Неторопливо, бережно, всецело

Эта книга предназначена только для предварительного ознакомления и не несёт в себе никакой материальной выгоды. Любое копирование и размещение материала без указания группы и людей, которые работали над книгой, ЗАПРЕЩЕНО! Давайте уважать и ценить чужой труд!

Тэмми Фолкнер

НЕТОРОПЛИВО, БЕРЕЖНО, ВСЕЦЕЛО

(Братья Рид #3)

Оригинальное название: Calmly, Carefully, Completely by Tammy Falkner

Серия: The Reed Brothers / Братья Рид

Номер в серии: 3

Переводчик и редактор: Екатерина Прокопьева (главы 1-21),

Ольга Расторгуева (22-38)

Вычитка: Лина Зянгирова, Катерина Матвиенко

Обложкой занималась Изабелла Мацевич.

Переведено специально для группы http://vk.com/translation4you

.

Аннотация

Она была заперта ещё дольше, чем он.

Питер Рид только что вышел из тюрьмы, он освобождён от объяснений и готов начать всё с чистого листа.

Рейган Кастер нужно отблагодарить Пита за его добрый поступок, но ему недостаточно её благодарности — он хочет большего.

Рейган знает, как защитить своё тело, но не сердце. Да и тело предательски реагирует на Пита так, как ни на кого другого. И когда невинный флирт Пита перерастает в нечто большее, Рейган готова ответить ему взаимностью.

Питер понимает, что любить Рейган нужно неторопливо и бережно.

А Рейган знает, что любить её нужно всецело.

Но сможет ли он дать ей то, в чём она так нуждается?

Посвящается Диане, которая прочитала массу вариантов этой книги и ни разу не пожаловалась (по крайней мере, мне).

Особая благодарность Кайле Гарднер, которая позволила мне позаимствовать её идеи, а потом помогла претворить их в жизнь.

Пит

Если ты весь покрыт татухами, в тюрьме с тобой никто не связывается.

Никто, ни одна душа.

Может, ещё играет роль то, что ты огромный. Я не спрашивал. Просто наслаждался этим.

Дома всё было по-другому. Дома ко мне лезли все. Я самый младший из пяти братьев. Они все такие же огромные, как и я, а татуировок у них даже больше. Но ценят тебя не за внешнюю привлекательность. В моей семье ценят за то, хороший ли ты человек, за то, вносишь ли ты свой вклад в семью и поддерживаешь ли её.

Но я облажался по всем этим пунктам. Херово так облажался два года назад.

Мне не следовало делать то, что я сделал. Никогда. Но я сделал то, что сделал; и отбыл за это срок. Мне остаётся лишь надеяться, что мои родные простили меня и не станут попрекать этим всю оставшуюся жизнь.

Опустившаяся на моё плечо рука выдёргивает меня из моих мыслей. Я поднимаю глаза и вижу своего бесплатного адвоката, мистера Кастера.

— Рад снова видеть тебя, сынок, — говорит он и садится напротив, а затем открывает лежащую перед ним папку.

— Зачем вы пришли? — вырывается у меня. И я тут же морщусь, осознав, как грубо прозвучал мой вопрос. Но он лишь поднимает бровь и качает головой. — То есть я хотел сказать, что тоже рад видеть вас, сэр.

Он усмехается.

— Взаимно, Пит, — говорит он, а потом достаёт из папки брошюру и разворачивает её так, чтобы я смог прочитать. — У меня есть для тебя предложение.

Мой старший брат, Пол, говорит, что предложения — это проблемы других.

— Какого рода предложение? — поколебавшись, спрашиваю я и открываю брошюру. Там размещены фотографии лошадей, детей, игровых площадок и бассейна, из которого во все стороны летит вода. Я поднимаю глаза на своего адвоката.

— Это брошюра «Каст-Э-Вэй Фармз»[1], — говорит он.

— И?

— Это твоё предложение. Я говорил с судьёй и сказал ему, что ты отлично подойдёшь для этой программы. — Он вновь поднимает бровь. — Надеюсь, я не ошибся.

Ненавижу казаться придурком, но…

— Не совсем понимаю вас, мистер Кастер.

— Этим летом, дней на пять, мне нужны несколько толковых парней, чтобы помочь с лагерем «Каст-Э-Вэй». — Мистер Кастер перекладывает бумаги в своей папке, а затем закрывает её. — Я читал твоё дело. Мне понравилось то, что я увидел. Мне кажется, у тебя есть потенциал. И навыки, которые пригодятся в этом конкретном лагере.

Навыки? Единственное, что я умею, это набивать татухи. До тюрьмы я работал в тату-салоне моих братьев.

Больше ничего в голову не приходит.

— Вы хотите, чтобы я делал им татуировки?

Адвокат снова усмехается.

— Мне понадобится твоё знание языка жестов, — отвечает он. — Каждый год мы открываем лагерь для «особенных» детей. В этом году у нас будет паренёк с трахеостомической трубкой. Он не может говорить, но общается жестами. Его мать тоже приедет, однако она не сможет быть с ним двадцать четыре часа в сутки. Так что я подумал, может, ты сможешь приехать и помочь. — Он пожимает плечами. — Ещё будет небольшая группа мальчишек с нарушением слуха. С ними ты тоже сможешь работать.

Я смотрю на предплечья мистера Кастера и вижу, как из-под коротких рукавов его рубашки выглядывает татуировка. Он следует за моим взглядом и пожимает плечами.

— Вы думаете, мистер Рид, что только у вас не получается скрывать свои чувства? — спрашивает мистер Кастер с улыбкой.

Я качаю головой.

— Ваше предложение звучит довольно интересно, — говорю я. — Но я год пробуду под домашним арестом. Я смогу ходить только на работу и/или заниматься одобренными судом занятиями.

— Я уже поговорил с твоим инспектором по надзору, — отвечает мистер Кастер. — Он меня поддержал. — Мой адвокат скрещивает перед собой руки и ставит локти на стол. — Но дело за тобой. Тебя никто не будет заставлять.

Я поднимаю брошюру и начинаю читать. Если честно, это обещает быть интересным.

— Ты сделаешь мне большое одолжение, — говорит мистер Кастер. — Мне нужен ещё один живой пример, хороший пример, для мальчишек, которых мы забираем из тюрем для несовершеннолетних. В лагере они будут трудиться, за что им будут насчитывать рабочие часы. И мне нужен кто-то, кто поможет с ними. Поэтому я выбрал тебя. — Его глаза прищуриваются. — Ты здоровый парень и выглядишь довольно устрашающе. — Он ухмыляется. — А твоё дело произвело на меня хорошее впечатление.

— В вашем лагере будут работать молодые совершеннолетние преступники? Работать с детьми?

Мистер Кастер качает головой.

— Да, они будут взаимодействовать, но не много. В основном их главной обязанностью будет помогать с ежедневными делами — кормёжкой лошадей, перевозкой сена и его укладкой, подёнными работами, приготовлением еды…

Я никогда не боялся физического труда. Мои братья прочно вбили мне в голову, что либо я буду работать не покладая рук, за что бы ни взялся, либо буду отвечать перед ними. Я тяжело вздыхаю, медленно уговаривая себя на это.

— Есть приятный бонус, — говорит мистер Кастер, ухмыляясь.

— Говорите. — Я откидываюсь на спинку стула и скрещиваю руки на груди.

— Если ты хорошо проявишь себя в лагере, я попрошу о снисхождении в отношении твоего домашнего ареста, в зависимости от твоих заслуг. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Если ты заслужишь это, так оно и будет.

Ух ты! Я могу получить снисхождение?

— Это на пять дней? — спрашиваю я.

Он кивает.

— С понедельника по пятницу.

Я снова тяжело вздыхаю.

— Когда мы уезжаем?

Мистер Кастер ухмыляется и протягивает мне руку. Я подаю ему свою, и он её крепко пожимает.

— Завтра утром.

— Завтра? — Ого, но я же ещё не был дома. Ещё не повидал своих братьев.

Он кивает.

— В рань-раньскую — три часа утра. — Он вновь улыбается. — Ты не передумал?

— Это действительно может сократить моё наказание?

Мой адвокат кивает.

— Скорее всего. Но это зависит от судьи. И от того, как ты проявишь себя в лагере. — Тут он становится совершенно серьёзным и смотрит мне в глаза. — Пит, по-моему, ты очень поможешь с мальчишками, которые приедут в наш лагерь. Со всеми. С теми, у кого проблемы со слухом, с теми, кто не может разговаривать, и с теми, кто приехал по программе для несовершеннолетних. Мне кажется, ты отлично справишься. Я верю в тебя, Пит, и хочу предоставить тебе возможность доказать, что ты выше всего этого. — Он обводит рукой комнату.

Доказать, что тюрьма не для меня? Лучше ли я того, кем стал? Я не уверен.

— Так что, по рукам? — спрашивает мистер Кастер.

Я киваю и вновь протягиваю ему ладонь для рукопожатия.

— По рукам.

— Мне нужно попросить кого-нибудь забрать тебя завтра утром?

Я качаю головой.

— Я сам доберусь.

— Тогда увидимся в шесть. — Он похлопывает ладонью по моему плечу, а затем показывает на дверь. — По-моему, снаружи тебя ждёт твоя семья.

У меня замирает сердце. Прошло так много времени. Я и представить себе не могу, что значит снова оказаться с ними. Чувствовать себя нормальным.

Я киваю и закусываю нижнюю губу, а затем распрямляю спину и выхожу через дверь. Охрана ведёт меня мимо караульного поста к другой двери, где мне выдают пакет с моими личными вещами и просят их проверить. Я запихиваю свой бумажник в задний карман джинсов. Надеваю на запястье часы. Весь пирсинг кидаю в карман. Позже всё вдену.

— Готов? — спрашивает мистер Кастер. Я даже не осознавал, что он рядом до тех пор, пока не посмотрел в его глаза. Очень тихо он произносит: — Кончай так сильно переживать. Они всё та же семья, которую ты покинул два года назад.

Пусть так, но я-то стал другим. Тем не менее, я киваю, потому что не могу говорить из-за кома в горле.

Я протискиваюсь к двери, с усилием нажимаю на задвижку, оттягиваю её и вдруг оказываюсь за стенами тюрьмы, где безвылазно провёл последние два года. Глубоко вдохнув, я смотрю на небо. А затем вижу в конце тротуара своих братьев, и ком в моём горле становится раза в два больше. Я быстро моргаю, стараясь удержаться от нахлынувших эмоций.

Пол, самый старший мой брат, стоит рядом с Мэтом, на лице которого сияет широченная улыбка. Его волосы вновь отросли, и теперь он носит их длиннее, чем мне когда-либо приходилось видеть. В своём письме он писал мне, что решил отращивать их, потому что знает, что значит потерять волосы из-за рака. Мэт идёт на поправку. Я всё это пропустил, потому что был за решёткой. Но именно поэтому я там и оказался. Думал, что помогу ему, а на самом деле лишь огрёб себе неприятностей.

Логан стоит рядом со своей девушкой, Эмили, обнимая её за плечи. Она смотрит на него так, словно он управляет солнцем и луной. Логан показывает на меня, улыбаясь, Эмили поднимает глаза и радостно взвизгивает. Она выбирается из объятий Логана и, на полной скорости ринувшись ко мне, со всей силы врезается в мою грудь и обвивает руками мою шею. Я поднимаю её над землёй и кружу, а она крепко сжимает меня и шепчет мне на ухо:

— Я так рада, что ты возвращаешься домой. Мы очень по тебе скучали.

Я смотрю по сторонам. Кое-кого не хватает.

— Где Сэм? — спрашиваю я. Лицо Эмили мрачнеет, и она старается смотреть куда угодно, только не на меня. Сэм — мой брат-близнец, но его здесь нет. Внутри у меня всё сжимается. Я так сильно надеялся, что он придёт.

— Он занят по учёбе. Знаешь ведь, как порой перегружено расписание. — Она не смотрит мне в лицо, так что я понимаю, что Эмили врёт. Я на мгновение обнимаю её одной рукой, а затем мы направляемся к моим братьям. Но мне удаётся сделать всего несколько шагов вперёд, когда Пол оттаскивает меня от Эмили и заключает в крепкие медвежьи объятия. Он с такой силой стискивает меня, что воздух из лёгких выходит.

— Отпусти меня, бычара, — ворчу я, и брат, отпустив, обхватывает руками мою голову и проводит ладонью по моим коротко подстриженным волосам. Таким коротким, что они больше напоминают пух.

Логан толкает меня в руку, и я поворачиваюсь к нему. Он глухой и пользуется языком жестов.

Но после восьми лет молчания Логан вновь заговорил, ещё до того, как я оказался в тюрьме. Он показывает жесты и говорит одновременно:

— Кто-то снял с тебя скальп, пока ты спал? — спрашивает Логан, показывая на свои волосы. Это так странно — слышать от него слова. Он очень долго не разговаривал. Но Эмили выявляет в нём самое лучшее, в том числе и его способность говорить. — Похоже, ты три раунда сражался с газонокосилкой. И проиграл.

Но прежде чем мне удаётся ответить, Логан обнимает меня. Он особенный — чертовски умный и очень талантливый. Эмили — его вторая половинка, и все об этом знают. Они предназначены друг другу навечно, и никто из нас не сомневался в этом с тех самых пор, как он притащил её к нам домой, перебросив через плечо, и мы лицезрели Бетти Буп на её трусиках.

Логан отпускает меня, и я смотрю на Мэта. У него здоровый, сияющий вид.

— Раз речь зашла о стрижках, — говорю я, потянув за прядь его волос, — ты не думаешь, что тебе пора бы уже постричься?

Он даёт мне шутливый подзатыльник и притягивает к себе. Боже, как я по ним скучал!

— Мы будем называть тебя Златовлаской, — предупреждаю я. Все в нашей семье блондины, и кое-кто из нас светлее остальных.

— Только попробуй, придурок. — Дурачась, он пихает меня в плечо. — Давненько мы не сходились в схватке.

Эмили цепляется за меня рукой.

— По-моему, ты стал больше.

— Там нечего было делать — только качаться и читать. — Я пожимаю плечами.

— Но я всё равно смогу тебя уделать, — дразнится Логан и поигрывает своими мышцами. Круто снова слышать, как он говорит.

Сразу после того, как меня посадили, Логан попал в аварию и чуть было не умер. Мне очень хотелось его навестить. Но меня бы не выпустили.

— Я слышал, что теперь ты как поникший дед. — Сказав это, я сразу же уклоняюсь от его попытки схватить меня и отпрыгиваю в сторону.

— Ничего у меня не поникло, — с усмешкой отвечает он и, ухмыляясь, спрашивает, — правда, Эмили?

Эмили толкает его в руку. Логан склоняется и перебрасывает её через плечо. Она визжит и колотит руками по его заднице, но он не обращает на неё никакого внимания. Как и всегда, когда они вытворяют это. Логан направляется к станции метро, чтобы отправиться домой. Мы следуем за ним.

Эмили сдаётся и, покачиваясь, свисает с плеча Логана. Она прямо перед моим лицом, так что я наклоняюсь ближе и чмокаю её в щёку.

— Как ты? — тихо спрашивает Эмили. Она так смешно болтается!

— Хорошо снова вернуться домой, — признаюсь я. — Странно, но хорошо.

Эмили складывает ладони рупором и театральным шёпотом произносит:

— У нас есть пиво! По случаю твоего дня рождения.

Я ухмыляюсь. Свой двадцать первый день рождения я встретил за решёткой. Но что-то подсказывало мне, что они его обязательно как-нибудь да отметят.

— Только пиво? — таким же громким шёпотом отвечаю я.

Она подмигивает мне.

— Ну, может быть, ещё что-нибудь найдётся. Вино, например.

Мои братья любят порой выпить.

— А торт? — спрашиваю я.

Эмили кивает:

— Сэм испёк.

Сэм — главный пекарь в нашей семье. Жаль, что чтобы попасть в колледж, ему пришлось играть в футбол — из него получился бы чертовски классный кулинар. Да и сам он стал бы счастливее.

— Так значит, на выходных он был дома? — Узнать, что уик-энд он провёл дома, но сейчас его с нами нет — словно получить ножом в сердце. Чертовски больно. Хотя я не могу сказать, что виню его.

Эмили кивает и при этом старается не смотреть на меня. Ей вряд ли бы улыбнулась удача в покере — она чертовски плохо притворяется.

— Как вы думаете, он ещё долго будет меня избегать? — спрашиваю я.

Мэт смотрит на меня, его глаза встречаются с моими, но и он не отвечает на мой вопрос.

Рейган

Я сижу в пикапе моего отца и в такт звучащей музыке отбиваю ритм большими пальцами по рулю. Я высадила папу час назад, и он отправил меня по делам — ему не хотелось, чтобы я сидела одна в машине рядом с тюрьмой. Однако с делами покончено, и вот я жду его. Не меня надо в этом винить, не так ли?

Но я застываю, как только вижу, как к месту, где припаркована моя машина, приближаются трое мужчин, сплошь покрытых татуировками. Правда, один из них держится за руку с девушкой, очень милой блондинкой. Я выпрямляюсь на сидении и наблюдаю за ними.

Между ними столько дружелюбия, что сразу видно, как им здорово быть вместе. Тот, кто держался за руку с девушкой, шлёпает её по попе и убегает. Она бросается за ним, прыгает ему на спину, а затем, склонившись, целует его в щёку. Он ставит её на землю, и девушка начинает показывать ему что-то жестами. У меня сжимается сердце. Это его семья. Я почти уверена в этом. Это братья Пита Рида.

Пит Рид — тот, с кем я хотела встретиться на протяжении двух с половиной лет. Одной ночью он оказался рядом, как раз тогда, когда я нуждалась в том, чтобы меня спасли. Именно он нашёл меня съёжившейся в дальней комнате дома одного из университетских братств после того, как случилось нечто немыслимое.

Я, съёжившись, прижимаюсь к стене, по-прежнему дрожа после того, что произошло. Он выключил свет, когда уходил, так что я сижу в темноте, и мои зубы стучат так сильно, что болят челюсти. Мои трусики запутались в районе лодыжек и висят там, словно ненужный кусок ткани, каковым сейчас и являются. С той стороны, где он схватил их и сдёрнул с меня, материя разошлась, но я не в силах заставить свои руки, сцепленные вокруг тела, разжаться и натянуть их. Или снять. Моя юбка задрана до талии. Он даже не потрудился опустить её обратно, когда закончил. Он просто прошептал мне на ухо, что если я что-нибудь расскажу, мне никто не поверит, и для меня же будет лучше, если я буду держать рот на замке.

Звенит мой телефон, лежащий рядом, его светящийся экран словно маяк во тьме, и я перевожу на него взгляд. Мне хочется его поднять. Наверняка это кто-то из моих друзей звонит, чтобы узнать, куда я запропастилась. Но я по-прежнему не в силах расцепить руки. Если я это сделаю, то развалюсь на части. А я не могу позволить себе расклеиться. Просто не могу.

Дверь открывается, и в комнату проскальзывает луч света. Молодой парень смеётся и закрывает дверь прямо перед носом какой-то девушки. Он щёлкает выключателем и прислоняется спиной к двери, шутливо ругаясь. Я отползаю на четвереньках в тёмный угол. Может быть, он меня не заметит. Но он замечает, потому что замирает и ругается по-настоящему.

Мои зубы до сих пор стучат, я даже не могу сделать полный вдох. Парень садится на корточки передо мной.

— Эй, ты как? — спрашивает он и протягивает ко мне руку.

Я издаю какой-то животный звук. Он и меня саму-то пугает, а парень отдёргивает руку, словно я бешеная собака, которая вот-вот набросится на него. А вот тот, кто недавно ушёл из этой комнаты, не боялся меня, ни капельки. Мы несколько минут целовались, что было прекрасно, и мне этого хватило, но вот только он толкнул меня вниз, сорвал с меня трусики и, удерживая на месте, изнасиловал.

Я смотрю в небесно-голубые глаза этого парня, и они так сильно отличаются от тех карих, принадлежавших тому, кто обидел меня.

Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но получается какой-то писк. Мой телефон снова звонит, и я смотрю на него.

— Хочешь, я подниму? — мягко спрашивает парень. Он берёт мобильник и протягивает его мне. Я беру свой телефон из его руки и забиваюсь ещё дальше в угол. Парень отстраняется, как будто я его напугала. Я смотрю на экран.

Сообщение от Рэйчел: «Ну и где ты, дерзкая девчонка? Я видела, как ты не могла оторвать свои губы от того придурка. Ты ушла с ним?»

Мне нужно ответить. Но мои пальцы слишком сильно дрожат.

— Хочешь, я тебе помогу? — спрашивает парень. Он осторожно, но ловко забирает у меня мобильник, в который я вцепилась, и мне приходится отпустить. От меня никакого толку. Меня колотит с такой силой, что я всё равно не смогу им воспользоваться.

— Что мне нужно ответить? — спрашивает парень.

Я проглатываю ком. Когда всё началось, я орала, но тот зажал мне ладонью рот, а затем ударил головой о ванную тумбочку, и теперь у меня дерёт горло.

— Помоги мне. — Это мой шёпот, и парню приходится наклониться ближе, потому что он не понимает, что я говорю.

— Что? — тепло спрашивает он.

— Помоги мне, — повторяю я. Он смотрит на моё лицо. Не на моё выставленное напоказ тело. Только на моё лицо, словно я не сижу здесь с задранной вверх юбкой, словно моя блузка не разорвана.

Словно меня только что не изнасиловали. Не осквернили. Не использовали. Я пытаюсь одёрнуть юбку, и он оглядывает комнату, затем открывает шкафчик и накрывает меня большим полотенцем. Тогда я начинаю поправлять свою одежду. Парень смотрит вниз и поднимает мои туфли — они, должно быть, упали, когда я молотила ногами. Он ставит их рядом со мной. Затем замечает висящие вокруг лодыжек трусики и, протянув руку, осторожно поднимает мою ногу, чтобы снять их.

— Они мне нужны, — говорю я. И они очень, очень сильно мне нужны.

Он стряхивает их и поднимает.

— Они порваны.

— Они мне нужны, — снова повторяю я.

По моей щеке скатывается слеза, и его лицо смягчается. Парень находит обрывки трусиков в том месте, где их порвал тот, кто меня обидел, и связывает вместе. Потом поднимает их, как если бы мне два года и нужна его помощь, чтобы одеться. Я продеваю в них ноги и, пошатываясь, встаю. Он поддерживает меня. Но у меня так сильно дрожат руки, что я не могу натянуть трусики до конца. Парень помогает мне и тут же с шипением выдыхает, когда замечает кровь на внутренней поверхности моих бёдер. Он поднимает взгляд и смотрит на моё лицо, когда натягивает трусики, а затем одёргивает мою юбку, чтобы прикрыть их. Я опускаю полотенце, и он осторожно застёгивает мою блузку. Затем наклоняется и поднимает телефон, который я выронила.

— Может, мне кому-нибудь позвонить? — спрашивает он.

Я киваю. Но не могу придумать, кому именно. Я не могу позвонить своим родителям. Меня не должно было быть на этой вечеринке. Я должна была находиться в своей комнате в общежитии и заниматься.

— Позвони Рэйчел, — говорю я и опираюсь на ванную тумбу, потому что больше не в силах стоять прямо.

Парень ищет нужное имя, прокручивая список контактов. Он нажимает кнопку вызова, и я слышу слабые гудки, доносящиеся из телефона.

— Алло, Рэйчел? — спрашивает в трубку парень.

Я слышу, как Рэйчел отвечает:

— Кто ты такой и почему у тебя телефон моей подружки?

Он смотрит на меня.

— Ты хочешь с ней поговорить?

Я качаю головой.

Он закрывает глаза и говорит:

— Меня зовут Пит Рид, рядом со мной твоя подруга… — Он умолкает и смотрит на меня, хмуря брови. — Как тебя зовут?

— Рейган, — шепчу я.

— Прости, — говорит он и выглядит так, словно действительно извиняется. — Я тебя не слышу. — Его голос звучит очень мягко и с гораздо большим сочувствием, чем я заслуживаю.

— Рейган, — рявкаю я, простонав про себя из-за того, как грубо получилось. Это был приступ. Но он меня услышал.

— Рядом со мной твоя подруга Рейган. Она нуждается в тебе.

— Где? — доносится до меня голос Рэйчел.

— С-скажи, что на вечеринке. Наверное, в главной спальне. — Я оглядываюсь по сторонам.

— Может, мне лучше пойти и отыскать её? — спрашивает меня парень.

У меня сжимается сердце.

— Не оставляй меня, — шепчу я. Мой подбородок дрожит, и я ненавижу его за это. Почему-то с этим парнем я чувствую себя в безопасности.

Парень протягивает руку и очень осторожно прикасается ладонью к моему лицу. Я резко отдёргиваю голову, и он тут же понимает, что совершил ошибку.

— Я не уйду. Обещаю, — говорит он мне. А затем в трубку: — Мы в дальней спальне, в ванной. Она ранена. — Говоря это, он смотрит мне в лицо. Не на моё поруганное тело. А прямо мне в глаза. — Она хорошо держится. Но, мне кажется, ты ей нужна. — Тут он переводит взгляд на телефон. — По-моему, она скинула вызов.

Я киваю.

— Спасибо.

— Я останусь с тобой, — уверяет меня парень. — Я не оставлю тебя. Обещаю.

Я киваю и опираюсь на тумбу, скрестив руки на груди.

— Я поеду с тобой, чтобы убедиться, что ты добралась до больницы.

Я мотаю головой.

— В этом нет необходимости.

Он смотрит мне в глаза.

— Если тебя изнасиловали, в экспертизе есть необходимость.

Ох, я поеду в больницу. Нужно будет сдать анализы на венерические заболевания. И принять противозачаточную таблетку. И сделать всё прочее, о чём я даже вообразить себе не могла.

— Я знаю. Я поеду.

— Я поеду с тобой.

Я мотаю головой. Он и без того достаточно видел мой позор.

— Я не могу вот так просто уйти и оставить тебя в таком состоянии.

В дверь кто-то стучит, и он спрашивает, кто там.

— Это Рэйчел, — доносится приглушённый голос.

Моё сердце взывает к ней. Я киваю, и парень открывает дверь. Подруга врывается в комнату, но тут же встаёт как вкопанная. Её лицо искажается ужасом, но она быстро берёт себя в руки, когда видит, как по моей щеке скатывается слеза.

— Что стряслось? — глухим голосом спрашивает Рэйчел.

Затем она обвивает меня руками и крепко прижимает к себе. Я всхлипываю в её плечо, а подруга обнимает меня. Сквозь пелену её волос я смотрю на парня и вижу, как он яростно моргает. Он шмыгает носом и выпрямляет спину, когда замечает, что я смотрю на него.

— Её нужно отвезти в больницу, — тихо произносит он.

— Я отвезу. — Рэйчел оглядывается по сторонам. — Как мы можем выбраться отсюда, чтобы остаться незамеченными?

Парень стягивает с себя толстовку и подходит ко мне. Он держит её так, словно хочет натянуть на меня через голову, но глазами спрашивает разрешения. Я киваю, и он натягивает её на моё тело. Меня тут же окружает его запах. Похоже на цитрусы и свежий аромат леса. Я натягиваю толстовку до бёдер. Рэйчел смачивает в воде кончик полотенца и вытирает мне глаза.

— У тебя на лице царапины, — говорит она.

Потом её глаза опускаются на мою шею.

— Он тебя душил? — ахает подруга, но тут же быстро оправляется от шока. Я прикрываю шею рукой. Это не самое худшее из того, что он со мной делал.

Где-то глубоко внутри Пита прокатывается рык, но я его слышу. Он в ярости, за меня.

— Спасибо, — шепчу ему я, когда Рэйчел направляет меня к двери, крепко держа за руку.

— Я могу поехать с тобой? — спрашивает он.

Рэйчел смотрит на меня, но я качаю головой.

— Могу я хотя бы потом тебя проведать? Как мне тебя найти?

— Нам нужно идти, — говорит Рэйчел.

Он выходит за нами в коридор и провожает нас через шумную кухню и ещё более шумную гостиную. Его тело прикрывает меня, словно щит, и вот он открывает перед нами двери. Я держу руку Рэйчел, но ощущаю необходимость прикоснуться к нему, он даёт мне силы.

— Спасибо, Пит Рид, — шепчу я.

— Всегда пожалуйста, — шепчет он в ответ, затем открывает для меня дверцу машины, и я осторожно залезаю внутрь.

Внизу у меня всё болит, и я со свистом втягиваю в себя воздух. Он замирает.

— Ты уверена, что мне не нужно ехать?

Я киваю. Затем откидываю голову назад и закрываю глаза. Рэйчел везёт меня в больницу.

Из моих воспоминаний меня вырывает пронзительный визг. Я наблюдаю, как из здания тюрьмы выходит блондин, и девушка, которая пришла с тремя мужчинами, бросается навстречу Питу Риду. Я знаю, это он. Хотя мы больше не виделись с той ночи, я на сто процентов уверена, что из ворот тюрьмы только что вышел мой спаситель.

В окно со стороны пассажирского сидения стучат, и я подпрыгиваю на месте. Через стекло мне корчит рожицы мой папа. Я открываю дверь, и он садится внутрь. Затем переводит глаза на сцену перед нашей машиной.

— Теперь ты счастлива? — спрашивает он.

Мой отец юрист, и он взялся представлять Пита, когда я выяснила, где тот находится. Я отправилась на его поиски через несколько недель после того инцидента. Спрашивала по всем кампусу, пока, наконец, не нашла кое-кого, кто был знаком с одним из его братьев. Пит по глупости угодил в тюрьму. И я попросила отца помочь ему. С тех пор папа работал над тем, чтобы его побыстрее освободили.

Папа хорошо известен благодаря своей работе с несовершеннолетними задержанными, и ещё он часто бесплатно представляет интересы тех, кто не может позволить себе нанять адвоката. Папа выяснил, что у Пита уже есть адвокат и кто-то ещё печётся о его судьбе, так что предложил свою помощь по этому делу. Питу всё равно пришлось отправиться в тюрьму, но благодаря папе ему вынесли куда более мягкий приговор. Пит не заслуживает того, чтобы сидеть в тюрьме. Он заслуживает ордена Почёта.

Я смотрю на папу и улыбаюсь.

— Да, теперь я счастлива. Ты спросил его, приедет ли он на ферму? — Я задаю этот вопрос, очень смущаясь, потому что мой отец читает меня как книгу.

Папа кивает.

— И? — Внутри у меня всё сжимается, пульс ускоряется.

— Он приедет.

Я кладу ладонь на грудь и заставляю себя глубоко вдохнуть.

— И что ты надеешься получить от встречи с этим мальчишкой? — спрашивает папа.

— Я просто хочу поблагодарить его, пап.

Он ухмыляется и закатывает глаза.

— А я-то думал, ты хочешь от него детей.

Я фыркаю.

— Пока нет.

Завтра я увижу Пита. Не могу дождаться.

— Эй, детка, — мягко окликает меня папа. — Он два года провёл в тюрьме. И, возможно, стал немного жёстче, чем тот парень, с которым ты познакомилась той ночью.

Папа говорит об этом, словно прошло много-много времени. Но в моей голове это происходит снова и снова, каждую ночь.

— Всё равно, это он спас меня, папа, — тихо отвечаю я.

Пит

Мне не хочется возвращаться туда. За прошлую ночь я ничуть не соскучился по тюрьме. Ни секунды. И я не планирую снова оказаться по ту сторону решётки. Ни за что. Но, тем не менее, я вновь в том месте, где меньше всего хотел бы находиться. Конечно, не в самой тюрьме, но… на мне джинсы, кроссовки, футболка, а к лодыжке прикреплён отслеживающий браслет. Мальчишки, что стоят в очереди, по-прежнему одеты в тюремные робы. Их ещё официально не освободили из заключения, но эта программа — первый шаг к свободе.

Двери передо мной открываются, и я, войдя в автобус, устраиваюсь на первом сидении, на месте у окна, а рюкзак со своими пожитками устраиваю на соседнем. Надеюсь, народу наберётся немного, и никто не сядет рядом.

Молодой парень за мной наклоняется вперёд.

— Ты тоже едешь на ферму? — спрашивает он. От него так воняет, словно он ел ослиное дерьмо.

— Слушай, отстань, — бурчу я. Признаю, у меня жуткое похмелье.

Он откидывается на спинку своего сидения, а я опираюсь затылком о стекло и вытягиваю ноги вдоль кресел. Но вот его нос возникает между окном и моим местом, рядом с моим лицом.

— Ты тоже едешь на ферму, да? — Его тяжёлое дыхание раздаётся рядом с моим ухом. Похоже, дерьмо было от двух ослов. Боже мой, неужели никто не мог дать ему «Тик-Так»? Я лезу в свой рюкзак, достаю оттуда упаковку с мятными драже и даю ему одну. Он тут же закидывает её в рот и улыбается.

— Да, я еду на ферму, — тихо отвечаю я.

— Я тоже. Круто, да? — Он ухмыляется. Парень выглядит моложе меня. Мне двадцать один, значит, ему где-то лет восемнадцать.

— Круто, — бормочу я.

— За что сидел?

Они знают, что я был в тюрьме? Почему-то мне казалось, что я буду выступать в роли куратора. А не бывшего заключённого.

— Давай лучше поспим, — говорю я, закрывая глаза.

Пусть мне и хочется узнать, за что сидел этот парень, но я ни за что не стану спрашивать. По меньшей мере это будет грубо.

— Я кое-кого убил, — сообщает он. Я открываю глаза и вижу, что он улыбается. В его глазах появляется маниакальный блеск, а взгляд начинает бегать туда-сюда.

— Конечно, — бормочу я, но… к чёрту всё! Теперь я заинтригован.

— Не, правда, — говорит парень. Внезапно он становится крайне воодушевлённым, даже восторженно потирает ладони. — Раз, и чувак мёртв. — Он складывает из пальцев пистолет и издаёт звук «пф».

— Ммм-хмм, — буркаю я, вновь закрывая глаза.

— Ты уже бывал там? — спрашивает парень. Он как щенок. Щенок, который может убивать.

Типа кокер-спаниеля. Эти собаки долбанутые на всю голову. У нашей соседки, миссис Коннелли, была такая, и я её выгуливал. Эта тварь могла цапнуть в мгновение ока.

— Где? — спрашиваю я.

— На ферме, — отвечает он, снова проявляя невиданный восторг. Я слышу, как он елозит на своём месте, словно не в силах усидеть спокойно.

Вообще-то, это место называется «Каст-Э-Вэй Фармз», судя по вчерашней брошюре. Я заставляю свои глаза открыться.

— Нет, ни разу.

— Я тоже. Но один мой знакомый ездил туда в прошлом году. Он сказал, что там прикольно. За исключением больных и умственно отсталых.

Как я, на хер, ненавижу это словосочетание!

— Они не умственно отсталые, — говорю я. — Они глухие. А у некоторых множественный склероз. Или аутизм. Или что-нибудь другое, что делает их особенными. Но они не умственно отсталые. — Чёрт, до чего же я ненавижу ярлыки! Мой брат Логан глухой, и его как только не обзывали.

— О, ладно, — отвечает парень и кивает. А затем повторяет: — Ладно.

— Не смей снова произносить это слово, — предупреждаю я.

— Ладно, — вновь говорит он и опять кивает, его голова болтается вверх-вниз, как у собачек, прикреплённых к приборной панели.

Водитель автобуса залезает в кабину, и в салон поднимается мой инспектор по надзору, держа в руках папку. Он занимает места напротив меня и начинает перелистывать страницы своих документов. Он огромный и тучный, да к тому же вооружён. На нём футболка с треугольным вырезом, плотно обтягивающая его грудь и плечи, и штаны цвета хаки. Офицер смотрит на меня, и его брови сходятся на переносице.

— Ты Рид? — спрашивает он.

Я открываю глаза.

— Да, сэр. — Вообще-то, мы уже встречались в тюрьме, но, должно быть, он забыл.

— Как ты попал в эту программу? — спрашивает офицер.

Я пожимаю плечами.

— Понятия не имею.

Что-то мне подсказывает, что здесь не обошлось без мистера Кастера, но не понимаю, что к чему. Тот вёл себя так, словно для меня это честь.

Мой офицер по надзору вновь хмурится, а затем смотрит в папку.

— Ты тот, у кого брат глухой.

Я смотрю на него.

— Угу.

Офицер кивает и откладывает папку в сторону.

— В лагере будет несколько детей со слуховыми нарушениями. И паренёк с множественным склерозом, с трубкой в горле, из-за которой он не может говорить. Ты будешь его переводчиком.

Я киваю.

— Звучит неплохо.

— Как давно ты общаешься на языке жестов?

Мой брат потерял слух, когда ему было тринадцать, то есть десять лет назад.

— Лет десять, около того.

Я не вполне уверен. Я общаюсь на языке жестов так давно, что порой даже не понимаю, что делаю это почти всё время.

Офицер разворачивается ко мне лицом.

— За что ты сидел? — тихо спрашивает он.

Я киваю в сторону его папки.

— Вы и так знаете, — отвечаю я и снова закрываю глаза.

Он хватает меня за ногу и встряхивает. Я отдёргиваю ногу. Очень в духе моих братьев.

— Нет уж, скажи мне сам.

— Хранение наркотиков для передачи другим лицам, — тоже тихо отвечаю я. Не очень хочется, чтобы меня услышал Тик-Так.

Офицер протягивает мне руку.

— Меня зовут Фил.

Я пожимаю его ладонь.

— Пит.

— Надеюсь, с тобой не будет проблем, да, Пит?

— Нет, сэр, — отвечаю я.

Никаких проблем не будет. Потому что, когда всё это закончится, я хочу уехать домой.

Офицер кивает.

— Ясно. Возможно, мне понадобится твоя помощь с некоторыми парнями. — Он показывает большим пальцем в заднюю часть автобуса.

Я киваю. Если не считать Фила, самым старшим здесь оказываюсь я.

Фил поднимается, пересаживается напротив Тик-Така и повторяет те же вопросы. И так со всеми парнями в автобусе, которых около десяти, и всем им, по-моему, не больше восемнадцати.

И только один мальчишка выглядит не старше шестнадцати.

Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза. Затем скрещиваю руки на груди и пытаюсь уснуть. Если не ошибаюсь, до «Каст-Э-Вэй Фармз» нам ехать несколько часов.

Рейган

Бассейн — чудесное место. Вот только жаль, что вокруг него собрались одни придурки. Я взвизгиваю и прикрываю голову, когда один из них прыгает в воду рядом со мной, окатывая всю меня брызгами, хотя я прямо сказала, что не хочу промокнуть. Позже у меня есть ещё другие дела.

Чейз высовывает голову из воды и опирается на локти рядом с моей головой, его нос почти касается моего.

— Теперь ты мокрая из-за меня, да? — спрашивает он и смотрит на меня так долго, что я начинаю ощущать дискомфорт. И мне хочется врезать ему по носу. Я передёргиваю плечами. Это начинает меня доставать. Он подкатывает ко мне с тех самых пор, как две недели назад я сходила с ним поужинать. Но если бы я и смогла пойти на это, то уж точно не с Чейзом Джеральдом. К тому же он понятия не имеет, что произошло со мной в первом семестре в колледже. Да и никто об этом не знает, кроме моей семьи, Пита Рида, Рэйчел и того парня, что навсегда оттолкнул меня от секса. Мне хочется послать Чейза куда подальше, сказать, чтобы он бросил свои попытки, потому что я не из тех доступных девушек, что с удовольствием бы забрались к нему в постель. Но я не могу рассказать ему, что меня изнасиловали, потому что тогда он станет смотреть на меня с жалостью. А это последнее, чего мне хочется.

Я притворяюсь, будто не слышала его слов по поводу влажности. В моём словаре у этого слова нет того значения, что он в него вкладывает. Чейз что-то бурчит и выбирается из бассейна. Не знаю, зачем я вообще его пригласила. Он привёл с собой своих приятелей, один омерзительнее другого. И, что хуже, они притащили с собой своих подружек. Тех самых девиц, что смотрят на моего младшего брата так, как будто он аттракцион на местной ярмарке.

Чейз встаёт рядом, возвышаясь надо мной, и стряхивает воду с волос. Его коленная чашечка рядом с моей головой.

Один удар, и я могла бы сбить его с ног…

Он прищуривается, и до меня доносится рокот подъезжающего автобуса. Я поднимаюсь, беру полотенце, быстренько вытираюсь и натягиваю одежду поверх купальника.

— Прости, Чейз. Мне нужно идти.

— Это те, кто приехал в лагерь? — спрашивает он.

Я поднимаю волосы и завязываю их в небрежный конский хвостик.

— Ага.

Это моя любимая часть лета. Мой папа учредил этот лагерь в год, когда моему младшему брату стукнуло три. Именно тогда мы поняли, что нет такого места, куда мы могли бы отправить его и где бы он мог быть самим собой — нормальным маленьким мальчишкой с аутизмом.

В первый год мы пригласили только тех детей, у кого тоже был аутизм. Со временем количество приезжих всё возрастало. Теперь у нас проводят время и те, у кого синдром Дауна, и те, у кого аутизм, и те, у кого какие-либо нарушения восприятия. А в этом году будет даже небольшая группа глухих ребят. Я полна энтузиазма. Эти мальчишки нуждаются во мне. И они не опасны для меня. Из-за них у меня нет кошмаров о том, как они причиняют мне боль… В отличие от остальных.

— А это что? Тюремный фургон? — спрашивает Чейз.

— Ага, — снова отвечаю я.

Каждый год в качестве волонтёров папа приглашает в лагерь молодых людей из местного исправительного центра для молодых преступников. Они из числа тех, кто не склонен к насилию — чтобы попасть в лагерь, нужно пройти тщательный отбор. К тому же с ними приезжает их наставник. Но что есть, то есть — у всех них есть криминальное прошлое. И своей помощью в лагере они отрабатывают часы общественных работ.

— Ты уверена, что это не опасно? — интересуется Чейз.

— Ага. — Я бы больше волновалась о самом Чейзе, чем о них. — Я не буду вас провожать, ладно? Найдёте выход сами, — бросаю я через плечо, особо не заботясь, что мне ответят.

Обувшись в шлёпанцы, я приближаюсь к воротам, ко мне подходит папа.

— Готова встретить новых постояльцев лагеря? — закидывая руку мне на плечи, спрашивает он. Мой отец — один из тех нескольких человек, которым я разрешаю дотрагиваться до себя. Если кто-то другой сделает то же, что только что сделал он, то я его вырублю. Папа улыбается мне и целует меня в лоб.

Из-за угла дома выходит мама, присоединяясь к нам, за ней хвостиком следует мой брат Линкольн. Линк не любит держаться за руки и редко смотрит в глаза, но выглядит как обычный мальчишка. Вот только он совсем не обычный. У него аутизм. Он говорит только когда хочет говорить, а если он не хочет… что ж, тогда почти нет шансов выудить у него хоть слово.

В нашем лагере много детей с аутизмом, но у всех них свои совершенно разные трудности. Я вытягиваю ладонь, чтобы Линк дал мне «пять». Он косо улыбается, и эта его улыбка по-прежнему заставляет моё сердце делать сальто.

— Тюремный автобус уже здесь, — предупреждает мама.

— Я пойду к ним, — отвечает папа. — А вы помогите детям устроиться.

На самом деле, мне очень хочется увидеть Пита, но вместо этого я должна помочь расселить детей по их домикам. Кто-то из них приехал один. С некоторыми приехали опекуны. С некоторыми — родители. К таким детям не будут назначены вожатые. Взрослые будут спать с ними, гулять с ними и вообще следить, чтобы мальчики ели, пили, принимали лекарства, ходили в душ. В роли вожатых выступают работники местной больницы и студенты-медики. Молодые совершеннолетние преступники не несут никакой ответственности за нужды мальчишек из лагеря. Да и взаимодействовать они будут по минимуму.

Мама отдаёт мне папку-планшет, и мы прикрепляем разноцветные таблички к рубашкам и футболкам мальчиков, чтобы потом всегда знать, кто из них не может говорить. Я пробегаю глазами по их характеристикам, выискивая информацию о том, с какими трудностями они сталкиваются, и делаю мысленные пометки об индивидуальных потребностях каждого.

С мальчишками всегда весело. В прошлом месяце у нас жили девочки, и это было больше похоже на состязание.

У них постоянно какие-то драмы. А мальчишки — это просто мальчишки, они хотят ездить верхом, плавать в бассейне, хорошо проводить время. Они хотят быть мальчишками в самом прямом смысле этого слова. И наш лагерь — то самое место, где они могут это делать.

Когда все дети устроены, я отправляюсь на поиски папы. Он сидит на столе для пикника, положив руки на колени, ладони свешиваются между ног, и произносит речь, которую я слышу каждый год с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать лет.

— На вас возложили большую ответственность, и я надеюсь, вы сможете её оправдать. — Он поднимает вверх один палец. Я улыбаюсь, спрятавшись за деревом, потому что эту часть знаю почти наизусть. — У меня есть только одно правило. Если вы его нарушите, я тут же отправлю вас обратно.

Молодые люди выжидающе смотрят на него.

— Моя дочь вернулась из колледжа на летние каникулы. Если вы прикоснётесь к ней, посмотрите на неё, заговорите с ней или вам в голову придут непристойные мысли о ней, я отрежу вам яйца, когда вы будете спать. — Для пущего драматического эффекта папа поднимает лежащий рядом тесак и вонзает его в деревянную поверхность стола. Затем он минуту ждёт, а я наблюдаю за тем, как все эти парни вжались в скамейки.

Я прикрываю рот рукой, чтобы сдержать смех. Каждый раз одно и то же. Он им угрожает, и потом всю неделю они меня избегают.

Я стою за деревом ещё немного, пока он не заканчивает, и уже собираюсь подойти к нему.

Но отец разговаривает с офицером по надзору, так что я решаю подождать. Повернувшись, поднимаю ногу, чтобы сделать шаг, но цепляюсь шлёпанцем за корень дерева и спотыкаюсь. Выставив вперёд ладони, я накреняюсь вниз. Но сильные руки не дают мне упасть, и я шлёпаюсь на что-то твёрдое.

Перекатившись и убрав с лица волосы, я опускаю глаза — оказывается, что я наполовину лежу на Пите, а он прижимает руки к бокам, чтобы не касаться меня. Рванувшись, я поднимаюсь с него.

— Вот дерьмо, — вставая на ноги, ворчит он. — Ставлю десять баксов на то, что ты его дочь.

Я на секунду закрываю глаза, чтобы выровнять дыхание. Почти два с половиной года я хотела поговорить с этим человеком. Но он смотрит на меня так, словно не знает, кто я такая.

— Пропали мои яйца.

Наши взгляды встречаются. Его глаза поблёскивают.

Он указывает большим пальцем на моего отца.

— Он не шутил насчёт тесака, да?

У него такой встревоженный вид, что я вот-вот рассмеюсь, несмотря на досаду от того, что он меня не узнал.

— Боюсь, да, — отвечаю я, пряча улыбку.

— Я так и понял, — бурчит он и, качая головой, удаляется в сторону своего домика. Я наблюдаю, как он уходит прочь.

Пит меня не помнит.

Пит

Рейган. Чёрт, она красивая. Но, с другой стороны, она первая девушка, с которой я столкнулся за последние два года. Она секунду лежит на мне, глядя на меня, и я тут же узнаю её. Никогда её не забуду. Но когда мы встретились… то была не самая хорошая для неё ночь. И если я упомяну об этом, то, скорее всего, только заставлю её нервничать. А мне не хочется, чтобы меня отправили обратно, в город. Я хочу быть здесь. Работать с этими детьми. Хочу, чтобы с моей ноги сняли этот грёбаный браслет, и я бы смог вернуться к хоть какому-то подобию нормальной жизни. Я просто хочу быть Питом.

Только вот бы ещё мне знать, кто такой этот Пит. Я отлично представлял себе своё будущее, но лишь до тех пор, пока не заболел Мэт. Тогда всё похерилось.

Тогда я сделал то, что сделал, и сел в тюрьму. Винить во всём нужно лишь меня, и я полностью беру на себя ответственность за содеянное, но это не значит, что мой поступок можно как-то оправдать.

У Рейган зелёные глаза и всё те же веснушки на переносице, что запомнились мне с той ночи. Дерьмо. Мне нельзя думать об этом. Были бы мы в Нью-Йорке, я бы пригласил её на ужин. Сказал бы ей, что помню её. Выяснил бы, как она. А затем пригласил на свидание. Но здесь я никто. Просто парень, который лишится своих яиц только из-за того, что заговорил с ней. У меня нет ни капли сомнений в том, что её отец не шутил. Абсолютно. Я поправляю своё хозяйство и продолжаю свой путь.

Но тут она смотрит на меня через плечо. Её лицо краснеет, и моё сердце начинает биться чаще. Я бывший заключённый, который всё ещё находится под домашним арестом, но она смотрит на меня так, как будто я настоящий живой мужчина? Рейган облизывает губы и отворачивается, чтобы заговорить с кем-то. Мне хочется, чтобы она снова на меня посмотрела.

Её светлые влажные волосы собраны в небрежный пучок на макушке. На её лице никакой косметики. Мои знакомые женщины обычно тут же размалёвывались до неузнаваемости, стоило им только выйти из душа. Эта же выглядит естественно. И мне это нравится. Не должно. Но нравится. Я мог бы смотреть на неё весь день.

Когда она упала на меня, на её лице на мгновение отразился страх. Это из-за того, что с ней произошло? Помнит ли она меня вообще?

Но мои мысли прерывает несущееся на меня инвалидное кресло с приводом.

— Погоди, погоди, Спиди Гонзалес[2], — встаю я перед ним. — Куда это ты так торопишься?

Парень в кресле оказывается светлокожим блондином, из его горла торчит пластиковая трубка. Он показывает мне что-то жестами, но у него отрывистые, искажённые движения. Совсем не похожие на плавную речь глухонемых.

Маршмеллоу, показывает он при помощи пальцев, а затем указывает согнутым пальцем на кого-то, кто разжигает костёр.

Интересно, не с ним ли я должен работать? Вскоре к нам, тяжело дыша, подбегает женщина.

— Простите, — задыхаясь, она хватается за бок. — За ним сложно угнаться, когда он в этом кресле.

Она протягивает мне руку.

— Я Андреа. А это мой сын, Карл. Он в восторге от того, что проведёт какое-то время в этом лагере.

Я пожимаю ей руку и сажусь на корточки напротив Карла.

— Ты ведь слышишь меня, да, Карл? — спрашиваю я его, одновременно показывая жестами. Он кивает и улыбается, но улыбка выходит резкой и кривой.

Ему так хочется поехать к костру, что он буквально выпрыгивает из своего кресла.

Я слышу, показывает он. Только говорить не могу.

Я киваю. Всё ясно.

— Сколько тебе лет?

Пятнадцать.

Он выглядывает из-за меня в сторону костра. По-моему, ему и правда не терпится оказаться там, где уже собрались другие подростки.

— Прекрасный возраст, — закатывая глаза, говорит его мать.

Ему пятнадцать? Не похоже, чтобы он весил больше сорока пяти килограммов. Я отхожу с дороги.

— Отправляйся к ним, Гонзалес, — кивнув в сторону костра, говорю я. Он ухмыляется и катится от меня туда, где Рейган расставляет стулья вокруг огня.

— По-моему, он уже успел влюбиться в Рейган, — признаётся его мама.

— В Рейган? — переспрашиваю я. Мою Рейган?

Рейган расшевелила внутри меня так много эмоций, что я не знаю, как с ними справляться. Отбросив всё, я смотрю на маму Гонзо.

— Не могли бы вы мне рассказать, какие именно трудности он испытывает, чтобы я был в курсе, с чем имею дело?

— Не с чем, — поправляет она, — а с кем ты имеешь дело.

— Я не это имел в виду, — начинаю я.

Но она кладёт ладонь на мою руку.

— Где ты научился языку жестов?

— Мой брат глухой, — отвечаю я.

Она кивает, рассматривая мои татуировки и пирсинг, который я даже поначалу не смог вдеть обратно, когда вышел из тюрьмы. Вчера вечером мне пришлось перепрокалывать все дырки, и они ещё болят. Но зато я больше не чувствую себя голым.

— Я ни в малейшей мере не хотел оскорбить вашего сына, — говорю я, чувствуя себя виноватым.

— У Карла только две проблемы — тело, которое его не слушается, и то, что он не может говорить. — Она с любовью смотрит на сына через поляну. Но по ней заметно, как она измождена. — А так у него все те же желания и потребности, как у любого другого пятнадцатилетнего мальчишки. Просто есть кое-что, что он не может делать. — Мама Карла тяжело вздыхает. — Он легко выходит из себя. Это самое сложное при общении с ним. Он здоров духом, но не здоров телом.

Я киваю. Мне знакомо это чувство, когда ты не в силах держать что-либо под контролем.

— Почему бы вам не отдохнуть полчасика? — спрашиваю я. — А я присмотрю за Карлом.

Её глаза расширяются, и она выглядит такой воодушевлённой, что мне хочется отмотать время назад и предложить ей это в ту самую минуту, как они приехали.

— Правда? — спрашивает женщина.

Я киваю.

— Отдыхайте. Я о нём позабочусь.

На её глаза наворачиваются слёзы, и я понимаю, как отчаянно она нуждается в перерыве.

— Увидимся через полчаса.

Она кивает и направляется к своему домику. Эта женщина очень устала, поверьте мне.

Я подхожу к костру. Солнце только село, и пока здесь всего несколько мальчишек.

— Привет, Гонзо, — говорю я Карлу. Он оборачивается и смотрит на меня, улыбаясь широченной и бесхитростной улыбкой, и это так умиляет, что я уже люблю этого пацана. — Пристаёшь к Рейган?

Я сажусь на бревно рядом с костром.

Она обалденно красивая, показывает он, а затем поднимает на неё свои голубые глаза и несколько раз моргает, склонив голову. Рейган улыбается в ответ.

— Что он сказал? — спрашивает она.

— Сказал, что ты обалденно красивая, — перевожу я.

Карл недовольно вскидывает руки. Ты не должен был ей говорить!

Прости, чувак, показываю я в ответ, стараясь не улыбаться. Если ты собираешься говорить про неё, то мне придётся переводить ей всё, что ты скажешь. Я сжимаю его плечо. Такое правило придумали мои братья, и мы всегда ему следуем. Не нужно пользоваться языком жестов, чтобы обсуждать кого-то. Это язык общения. Так что, если ты хочешь, чтобы она ничего не знала, держи язык за зубами.

Предатель, показывает он. Но ухмыляется.

Рейган вспыхивает.

— Спасибо, Карл. Я думаю, что ты милый. — Я ещё никогда не видел, чтобы кто-то так широко улыбался, как сейчас Карл. Она смотрит на него. — Хочешь помочь мне принести хворост для костра?

Он кивает и уже направляет своё кресло в лес, хотя Рейган ещё и шагу ступить не успела.

— Как думаешь, стоит нам брать с собой твоего переводчика? — спрашивает она, кивая в мою сторону.

Карл показывает мне: Намёк понят. Ты остаёшься здесь. И он поигрывает бровями.

Ни фига подобного, ослина, показываю я в ответ. Он смеётся. Это первый звук, который я от него услышал. Она для тебя слишком взрослая.

Может, ей просто нравятся мужчины помоложе.

Я оглядываюсь вокруг, как будто что-то потерял. Что-то я не вижу здесь других мужчин. Зато вижу прекрасную даму и мальчишку, который надеется к ней подкатить.

Пацан улыбается и кивает.

Я смеюсь. Она слишком взрослая для тебя. Так что отвали. Мы найдём тебе другую. Ту, что тебе по зубам.

Мои зубы крепче, чем ты думаешь.

Что есть, то есть.

Рейган, что идёт впереди нас, оборачивается.

— Вы там не задницу мою обсуждали? — спрашивает она без тени улыбки.

Гонзо показывает на меня, как будто хочет сказать, что я как раз этим и занимался.

Рейган улыбается и краснеет.

Предатель, показываю я ему, когда она отворачивается.

Он смеётся, чуть подпрыгивая в своём кресле.

Ну вот, теперь я куда и могу смотреть, так это только на задницу Рейган. Она классная. Как сказочная принцесса, что гуляет по лесу и собирает хворост. Набрав полные руки, она смотрит на Гонзо и спрашивает:

— Ты можешь быть моим героем и отвезти всё это к костру?

Карл кивает и позволяет ей переложить весь хворост себе на колени. Он разворачивается, чтобы уехать обратно, и оставляет нас вдвоём.

— Возвращайся быстрее, — кричу я ему.

Он поворачивается и показывает мне: Руки прочь от моей девушки.

Я прижимаю руки к бокам, а потом показываю ему большой палец.

Рейган оборачивается и протягивает мне руку.

— Я Рейган.

Она меня не помнит. Должен ли я напомнить ей? Но наверняка ей каждый день приходится бороться с воспоминаниями, чтобы забыть о той ночи.

Я беру её ладошку в свою, и по мне пробегает тепло. И это не потому, что за два года я не прикасался ни к одной женщине. А потому, что эта девушка какая-то особенная. Она отдёргивает руку и смотрит мне в глаза. Мне хочется спросить, почувствовала ли она то же самое. Она вытирает ладони о джинсы, и тут до меня доходит: у меня просто-напросто вспотели ладони. Я идиот.

— Пит, — говорю я.

— Почему ты называешь его Гонзо? — спрашивает она.

— А почему бы и нет? — Я продолжаю собирать прутья.

— Он милый.

— Он — гормоны на колёсах, — поправляю я её.

Она смеётся.

— По крайней мере, ты видишь в нём нормального подростка. Другие бы увидели только кресло. — Она качает головой и поднимает на меня глаза. Такое чувство, будто её взгляд проникает ко мне в душу. — Что делает тебя непохожим на остальных?

Если не учитывать мои татухи, пирсинг и тот факт, что меня только что освободили из тюрьмы? Я пожимаю плечами и смотрю, где Гонзо. Он уже возвращается.

— Я вижу обычного мальчишку, который хочет, чтобы с ним обращались как с мальчишкой. — Я окликаю его, когда он подъезжает ближе: — Эй, Гонзо! Можешь захватить ещё?

Пацан ухмыляется и кивает. Мы снова нагружаем его хворостом, и он уезжает к костру. Я поворачиваюсь к девушке.

— Ну, Рейган, а что делает тебя непохожей на остальных? — спрашиваю я. Мне хочется коснуться её, но я не осмеливаюсь, а вместо этого просто смотрю на неё. Наблюдаю за её губами и жду, когда она объяснит мне, в чём же смысл жизни.

Рейган

У него самые голубые глаза из всех, что мне приходилось видеть. Немного отвлекает его пирсинг, забирая на себя всё внимание от глаз, из-за чего приходится искать дорогу обратно. Обе его руки сплошь покрыты татуировками, от самых запястий до краёв рукавов футболки. Но они вновь показываются из-за ворота и поднимаются по его шее.

Он высокий и широкоплечий, а ещё немного пугающий. Но в то же время и нет. Он видел меня на пике уязвимости, однако сделал всё, в чём я так нуждалась.

— Я не думаю, что чем-то отличаюсь от остальных. Я такая же, как любой из этих подростков. — Она кивает в сторону домиков. — Ни лучше. Ни хуже. Те же страхи. Те же стремления. — Я пожимаю плечами.

Он медленно кивает и вновь принимается собирать хворост. Сзади на шее у него ещё одна татуировка. Массивными готическими буквами там выведено слово «СЭМ».

— Сэм — это твоя девушка? — вырывается из меня. Мне тут же хочется прикусить язык, но что сказано, то сказано.

— Сэм? — переспрашивает он.

Я тру заднюю часть шеи, а затем показываю на него.

— Татуировка.

Он улыбается.

— А, ты про это.

Но больше ничего не говорит. Я и так чувствую себя идиоткой за первый вопрос, так что не собираюсь расспрашивать его дальше.

— Так значит, ты приехала на каникулы из колледжа? — спрашивает он. Поверить не могу, что он меня не помнит. Я киваю.

— Где учишься? — Пит смотрит на меня и ждёт ответа. И что-то мне не припомнится, что какой-нибудь другой мужчина, с которым мне действительно хотелось поговорить, был ко мне так внимателен. Питу на самом деле интересно, что я скажу. Ну, или, по крайней мере, он хочет, чтобы я так думала.

— В Нью-Йоркском университете, — отвечаю я. — На предпоследнем курсе.

— Мой брат тоже там учится. — Он улыбается и спрашивает: — Логан Рид?

Однако университет большой. Шанс того, что я знакома с его братом, почти равен нулю. Но я знаю всё про всех его братьев, потому что задавала массу вопросов, когда разыскивала Пита.

Я качаю головой.

— Он глухой.

Я снова качаю головой. Я видела его лишь раз — вчера у тюрьмы, в университете мы ни разу не пересекались.

— Весь в татухах, как я. — Он опускает глаза на свои руки, и я ухватываюсь за эту возможность получше разглядеть все его татуировки.

— Можно взглянуть? — Мне не хочется сойти за невежу, но, правда, я сгораю от желания рассмотреть его. Хотя не хочу к нему прикасаться, только посмотреть.

Он ухмыляется.

— Смотри, но руками не трогай, — дразнит меня Пит. Как будто мысли мои читает. Моё сердце бьётся с глухим стуком. Уж кто-кто, а я его точно не коснусь. — Потому что я предпочитаю, чтобы мои яйца оставались там же, где и сейчас.

Моё лицо вспыхивает, но я не собираюсь упускать шанс изучить рисунки на его коже. Смотрю на крест, внутри которого написано «Мама».

— Что она обозначает? — спрашиваю я.

— Моя мама умерла несколько лет назад.

Ещё на нём есть слово «Папа», к которому пририсованы крылья.

— Твой папа тоже умер?

— Он ушёл от нас после маминой смерти. — Пит застывает. Внезапно в нём чувствуется напряжение, и я ненавижу себя за то, что принялась расспрашивать его.

— Сочувствую.

— Мне не нужно твоё сочувствие, принцесса.

Я фыркаю.

— Принцесса?

Он кивает, его взгляд задерживается на моих глазах, затем — на моих губах. Он облизывается и засасывает колечко в рот, поигрывая с ним языком.

— Принцесса, — медленно говорит он.

— Дальше от истины и быть не может, — отвечаю я. Он принял меня за кого-то другого.

— Сомневаюсь. — Пит смотрит на меня слишком долго. Мой желудок предательски сжимается.

Но вдруг до меня доносится треск веток и звук шагов. Я поднимаю глаза и вижу папу. С хмурым видом и тесаком в руке он направляется к нам. Пит тут же скрещивает перед собой руки и отступает от меня подальше.

— Ступай помоги с обедом, — рявкает на меня папа и впивается взглядом в Пита.

— Слушаюсь, сэр, — отвечаю я и улыбаюсь Питу, забирая у него хворост. — Увидимся, — шепчу я ему.

— Не уходи, — шепчет он в ответ. — Кто ещё защитит мои яйца?

— Это занятие не для принцесс. — Я ухмыляюсь ему и ухожу. Это очень сложно, но мне удаётся даже не обернуться.

Пит

Дерьмо. Теперь у меня проблемы.

— Было всего одно правило! — рявкает отец Рейган и поднимает палец. — Одно правило!

— Да, сэр. Я помню.

Я не удивлюсь, если его рот начнёт извергать пламя, а глаза вылезут из орбит.

— Если вы помните, мистер Рид, то как оказались наедине с моей дочерью, да ещё и в лесу? — Он практически нависает надо мной. Но после моих стычек с братьями мне уже ничего не страшно.

— Пит, — говорю я.

— Прошу прощения? — Мистер Кастер таращится на меня во все глаза.

— Меня зовут Пит. Наверное, нам лучше перейти на имена, если наши отношения становятся настолько близкими оттого, что вы собираетесь отрубить мне яйца. — Я показываю на тесак.

Он выдыхает, усмехается и качает головой.

— Мы просто собирали хворост, сэр, — говорю я.

Отец Рейган, прищурившись, вглядывается в моё лицо.

— Могу я тебе доверять? — спрашивает он.

— После лагеря я бы хотел вернуться домой, сэр. — И избавиться от этого грёбаного браслета на ноге.

— Хорошее воспитание, — бормочет он. — Где ты вырос? В приютах?

— Нет, сэр. У меня четыре брата.

— А твои родители?

— Ушли из жизни.

— Я знаю твою историю, но как ты оказался в тюрьме?

Он прямолинейный. Мне это нравится.

— По глупости. — Я пинаю камень, только чтобы не смотреть на него.

Отец Рейган кивает.

— По крайней мере, ты осознаёшь, что это глупость.

Я тяжело вздыхаю.

— Сэр, я отсидел своё. Не отсылайте меня обратно. Я обещаю, что не побеспокою вашу дочь и никому не позволю.

Отец Рейган смотрит мне прямо в глаза.

— Я тебе верю. — Он хватается за лист, висящий над его головой. — Моя дочь… она особенная.

Я не отвечаю, потому что этого и не требуется. Но я с ним согласен. Она слишком особенная, тем более для такого, как я.

Мистер Кастер показывает мне следовать за ним. Мы уходим обратно к костру. Рейган сидит на бревне рядом с креслом Гонзо. Он смотрит на неё так, словно впервые увидел девушку, а она смотрит на него, как на любого другого обычного пятнадцатилетнего пацана. Ну да, ему и правда пятнадцать, но я сомневаюсь, что ему часто приходится сталкиваться с таким обращением. Рейган поднимает глаза на своего отца и улыбается.

— Папа, это Гонзо, — говорит она, но Карл её не поправляет. По-моему, это прозвище ему понравилось.

Её отец протягивает ему руку, и Гонзо пожимает её. Наверное, и это ему приходится делать не часто. Он выглядит так, словно его удостоили невиданной чести, и я тут же понимаю, что сделаю всё на свете, чтобы он как следует провёл время в лагере. Карл заслуживает этого — пять дней побыть нормальным мальчишкой.

— Рейган, — обращается к ней отец и кладёт свою большую ладонь ей на макушку. Она в ожидании смотрит на него. — Ты знакома с Питом?

Рейган кивает и закусывает нижнюю губу.

— Немного.

— Не дай бог я снова поймаю тебя в лесу вместе с ним.

— Но пап, — жалобно произносит она.

— Или с Гонзо. Он выглядит ещё опаснее, чем Пит. — Мистер Кастер хмурится.

Зато Гонзо улыбается от уха до уха.

Мистер Кастер грозит ему пальцем.

— Вы слышали меня, молодой человек? Руки прочь от моей дочери!

Он наклоняется и целует её в лоб.

— Я знаю, что она красотка, но лучше вам держаться от неё подальше. — Он несколько раз показывает пальцем то на меня, то на Гонзо. — Я с вас двоих глаз не спущу!

— Да, сэр, — стараясь сохранять серьёзный вид, отвечаю я.

Отец Рейган уходит. Я сажусь на бревно рядом с ней и смотрю на пламя. Солнце уже село, и золотисто-пурпурные переливы на небе сменились на тёмно-синее полотно, полное звёзд.

— Хочешь маршмеллоу? — спрашивает Рейган.

— Я родился и вырос в городе. Мы не жарим маршмеллоу. — Я качаю головой.

— Гонзо, а ты? — спрашивает она.

Тот кивает и потирает грудь, что на языке жестов означает «пожалуйста».

— Он будет только рад, — перевожу я Рейган. Гонзо улыбается.

Она накалывает на прут маршмеллоу и протягивает ему. Но его коляска не позволяет ему подъехать ближе к костру, а длины его прутика не хватает. Очевидно, это его немало расстраивает. Тогда я беру два прутика и делаю из них один длинный и отдаю ему.

— Хочешь, я тебе пожарю? — спрашивает его Рейган.

Он качает головой. Я сам.

Я закидываю голову и смотрю на звёзды. Но тут подходит компания мальчишек, среди которых есть и глухие. Следующий час я занимаюсь лишь тем, что стараюсь переводить их всех. Время пролетает, и уже поздно, гораздо позднее, чем я думал.

— Гонзо, если съешь ещё одну, то сам превратишься в маршмеллоу, — предупреждаю я. Либо его начнёт тошнить.

Ещё одну? Спрашивает он, поднимая палец.

— Если тебя стошнит, я убирать не буду, — со смехом говорю я.

Рейган накалывает на его прутик ещё одну зефирку. Он отказался уступать, несмотря на то, что другие дети тоже ждали своей очереди. А мне не хватило духу забрать у него прут.

Все дети ушли спать. Гонзо здесь один из самых старших. Из сумерек выходит его мама. Она уже приходила проверить его, когда прошли полчаса, о которых мы договаривались, но парень так веселился, что я отправил её назад. Сейчас её волосы распущены, черты лица разгладились. Она засунула руки в карманы — становится прохладнее.

— Ну что, Карл, готов ко сну? — спрашивает его мама.

Г-О-Н-З-О, показывает он по буквам. Я смеюсь и качаю головой.

— О, значит, теперь ты Гонзо? — Она упирается руками в бока. — У тебя отличное имя. Не знаю, почему ты хочешь, чтобы тебя звали по-другому.

Я пихаю Карла в плечо.

— Чувак, это был наш секрет.

Затем я перехожу на язык жестов. От тебя не требуется всё рассказывать своей маме. Тут я поднимаю руки вверх, словно спрашивая: «Какого чёрта?» Хотя отлично знаю, что его мама понимает язык жестов.

Он смеётся. Спасибо за сегодняшний вечер. И смотрит мне прямо в глаза. Обычно он очень дёрганный, но прямо сейчас его взгляд говорит мне больше, чем слова или жесты, и прямо сейчас он очень спокоен и серьёзен.

Я смотрю на Рейган.

— Он благодарит тебя за сегодняшний вечер.

Она улыбается и кивает.

— Всегда пожалуйста.

Гонзо показывает на меня. Не смей приставать к моей девушке, когда я уйду.

Я поднимаю руки в знак капитуляции.

— Обещаю, что не буду приставать к Рейган, когда ты уйдёшь. Буду делать это только в твоём присутствии.

Предатель, показывает он.

— Чувак, я тебя предупреждал. — Но я смеюсь. Рейган вжимает голову в плечи и старается ни на кого не смотреть.

— Спокойной ночи вам обоим, — говорит мама Гонзо. А сам он машет нам рукой и уезжает вслед за ней.

— Ты и правда отлично с ним ладишь, — тихо говорит Рейган.

— Его легко полюбить.

Рейган поднимает прут, который оставил Гонзо, и накалывает на него маршмеллоу, а затем протягивает мне.

— Ну давай, городской мальчишка. Это будет первый раз, когда ты пожаришь зефир.

— Ну, будь я проклят, — говорю я, забирая у неё прутик, — это будет мой первый раз с тобой.

Она замирает.

Дерьмо. Я сделал ошибку.

— Я просто пошутил, — спешу поправить ситуацию. Я наблюдаю за её лицом, но она смотрит куда угодно, только не на меня. — Мне не следовало этого говорить. Вслух точно.

Я ещё не опустил прут к костру. Она робко протягивает руку и берёт мою ладонь в свою. Затем подвигает ближе к костру.

— Вот так, — шепчет Рейган. Её рука дрожит, но она не отпускает меня.

— Ты в порядке? — мягко спрашиваю я.

Она улыбается мне в темноте.

— Я в порядке.

Я втягиваю в себя воздух, потому что не знаю, как лучше спросить.

— Нет, — говорю я. Она смотрит на меня. — После той ночи. Ты в порядке после того, что случилось той ночью?

Я чувствую, как она напрягается рядом со мной.

— Значит, ты меня помнишь, — шепчет она.

— Я думаю о тебе всё время, гадая, что случилось после того, как ты уехала.

Рейган медленно выдыхает, словно пытаясь успокоиться.

— Спасибо тебе за то, что ты сделал.

— Пожалуйста.

Мне не нужна её благодарность, но, похоже, она долго ждала, чтобы сказать мне это. Я наблюдаю за тем, как поджаривается зефир, как его кремовая поверхность становится коричневой. Но вот его охватывает фиолетовое пламя, и Рейган отдёргивает наши руки и поднимает маршмеллоу к своим губам, чтобы сдуть огонь.

Она сжимает губы и дует, и внутри меня что-то шевелится. Я так сильно хочу поцеловать её, что практически ощущаю её вкус.

— Я не знаю тебя, но у меня такое чувство, что мы давно знакомы. После той ночи ты словно стала частью меня. — Мои слова звучат глупее некуда, и я тут же прикусываю язык, чтобы не сморозить ещё какую-нибудь глупость.

— Я чувствую то же самое, — отвечает она. — Не знаю, станет ли тебе от этого легче.

По крайней мере, я не одинок в своих чувствах.

— Я бы отдал всё на свете, чтобы поцеловать тебя прямо сейчас, — тихо говорю я. Дерьмо. Я правда сказал это вслух?

Рейган улыбается, по-прежнему не глядя на меня. Она выглядит так, как будто… сожалеет?

— А я бы отдала всё на свете, чтобы ты этого не делал, — так же тихо отвечает она. Прут с маршмеллоу склоняется в мою сторону.

С тем же успехом она могла двинуть мне под дых. Прошло два с половиной года.

— Ты ведь не позволила ему украсть у тебя всё, ведь так? — Надеюсь, что нет. Если да, то он победил. Он насильно взял её тело, но вместе с тем взял ещё нечто большее.

— Я искала тебя после той ночи, — говорит Рейган.

— Я попросил своих братьев выяснить что-нибудь о тебе, когда сел в тюрьму, — признаюсь я и смотрю в её глаза, когда она поднимает их на меня. — Нет-нет, никакого маниакального преследования не было.

Рейган смеётся.

— Ты собираешься это есть? — спрашивает она, кивая на зефир.

— Он сгорел. — Она не хочет говорить о той ночи, я тоже не против.

— Некоторые любят маршмеллоу именно таким. — Я успел увидеть достаточно детей, которые ели обугленные зефирины, чтобы знать, что она говорит правду. — Если не будешь, то я съем. — Она вопросительно поднимает брови.

— Давай, принцесса, — говорю я. Рейган снимает маршмеллоу с прутика, отрывает половину корочки, а остальное протягивает мне, говоря что-то о горячем, липком и сладком.

— Попробуй.

Сейчас я готов сделать всё, о чём бы она ни попросила.

Поэтому ем маршмеллоу.

— Не понимаю, почему людям нравятся такие штуки. Не так уж и вкусно.

— Завтра вечером мы будем делать сморы. — Она в предвкушении потирает руки.

— А это что ещё за хрень? — спрашиваю я.

Рейган смеётся, закинув голову. Её волосы спадают по спине, и мне хочется собрать их и обернуть вокруг кулака, чтобы убедиться, что они настолько же мягкие, насколько выглядят.

— Сморы — это сэндвич из поджаренного маршмеллоу и квадратиков шоколада между хрустящего печенья.

— Шоколад всё сделает едой, — отвечаю я. Так говорила моя мама. Не знаю, почему мне захотелось произнести это вслух.

— Правда. — Больше она ничего не говорит.

Так мы и сидим молча, тишину нарушают лишь треск костра, стрёкот сверчков и вопль какого-то мальчишки, который зовёт вожатого. Прежде, когда я был наедине с девушкой, мне хотелось лишь одного — избавить её от одежды. Уже два года я не был внутри женщины, но в эту секунду даже представить не могу, что это может быть лучше происходящего прямо сейчас.

— Прости, если я смутил тебя, спросив о поцелуе, — наконец говорю я.

Она фыркает.

— Ты хотя бы спросил.

— Хорошо, что тебе понравилось, потому что, вероятно, я буду спрашивать до тех пор, пока ты не разрешишь.

Рейган смеётся и качает головой.

— Ты обещал Гонзо, что будешь приставать ко мне, только когда он будет поблизости.

— Так пойдём его разбудим. — Я делаю вид, что собираюсь подняться на ноги, и Рейган касается моей руки, чтобы остановить меня. И я снова чувствую этот трепет. Я сажусь, но в этот раз уже ближе к ней.

Она какое-то время просто молчит, а потом говорит:

— Так хорошо.

Я протягиваю руку, чтобы убрать прядь её волос за ухо, но Рейган отшатывается.

— Я тебя пугаю? — Я ведь недавно вышел из тюрьмы. Но тут нечто большее, я уверен. После всего, что с ней случилось, в её голове, должно быть, полно серьёзного дерьма.

Рейган поднимает взгляд, её зелёные глаза сверкают в свете костра.

— Мне просто не нравится, когда меня касаются. — Она пожимает плечами. — Вот и всё.

— Принцесса, мы можем поработать и избавить тебя от этого, а? — Эти слова звучат почти шёпотом. На её глаза наворачиваются слёзы, и она отчаянно моргает, чтобы не заплакать. Мне хочется коснуться её, но что-то подсказывает мне, что это будет плохим ходом.

— Всё дело во мне, — говорит Рейган. — Не в тебе. — Секунду она молчит. — Я уверена, что ты потрясающе целуешься. И я упускаю такой шанс! — Она прижимает ладонь к груди. Дразнит меня.

Но это лучше, чем то, что было мгновение назад. С такой Рейган куда проще. Хотя мне очень хочется наполненных эмоциями перешёптываний.

— Много женщин ты целовал?

Упс. Уверен, она не хочет узнать правду.

— Несколько.

— Несколько сотен? Несколько тысяч? — Рейган смеётся, издавая при этом гулкий, дребезжащий звук.

— Нескольких, — повторяю я.

— Не появляется ли ощущения обыденности после некоторого времени? В том смысле, что после нескольких тысяч раз твоё сердце больше не хочет выпрыгнуть из груди?

Я усмехаюсь.

— Нет, если всё делать правильно. — Я чуть меняю позу, наклоняясь вперёд над коленями. Её шёпот и жаркие взгляды определённым образом действуют на меня, и будь я проклят, если она увидит, как именно. — А когда ты целуешь мужчину, чувствуешь, что твоё сердце готово выпрыгнуть из груди?

Она качает головой.

— Нет.

— Тогда почему ты спрашиваешь?

— Потому что я чувствую это сейчас. — Она встаёт на ноги, а мне хочется схватить её и притянуть к себе. — Лучше я пойду спать.

Рейган потягивается, и мне становится видна полоска кожи между её кофтой и джинсами. Я протягиваю руку и тяну её кофту вниз. Она прикрывает живот рукой, словно ей хочется защититься от моего прикосновения.

Она смотрит мне прямо в глаза. Но молчит.

— Я уже могу тебя поцеловать? — вырывается из меня. Боже, можно подумать, что я никогда в своей жизни не видел девушек.

— Нет, — смеётся Рейган.

— Можно мне спрашивать и дальше?

Она кивает. Это быстрый, почти неуловимый жест, а ещё она закусывает нижнюю губу и улыбается.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — говорю я уже её спине. Она уходит в темноту, и та поглощает её.

Рейган

Я подхожу к дому на ватных ногах. Войдя через дверь кухни, обнаруживаю за столом родителей, сидящих с чашками кофе. Они тихо о чём-то разговаривают.

— Весело было? — спрашивает мама и смотрит на меня поверх чашки. Мы с ней очень похожи — у неё такие же тёмно-русые волосы и загорелая кожа. Папа говорит, что, когда они познакомились, мама выглядела точно так же, как я сейчас.

Её волосы такие же прямые, как у меня, она такая же высокая и стройная, даже несмотря на прошедшие годы.

Я кивком отвечаю на её вопрос.

— Мы жарили маршмеллоу.

Мама выгибает бровь.

— А, сейчас это так называется? Во времена моей молодости это было просто флиртом.

Моё лицо тут же вспыхивает.

— Я не флиртовала.

— Угу, — мычит она, но улыбается.

— Оставь её в покое, — шутливо рычит папа.

— И как его зовут? — не отстаёт мама.

Я прикидываюсь дурочкой.

— Гонзо.

Папа фыркает.

— Гонзо — это пятнадцатилетней паренёк, что постоянно отирается рядом с Питом, наставником мальчишек из исправительного учреждения.

— Пит, значит? — спрашивает мама. Она знает, что именно Пит нашёл меня тогда. — И какой он?

Я пожимаю плечами.

Она хмурит брови.

— Он вызвал в тебе странные ощущения?

— Мам, — предупреждающе отзываюсь я, — хватит.

— Пит — наставник или бывший заключённый? — Мама с любопытством смотрит на папу.

Папа кивает.

— Он освобождён условно-досрочно.

Мама делает резкий вдох. Папа бросает на неё быстрый взгляд.

— Он ведь не сделал ничего жестокого? — спрашивает она.

У меня ёкает сердце. Оно делает кульбит, а затем полностью останавливается. Я даже дышать не осмеливаюсь до тех пор, пока не слышу ответ.

— Я бы не пригласил его, если бы он сделал что-либо связанное с насилием. — Папа указывает на стопку папок рядом со своим локтем. — Я только что закончил вновь читать его дело, чтобы посмотреть, могу ли ещё чем-то ему помочь. — Он указывает на досье. — Хочешь, я дам тебе пробежаться глазами по документам?

Я качаю головой.

— Мне это не нужно. — Уж лучше я услышу всё от Пита. — Он кажется приятным человеком. — Я вперяюсь взглядом в отца. — Хотя папа и угрожал ему кастрацией.

Мама давится кофе.

— Эй, но это же работает, — ухмыляясь, отвечает папа.

Мама подталкивает меня за локоть.

— А как дела с Чейзом?

Я качаю головой.

— Он не в моём вкусе.

— Но зато Пит в её вкусе, — напевает папа.

Я поднимаю прутик, который он бросил на стол, и кидаюсь им в него, но на моих губах танцует улыбка.

— Он был очень милым. И я обещаю, что не забеременею. — Я быстро поднимаюсь на ноги, пока эта мысль ещё обживается в папиной голове. Прощебетав родителям спокойной ночи, я начинаю подниматься по лестнице.

— Питу будет крайне тяжело сделать тебя беременной, если я отрежу ему яйца, — кричит мне вслед папа.

Я смеюсь и качаю головой.

Уже на верхней ступеньке я останавливаюсь и прислушиваюсь.

— Они сидели очень близко друг к другу у костра, — говорит мама. — Я наблюдала из окна. — Пауза. — Она позволила ему коснуться себя?

— Нет, но она касалась его. — Папа тяжело вздыхает. — И она даже не попыталась ударить его в горло.

Отлично. Я могу быть немного агрессивной. Это всё началось с тех пор, как я попала на первое занятие курсов по самообороне.

А затем я поняла, что восточные единоборства — это моё. И не моя вина, что некоторые так и напрашиваются на то, чтобы я их ударила.

— Это уже начало, — бормочет мама.

Я качаю головой. Лично я ничего не начинала. Он просто тот мужчина, от которого мне не хочется бежать в противоположном направлении. Вот и всё. И больше ничего. И это странно, потому что если бы я судила о нём по его внешности, то точно бежала бы прочь изо всех сил.

— Похоже, он хороший парень, — снова тяжело вздохнув, говорит папа. — Просто он совершил глупость.

— И он такой секси со всеми этими татуировками, — говорит мама, хихикая, и до меня доносится папин рык. Мама взвизгивает, и я ухожу. Здесь слушатели больше ни к чему.

Я останавливаюсь у спальни Линкольна и стучу о дверной косяк.

— Входите, — отзывается брат, хотя дверь всё равно открыта.

Он сидит на полу и складывает кубики, чтобы сделать башню. Но башни Линка не похожи на остальные. Это сложные произведения искусства, основанные на численных теориях и прочем, чего я не понимаю.

— Сегодня тебе было весело? — спрашиваю я.

Это был подготовительный день, и по-настоящему лагерь заработает только завтра, но Линкольн уже погулял и посмотрел на людей, которых увидит завтра. Я вхожу в его комнату и осторожно присаживаюсь на краешек стула. Он кивает. Линк смотрит в мою сторону, но не в глаза. Он вообще очень редко смотрит людям в глаза. И когда он так делает, зачастую это оказывается ошибкой. И часто заканчивается эмоциональным срывом.

— Познакомился с кем-нибудь?

Брат снова кивает. Он говорит только тогда, когда сам того захочет.

— Люблю тебя, — говорю я. Линк поднимает глаза, почти встречаясь со мной взглядом, потому что смотрит на моё ухо.

— Я тоже тебя люблю, — тихо говорит он.

Пит

Тепло от огня обжигает ноги, отчего они зудят. Я чешусь, слегка ослабив дискомфорт. Я сижу здесь с тех пор, как она ушла, а уже прошло достаточно много времени. Сначала я даже думал, что она, возможно, вернётся. Но, чёрт, я, похоже, сам всё это придумал; я ей не интересен. Смотрю на большой дом, в котором она живёт. Он до омерзения идеальный. Забор из белого штакетника. Несколько гектаров земли. Холмистые пастбища. Прямо-таки пейзаж из «Энн из Зелёных крыш»[3]. Я не читал книгу. Только видел несколько серий, снятых «Пи-би-эс»[4], когда мама их смотрела. Они шли сразу за «Улицей Сезам». Мне больше нечем было заняться, поэтому я сидел с ней и смотрел. Мои братья издевались надо мной из-за этого, но мне было плевать.

Бревно, на котором я сижу, пошатывается, потому что кто-то садится рядом. У меня замирает сердце, но я тут же замечаю, что это всего лишь Фил. Он проводит рукой по своим отросшим волосам и тяжело вздыхает.

— Как дела, Пит? — спрашивает он.

Сейчас пламя костра превратилось в тлеющие угольки. Хотя рядом по-прежнему очень жарко.

— Нормально.

— Ты хорошо поработал сегодня вечером. — Фил косится на меня.

— Я не сделал ничего особенного.

— Вообще-то, лагерь начинает действовать с завтрашнего дня. — Он смотрит на меня. — Ты готов?

— Думаю, да. — Я пожимаю плечами и откидываю камень носком ботинка.

— Это тебя я видел беседующим с Бобом?

Я поднимаю глаза.

— Кто это?

Фил показывает на главный дом.

— Боб Кастер. Владелец фермы.

— А, да. — Я ни разу не слышал, чтобы кто-то называл его Бобом. — Он застукал меня, когда я разговаривал с Рейган. — Я улыбаюсь. Лишь от одной мысли о ней мои губы растягиваются в ухмылке, а я даже пальцем её не коснулся.

Фил присвистывает.

— Лучше соблюдай осторожность. Я видел, как он справлялся с парнями и покрупнее тебя.

Я фыркаю. Вряд ли меня ждёт такая участь.

— Ты напоминаешь мне его в те времена, когда он был молодым. Такой же здоровый, пугающий парень с чертовски огромным самомнением.

— Вы так давно знакомы?

— Двадцать пять лет назад он был как ты. — Фил кивает, когда я смотрю на него.

— Как я?

— Только что вышел из тюрьмы, его переполняли гнев и недовольство, он всё время был готов ввязаться в бой. У него было столько гонора, я в своей жизни никогда не встречал никого с похожим норовом. — Фил смеётся. — Я был его инспектором по надзору.

— Ничего себе, — отвечаю я. — Что он сделал, что оказался в тюрьме?

Фил пожимает плечами.

— Глупую ошибку, совсем как ты.

— Только у меня нет такого самомнения, — поправляю я Фила. Я хорошо себя веду. Прояви я хоть каплю дерзости, и мои братья тут же надрали бы мне зад. В частности, Пол.

— У тебя талант ладить с детьми. Тем более с особенными детьми. Ты никогда не думал о работе в социальной сфере? Ты смог бы помочь массе людей.

На самом деле я никогда ни о чём таком не задумывался. Мне всегда было страшно планировать что-то наперёд из-за того, что кто-то или что-то могло встать на моём пути.

— Даже не знаю, — увиливаю я от прямого ответа.

— Тогда поразмысли об этом. У тебя есть время. — Он умолкает, но эта пауза не причиняет дискомфорт. — А чем ты планировал заниматься после этого лагеря?

Я пожимаю плечами.

— Возможно, поступить в колледж. Не знаю. — Аттестат о среднем образовании я получил уже за решёткой, но колледж — дорогое удовольствие, а у моей семьи не так уж много денег. — Я работаю со своими братьями в нашем тату-салоне. — Я поднимаю глаза на главный дом. На втором этаже как раз зажёгся свет. Интересно, это комната Рейган? Фил улыбается, когда замечает, куда я смотрю.

— Что происходит между тобой и Рейган? — спрашивает он.

— Ничего.

Пока.

— Она тебе нравится? — Он словно пёс, учуявший кость. Не остановится, пока не сгрызёт.

Я пожимаю плечами.

— Будь осторожен с ней, ладно?

— Почему? Что в ней такого? — Неужели всем известно, что с ней стряслось?

— Она опасается мужчин.

— Тогда она в самом, чёрт подери, идеальном месте, где можно держаться от них на расстоянии. — В лагере полно мужчин и мальчишек.

Невероятно разумно.

— Она здесь из-за детей.

— Я тоже здесь из-за детей, — напоминаю я Филу.

Он кивает.

— Просто будь осторожным.

Именно так я и намереваюсь себя вести.

Фил поднимается на ноги и потягивается.

— Так странно находиться здесь, — тихо говорю я. Я был заперт в камере в течение двух лет. — Даже толком не знаю, что с собой делать. — Я оглядываюсь по сторонам. — И со всем этим открытым пространством.

Два года я не имел выбора. Ел, когда мне говорили есть, принимал душ, когда мне говорили принимать душ. Это место — прямая противоположность тюрьме, и я чувствую себя немного не в своей тарелке.

Фил снова садится.

— Расскажи мне, что ты чувствуешь.

— Так теперь вы доктор Фил[5]? — сдавленно усмехаюсь я. Но что-то в его серьёзном выражении лица заставляет меня воздержаться от дальнейших комментариев.

— Какие у тебя отношения с братьями? — спрашивает он. Уж лучше бы я поговорил о своих грёбаных чувствах.

— Нормальные, — резко отчеканиваю я.

— У тебя их четверо, да?

Я киваю.

— Трое старших — Пол, Мэт и Логан. И мой одногодка, Сэм. Мы близнецы. Вот только сейчас он учится в колледже по стипендии и играет в футбол, а я здесь.

— Почему ты говоришь об этом с такой горечью? — спрашивает Фил.

Сэм был со мной, когда меня поймали разгружающим тот грузовик. Мы оба были там. Мы оба брались за случайную работу, которую предлагал нам один мужик из нашего района. Да, это было незаконно, и да, меня поймали. Но Сэм тоже был там, когда всё произошло. Я велел ему убегать. Меня арестовали. Я отправился в тюрьму. А Сэм нет. Сэм играет в футбол и живёт жизнью, которую я хотел для себя.

— Нет никакой горечи, — выдавливаю из себя я. Не Сэм виноват в том, что у меня за спиной висел рюкзак, набитый наркотиками. Меня арестовали за хранение с целью дальнейшей продажи. Теперь я останусь преступником до конца своей жизни.

Фил кивает. Тишина между нами внезапно становится гнетущей. Совсем не так, как было между мной и Рейган.

— Мэт — это тот, который болен? — спрашивает он.

Мне не хочется говорить о Мэте. Он чуть было не умер, а для дальнейшего его лечения требовались деньги.

Очередной курс химиотерапии спас ему жизнь, пока. Но, возможно, в дальнейшем ему понадобится ещё. Именно поэтому я начал работать с Боуном, которому принадлежали те товары, что я разгружал. И он был тем, кто дал мне наркотики для продажи.

Он причина того, что я здесь. Если уж на то пошло, я сам этому причина. Но и без него тут не обошлось.

— Да, Мэт был болен.

— Как у него дела сейчас?

Мэт писал мне каждую неделю. Рассказывал о жизни братьев и Эмили, и всегда говорил, что с ним всё хорошо. Но когда я сел, никто понятия не имел, будет ли всё так сказочно.

Когда я приехал домой прошлым вечером, всё было отлично. Только Сэм остался в колледже.

— Лучше, — отвечаю я.

— А как остальные?

— Нормально. — Я делаю глубокий вдох, потому что Фил смотрит на меня так, словно ждёт, когда я расскажу ему всю историю своей жизни. — Логан собирается жениться. — Тут мои губы растягиваются в улыбке. — Я до чёртиков обожаю его невесту. Она офигенная. Её зовут Эмили, она играет на гитаре. И она создана для него.

— Они продолжали жить без тебя, — говорит Фил. Он не смотрит на меня, и выражение его лица никак не меняется.

— А они должны были дождаться меня и только потом начать жить полной жизнью? — спрашиваю я, понимая, что мой тон пропитан сарказмом, но ничего не могу с этим поделать.

— А они бы так сделали?

Я фыркаю.

— Я слишком сильно их люблю, чтобы просить о таком. — Я сглатываю ком в горле.

— А что насчёт Сэма? — мягко спрашивает Фил.

От одного его имени внутри у меня всё сжимается. Он же моя вторая половинка. Мы были вместе с самого нашего рождения. Мы делили одну комнату до тех самых пор, пока меня не арестовали. Потерять его было всё равно, что потерять частичку себя.

— Я не видел Сэма с тех пор, как огласили приговор, — тихо отвечаю я.

— Но в тот момент он был там?

Я киваю. Он всё время был там. Вот только я отказывался говорить с ним. Отказывался отвечать на его письма, и, в конце концов, он совсем перестал писать. Я отказывался видеться с ним, когда он приходил в тюрьму, и, в конце концов, Сэм перестал приходить.

— Почему ты злишься на него? — Фил цыкает. — Ты сердишься, потому что арестовали только тебя.

Я качаю головой.

— Нет.

— Тогда что ты чувствуешь?

Я никогда не произносил этого вслух.

— Я ревную, мать вашу, ясно? — огрызаюсь я. Фил поднимает бровь, но больше никак не реагирует на мой выпад. Я тяжело вздыхаю и заставляю себя разжать кулаки. — Не его поймали. — Я бью кулаком в грудь. — Меня поймали, чёрт подери. Идиот, идиот, идиот, — шепчу я уже себе под нос.

— Он знал, что ты собирался подработать дилером? — спрашивает Фил.

Я качаю головой. Никто не знал. Той ночью я просто взял сумку и всё. И даже не успел ничего продать.

Я даже почти убедил себя вернуть наркотики Боуну, когда нас поймали.

— Зачем тебе это было нужно?

Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

— Лечение Мэта было дорогостоящим. Я не смог придумать никакого другого способа, чтобы помочь ему.

Фил кивает. Медленное движение его головы вверх-вниз. Он не смотрит на меня и ничего не говорит.

— Вы понятия не имеете, каково это — знать, что твой брат вот-вот умрёт, а ты, на хрен, ничем не можешь ему помочь. — Я снова заставляю себя разжать кулаки.

— Нет, не имею, — признаётся он. — Ты тоже принимал наркотики? Или просто торговал ими?

Я фыркаю.

— Если бы я только подумал о том, чтобы принимать наркотики, Пол отделал бы меня до неузнаваемости.

— Думаю, мне нравится Пол. — Наконец Фил смотрит на меня и улыбается. — Похоже, когда ты вернёшься домой, тебя ждёт хорошая поддержка. — Он быстро потирает ладони. — Ещё пять дней!

— Пять дней, — улыбаясь, повторяю я.

— Могу я предложить тебе кое-что?

— Как будто я могу вас остановить, — бормочу я.

Фил ухмыляется.

— И то правда. — На минуту он умолкает, а затем говорит: — Не бойся строить планы, Пит. Загадывай наперёд как можно больше. Потому что ты забудешь, куда шёл, если у тебя нет никаких планов. Запиши их. Сделай осязаемыми. А затем иди к своим целям. Доведи всё до конца.

Я киваю.

— Хорошо. — Я опускаю глаза на браслет, сжимающий лодыжку. — Пока мы здесь, я свободен? Я могу гулять и ходить, куда захочу?

Фил кивает.

— Я узнаю, где ты, если мне понадобится тебя найти. Но да, ты можешь считать себя свободным.

Он кашляет в кулак.

— Только будь осторожен с Рейган, — снова предупреждает меня Фил, а затем поднимает руку, когда я собираюсь возразить. — Тебе двадцать один. Из них два года прошли в тюрьме. Думаю, ты потерял девственность довольно давно. — Он прочищает горло. — Просто помни, что это больше, чем одномоментное удовольствие.

Теперь мне хочется поприкалываться над ним.

— Поясните, доктор Фил.

— Жизнь состоит не только из тех моментов, что должны приносить удовольствие тебе и только тебе. Это ещё и те мгновения, которые ты разделяешь с кем-то другим, кто тебе действительно важен.

Чёрт. Получилось очень глубокомысленно.

— Да, сэр, — говорю я.

— Что случилось с твоим отцом, Пит? — спрашивает Фил.

— Он бросил нас после маминой смерти.

— Он упустил кое-что чертовски важное, оставив вас, — говорит Фил. — Он мог бы остаться и испытать все эти мгновения с тобой и твоими братьями, и его жизнь стала бы куда богаче.

— Мне и так было хорошо. — Сомневаюсь, что наша жизнь как-то изменилась, если бы он остался. Пол наверняка продолжал бы заботиться о нас. Он всегда это делал.

— Помни о моментах радости, которые ты можешь подарить кому-то другому, — постучав пальцем по лбу, говорит Фил. — Так что, прежде чем что-то сделать, спроси себя, кому именно это принесёт пользу.

— Да, сэр.

Тут он показывает в сторону главного дома.

— Кстати, о моментах, — Фил ухмыляется. — Как раз в этот самый момент кто-то выскользнул из дома и направляется к амбару. — Он сжимает моё колено и поднимается на ноги. — Всегда пожалуйста, — со смехом говорит он и уходит.

Я смотрю в сторону амбара и вижу, как к большому строению быстро идёт женская фигура. Я оглядываюсь по сторонам. В лагере тихо, все спят. Я наблюдаю за тем, как фигура проскальзывает в открытую дверь и закрывает её за собой.

Я спрашиваю себя, не полезна ли ей будет небольшая компания.

Рейган

Я стараюсь не смотреть в сторону костра, пока пробираюсь к амбару. Пит ещё там, и он не один. Мне видно силуэты двух мужских фигур, но я не знаю, кто там с ним. Я хлопаю себя по ноге, чтобы Мэгги следовала за мной. Она уже старая и видит не так хорошо, как раньше, но в темноте с ней я чувствую себя в безопасности. Она никому не позволит обидеть меня, и я люблю её за это. Мне не приходится волноваться о том, что за мной кто-то идёт, а я об этом даже не догадываюсь.

Я захожу в амбар и закрываю за нами дверь. Мэгги ходит вокруг меня, её чёрно-белая шерсть резко контрастирует с приглушёнными цветами внутри амбара. Я прыгаю в её сторону, и она игриво начинает пританцовывать назад.

Даже несмотря на свой почтенный возраст, она всё ещё может бегать кругами вокруг меня.

Я подхожу к двери в стойло и перегибаюсь над верёвкой, что блокирует проход. Одна из наших лошадей вот-вот должна ожеребиться. Её зовут Текила, она моя любимица.

Она пока ещё не ложится и не потеет, так что, думаю, жеребёнок родится не сегодня. Я подныриваю под верёвку и нежно поглаживаю её за ушами. Она тычется мордой в мою ладонь, и я смеюсь.

Вдруг Мэгги, которая стоит рядом со мной, замирает, а шерсть на её загривке становится дыбом. Она низко рычит, и я перестаю гладить Текилу и встаю ближе к ней. Сердце в моей груди начинает глухо колотиться.

— Эй? — раздаётся чей-то голос. Мэгги чуть пригибается, готовая ринуться вперёд, и её рычание становится ещё более злобным. Боже, я обожаю эту собаку! Тень двигается ближе, и Мэгги предупредительно лает.

— Вот дерьмо, — говорит голос, и тень отходит назад.

— Кто здесь? — спрашиваю я.

— Это Пит, — отвечает голос.

От облегчения мои плечи опускаются, и я заставляю себя сделать глубокий вдох. Но не выпускаю из рук повод Текилы и не выхожу из-за неё.

— Тебе не следует здесь быть, — говорю я.

— Ну, я с радостью уйду, только отзови свою зверюгу, — отвечает он.

Мэгги припадает к земле и крадётся вперёд, исходящие от неё звуки пугают даже меня.

— Пожалуйста, — добавляет Пит дрогнувшим голосом.

— Мэгз! — прикрикиваю я. Она оборачивается и смотрит на меня. Я хлопаю по ноге, и собака тут же оказывается рядом. Я поглаживаю её мягкую шерсть.

— Хорошая девочка, — хвалю я её. Мэгги прислушивается ко мне, но она остаётся настороженной, хотя больше не хочет никого убить.

— Напомни мне никогда даже слово не говорить тебе в темноте, — говорит Пит и вытирает лоб ладонью.

Я смеюсь.

— Сомневаюсь, что тебе понадобится напоминание. — Я указываю большим пальцем на ванную комнату в дальнем конце амбара. — Тебе не нужно поменять штаны? — Мои губы растягиваются в улыбке. Я пытаюсь бороться с ней, но это невозможно.

Пит смотрит на свои шорты.

— По-моему, пока со мной всё нормально. — Он опускается на колени и протягивает руку Мэгги, чтобы она понюхала её. — Но если сейчас она отгрызёт мне палец, я запою по-другому, — смеётся Пит.

Мэгги медленно приближается к нему. Она всё ещё насторожена, но спокойна. Не уверена, что мне нравится идея того, что моя собака подружится с незнакомцем.

— Мэгз, — окликаю я её, и она подбегает ко мне. — Не пытайся запудрить мозги моей собаке и понравиться ей, — предупреждаю я.

Он поднимает бровь.

— Её обучили защищать меня, — спешу объясниться я. Она каждый раз уезжает со мной в город, хотя здесь, на ферме, ей нравится больше. Но она нужна мне. Во многих смыслах.

Пит кивает, опираясь на открытую дверцу стойла. Его руки засунуты в карманы.

— Я увидел тебя и подумал, может, тебе понадобится компания.

— У меня уже есть компания, — отвечаю я. Пусть я похожа на злючку, но у костра мы как-то слишком сблизились, и это сближение ещё до сих пор действовало на меня.

— Как его зовут? — кивая в сторону лошади, спрашивает Пит.

Мои губы растягиваются в непроизвольной улыбке.

— Её зовут Текила, — отвечаю я и ласково почёсываю свою лошадь.

Пит подходит ближе, и Текила бьёт хвостом ему по лицу. Он отмахивается от него и отплёвывается, вытирая рот. Я смеюсь.

— Ты не часто бывал рядом с лошадьми, да? — спрашиваю я.

— Я даже не был с ними в одном помещении, — отвечает Пит, большим и указательными пальцами убирая с языка шерсть. Он снова сплёвывает и, наконец, вновь утерев рот рукой, выглядит удовлетворённым.

— Вот и ещё один первый раз со мной, — говорю я. Но тут же осознаю свою ошибку и пытаюсь исправить положение. — Я хотела сказать…

Но он поднимает руку и ухмыляется.

— Эй, если бы я мог отдать тебе все свои первые, то так бы и сделал. — Наши взгляды встречаются, и между нами проскакивает искра.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Я бы тоже хотела иметь возможность выбирать, кому отдать свой первый раз. Но её у меня не было. И мне приходится напомнить себе, что всё это давно в прошлом.

— Ты в порядке? — нахмурившись, спрашивает Пит.

Я киваю.

— В порядке.

Я выхожу из-за Текилы. Мэгги по-прежнему стоит между нами, а она никому не позволит обидеть меня. У Текилы закончилась вода, поэтому я беру шланг и наполняю её поилку. Пит отскакивает, когда я случайно обливаю его обувь.

— Прости. — Я правда не специально. Закусив нижнюю губу, избегаю встречаться с ним взглядом.

— Немного воды ещё никого не убило, — пожимая плечами, говорит Пит. Мне кажется, я даже услышала, как он пробормотал что-то типа того, что ему всё равно не помешало бы охладиться, но, возможно, я просто пыталась выдать желаемое за действительное. Пит ухмыляется мне. Он чертовски милый. Я знаю, что у него ярко-голубые глаза, но в приглушённом свете амбара они кажутся сапфировыми.

Их обрамляют тёмные ресницы, густые, почти как у девушки, но в нём нет ничего девчачьего. Он мужчина на все сто процентов, от широких плеч до хитрой ухмылки. Пит почти на голову выше меня, но по какой-то причине его размеры не пугают меня. Наверное, потому что он не трогал меня.

— Сделай снимок, принцесса, — не переставая ухмыляться, говорит Пит. — Он прослужит дольше.

Моё лицо заливается краской, и я отвожу взгляд.

— Эй, — тихо говорит он. — Я просто пошутил.

Пит делает шаг в мою сторону, его брови сведены вместе.

Я делаю глубокий вдох и заставляю себя успокоиться. Такое ощущение, будто в моём животе прыгает мячик для пинг-понга. Обычно в таких ситуациях помогает юмор, и я спешу воспользоваться этим.

— Не моя вина, что ты создан для того, чтобы на тебя глазели. — Я ухмыляюсь.

В этот раз краснеет он, судя по внезапному румянцу на его щеках.

— Ты считаешь меня симпатичным, — улыбаясь, говорит он, вдруг приняв самодовольный вид.

— «Симпатичный» — это не то слово, которое я бы употребила, чтобы описать тебя, — смеясь, говорю я.

Пит непринуждённо прислоняется к дверце стойла.

— А какое бы употребила?

— Нахальный, — бросаю я в ответ.

Он смеётся.

Я делаю ещё один глубокий вдох.

— Зачем ты здесь?

Он пожимает плечами.

— Подумал, может, тебе нужна компания. — Его глаза отыскивают мои, но мне приходится опустить взгляд, так пристально он на меня смотрит.

— А я было решила, что ты слишком переживаешь за свои яйца, чтобы снова появиться рядом со мной, — поддразниваю я его. Смех кажется лучшим средством, чтобы справиться с его напряжённым молчанием.

— Позволь мне волноваться о моих яйцах. — Он смеётся и смотрит вниз. — Нет, конечно, ты тоже можешь о них волноваться, но я полностью беру на себя всю ответственность за их безопасность.

Я тоже смеюсь. Он правда забавный.

— Мы можем волноваться о твоих яйцах вместе, — с улыбкой говорю я. Осмелившись взглянуть на него, я вижу, что он внимательно наблюдает за мной. Слишком внимательно. Смех. Мне нужно сказать что-нибудь смешное. Но ничего не приходит на ум. Я прикусываю язык, чтобы не произнести лишнего.

— Хочешь пойти со мной куда-нибудь? — спрашивает Пит и, похоже, сам немало удивляется собственному вопросу. Мне даже кажется, что он заберёт свои слова обратно. Но он не делает этого. А просто выжидающе смотрит на меня.

— Что значит куда-нибудь? — спрашиваю я.

Он ухмыляется.

— Ты и я, свидание.

У него нет машины, он только что освободился из тюрьмы. Свидание представляется мне затруднительным. Но я не могу сказать ему об этом. Не могу ранить его чувства.

— Что за свидание? — вместо этого спрашиваю я.

— Просто свидание, где мы с тобой проведём вместе немного времени, — пожимая плечами, отвечает Пит.

— Сейчас именно это и происходит, — оповещаю я его.

— Чёрт, — Пит вздыхает. — Ты права. — Он оглядывает лошадей. — В следующий раз напомни мне отвести тебя в какое-нибудь место поприятнее.

Я смеюсь. Он улыбается мне.

— Приятный звук, — тихо произносит Пит.

Я смотрю на Текилу и похлопываю её по спине.

— Ты выпустила газ, девочка? — спрашиваю я и ухмыляюсь Питу. — Прости, иногда она бывает шумной.

Пит улыбается, потирая подбородок. Готова поспорить, он царапается, и, будь я другой, то обязательно бы захотела дотронуться.

— А ещё она забавная, — произносит себе под нос Пит.

Я улыбаюсь и показываю на дверь.

— Нам лучше уйти отсюда, пока папа не пришёл за тобой. — Но я переживаю не из-за папы. Я переживаю из-за себя. Потому что этот парень мне нравится. Очень.

— Я могу проводить тебя до дома? — склонив голову набок, спрашивает Пит. Он чертовски милый. И вызывает внутри меня трепет. Не уверена, что последнее — это хорошо.

Я киваю, он шагает ко мне, а затем открывает дверь амбара. Пит удерживает её, чтобы мы с Мэгги вышли первыми. Его плечо задевает моё, и я чуть отодвигаюсь от него. Он наклоняет ко мне голову.

— От меня плохо пахнет? — спрашивает он.

Я склоняюсь и нюхаю его.

— Не похоже, — тихо отвечаю я. От него пахнет свежестью и цитрусовыми, совсем как в ту ночь. И мне хочется уткнуться лицом в его грудь и вдыхать этот запах.

Но я не могу.

— Просто решил проверить, — со смешком говорит Пит. — Каждый раз, стоит мне только приблизиться к тебе, как ты отодвигаешься, — будничным тоном произносит он. Но в его замечании нет ничего будничного. Совсем ничего.

Я показываю на себя.

— Я работала целый день… и занималась лошадьми. Если уж кому-то и нужно волноваться по поводу неприятного запаха, так это мне.

Пит вглядывается в моё лицо, и я не в силах отвести глаза.

— Ты пахнешь лимонами и дождём.

Он закрывает глаза и втягивает носом воздух.

— И всем невинным.

Я замираю.

— Вот тут ты ошибся на все сто процентов.

— Ты в чём-то провинилась? — спрашивает он. — В чём? — Его синие глаза прищуриваются.

— Доверилась не тому человеку, — тихо отвечаю я.

— Я не хочу, чтобы ты доверяла мне, — говорит Пит. — Я хочу, чтобы ты как можно сильнее остерегалась меня. И любого другого мужчину, которого встретишь.

Я втягиваю носом воздух, делая глубокий вдох.

— В этом ты можешь быть уверен, — наконец говорю я. Большинство мужчин боролись со мной, чтобы заслужить моё доверие.

— Иногда я сам себе не доверяю, — произносит Пит. Сначала мне кажется, что он рисуется, но оказывается, парень совершенно серьёзен.

— Почему? — шепчу я.

— Я не заслуживаю доверия, — тихо отвечает он.

Я убираю прядь волос, лезущую в рот, и облизываю губы. Он пристально наблюдает за мной.

— Я обещаю не доверять тебе, — опять шёпотом говорю я.

— Хорошо, — тоже шепчет он, но уже нарочито.

Мы подходим к двери, и я разворачиваюсь к нему лицом.

— Спасибо, что проводил меня, — благодарю я и кладу ладонь на грудь. — Это был поистине долгий путь, — я пытаясь говорить, как Скарлетт О’Хара. — Мне бы никогда не удалось пройти его одной.

Он ухмыляется.

— Моя работа сделана.

— Спокойной ночи, — говорю я.

Он закрывает один глаз и смотрит на меня вторым.

— Я уже могу тебя поцеловать?

Я отрицательно мотаю головой, но внутри меня опять всё дрожит.

— Нет, — отвечаю я. — Боюсь, что нет.

— Но я могу продолжать спрашивать? — снова шепчет он и ухмыляется.

— Я буду разочарована, если ты перестанешь, — признаюсь я. Он улыбается. И в этот раз здесь нет никаких шуток, а лишь настоящий Пит. Весь такой самоуверенный.

— Спокойной ночи, принцесса, — бросает он через плечо, когда поворачивается, чтобы уйти.

— Спокойной ночи, — отвечаю я. А когда поднимаю глаза, то вижу папу, наблюдающего за мной через кухонное окно. — Папа, — в моём голосе звучит досада.

Он открывает мне заднюю дверь.

— Это был Пит? — спрашивает отец. Мэгги входит и ложится у его ног.

Я киваю.

— Это был Пит.

Папа закусывает ноготь.

— Я должен волноваться?

Я качаю головой.

— Не думаю.

— Хорошо, — выдыхает он, и воздух из него выходит, словно из спущенного шарика. Наклонившись вперёд, папа притягивает мою голову к себе своей мускулистой рукой.

— Спокойной ночи, — говорит он и целует меня в висок.

— Спокойной ночи, пап, — отвечаю я.

Папа разворачивается и поднимается по лестнице. Я выглядываю в окно кухни и смотрю на единственного мужчину, которого мне действительно захотелось поцеловать. Но я не могу. Просто не могу. Потому что это плохо закончится.

Рейган

Порой я просыпаюсь от того, что воспоминания наваливаются на меня, словно отяжелевшее мокрое шерстяное одеяло.

Оно накрывает меня и не даёт встать с кровати.

Но сегодня я, моргнув, открываю глаза и обнаруживаю, что на кончиках пальцев нет крови, ресницы не слиплись, а в горле не застряли крики.

Сегодня я просыпаюсь… с надеждой. Хотя мне сложно подобрать нужное слово. Похожее чувствуешь в рождественское утро, когда уже знаешь, что Санта-Клауса нет, но находишься в предвкушении чего-то тёплого и приятного. Ты разрываешь праздничные упаковки и наблюдаешь, как твои родители обмениваются подарками, что-то да значащими для них. Вот так я чувствую себя сегодня. Но не уверена, что мне это так уж и нравится.

В прошлом месяце в лагерь приезжали девчонки, но я не чувствовала в себе такого восторженного волнения, когда они были здесь — значит, не из-за лагеря мне так хочется побыстрее выбежать из дома. Это из-за Пита. И в чём я уверена на все сто, так в том, что он не должен был так сильно мне понравиться. Живи мы в идеальном мире, я могла бы с ним встречаться. Но мой мир далёк от идеального. Уже давно.

Я одеваюсь и собираю волосы в хвост. Сегодня мы планируем немного поработать с лошадями, пока не станет слишком жарко. Мальчишкам нравится кататься верхом по загону. А некоторые из них ещё ни разу не сидели на лошади.

Я выхожу на улицу и сразу же чувствую аромат бекона, поджаренного на гриле. Папа как-то нанимал службу по обеспечению лагеря питанием, но ему очень нравится готовить для детей самому, и, похоже, так даже лучше, когда он кидает на сковороду бекон и жарит яйца, попутно раздавая всем фрукты, йогурт, молоко и овсянку. Каждый найдёт себе блюдо по душе, даже учитывая чудные диетические ограничения некоторых мальчишек.

Парни из тюрьмы пока исполняют роли официантов, и им это отлично удаётся. Пит работает между двумя столами. Он общается жестами с мальчишками за одним столом и шутит с теми, что сидят за другим. Ему действительно здорово удаётся ладить с подростками. Гонзо что-то говорит ему, и Пит, прикрывшись рукой, чтобы больше никто не видел, показывает ему средний палец. Гонзо смеётся, и мне приходится заставить себя закрыть рот.

Пит поднимает глаза и перехватывает мой взгляд. Моё сердце делает кульбит.

— Доброе утро, принцесса, — тихо говорит он, его голос звучит лениво и небрежно. Но это обман. Всё, что касается этого парня, — сложно и запутанно.

— Доброе утро, — отвечаю я и сжимаю плечо Гонзо, когда прохожу мимо. Мальчишка улыбается мне сияющей улыбкой. — Как спалось? — спрашиваю я его.

Он улыбается и показывает что-то Питу.

— Что он сказал? — спрашиваю я.

— Тебе лучше не знать, — поморщившись, отвечает Пит и пристально смотрит на Гонзо. — Следи за своими манерами, Карл, — строго предупреждает он, и Гонзо опускает голову. Я впервые слышу, как Пит называет его по имени. Пит встаёт, чтобы взять вилку для какого-то мальчика. Он не спускает глаз с Гонзо, и теперь я умираю как хочу узнать, что именно сказал Гонзо, чтобы заслужить такое явное неодобрение Пита.

— Что я пропустила? — спрашиваю я, переводя взгляд с Гонзо на Пита.

— Просто подростковый юмор, — бурчит Пит, глядя на Гонзо из-под опущенных ресниц, а затем протягивает солонку другому мальчишке. — В котором нет ничего весёлого.

Гонзо быстро что-то показывает Питу.

— Я знаю, что это предназначалось только мне, — тихо говорит Пит, глядя в глаза Гонзо. — Но она тоже здесь, а это очень грубо — говорить что-то в её присутствии, при этом, когда я не могу ей это пересказать. — Он бурчит что-то себе под нос, а потом говорит: — И я бы не повторил то, что ты сказал, даже за миллион баксов.

Гонзо, недоумевая, поднимает руки.

— Лучше не говорить ничего такого в присутствии девушек, чувак. — Пит указывает вилкой на Гонзо. — Когда мы наедине, можешь болтать всё, что тебе вздумается. И тогда это даже может быть смешно.

Гонзо стучит по моему плечу, чтобы я посмотрела на него. Он показывает мне что-то, держа кулак у своей груди. Его щёки раскраснелись.

— Он просит прощения, — ворчит Пит. Гонзо показывает что-то ещё и хлопает своими густыми ресницами. — И хочет знать, прощаешь ли ты его.

— Я подумаю, — говорю я. Мне по-прежнему неизвестно, что именно сказал тогда Гонзо, и непонятно, на что я должна обижаться. Но Пит очень серьёзен, и, судя по всему, мне следует его поддержать.

— Гонзо, тебе пора на отсасывание — или как там называются эти процедуры, — а не то мы опоздаем на первое занятие по верховой езде.

Гонзо ухмыляется и показывает что-то Питу. Но уезжает. Пит качает головой. Снова пацанячий юмор?

Один из воспитателей собирает остальных мальчишек, чтобы они успели собраться и подготовиться к утренним мероприятиям. Пит садится и тяжело вздыхает.

— Этот мальчишка напоминает мне о моих братьях, — говорит он, на его губах играет улыбка.

— Ты и с ними такой резкий? — спрашиваю я.

Он усмехается.

— Я самый младший. Так что обычно это я могу сморозить какую-нибудь глупость, а они будут стараться заткнуть меня.

— Что он сказал? — Я умираю от любопытства. Но что-то подсказывает мне, что Пит ничего не скажет.

В его глазах полыхает огонь, веки полузакрыты, когда наши взгляды встречаются.

— Если ты так хочешь знать, это связано с утренним стояком. — Он вскидывает бровь, и я давлюсь собственной слюной. Пит смеётся. — Мне продолжать?

Я поднимаю руку, чтобы он замолчал.

— Я бы спокойно жила дальше и ничего не знала. — Но на секунду я задумываюсь, а затем тихо спрашиваю: — Это то, о чём говорят мальчишки? — Мне правда любопытно.

Он опускает подбородок к груди и смотрит на меня.

— Не надо, принцесса, — внезапно охрипшим голосом предупреждает он.

— Мне было просто любопытно, — бормочу я. Но тут же чувствую необходимость объясниться. — У моего брата аутизм, и он почти не разговаривает, так что я не знаю, как ведут себя мальчишки. — Я прикладываю руку к груди, слегка смущённая тем, о чём собираюсь признаться ему. — Когда мы, девчонки, собираемся вместе, то говорим обо всём на свете. — Я смотрю в его полыхающие глаза под прикрытыми веками. Моё сердце начинает бешено колотиться. — О мужчинах, большей частью. — Я краснею.

Его голос опускается почти до шёпота.

— Продолжай, принцесса, — говорит он, сверкая глазами.

— Ну, похоже, Гонзо хочет говорить с тобой так же, как я говорю со своими подружками.