что она перестанет все время бормотать себе под нос.

Доктор успокаивающе положил руку ему на плечо.

— Это пройдет, — сказал он. — Поверьте мне, мистер де Монтиньи, это пройдет.

Доктор Гордон не был полностью уверен, что ему удалось избавиться от Этьена. Как только он ушел, доктор снял трубку и позвонил Анжелике. Он повторил ей слово в слово их разговор с Этьеном.

— Спасибо, Майлс, — сказала Анжелика. — Но не волнуйся. Я разберусь с Этьеном, со всеми его сомнениями и страхами.

— Когда я увижу тебя? — спросил доктор. — Прошло уже много времени.

Последовало молчание, затем Анжелика ответила:

— Может быть, в пятницу. Да, в пятницу вечером.

— В пятницу у меня вечернее дежурство в хирургии, — возразил доктор. — Ты же это знаешь, Анжелика.

Она засмеялась.

— Да, знаю. Но, Майлс, ты достаточно умен, чтобы придумать какое-нибудь объяснение жене, почему ты задержался. Скажи ей, что у тебя несколько вызовов на дом.

Анжелика снова засмеялась и повесила трубку.

Но хотя слова доктора Майлса Гордона в какой-то степени разубедили Этьена де Монтиньи, он по-прежнему испытывал тревогу, когда дети надолго оставались с Моникой. Но со временем он убедил себя в том, что все будет нормально. В этот вечер, последний вечер его рабства, он, шумно перелистывая газету, прислушивался к тому, как играют девочки в своей комнате.

Да, наверное, это игра в индейцев или ковбоев, успокоил он себя, и улыбнулся.

Моника кончила мыть посуду после ужина и теперь с кухни не доносилось ни звука. Этьен внимательно прислушался, затем на цыпочках подошел к двери и посмотрел на кухню. Моника спокойно сидела в кресле-качалке, читая молитвенник.

Все будет в порядке, сказал он себе. Все будет хорошо. Анжелика не сможет оставлять девочек с ней по ночам. А я напишу матери письмо и попрошу ее присмотреть за порядком, пока я во флоте.

В этот вечер Этьен де Монтиньи уложил дочерей и улегся сам. Он заснул почти сразу, но ему снились сны, и когда он вдруг проснулся, то не мог вспомнить, что ему приснилось. Он только знал, что его наволочка была насквозь мокрой, как будто он долго-долго плакал.

Глава третья

На следующее утро в семь тридцать Этьен явился к зданию Государственного Арсенала для прохождения медицинского осмотра. На это ушло меньше часа, и он был принят в Военно-Морские Силы Соединенных Штатов.

— Вот так, браток, — сказал ему матрос, одетый в форму. — Приводи дела в порядок и возвращайся сюда в следующий четверг к восьми часам.

— В следующий четверг, — воскликнул Этьен. — Но это же больше недели. А что, если я приду завтра?

Матрос посмотрел на него с раздражением.

— Послушай, друг, теперь ты во флоте. Я сказал в следующий четверг в восемь часов. Это приказ.

Этьен не помнил, как он прожил оставшиеся дни. Он ходил, как обычно, на работу. Он ел, спал, отдавал деньги Анжелике и ждал. Но в последний день он не мог вынести всего этого. Сразу после работы он пошел в пивную и постарался напиться как можно сильнее и как можно быстрее. Кристоф потратил два часа, чтобы найти его.

— Анжелика звонила ма, — сказал Кристоф, садясь за столик Этьена. Она беспокоилась, что ты не пришел домой после работы.

— Ради Бога, сядь и выпей, — ответил Этьен.

— Я сижу, — ответил Кристоф, смеясь. — Господи Иисусе, мальчик, ты попал в точку.

— Ну, тогда выпей ради Бога, — сказал Этьен и засмеялся вместе с братом.

Кристоф колебался.

— Не-а. Я обещал ма, что останусь трезвым, когда найду тебя.

— Пусть она поцелует меня в зад, сука.

Кристоф вскочил, расплескав рюмку Этьена.

— Ну-ка встань, мистер, — сказал он, взбешенный. — Если ты думаешь, что можешь так говорить о ма, пьяный или трезвый, я тебе покажу!

Этьен посмотрел на брата.

— Что с тобой, черт побери, Кристоф? — тупо спросил он. — Кто, черт побери, сказал что-то про ма?

— Ты! — заорал Кристоф.

— Я не говорил.

— Тогда о ком же ты говорил?

Этьен жестом заказал официанту две рюмки.

— Я говорил о моей жене, — сказал он просто.

Официант поставил рюмки на стол и ушел. Кристоф, разинув рот, уставился на брата.

— Да, — сказал Этьен, поднимая рюмку. — Я говорю о моей жене. О моей прекрасной шлюхе Анжелике.

— Ради Бога, Тьен. — Кристоф испуганно посмотрел на соседние столики. — Говори потише.

— Какого черта? — спросил Этьен еще громче. — Может, половина этих ублюдков побывала в ее постели.

— Тьен, Тьен. Ты выпил. Вставай, идем отсюда.

Он встал, подошел к брату и попробовал обнять, но Этьен оттолкнул его.

— Ты чертовски прав, я ухожу, — сказал он. — Убираюсь из этой компании. Завтра.

— О чем ты говоришь?

— Ты меня слышал, — скаазл Этьен. — Послезавтра меня не будет.

Подальше от всей вонючей компании.

Кристоф пристально посмотрел на брата, пытаясь понять, что скрывается за этими словами.

— Давай уйдем отсюда, Тьен, — наконец сказал он. — Есть одно местечко неподалеку отсюда. Я знаю парня, которому оно принадлежит.

У него там есть задняя комната, где мы можем посидеть и поговорить.

— Поговорить, черт возьми, — сказал Этьен. — Я хочу еще выпить.

— И это тоже, — пообещал Кристоф. — Мы возьмем там бутылку. Честно, Тьен. Пойдем, а?

И они пошли в пивную с задней комнатой, которая принадлежала другу Кристофа, Бобу Плоурду. Эта комната обычно использовалась для игры в покер, без которой, казалось, Боб Плоурд не мог существовать.

Но в этот вечер не нашлось игроков в эту опасную игру, поэтому Кристофу и Этьену никто не мешал.

Этьен со вздохом облегчения упал в одно из кресел, видя, как Кристоф открывает бутылку виски, которую Боб поставил на стол, и налил два больших стакана.

Короткая прогулка по холодному ночному воздуху оживила Этьена, и, когда он взял свой стакан, он казался почти трезвым.

— Тебе никогда не нравилась Анжелика, правда, Кристоф? — спросил он.

— Да ладно тебе, Тьен, — запротестовал Кристоф. — Я никогда ничего такого не говорил.

— Тебе и не надо было говорить, — ответил Этьен. — Я сам мог сказать. И девочкам она не нравилась. И ма. В общем, ма была права. С самого начала ма была права.

— Не говори так, Тьен, — сказал Кристоф. — В конце концов, вы с Анжеликой неплохо устроились. У вас хороший дом, две славные малышки.

— Чушь собачья, — сказал Этьен и налил в свой стакан. Он выпил залпом, и наполнил снова. — Я хочу, Кристоф, чтобы ты мне что-то пообещал. Обещаешь?

— Конечно, — ответил Кпристоф, не колеблясь. — Мы же всегда держались вместе, ты и я. А в чем дело?

— Я хочу, чтобы ты мне пообещал, что как бы я ни напился или как бы плохо себя утром ни чувствовал, ты отведешь меня в Арсенал к восьми часам утра.

Кристоф вытаращил глаза:

— Но какого черта ты собираешься идти в Арсенал к восьми часам утра?

— Я записался в военно-морской флот, — ответил Этьен. — Я уезжаю в учебный лагерь в восемь часов утра.

Кристоф был ошеломлен.

— Ты сошел с ума, Этьен? — спросил он.

— Нет, — ответил Этьен, — и я не так много выпил, что бы ты там ни думал. Это правда, Кростоф. Я уезжаю и никто меня не остановит. А теперь, ты обещаешь, что проследишь за тем, чтобы я попал туда вовремя?

— Но почему? — спросил Кристоф. — Почему ты это сделал?

— Обещаешь? — настаивал Этьен.

— Да. Конечно, — ответил Кристоф. — Обещаю. Но ради Бога, скажи мне, почему, Тьен? Почему?

Этьен выпил еще.

— Чтобы уйти от Анжелики, — сказал он просто.

Кристоф сел рядом с Этьеном и ласково положил ладонь ему на руку.

— В чем дело, Тьен? — спросил он. — Во имя Господа, скажи мне, что случилось.

Как я могу ему сказать? — подумал Этьен.

Поначалу он был уверен, что его жизнь пойдет так, как он планировал. Он возьмет свою жену, эту маленькую капризную дикую кошку, и заставит ее с самого начала следовать по правильному пути, который должен быть и должен сохраняться.

Спустя годы он мог с фотографической точностью до мельчайших деталей пересказать свою брачную ночь и он вспоминал с чувством, близким к восторгу, как она кричала и извивалась под ним, когда он врывался в нее.

"Папа", — кричала она, и Этьен набросился на нее со всей свирепостью, какая только была в нем.

— Я не твой проклятый папа, — сказал он, глядя на нее горящими глазами. — Я твой муж и только что сделал тебя своей женой.

А потом, когда она лежала на кровати, всхлипывая, он пошел в ванную и намочил полотенце теплой водой. Он начал нежно вытирать ее, бормоча что-то ласковое, так успокаивают испуганного ребенка. Этьен вынул из чемодана флакончик успокаивающего бальзама и растирал ее тело до тех пор, пока она не перестала плакать. Он ласкал ее и наблюдал за тем, как соски снова стали твердеть, и почувствовал, что все ее тело налилось и затрепетало.

— Нет, нет, нет, — шептала она, и тянулась к нему.

— Да, да, да, — отвечал Этьен, держа ее за волосы одной рукой, повернув ее лицо к себе, чтобы она не могла отвернуться. Он увидел, что ее рот приоткрылся, а глаза подернулись поволокой.

— Я не могу, — прошептала она. — Не могу.

— Нет, ты можешь, — сказал он. — Ты можешь всегда, когда я этого хочу. И ты хочешь.

Он увидел капельки пота над ее верхней губой.

— Я не могу, — сказала она еле слышно. И потом: — Я не могу больше бороться с тобой, Этьен.

Он засмеялся, торжествуя победу над этим маленьким диким животным, которое извивалось в его руках. Наконец-то, подумал он, я узнал тайну Анжелики.

Позже, когда она заснула, Этьен сидел в гостиной номера. Он лениво курил, чувствуя, как холодный ночной воздух касается его обнаженной кожи, и улыбался сам себе в темной комнате.

Все, чего Анжелика хотела, что ей действительно было нужно, — это быть подчиненной. Этьен рассмеялся совсем громко.

Подумать только, размышлял он. Все это время, когда она была такой капризной и вредной, такой упрямой, со своими глупыми незначительными доводами и такой упорной, чтобы настоять на своем, все, что я должен был сделать, — это хорошенько встряхнуть ее или шлепнуть по заду, и она упала бы в мои объятия, как переспелое яблоко. О, она жаждет настоящей борьбы, но в конце концов то, чего она хочет на самом деле, — это быть покоренной, порабощенной. Ну уж об этом я смогу позаботиться.

Уик-энд в Бостоне, казалось, полностью подтвердил теорию Этьена. Он мог делать с Анжеликой все, что хотел, если он этого требовал, а не просил, а потом она сворачивалась у него на коленях и прижималась к нему.

— Так будет всегда, Этьен, правда? — спрашивала она.

— Конечно, моя дорогая.

— И ты всегда будешь обо мне заботиться? Как будто я твоя маленькая девочка?

— Ты и есть, моя маленькая девочка, — отвечал Этьен, целуя ее. Очень мой драгоценный маленький ангел.

— И мы будем жить как принц и принцесса в нашем дворце, и ты будешь всегда обо мне заботиться?

— Всегда, — отвечал Этьен.

Но Этьен не смог удержаться, чтобы не проверить свою теорию, и однажды утром он попробовал обратиться к ней с просьбой.

— Пожалуйста, дорогая, — сказал он умоляющим голосом, гладя ее шею. Идем в спальню.

Она соскочила с его колен и отошла от него.

— Ради Бога, Этьен, — раздраженно сказала она, — перестань мяукать как кот.

— Пожалуйста, дорогая.

— Нет. Я хочу в магазин.

— Пожалуйста, вернись, и сядь ко мне на колени.

— Нет. Я собираюсь одеваться и думаю, что тебе следует сделать то же самое, если ты не хочешь, чтобы я ушла одна.

Этьен с трудом удерживался, чтобы не рассмеяться.

— Не говори так со мной, мой маленький ангел, — просил он.

— Не называй меня своим маленьким ангелом, — с бешенством сказала она и пошла в спальню.

Он пошел за ней и повернул ее к себе.

— Ты что-то забыла, мой маленький ангел, — сказал он. — Я твой муж и я советую тебе никогда не отказывать мне.

— Отпусти меня, — закричала она.

— Сними эту ночную сорочку и ложись в постель.

— Ни за что, — ответила она. — Я ухожу.

— Анжелика, — терпеливо сказал он. — Ты будешь или не будешь делать то, что тебе сказано?

— Никогда, — сказала она, стараясь ударить его по ногам.

— Хорошо, посмотрим.

Он схватил ее и сел на ближайший стул. Он положил ее на колени и задрал на талию шифоновую сорочку. А затем он начал ее шлепать, пока ее ягодицы не покраснели и она не заплакала от обиды.

— Теперь, — сказал он, груб ставя ее на ноги, — сними эту дрянь и ложись в постель.

Она стащила сорочку и встала перед ним, казалось, все ее тело пылает.

— Этьен, — произнесла она.

— В постель, — ответил он и смотрел, как она пошла и легла.

Она была так возбуждена, что кончила сразу же, едва он успел до нее дотронуться, и даже тогда продолжала умолять его: — Еще, Этьен… Еще…

Этьен взглянул на Кристофа, опустившего глаза на свой стакан.

Так продолжалось весь уик-энд и даже несколько недель после того, как они вернулись в Ливингстон после медового месяца. Они поселились в своей маленькой квартире, но это длилось недолго. Моника Бержерон заболела, и Этьен с Анжеликой переехали в ее дом. А когда Моника выздоровела, оказалось, что легче оставаться с ней, чем опять хлопотать в поисках другой квартиры.

— Кроме того, — сказала Анжелика Этьену, — я обещала папе, что буду заботиться о маме. Мы не можем оставить ее одну.

Позже Этьен никак не мог вспомнить, когда все пошло наперекосяк. Стало казаться, что постоянно не хватает денег и Анжелика заскучала.

— Ничего, черт возьми, удивительного, что тебе все надоело, вокликнул Этьен однажды ночью, когда его планы снова расстроились. Господи Боже, ведь все, что ты целыми днями делаешь, — это сидишь на заднице и читаешь, читаешь, читаешь. Почему ты не поможешь матери по дому? Ей приходится делать все.

Это было правдой. Моника Бержерон делала все для себя, Этьена и Анжелики, ничиная с мытья полов и закончив глажением брюк Этьена.

— Если бы я хотела заниматься домашним хозяйством, я нашла бы себе место горничной! — ответила Анжелика. — Если ты считаешь, что Моника слишком много работает, почему ты не наймешь ей в помощь прислугу?

— Я не могу позволить себе иметь прислугу, — ответил Этьен, — и ты знаешь это не хуже меня.

Анжелика зажгла сигарету, зная, что Этьен терпеть не может, когда она это делает. Она выдохнула большое облако дыма и надула губы.

— Это не моя вина, — сказала она. — Мне скучно.

— Ну, а что бы ты хотела делать, принцесса? — спросил Этьен.

Анжелика села и, вложив как можно больше сарказма в голос, сказала:

— Я бы хотела поехать в Париж.

Этьен не смог сдержаться. Он снова заорал:

— Ты с ума сошла? В Париж? На деньги, которые я зарабатываю?

— Ну так пойди и заработай еще, — ответила Анжелика, откинувшись на спинку кровати и попыхивая сигаретой.

— Послушай, — сказал Этьен, — вся страна находится в тисках Депрессии. Я работаю по десять часов в день, шесть дней в неделю, и считаю, черт возьми, что мне повезло.

— Я могу найти работу, — сказала Анжелика. — Есть много людей, которые будут только рады нанять меня. И не для того, чтобы заниматься домашним хозяйством.

Этьен схватил ее за руку, силой заставил сесть, выхватил сигарету и бросил ее в пепельницу.

— Твое место здесь, в этом доме, — сказал он. — Не хватало еще, чтобы моя жена пошла работать, чтобы люди говорили, что я не в состоянии ее содержать.

Анжелика очень небрежно сбросила руку и зажгла другую сигарету.

— Замолчи, Этьен, — сказала она. — И не смей никогда так меня хватать.

Он снова придвинулся к ней, но она вывернулась так быстро, что он чуть было не упал на кровать.

— Я сказала никогда, — повторила Анжелика. — Запомни это, Этьен. Если ты не можешь быть "крутым человеком с деньгами", не старайся изображать его в постели.

На следующий день Анжелика нашла себе работу служащей в мануфактурной лавке. Работа оплачивалась по сорок центов за час, всего шестнадцать долларов в неделю. Этьен посмеивался и ждал, когда она устанет от того, что приходится целый день стоять на ногах.

Но Этьен рано смеялся.

В течение двух недель Анжелика регулярно обедала с владельцем лавки, а меньше чем через месяц она уже спала с ним, как только представлялся удобный случай.

Его звали Майк Курканян, он был самым безобразным из всех мужчин, которых Анжелика когда-либо видела. Короткий, приземистый и с большим животом, смуглый, с черными курчавыми волосами, черными слегка навыкате глазами. Но у Майка Курканяна была невероятно широкая грудь, могучие плечи и руки, словно сделанные из железа. От него исходил дух самца, который просто оглушал Анжелику.

Вот это мужчина, думала она. Мужчина, который по всем статьям мужчина. В нем не было ничего женоподобного, хотя он был владельцем мануфактурной лавки и работал в ней. Лавка досталась ему от его деда-армянина, а Майк Курканян был не из тех людей, кто позволяет пропасть хорошей вещи. В своем личном кабинете позади лавки он занимался очень выгодными букмекерскими операциями. У Анжелики де Монтиньи ушло ровно три дня, чтобы узнать об этой тайной деятельности Майка, и с этого момента она точно знала, что он будет ее любовником.

Но в таком городе как Ливингстон, штата Нью-Гэмпшир, очень нелегко заниматься тайной любовью. По крайней мере, чтобы тебя не засекли. А Анжелика не хотела терять Этьена. По крайней мере, пока. Она совсем не была уверена, что Майк Курканян женится на ней, если она разведется, и хотя Этьен был хуже старой бабы, во всем, что касалось денежных доходов, он, по крайней мере, содержал ее и Монику.

Если только позволить, чтобы Этьен ее бросил, Моника может тут же сделать что угодно с деньгами, которые оставались от Армана и на которые еще наросли дивиденды.

Нет, эти деньги должны по закону перейти к ней, когда ее мать умрет, и Ажелика не собиралась ими рисковать.

У Майка Курканяна была своя квартира, расположенная в противоположной части города от их дома, и для Анжелики было вполне безопасно посещать ее при соблюдении осторожности. Майк был очень щедрым в отношении денег и одежды и, что самое главное, он был очень хорош в постели.

Он брал ее снова и снова с каким-то животным неистовством, хрипящей грубостью, которая ее возбуждала, и хотя Анжелика не была уверена, что он любит ее, она знала очень хорошо, что он сходит с ума от ее тела. Когда он спал с ней, то зажигал в спальне все освещение.

Анжелика наблюдала, как он смотрит на свои темные руки, двигающиеся по ее телу, и когда видела, что он ничинает потеть и, кажется, глаза его сейчас выскочат из орбит, удивлялась, что в ней нет ответного импульса. Иногда он часами гладил ее, наблюдая за своими руками и за тем, как трепещет ее белое тело. Она знала, что он не пытается таким образом возбудить ее, а доводит себя до высшей точки, когда он больше не в состоянии сдерживаться, чтобы взять ее на пике желания.

— Так лучше всего, Майк? — спрашивала она.

— Да, детка, да.

— Я твоя детка, Майк?

— Ты же сама сказала. Моя самая лучшая ароматная бело-розовая детка.

У Этьена де Монтиньи не скоро возникли подозрения. Но наконец он перестал верить объяснениям типа: инвентаризация в лавке, поездка в Бостон за покупками, вечеринка у какой-то подруги. Однажды вечером Этьен проследил за ней прямо до дверей Майка Курканяна. Он видел, как зажглись огни в спальне, и, наконец, подошел к двери и постучал. Этьену казалось, что он ждал целую вечность, пока Майк Курканян в купальном халате и босиком не открыл дверь.

— Я пришел за своей женой, — сказал Этьен и ударил его.

Затем он перешагнул через Майка, вошел в спальню, и вытащил дрожащую, плачущую Анжелику. Он подождал, пока она оделась, схватил ее за запястье и протащил ее так через весь город к дому Моники Бержерон.

Он втолкнул ее в спальню, и не говоря ни слова, сорвал с нее одежду.

— Можешь кричать, сколько душе угодно, — сказал он ей. — Это меня не остановит. Но будешь вопить — учти, тебя услышит не только мать, но и соседи.

Очень методично он снял четыре галстука с обратной стороны дверцы гардероба и, придерживая Анжелику коленом на кровати, привязал ее к четырем стойкам.

— Существует только один способ вылечить жену, которая шляется, сказал он. — На этот счет есть старая поговорка. Она гласит: "Держи ее босой и беременной".

— Нет, Этьен, — прошептала она. — Ты не можешь.

Он разделся так спокойно, как будто собирался принять ванну.

— Я могу, — ответил он с этим сводящим с ума спокойствием. — Довольно я тебя слушал. О Этьен, — передразнил он, — мы не можем сейчас иметь ребенка. Мы слишком молоды. И у нас мало денег.

Он упал на нее сверху. Когда все кончилось, он встал и зажег сигарету.

— Развяжи меня, Этьен, — сказала она, взбешенная. — Дай мне встать.

— Ни за что на свете, маленькая потаскушка, — ответил Этьен. — Ни за что. Ты не пойдешь в ванну и не будешь делать то, что ты делаешь, чтобы не забеременеть. Ни сегодня, ни потом, пока я не буду уверен, что я посеял плод, который ты должна выносить.

— Сукин сын!

— Спокойной ночи, мой ангел, — сказал Этьен и вышел из спальни, закрыв за собой дверь.

— Мне кажется, что ты немного шокирован, Кристоф, — сказал Этьен де Монтиньи.

Теперь он был очень пьян, и голова его лежала на руках, протянутых через стол:

— Ты знаешь, каждое слово из того, что я сказал тебе, — правда, продолжал Этьен, произнося слова неразборчиво. Вот так и появились у меня двое детей. Сначала маленькая Лесли, потом Алана. Ничего себе имена для двух маленьких французских девочек, а? И тот, который умер, появился на свет так же. Мой сын.

— Отец наш Небесный, — прошептал Кристоф, повторяя слова, которые часто говорила его мать, Симона. — Дорогой Отец наш Небесный, ты же мог убить ее, Этьен. Она чуть не умерла, когда рожала последнего.

И вдруг Кристоф понял, что говорит о третьем ребенке Этьена так же, как говорили все в семье. Они всегда говорили "сын Этьена", или "третий ребенок", или "последний". Никто никогда не отступал от этого, не называл маленького мальчика по имени, которое он носил меньше двенадцати часов. Стефан Арман де Монтиньи. Прекрасный, белокурый с восковым личиком мальчик, который погиб от кровотечения меньше, чем за полдня.

— Может быть, тогда я еще хотел, чтобы она умерла, — сказал Этьен. Теперь мне все равно. Я только хочу уехать.

— Послушай, Этьен, — сказал Кристоф, — существует много других способов уйти от нее. Разреши мне отвести тебя домой к ма. Тебе не надо убегать и поступать в военно-морской флот.

— Ты обещал, Кристоф, — пробормотал Этьен. — Ты обещал мне. Я никогда тебе не прощу, если ты не отведешь меня туда.

И Этьен захрапел, отвернувшись.

— Плоурд, пойди сюда, пожалуйста, — позвал Кристоф.

Когда его товорищ вошел в комнату, Кристоф сказал:

— Помоги мне с ним, а? Нам придется остаться здесь на ночь.

Боб Плоурд был очень сдержанным человеком и не задавал лишних вопросов.

— Конечно, — ответил он. — Мы положим его на диван, а ты можешь пойти ко мне домой.

— Нет, — ответил Кристоф, — я останусь с ним здесь.

До конца ночи оставалось совсем немного времени, но эти несколько часов Кристоф просидел на стуле, откинувшись к стене, и смотрел, как спит его брат.

Наутро они с Бобом Плоурдом дали Этьену хорошую порцию крепкого бренди, после чего Этьен смог побриться и умыться.

Его одежда была перепачкана, но ему и недолго оставалось ее носить.

Был пронизывающий холод и уже пошел снег, когда Этьен и Кристоф отправились к зданию Арсенала.