Нет голода неистовей

Глава 12

Не отрывая от нее взгляда, Лаклейн ударил себя по лицу с противоположной стороны и услышал, как челюсть стала на место. Когда ликан сделал шаг в сторону вампирши, на его лице застыло по-настоящему зловещее выражение.

Каждый высеченный, словно из камня, мускул его обнаженной груди и торса заметно напрягся. Ей показалось или без рубашки он действительно выглядел огромным? Но как такое вообще возможно?

Удивительнее было другое — она совсем не испытывала страха. Овечка Эмма внимательно изучала ликана, думая о том, что бы ему еще такого вывихнуть. Вампиров считали злыми и порочными существами. А она была вампиром…

И прямо сейчас от его пряной, восхитительной крови в ее теле словно разливалось жидкое пламя.

Не успела Эмма даже глазом моргнуть, как ликан оказался сверху. Сжав ее руки над головой, он просунул колено между ее стройных ног.

Зашипев на него, она стала вырываться, в этот раз, будучи способной оказать сопротивление — но все еще была ему неровней.

— Моя кровь придала тебе сил, — сказал он, протиснув бедра между ее ног.

— Я сильнее просто оттого, что попила крови, — бросила она. И это в принципе являлось правдой, но Эмма также подозревала, что дело было в его чистейшей бессмертной крови, выпитой напрямую из источника. — Чья угодно кровь подошла бы.

Он окинул ее снисходительным взглядом.

— Признай. Тебе понравилось то, что ты вкусила.

О, да. Она все еще ощущала силу, ощущала его, и умирала от желания получить больше.

— Пошел к черту.

Лаклейн слегка изменил положение, так что теперь его грудь терлась о ее обнаженные груди. Когда он прижался к Эмме теснее, она почувствовала его твердую, словно сталь, эрекцию.

— За что ты меня ударила?

Резко вскинув голову — единственное движение, которое могла себе позволить в этом положении — она выпалила:

— За все, что ты мне сделал. За те разы, когда подвергал мою жизнь опасности и игнорировал мои желания.

Сейчас ее голос звучал иначе, казался более грудным, хрипловатым, как у тех малышек из службы «Секс по телефону».

Список причин был бесконечен: от срывания пластыря, что скрывал травмировавшие ее воспоминания до безумного желания, которое она ощутила, попробовав его крови и разорванного той первой ночью нижнего белья от Джилиан Черри за пару тысяч.

Когда гнев Эммы поутих, она продолжила.

— За каждый раз, когда я хотела тебя ударить и не могла.

Какое-то время он пристально смотрел на нее, по-видимому, не зная как поступить. А затем отпустил еще минуту назад удерживаемые руки и обхватил ее голову ладонями. В этот миг он действительно походил на волка.

— Справедливо.

От удивления Эмма открыла рот.

— Тебе полегчало?

— Да, — честно призналась она. Впервые в жизни Эммалин почувствовала себя сильной, полной энергии, и не важно, что это продлилось всего миг. В следующий раз, если Лаклейн вновь потащит ее в ресторан, решит разыграть из себя в номере рок-звезду на срыве или разбудит поцелуями в интимных местах — она снова ударит его.

Будто прочтя ее мысли, он предупредил.

— Но не вздумай снова бить меня.

— Тогда не вздумай нарушать свои обещания.

Заметив его озадаченный взгляд, Эмма пояснила.

— Ты клялся, что не прикоснешься ко мне. Но ты… ты касался моих грудей.

— Я клялся, что не притронусь к тебе, если ты сама того не захочешь, — слегка приподнявшись на локтях, ликан провел обратной стороной ладони вниз по ее боку. Эмме пришлось подавить желание выгнуться и потянуться навстречу его прикосновению подобно кошке.

— Скажи мне прямо сейчас, что ты этого не жаждала.

Она отвернулась, сокрушенная тем, каким привлекательным находила этого ликана; как была готова завопить, когда лишилась тепла его ладони, почти полностью укрывавшей ее груди. А это ощущение его горячего рта, ласкающего сосок…

Оставаясь прижатой его телом, Эмма чувствовала, как в нее упирается твердая, напряженная эрекция, заставляя ее плоть увлажняться все сильнее.

— Этого больше не повториться, так и знай.

Его губы изогнулись в порочной ухмылке, при виде которой у нее тут же перехватило дух.

— Тогда все, что тебе нужно сделать в следующий раз это вытащить свои клычечки из моей руки ровно настолько, чтобы сказать «нет». Произнести всего одно единственное слово.

Эмма натянула ночнушку обратно, чувствуя, как в ней вновь закипает желание ударить его. Ублюдок знал, что она не сможет оторвать от него свои клыки так же, как не смогла бы перестать дышать.

— Ты предполагаешь, что я снова буду пить из тебя?

Одарив ее сексуальной, как сам грех, самодовольной ухмылкой, ликан произнес. — Боюсь, даже буду настаивать.

Эмма отвернулась, пораженная осознанием своего поступка. Она на самом деле пила живую кровь. И теперь официально стала пиявкой.

Самым ужасным было то, что испытуемое ею в тот момент чувство было сродни возвращению домой, как будто все, наконец, стало на свои места. И теперь она боялась, что уже не сможет вернуться назад к холодным пластмассовым пакетам с кровью. Что же за гадость она пила до этого?

— Почему ты не питалась напрямую из источника раньше?

Потому что это было запрещено. Но, несмотря на этот запрет, она только что сделала то, чего так страшились ее тетки…

Его кровь оказалась наркотиком, к которому она могла пристраститься, могла стать зависимой от него. И он бы легко получил над ней такую власть.

Нет! Если он вновь попытается соблазнить ее выпить из него, она не станет голодать, но попытается лучше контролировать свои чувства.

В теории.

— Слезь с меня, животное, — когда Лаклейн не сдвинулся и на миллиметр, Эмма вскинула руку для удара, но он успел перехватить ее запястье.

— Не смей снова меня бить, Эммалин. Пары никогда не бьют друг друга.

— Что ты хочешь этим сказать, «пары»? — медленно протянула она. Страх, который Эмма пыталась все это время игнорировать, захлестнул ее с головой, заставляя голос выдавать отчаяние.

— Это… это вроде «подруги» по-австралийски[19]?

Когда на его лице появилось выражение, словно он обдумывал, рассказать ей о чем-то или нет, у Эммы в голове заиграл целый хор колоколов.

— Ты же не о той самой «паре» ликана говоришь, верно? — эта мысль возникала у нее и раньше, но она с легкостью отмахивалась от нее. Прекрасно понимая насколько та нелепа.

— Что ты об этом знаешь? — он снова начинал злиться.

Она помнила, как Люсия всегда остерегала ее встать на пути между ликаном и его парой. И что, если другой мужчина подойдет или заговорит с его женщиной, попытается их разлучить — то лучше сразу уносить к черту ноги. Они были также территориальны, как и вампиры со своими Невестами, если не хуже.

— Я знаю, что у вас может быть только одна пара, и вы никогда не разлучаетесь.

Эмма также помнила, что если женщина ликана была ранена или в опасности — его зверь вырывался наружу и тогда тот в порыве ярости полностью терял рассудок. Она уже имела честь видеть его в таком состоянии и не хотела лицезреть подобное снова.

— А что в этом плохого?

— Но ты же не можешь взаправду… Ты ведь хочешь со мной разлучиться? Верно?

— А что, если бы не хотел?

— О, Боже, — пробормотала она, став вырываться из-под него до тех пор, пока он ее не отпустил.

Закинув руку за голову, ликан откинулся на спину.

— Неужели остаться со мной кажется тебе такой ужасной перспективой?

Эмма опасалась, что Лаклейн лишь притворялся, пытаясь выглядеть несерьезным.

— Конечно, было бы! Помимо очевидного факта, что ты не можешь определиться в своем отношении ко мне, а также бесспорных… различий между нами — ты агрессивный, неконтролируемый дикарь, который плевать хотел на мои чувства. К тому же ты не держишь обещаний. А мы еще и на пороге Вознесения…

— Ну что ты, девочка, не сдерживай чувств, — прервал он ее. Когда она бросила на него сердитый взгляд, ликан лишь ухмыльнулся. — Меня радует, что ты так много о нас думала. Рассмотрела все за и против.

— Тогда скажи мне, что я не твоя пара, — выдавила она, сжав кулаки от охватившего ее чувства бессилия.

— Ты не моя пара. Ты вампир, помнишь? Поразмысли-ка. Окажись ты в моем клане, мои сородичи тут же захотели бы разорвать тебя на части.

Эмма склонила голову на бок, изучая его, пытаясь определить, говорит ли он правду.

— Хотя должен признаться, со всеми твоими новыми изгибами… — скользнув взглядом по ее фигуре, он следом покачал головой, так, как это делают люди, когда понимают, что пропали. — Я не прочь подержать тебя рядом в качестве своей любовницы, но ничего такого серьезного, как пара.

Отчего эти слова так глубоко ранили?

— Ты ведь не врал бы о таком, правда?

— Отдыхай. Я хочу тебя, но причина в другом, — с этими словами он встал с постели.

— А теперь, если только ты не хочешь, чтобы я перегнул тебя через кровать и как следует закончил этот вечер — тебе лучше одеться.

В тот же миг Эмма развернулась и кинулась прочь в спальню. Закрыв за собой дверь на ключ, она оперлась о нее затылком и ладонями, чувствуя, как его кровь все еще эхом отдается в ее теле, вызывая дрожь.

Но в следующий же миг нахмурилась. Краска под ладонями была блестящей и прохладной, а сама дверь почти полностью гладкой за исключением левой средней панели — там краска свернулась. Острота чувств завораживала.

Эмма включила душ и попробовала рукой температуру воды. Та показалась ей просто невероятной на ощупь, вызывая на ладони легкое покалывание. И когда она, раздевшись, шагнула под воду, ощущение стало еще приятнее. Она словно могла чувствовать каждую крохотную каплю, скользящую по ее телу. Запустить сейчас пальцы в мокрые волосы было необычайно приятно. Эмма поняла, что к ней снова вернулись силы.

Похоже, кровь Лаклейна была коктейлем из Риталина[20] и Прозака[21]. И сейчас, она должна бы убиваться горем из-за совершенного поступка, сокрушаться о том, что ее отныне ожидает, но, тем не менее, казалось, не испытывала ни того, ни другого. Эмма попросту убедила себя, что это фармацевтические свойства его крови вернули ей хорошее самочувствие, а отнюдь не незнакомое чувство родства, которым она поистине наслаждалась, когда пила.

Приняв душ, Эмма вытерлась и сделала себе мысленную пометку похвалить персонал гостиницы за необычайно мягкие полотенца. Обернувшись в одно из них, она почувствовала, как ворс царапнул ее соски. Отчего по телу прошла дрожь. Покраснев, Эмма вспомнила ощущение его горячего рта на своей груди, но тут же сильно встряхнула головой, надеясь вытеснить эти образы из памяти. Она неслышно подошла к зеркалу и, протянув руку, вытерла влагу с холодного стекла.

«Я хочу тебя, но причина в другом», так он сказал.

Рассматривая себя в зеркале, Эмма не могла понять, почему он хотел ее. И сейчас попыталась представить себя его глазами.

Ей казалось, она могла бы… считаться красивой, особенно теперь, когда к ней вернулся румянец и все былые изгибы — как довольно грубо заметил Лаклейн. Но все это относительно, разве нет? Ее можно было бы назвать красивой, пока рядом не оказывалась любая другая женщина ее семейства. Вот они то прослыли настоящими искусительницами и роковыми женщинами. В сравнении с ними, Эмма выглядела всего лишь… симпатичной.

Но сейчас их тут не было. И если Лаклейн считал ее привлекательной в консервативной одежде и заплетенными косами, то, что он скажет, вернись она к своему прежнему стилю?

Теперь, когда он убедил ее, что она не его пара, Эмма почувствовала себя почти что избавленной, свободной. Хотя часть ее и желала оказаться настолько прекрасной, чтобы он пожалел о том, что она не его…

Она выбрала свою любимую мини-юбку и туфли на каблуках с ремешками. Высушив волосы, Эмма распустила их, позволив локонам свободно развеваться.

Она решила, что если ненароком и подует ветер, открыв всем ее уши, то Лаклейн найдет что сказать или сделать. В этом она не сомневалась. На самом деле, ему, похоже, нравилось, что ее уши были остроконечными. Чувствуя непривычную для себя смелость, Эмма даже надела сережки.

Когда она спустилась вниз, чтобы встретить ликана у машины, он даже открыл рот от удивления. Но она знала, что выглядит такой же шокированной, как и он.

Лаклейн сидел за рулем.

Что продлилось не долго, так как он тут же оказался снаружи. Мигом обогнув авто, ликан схватил Эмму и запихнул ее в машину. Она услышала низкий рык и заметила брошенные им по сторонам взгляды. Из чего сделала вывод, что во время всей этой возни, по-видимому, посветила трусиками, и ликан хотел проверить, не увидел ли их кто-то еще.

Когда он вернулся на место водителя и захлопнул за собой дверцу — буквально сотрясся этим транспортное средство — то произнес.

— Что за игру ты затеяла, девочка?

Не ответив и слова, она пристально посмотрела на ликана.

— Одеваешься подобным образом, когда я и так с трудом сдерживаюсь, чтобы на тебя не наброситься?

Она покачала головой.

— Лаклейн, я всегда так одеваюсь. К тому же, не так давно, ты высмеял саму идею, что я твоя пара. Поэтому, не думаю, что мне что-либо грозит.

— Но я все же мужчина. У которого давно не было женщины.

Ее сердце тут же сжалось в комок.

Так вот почему он находил ее привлекательной — потому что давно ни с кем не спал. Сейчас его, должно быть, привлекла бы даже надушенная груда камней.

— Тогда отпусти меня. Если ты можешь сам вести машину, то я тебе не нужна. К тому же, без меня ты сможешь начать поиски женщины, заинтересованной тобой именно в этом плане.

— Ты согласилась остаться со мной до следующего полнолуния.

— Я буду тебе только мешать. Да и больше чем уверена, где-то там найдется уйма женщин, желающих разделись с тобой постель.

— А себя ты к ним не причисляешь? Даже после сегодняшней ночи?

Эмма прикусила губу. В памяти тут же всплыла картина, как она лизала его загорелую, гладкую кожу, как насыщалась кровью такого совершенного вкуса, что на какой-то момент даже потеряла ход времени и мысли.

— Просто не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я осталась? — наконец высказала она.

— Раньше тебе нужен был водитель. Но теперь такая надобность отпала.

— Да, теперь я сам могу вести машину, но мне все еще нужны от тебя две вещи.

Вздохнув, Эмма повернулась спиной к дверце. Когда она скрестила ноги, Лаклейн уставился на них словно зачарованный. Ей даже пришлось щелкнуть пальцами у него перед лицом.

— Я вся во внимании.

Испустив рык, он все-таки оторвал взгляд от ее ног и посмотрел ей в глаза.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Киневейн, потому что, тем самым, надеюсь выплатить свой долг и отблагодарить тебя за помощь. Для тебя это была очень тяжелая поездка. И твой голод, как мне теперь известно, делал ее тягостнее во стократ.

— Отблагодарить как именно? — она была подозрительна и не скрывала этого.

— Деньгами или золотом. Драгоценными камнями, если захочешь. Я коллекционировал драгоценности всю свою жизнь.

Не отрывая от нее глаз, он сделал ударение на последних словах. Но причина осталась для Эммы неясна.

— Ты сможешь выбрать все, что пожелаешь.

— Значит ты, словно из сундука переполненного золотом, вытащишь какие-то старинные драгоценности и отдашь их мне? — удивленно переспросила она.

— Ээ, все верно, — кивнул ликан с совершенно серьезным выражением лица. — Бесценные драгоценности. Столько, сколько сможешь унести.

— И они будут только моими? — неужели у нее, наконец, будет что-то неповторимое, то, что нельзя заменить?

— Выходит, после моей увеселительной поездки со всамделишным, абсолютно тронутым — тут она сделала паузу и бросила ему слащавую улыбочку, но слово, по-видимому, было ему незнакомо — ликаном у меня останется сувенир на память?

Сомнительно, чтобы тетки смогли превзойти такую эскападу.

— Э, твои. Хотя, сомневаюсь, что их можно причислить к «сувенирам».

Она покачала головой в ответ.

— Это спорный вопрос. Если ты отсутствовал сто пятьдесят лет, у тебя, скорей всего, больше нет замка с сокровищами — как бы круто это звучало.

— О чем ты?

— Лаклейн, ты когда-нибудь слышал о Уолл-Март[22]? Нет? Так вот, нечто подобное, скорей всего, сейчас стоит на месте твоего замка.

Он нахмурился, но затем ответил.

— Нет, не возможно. Киневейн это исток нашего рода, он защищен от внешнего мира. Еще ни одна угроза не проникла за его стены. Даже вампиры не могут его найти, — в тоне ликана было больше, чем капля самодовольства. — Ничто сейчас не занимает его места, и это я тебе гарантирую.

— Хорошо, предположим, ты прав, — она подозрительно сощурилась, — и я получу обещанное. Но мужчины, дарящие драгоценности, взамен обычно ждут секса.

— А это второй момент, — произнес он вполголоса, обхватив ее щеку рукой. — Я заполучу тебя в свою постель.

Самое время для ее остроумного ответа. Но имеем лишь отвисшую челюсть.

— Я-я не могу поверить, что ты просто взял и выдал подобное, — в конце концов, пробормотала она, отстраняясь от его ладони, пока та не упала. — Разве не очевидно, что теперь, зная о твоих намерениях, я никуда не поеду.

— Что ж, понимаю, — произнес он серьезно. — Ты должно быть, очь боишься, что это мне все же удастся.

— Ну конечно, — выкрикнула она, бросив на него раздраженный взгляд. — Прямо вот взяла и упала тебе в объятия.

Спустя пару секунд, уголки его рта изогнулись.

— Но ведь это же правда. Если ты совершенно уверена, что этому не бывать, тогда мои «намерения» — ничто иное как пустые мечты.

— Значит, игра «Кто первым получит желаемое» началась.

— Полагаю, можно сказать и так. Ну, так как, сможешь достичь своей цели прежде, чем я начну тобой наслаждаться?

Подавив свое изумление, Эмма скрестила на груди руки. За все, через что она прошла по его милости, ей полагалась не шуточная компенсация. Она заслужила каждую драгоценность, которую заберет у него!

— А знаешь, я согласна продолжить поездку. В основном потому, что знаю — ты не освободишь меня от этого обещания. Но еду я также затем, чтобы как следует почистить твой тайник. Так что, не говори потом, что тебя не предупреждали.

Когда она закончила, он нагнулся ближе — слишком близко, чтобы Эмма чувствовала себя при этом комфортно — и, придвинув свое лицо вплотную к ее, тихо произнес. — Не пройдет и недели, как твои ножки будут обернуты вокруг моих бедер, а у уха звучать томные крики. Считай себя также предупрежденной.

Эмма резко отстранилась от него, чувствуя, как горят щеки, пока она пытается найти достойный ответ.

— Тогда… тогда давай посмотрим на твое умение водить!

Медленно отодвинувшись, он бросил последний взгляд на ее ноги и завел мотор. Когда Лаклейн выехал на дорогу, Эмма приготовилась как следует поразвлечься. Заранее пристегнув ремень безопасности, она стала дожидаться его проколов.

Но — конечно же — он вел машину просто идеально.

Ликан всегда анализировал все, что она делала — так отчего она решила, что он не наблюдал за ней во время вождения?

— Когда ты научился водить? — ее вопрос прозвучал резко.

— Попрактиковался на стоянке, пока ты принимала душ. Не волнуйся, при этом я не спускал глаз с входа.

— Я же сказала тебе, что останусь.

— Я не поэтому наблюдал. Похоже, тебя раздражает, что я за рулем. Если хочешь вести…?

— Обычно люди учатся немного дольше.

— Люди учатся дольше, — он похлопал ее по коленке, так, что жест вышел снисходительным. — Не забывай, я необычайно силен и умен.

Его ладонь скользнула выше по ноге Эммы, но тут же была сбита ее шлепком.

— И необычайно высокомерен.

Когда сегодня возле отеля Лаклейн увидел Эмму, такую соблазнительную в этой греховно короткой юбке, с распущенными, сияющими волосами, его сердце забилось как безумное. А заметив ее сексуальные туфельки, он сразу же представил, как эти каблуки вонзятся в его поясницу, когда она обхватит его своими ногами. Ее глаза сверкали, а кожа будто светилась.

Ликан был сражен осознанием того, что даже луна никогда не приковывала его взгляд настолько полно.

И Эмма оставалась с ним по собственному выбору, очарованная обещанием драгоценностей. Которые и так уже принадлежали ей.

Он всю жизнь собирал их по крупицам, ожидая того часа, когда сможет подарить их ей — даже не представляя, что его парой окажется кто-то подобный Эмме.

Выехав на шоссе, Лаклейн впервые за пятнадцать десятилетий с момента его пленения чувствовал оптимизм.

Уже не имело значения, что случилось в прошлом, он сбежал от своих врагов и теперь мог начать строить новую жизнь. С Эммалин — которая, оказалась вовсе и не убийцей, каковой он ее считал. Наоборот. Из всех многочисленных вампиров, что он встречал за свою жизнь, и всех женщин, которых знал или видел — она была единственной в своем роде.

Лаклейн не мог определить, выглядела ли она как фея или сирена. Ее запястья, изящные руки и ключицы казались невероятно хрупкими, а бледная колонна шеи такой изящной. Лицо имело неземной облик. И во всех других частях тела — особенно теперь, когда попила крови — она была совершенной женщиной с полными, чувственными грудями и округлыми бедрами.

А при одном лишь взгляде на ее попку он буквально шипел «милостивый боже».

Лаклейн взглянул на свою руку, и от вида следов ее маленьких клыков на его лице медленно расплылась самодовольная ухмылка. Он не мог поверить своей реакции на ее укус. Помня о своих убеждениях, прекрасно понимая, каким отвратительным найдут этот факт другие, Лаклейн пришел к выводу, что, должно быть, полностью развратился — потому что наслаждался каждой секундой.

Это было так, словно она открыла новый способ получения удовольствия, о котором он даже не подозревал. Будто все, что было до этого — только трах и вдруг, как снег на голову, Эмма говорит — «А что если я полижу и возьму в рот твой член».

По телу Лаклейна прошла дрожь, эрекция запульсировала.

Хотя это должна была бы быть метка позора, которую следовало прятать, ему нравилось смотреть на нее. Это напоминало Лаклейну об этом незнакомом, тайном удовольствии, а также о том, что он был единственным из кого она пила. Лишь ему она подарила этот темный поцелуй.

Ликан призадумался, кто приучил Эмму не пить напрямую из источника. Ее семья? Действительно ли они были Обуздавшими жажду — исключением среди других вампиров — вынужденными жить в Луизиане по причине отделения от Орды? Но ответов пока искать было неоткуда. Эмма оказалась самой скрытной женщиной, которую он когда-либо встречал, а после его фиаско с допросом в ресторане, он планировал пока вообще воздержаться от вопросов.

Лаклейн был первым, кого она укусила, и останется единственным. Этот факт заставлял его испытывать гордость. Он даже фантазировал о следующей ее кормежке. Представлял, как заставит пить из шеи, чтобы при случае освободить обе свои руки и, отодвинув кружевное белье в сторону, приласкать ее влажную плоть. И когда она уже будет готова, насадить ее на свой член…

В очередной раз подавив дрожь, охватившую его тело, Лаклейн повернулся к Эмме, чтобы уже в десятый раз поинтересоваться не мучила ли ее жажда. Но увидел, что она расслабленная и спокойная свернулась клубочком на сидении под его пиджаком. Потянувшись, Лаклейн укутал ее им плотнее. Отчасти потому, что посчитал, так ей будет удобнее, а отчасти потому, что так было удобнее ему — не видеть ее оголенных бедер. Эмма оперлась головой о стекло, выглядывая в окно с этими штуковинами в ушах, по-видимому, не осознавая, что нежно напевает. И Лаклейн не хотел ее прерывать. У нее был прекрасный голос, который, казалось, убаюкивал.

Она сказала, что ничего не делала особенно хорошо. И раз уж Эмма не могла лгать, это означало — она не считала пение своим талантом. Лаклейн призадумался, откуда у нее эта неуверенность в себе. Она была красива и умна, а глубоко внутри нее полыхал настоящий огонь. Хотя, не так уж и глубоко. В конце концов, челюсть она ему все-таки вывихнула.

Быть может, вампирская семья считала ее слишком чувствительной или замкнутой, и, поэтому, была с ней жестока. Уже сама эта мысль заставила ярость внутри него всполохнуть ярким пламенем, зародив заманчивую идею убить каждого, кто отнесся к ней плохо.

Лаклейн прекрасно понимал, что сейчас происходило. Он привыкал к ней, начиная рассматривать ИХ как одно целое. Каким-то образом, связь с его парой начала зарождаться от простого укуса.

«Сколько же нам еще ехать?», Эмма была уже почти готова заныть.

Теперь, когда силы к ней вернулись, небольшое пространство машины заставляло ее беспокойно вертеться. По крайней мере, именно поэтому — пыталась убедить себя Эмма — она начала ёрзать на сидении. А не потому, что таяла под пиджаком Лаклейна, все еще сохранившим тепло его тела и распространяющим вокруг нее этот восхитительный запах.

Она потянулась и вытащила наушники из ушей, что, очевидно, у ликанов было призывом к действию или сигналом «Изведи меня допросами», потому что на нее тут же обрушилось бесконечное количество вопросов.

— Ты сказала, что никогда не убивала и не пила из кого-либо другого. Значит ли это, что ты никогда не кусала шею мужчины даже во время секса? Случайно забывшись, например?

Эмма выдохнула, потирая лоб. Чувство разочарования становилось все сильнее. Этой ночью ей почти что было комфортно рядом с Лаклейном, но пришел новый день и вновь последовали вопросы и намёки с сексуальным подтекстом.

— С чего вдруг такие мысли?

— За рулем больше нечем заняться, остается только думать. Ну, так как?

— Нет, не кусала. Доволен? Никогда не запускала клыки ни в чью руку кроме твоей, — ликан уже было собрался задать следующий вопрос, как она выпалила. — И ни в какую другую часть тела кого бы то ни было.

Ответ, казалось, заставил его немного расслабиться. — Хотел убедиться.

— Зачем? — раздраженно спросила она.

— Нравится быть твоим первым.

Он что, серьезно? Неужели Лаклейн задавал ей все эти вопросы не с целью смутить, а потому лишь, что был… мужчиной?

— Кровь всегда производит на тебя такой эффект — или же это только моя кровь сделала тебя такой сладострастной?

Неа. Исключительно, чтобы ее смутить.

— Почему это так важно?

— Я хочу знать, если ты, например, выпьешь — на людях — крови из стакана, будешь ли вести себя также?

— Ты что, не можешь оставить меня в покое и не мучить хотя бы несколько часов?

— Я не мучаю. Мне нужно знать.

Эмма действительно начинала ненавидеть разговаривать с ним. Как вдруг одна мысль заставила ее нахмуриться. К чему он вел? Когда это она будет пить на людях? Такое, конечно, случалось дома, но из чашки или бокала для маргариты на вечеринке. Не в кровати, частично раздетой, в то время как мужчина лизал ее груди. Ее сердце забилось чаще от нахлынувшей тревоги. Лаклейн никогда бы не привел ее в круг своих друзей и семьи, позволив ей пить кровь, как вино — так зачем же спрашивал?

Неужели он строил на ее счет какие-то омерзительные планы? Эмма вновь была поражена в самое сердце тем, как мало о нем знала.

— Я наслышана об аппетитах ликанов и, хм, о вашей раскрепощенности в сексе, — она тяжело сглотнула, — но мне бы не хотелось быть в такой момент на глазах у всех.

Лаклейн на какой-то миг свел брови, но затем на его щеке задергалась жилка. Эмма сразу же ощутила нарастающий гнев ликана.

— Я имел в виду общественную ситуацию, где пили бы другие. Я никогда бы даже не предположил что-либо другое.

Ее щеки залило румянцем. Ну и кто теперь тут сексуально озабоченный?

— Лаклейн, эффект крови на меня не больше, чем был бы на тебя стакан воды.

Встретившись с ней глазами, он бросил на нее взгляд настолько первобытный, что по ее телу прошла дрожь.

— Эмма, понятия не имею, чем ты занималась в прошлом, но знай, что когда я беру женщину в свою постель, то никогда и ни с кем ее не делю.